..
— Я уже позвонил.
Крокодилья улыбка.
— Хоть и не по твоей кредитной карточке.
Улыбка становится шире.
— На мой собственный никель. Сразу после твоего звонка. Чтобы спросить его, кто такая Мэри Энн Холлис, которой так нужен пистолет.
— И что он тебе сказал?
— Он рассказал мне, что ты работала на него восемь-девять лет назад. Когда была еще в пеленках. Он сказал, что у тебя в Хьюстоне был сутенер, похожий на рояль, но он покончил с собой в баре. И тогда Джо вошел в твою жизнь. Еще он мне рассказал, что тебя как-то арестовали в твои зрелые семнадцать лет и что он заплатил за тебя штраф в пять долларов и отпустил тебя со своей конюшни, потому что ты хорошо попросила его, а он оказался джентльменом. Так что нет, я не волнуюсь, что ты — из полиции.
— Тогда зачем спрашиваешь о том, что уже знаешь?
— Хотел проверить, может, ты лжешь.
— Стала бы я!
— Догадываюсь, ладно. Зачем тебе нужна эта штука?
— Кое-кто пристает ко мне.
— Ты хочешь их убить?
— Если придется...
— И что потом?
— А что «потом»?
— Как будешь объяснять, где взяла пушку?
— Не у своего же духовника! — усмехнулась Мэрилин.
— Да, бьюсь об заклад, что у тебя есть духовник, — сказал Шед, и вновь по его лицу скользнула крокодилья улыбка. — У тебя та же работа?
— Нет.
— Очень жаль. Потому что для такой, как ты, я мог пойти на крупные уступки.
— Благодарю, но я не нуждаюсь ни в каких крупных...
— Действительно крупные...
— ...ни даже в мелких. Мне нужен пистолет. Ты можешь мне его продать? Если нет — adios.
— Ну подумай минутку.
— И секунды не буду.
— Подумай! — сказал он и улыбнулся. — Что в этом плохого?
— Нет, не буду!
— Кого ты собираешься убить из этого пистолета?
— Это не твое дело!
— Если пистолет вернется ко мне, тогда это станет моим делом!
— Не волнуйся, к тебе он не вернется!
— Это сутенеры? Это связано с проституцией?
— Нет! Я уже говорила тебе, я не...
— Потому что я не хочу, чтоб ко мне нагрянул какой-нибудь бешеный сутенер и вопил, что одна из его подстилок пыталась...
— До свиданья, мистер Рассел! — сказала Мэрилин, встала, перекинула сумочку через плечо и направилась к двери.
— А что я такого сделал? — воскликнул Шед. — Оскорбил тебя? Чертовски хреново! Мне нужно уберечь свою собственную задницу. И мне совсем ни к чему, чтоб один из моих пистолетов оказался замешанным в семейную ссору. Ты поссорилась со своим парнем, так уладь все тихо-мирно, и совсем не надо оружия!
— Что ж, спасибо! Я тебя понимаю. Приятно было познакомиться!
— Вы посмотрите на нее! Вся из себя оскорбленная и сразу на дыбы, как трахнутая лошадь! Я попал в точку, да? Ты хочешь прикончить своего сутенера?
— Да, в точку! До свидания, мистер Рассел! Обязательно расскажу Джо, как ты мне помог!
— Сядь! Что за долбаная спешка? Если это не сводник, то кто же, в конце концов? Наркотики?
— Нет.
— Ты сказала, что кто-то пристает к тебе? А почему? Ты забыла заплатить им за кокаин?
— У тебя есть для меня пистолет или нет? Не нужно мне твое дерьмо, уверяю тебя!
— Пистолет будет тебе стоить хороших денег, — сказал он.
— Сколько?
— Обидно, что ты бросила свою профессию, — снова улыбнулся он улыбкой крокодила. — Потому что на эти выходные приезжает важный торговец из Колумбии, и, уверен, мы смогли бы устроить нечто вроде бартерной сделки...
Вдруг он увидел выражение глаз Мэрилин.
— Хорошо, хорошо, хорошо! — воскликнул он. — Забудем об этом, ладно?
И так же неожиданно приступил к делу.
— Какой пистолет тебе нужен? — спросил он.
Глава 4
Троица, появившаяся в дежурной комнате в субботнее утро в самом начале смены, — часы показывали без трех минут восемь — смахивала то ли на бродячую шайку менестрелей двенадцатого века, то ли на цыганскую труппу из «Кармен», в зависимости от того, под каким углом смотреть. Коттону Хейзу, стол которого был расположен напротив окна, приходилось смотреть на солнце, и перспектива была размытой; свет косо падал в открытые окна, создавая почти призматический эффект в золотистом воздухе, наполненном плавающими пылинками. Из этой преломляющей среды вдруг возникло, как в космическом эксперименте, какое-то трио. Хейз даже поморгал глазами, желая убедиться, не мираж ли это или какое-нибудь религиозное чудо.
Вошли две женщины и мужчина.
Мужчина шел между ними и чуть впереди, так сказать, на острие летящего клина. По крайней мере, так казалось, когда они, миновав решетчатую дверь, направились к ближайшему столу, за которым волей случая сидел Хейз. Может, его рыжая голова сыграла роль маяка. А может, от него исходили флюиды власти, что, естественно, привлекает каждого нуждающегося в помощи. Или, наконец, их потянуло к нему по той простой причине, что он оказался единственным человеком в дежурной комнате в этот собачий утренний час.
Мужчина был одет в рубашку для регби с белым воротником и красными и синими полосками разной ширины, на нем были ярко-синие брюки из полиэстера. Это был заросший гигант с длинными рыжеватыми локонами и крепкой, мускулистой фигурой. По одну сторону от него была высокая чернокожая женщина, а по другую — среднего роста блондинка. Одежда обеих женщин выглядела удачным дополнением к синтетическому блеску этого косматого великана.
На блондинке была широкая яркая юбка и свитер с высоким воротом (без лифчика, заметил Хейз) того же цвета, что и брюки у мужчины. Хотя еще и не лето, на ногах у нее были сандалии. На черной женщине также была широкая яркая юбка (зеленого цвета) и свитер (и эта без лифчика, отметил Хейз) цвета волос блондинки. А на ногах — такие же сандалии.
— Там есть табличка, — сказал Хейз.
Они огляделись.
Хейз показал им, куда надо обратить внимание.
Табличка в виде руки справа от входа предупреждала:
«Перед тем, как войти в дежурную комнату, четко сформулируйте причину прихода»
— О, простите, — сказал мужчина, — мы не заметили.
Мягкий испанский акцент.
— Дежурный сержант на первом этаже сказал, что нам сюда, — тонким, слабым голоском пискнула блондинка. Почти шепотом. Но это привлекало внимание. Глаза голубые, как небо за окнами. Голос ровный, как равнины Канзаса. Хейз даже разглядел кукурузные поля.
— Меня зовут Корал Андерсон, — сказала она.
Хейз кивнул.
— Я — Стенли Гарсия, — представился мужчина.
— Ларами Форбс, — назвала себя негритянка.
— Ничего, что мы пришли? — спросила Корал.
— Но вы уже здесь, — развел руками Хейз. — Прошу вас, садитесь.
Стенли присел на стул возле стола. «Настоящий джентльмен», — подумал Хейз. Женщины притащили стулья для себя. Усевшись, они положили ногу на ногу под своими пышными юбками. Это движение напомнило Хейзу дни, когда по земле бродили толпы хиппи.
— Чем могу служить? — спросил он.
— Я — первый дьякон церкви Безродного, — заявил Стенли.
Ага, церковь Безродного. Поклонение дьяволу, — как сказала Кристин Лунд. Хейз подумал, а не являются ли Корал и Ларами вторым и третьим дьяконами. А еще было любопытно, как же их зовут на самом деле.
— Мы — ученицы, — Ларами кивком показала на блондинку.
У нее был сильный голос. Интересно, поет ли она в церковном хоре? И вообще, есть ли хоры в церквах обожателей дьявола?
— Мы пришли по поводу убитого священника, — сказал Стенли.
Хейз положил перед собой блокнот.
— Нет, нет, — сразу же встрепенулся Стенли, — вовсе не это!
— Что «не это»? — удивился Хейз. Его карандаш застыл над блокнотом, как гильотина перед ударом.
— Мы не имеем никакого отношения к его убийству, — пояснил Стенли.
— Поэтому мы здесь, — добавила Корал.
— Давайте-ка вначале выполним некоторые формальности, — предложил Хейз.
Они озадаченно посмотрели на него.
— Ваши настоящие имена?.. — спросил полицейский.
— Корал — мое настоящее имя, — произнесла оскорбленная блондинка.
Хейз догадался, что она лжет: ни у кого не может быть настоящего имени «Корал». Или «Ларами», по той же причине.
— Ну, а что скажете вы? — спросил он другую женщину.
— Я родилась здесь, — сказала она.
— Где «здесь»?
— Ларами, Техас, — объяснила она с ноткой вызова в своем сильном голосе. Темные глаза вспыхнули.
— И поэтому «Ларами» — ваше настоящее имя?
— А как бы вам понравилось всю жизнь быть Генриеттой?
Хейзу самому казалось, что «Коттон» — жуткое имя. Наследство отца, который считал Коттона Матера величайшим священником-пуританином. Хейз пожал плечами, написал в блокноте: «Генриетта Форбс», проверил запись, согласно кивнул и тут же спросил блондинку:
— Как пишется «Андерсон»?
— Через "о", — ответила она.
— Откуда вы родом, Корал?
— Из Индианы.
— Готов спорить, там много Корал.
Она поколебалась, уже готовая вспыхнуть, но вместо этого улыбнулась, обнажив маленькую щель между верхними передними зубами.
— Хорошо, я Кора Люсиль, — сказала она, все еще улыбаясь, очень похожая в эту минуту на Кору Люсиль. Хейз представил себе косичку, завязанную ленточкой в горошек. Кивнул, записал в блокноте: «Кора Люсиль Андерсон», а затем спросил:
— А вы, Стенли?
— Стенли, — сказал Стенли. — Но по-испански.
— Как это?
— Эстанислао.
— Благодарю. Ну, и наконец, что вы хотели сообщить о священнике?
— Мы, вообще-то, по поводу ворот, — сказала Корал, убрав ногу с ноги и для убедительности наклонившись вперед. Юбка колоколом, руки сцеплены, локти на бедрах, как будто вернулись шестидесятые годы... Хейзу даже пришлось стряхнуть с себя налетевшую вдруг тоску по прошлому.
— Какие ворота? — спросил он.
— Которые ведут в церковный двор.
— Ну и о чем речь?
— О том, что на них нарисовано, — сказала Корал. — О пентаграмме.
— О звезде, — уточнил Стенли.
— Перевернутой, — добавила Ларами.
— Ага, — хмыкнул Хейз.
«Пусть раскручиваются сами», — решил он.
— Мы знаем, о чем вы наверняка думаете, — сказал Стенли. Сейчас его акцент звучал отчетливее. Хейза заинтересовало, не нервничает ли он. Но ничего говорить он не стал.
— Из-за звезды, — сказала Ларами.
— И ее связь с сатанизмом, — дополнила Корал.
— Ага, — отозвался Хейз.
— А это многие не так понимают, — Корал улыбнулась своей щербинкой.
— В каком смысле? — спросил Хейз.
— Не так понимают пентаграмму.
— Да?
— Потому что она перевернутая, — сказал Стенли.
— Обратная, — уточнила Ларами.
— Позвольте ваш карандаш?! — попросила Корал.
— Прошу... — Хейз протянул ей карандаш.
— И еще лист бумаги.
Он оторвал лист в конце блокнота и подал ей.
— Благодарю.
Он заметил, что она держит карандаш левой рукой. Интересно, не связано ли это каким-то образом с сатанизмом? Хотелось бы знать, неужели они все левши?
— Вот как выглядит звезда, — сказала она и начала рисовать. — Звезды на американском флаге, шерифская звезда, все они выглядят вот так.
Хейз смотрел, как возникают очертания звезды.
— Примерно так, — протянула она листок.
— Ага, — согласился Коттон.
— А вот как выглядит звезда, если ее изобразить вверх ногами, — продолжала Корал.
— Когда вы ее переворачиваете, — добавила Ларами.
— Да, — сказала Корал, склонив голову над листом бумаги и рисуя левой рукой. — Вот, — протянула она Хейзу свой рисунок. Две звезды, помещенные рядом, походили на пару акробатов, кувыркающихся «колесом».
— Так, — произнес Хейз.
— Вы видите разницу?
— Да, конечно.
— В чем? — спросила Корал.
— Разница в том, что звезда слева...
— Да, так называемая простая пентаграмма...
— У нее вверху только одна точка, тогда как у другой — две.
— Правильно, — сказала Корал. — И если чистая пентаграмма опирается на две точки, то символ Бафомета...
— Обратная звезда...
— ...опирается лишь на одну точку.
— Указывая направление в ад, — пояснила Ларами.
— Понятно!.. — почесал затылок Хейз: на самом деле он ничего не понял.
— Если взглянуть на чистую пентаграмму... — сказала Корал.
— На ту, что слева, — добавил Стенли.
— Можно себе представить, не так ли, — затараторила Корал, — человека, стоящего на широко расставленных ногах... то есть на двух нижних концах звезды... с распростертыми руками... то есть двумя средними концами звезды. А голова его — это верхний конец.
— Понятно, — снова сказал Хейз, с трудом пытаясь представить себе человека внутри звезды.
— В древние времена... — продолжала Корал.
— О, сотни лет назад, — перебил ее Стенли.
— Белые маги...
— Это не связано с цветом кожи, — уточнила Ларами.
— Нет, так называется вид магии, которой они занимались, — продолжала Корал. — Белая магия.
— Понятно, — зевнул Хейз.
— Как антитеза черной магии, — пояснил Стенли.
— Да.
— Белые маги, — сказала Корал, — использовали этот пятиугольник как символ доброты человека...
— ...потому что она изображает его стоящим вертикально, — закончила Ларами.
— Но в церкви противоположности... — вновь вступила Корал.
— Где добро есть зло, а зло есть добро...
— В церкви же противоположного...
— Где похоть — предмет вожделения...
— А достижение есть удовлетворение всех плотских страстей...
— Пентаграмму перевернули вверх ногами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42