Сигурд и Сигмунд были тогда едва объезженными трехлетками. Как пугливо они шарахались и косились, когда Свен гордо вложил новенькие поводья в руку девчонки-невесты!.. А еще он подарил ей фургон, собственноручно построенный им из самых лучших материалов, которые он смог раздобыть. Он выкрасил его голубой краской, а по двери и вокруг окошка нарисовал яблоневые цветы…
Кора пыталась отговорить Свена от совершения полного свадебного обряда, Руфус над ним насмехался, а Ларс, тот был попросту заворожен дерзостью старшего брата, посмевшего привести в их дом дикую кочевницу с большака. Но стоило Коре понять, что решение сына непоколебимо, что он собрался уехать с Ки навсегда – и она уступила, не теряя достоинства. Признала его брак и принесла гарпиям жертву в честь новой семьи…
Ну что ж, пусть еще раз перемоют нам косточки, думала Ки, продолжая неторопливо жевать. Пусть вспоминают то да се и соболезнуют Коре по поводу самозванки, ворвавшейся в ее дом и в результате погубившей чудесного сына. Который, обернись иначе его женитьба, мог бы, наоборот, обогатить семью пахотными или лесными угодьями…
Сама Ки ничего не ощущала по этому поводу, только усталость. Но потом в ее душе зазвучал и стал набирать силу такой вопль одиночества, что она сама удивилась, как это ей удалось не закричать вслух. Свен, Свен, ее могучий и нежный Свен!.. Как много он давал ей, давал прежде, чем она успевала не то что попросить – даже и пожелать. Он всегда думал о ней, всегда торил перед нею дорогу… Она помнила кровь на его широких ладонях, когда он принимал у нее роды. А вот он едет рядом с фургоном, и солнце светит ему прямо в лицо, заставляя жмуриться. А вот по его плечам и спине бродят огненные блики; они любят друг друга подле костра, а внутри фургона спят их дети…
И молчаливую муку сменила ярость. Свен никогда бы не допустил, чтобы с ней сделали ЭТО. Да с какой стати она должна смирно сидеть на этом идиотском пиру? Что за нужда ей сочувствовать этой их неестественной надобности тешиться образами умерших, которые возрождает для них колдовство гарпий?.. Свирепея, Ки напряглась всем телом. Ей хотелось вскочить на ноги. Отшвырнуть стул так, чтобы он отлетел и покатился. Сдернуть со стола скатерть вместе с блюдами и едой… Но тут ее яростный взгляд натолкнулся на взгляд Коры, исполненный муки и молчаливой мольбы. Кора прекрасно видела бурю, бушевавшую у нее в душе. Видела и страшилась. Ки вдруг почувствовала в себе необыкновенную силу. Да, от нее зависело здесь все. Все!..
Сильные руки тяжело легли ей на плечи.
– Я наелся так, что больше не могу впихнуть в себя ни кусочка. Да и ты, я смотрю, давно перестала жевать. Может, возьмешь кусочек фрукта на загладочку и пойдешь прогуляешься со мной по холодку?..
Такой нежности в голосе Хафтора Ки не слыхала еще ни разу. Снизу вверх она заглянула ему в глаза и увидела, что он переживал унижение, выпавшее ей на долю, едва ли не острее ее самой.
Она сделала было движение подняться, но спохватилась и оглянулась на Нильса. Раздражение вновь нахлынуло на нее: она понимала, что остальные истолкуют ее взгляд так, как будто она испрашивала у старика разрешения. Кора тоже посмотрела на Нильса. Тот пробормотал что-то в ответ, и Кора едва заметно кивнула Ки. Ки поднялась, успев подивиться страдальческому взгляду, который устремил на нее Ларс. Хафтор между тем нагнулся и выудил из большой чаши на столе две аппетитные груши. Одну он вручил Ки и повел молодую женщину прочь из-за стола.
Снаружи стояла туманная осенняя ночь. Запахи, реявшие в воздухе, подсказывали Ки, что листья все слабее держались на ветках. Скоро они усыплют всю землю долины золотом, облетевшим с тополей и берез, и на это золото там и сям прольется багрянец ольхи. Земля затвердеет от заморозков; как славно будет рано утром катить по дороге, еще не успевшей размякнуть от дневного тепла. Ки оставалось только гадать, как скоро она сможет двинуться в путь по этим дорогам. Кора ведь пообещала отпустить ее, как только завершится это самое «исцеление». Надо будет переговорить с нею наедине. Когда ей, наконец, скажут, что все в порядке и можно уезжать? Через три дня, когда справят Обряд Покаяния? Или придется еще ждать, пока каждый из них не нанесет своим гарпиям по визиту и не вернется удовлетворенным?.. Ки вонзила зубы в свою грушу…
– Горько, – тихо проговорил подле нее Хафтор. Ки, успевшая почти позабыть о его присутствии, отрицательно замотала головой.
– Моя сладкая, – возразила она и протянула ему свою грушу, предлагая попробовать.
– Да я не про грушу, – сказал Хафтор. – Ки, почему ты решилась вытерпеть сегодняшнее застолье?
Ки откусила еще кусок груши и медленно прожевала. Она не знала, как следовало ответить ему. Если она правдиво расскажет о том, что ею руководило, не пойдет ли для него насмарку грядущий Обряд?.. А значит, и ей помешает отвоевать свое право уехать?..
– Кора попросила меня, – сказала она осторожно.
– Кора попросила!.. – фыркнул Хафтор и запустил огрызком через весь двор. – Неужто они, в самом деле, решили укротить тебя и приручить для блага семьи? Чего доброго, скоро оленя попробуют в плуг запрягать…
– Все… все обстоит не совсем так, как кажется со стороны, Хафтор.
– А когда все на самом деле было так, как кажется со стороны? С моей или с твоей, все равно. Слушай, Ки, уезжай прямо сегодня. Я помогу тебе запрячь коней и дам тебе сколько надо припасов из своей кладовки. Уезжай, пока они там чешут про тебя языками. Я ни полслова никому не скажу о том, куда ты уехала. Я и дорожку знаю, о которой никому из них не догадаться. Уезжай, пока это еще возможно… Так сделал мой отец. А потом – Свен. Это место – не для тебя…
– А ты?.. – озадаченно спросила Ки. Хафтор уже во второй раз заговаривал о чем-то подобном, и, наверное, неспроста.
Хафтор угрюмо, коротко рассмеялся.
– Я?.. Я, Ки, просто трус. Твой Свен, тот с самого начала наотрез отказался посещать гарпий и так ни разу к ним и не ходил. Кора тебе говорила об этом? Полагаю, что нет. Еще бы. Для нее это была настоящая душевная рана: как же, сыночек не ходит с ней повидать дедушку и бабушку, умерших еще до его рождения, а с ними и покойного батюшку. Да, у Свена даже в детстве была завидная воля. Мне бы хоть частичку его мужества… Ты знаешь, никого ведь нельзя вынудить ходить к гарпиям силой. Вот Свен и не ходил. И был по-настоящему жив. Точно так же, как теперь он по-настоящему мертв…
Это были жестокие слова, и Ки отвернулась. Хафтор попросту взял ее за плечи и поставил к себе лицом.
– Знаешь, Ки, это похоже на яд… Нет, наверное, не на яд. Это… просто ты точно знаешь, что сразу помрешь, если у тебя это отнимут. Я сам это понял только после того, как твой бунт во время Обряда принудил всех к воздержанию, меня в том числе. И готов спорить, что многие согласились бы со мной, правда, хотел бы я посмотреть на того, кто отважился бы высказать это Коре в лицо. Ты думаешь, они все прямо так и побегут назад к гарпиям, Обряд там или не Обряд?.. Ой, нет, Ки. За эти несколько недель они, скажем так, начали просыпаться. Оживать. И поняли, что в этом что-то есть. Руфус, например, обнаружил, что очень даже неплохо управляется по хозяйству. Хотя теперь его покойный папаша уже не советует ему, что делать с таким-то полем и какого бычка резать, а какого оставить. А посмотри на Лидию! Наконец-то девка распрямилась. Ее мать уже семь лет как в могиле, а все дочку пилила, совсем затюкала бедняжку. А Ларс?.. Парнишка вдруг обнаружил, что брак объединяет не только плоть и наследные земли, но и сердца. Ты вернула в наши жизни горечь и остроту переживания, а значит, мы заново обрели способность видеть светлые стороны. Меня, например, ты пробудила ото сна, длившегося целых шестнадцать лет. С тех самых пор, как меня сюда привезли и Кора, желая утешить сиротку, повела меня к гарпиям на встречу с отцом. И с того первого раза надела мне на шею ошейник. Я и помыслить не мог о том, чтобы покинуть единственное на всей земле место, где мой отец для меня был по-прежнему жив. И все же… – Хафтор молчал некоторое время, борясь с собой. Потом заговорил снова: – Она так и не поняла, что со мной сделала. Она думает, я был слишком мал и не помню, как было до этого. А я помню. Нет, Ки, я не возненавидел ее. Но и уважать себя, как когда-то, больше не могу. То, что я делал по ее требованию… то, с чем я примирялся по ее указке… – Хафтор снова замолчал и только тряхнул головой, не договорив. Потом кашлянул, прочищая горло. – Ки, – сказал он, – Кора просила тебя поучаствовать в Обряде, ведь так? Значит, она хочет приучить тебя к гарпиям. А теперь ответь мне, Ки, на один вопрос. Если бы тебе представился случай еще раз обнять Свена… прижать к себе теплое тельце маленькой Риссы… дернуть за нос малыша Ларса, чтобы не нес чепухи… решилась бы ты после этого уехать из Арфистова Брода?..
Сумерки делали глаза Хафтора двумя темными дырами в белом пятне лица, застывшего в каких-то дюймах от лица Ки. А вокруг было холодно и темно. Вопль одиночества, уже звучавший сегодня в ее душе, вновь отдался эхом в мозгу. Вернуть их. Обнять. Ощутить их объятия. Чтобы теплое дыхание Свена опять коснулось щеки…
– Кости, – сказал Хафтор. – Кости и плоть, источенная червями. Гарпии придают им видимость жизни, продают их нам за кусок мяса, да еще и управляют нами к своей выгоде. «Да, да, Руфус, разводи побольше скота», – говорит ему его мертвый отец. Гарпии ненасытны. Отведи побольше земли под пастбище. Прикупи коров. Зачем возиться с овцами? Теленок больше барашка. Как раз то, что голодной гарпии надо…
Сердце Ки бешено заколотилось. Она рывком сбросила руки Хафтора со своих плеч и отступила на шаг.
– Если бы это было правдой, Кора не стала бы…
– Верно, Кора никогда не совершила бы такого злодейства, – кивнул Хафтор. – Я имею в виду, сознательного злодейства. Но она стара и к тому же вообще не знает, что можно жить как-нибудь по-другому. Ну так что, велим старухе отказаться от ее веры и признать, что через несколько лет, когда придет ее срок, она умрет по-настоящему, навсегда? – У Хафтора перехватило горло, Ки показалось, что он готов был всхлипнуть. – Она же думает, что и сама будет вновь приходить. Да кто сумеет устоять перед подобным искушением? Сам-то я в это не верю… Но не верю, Ки, и в то, что ты, раз попробовав, сумеешь себя одолеть. И поэтому я говорю тебе: уезжай! Уезжай, как уехал бы и я, будь я хоть немного сильней…
– Я дала Коре слово, – ответила Ки, выталкивая из себя каждое слово, словно обледенелый булыжник. – Я не могу. Пока не могу.
– Значит, никогда не уедешь, – упавшим голосом подвел итог Хафтор. – Значит, зря я тут распинался и собирался с духом, чтобы посоветовать тебе уехать. Понимаешь… если бы я сбежал из Арфистова Брода, мне пришлось бы самому нести ответственность за свою жизнь и за те решения, которые я принимаю. Я не мог бы больше кивать, мол, дух отца мне так нашептал. Пришлось бы самому держать ответ за все, что я сделал… и за все, что не сделал. Итак, ты остаешься… Честно говоря, это меня отнюдь не печалит. Если бы ты решила уехать, я сам подгонял бы твоих коней в темноту… но мне очень не хватало бы тебя, Ки.
Он потер обеими ладонями лицо, словно пробуждаясь от долгого сна. Потом потянулся… и вдруг схватился за поясной кошель:
– Ох, я же совсем забыл! Марна ужасно стесняется, так что велела мне…
– Он повозился, с трудом нащупывая впотьмах завязки кошеля. Что-то смутно блеснуло при свете луны. – Вот, – сказал Хафтор. – Серебряный гребень для твоих волос. И браслет на руку.
Ки взяла с его ладони чудесные серебряные вещицы. Они были теплыми – нагрелись от тела. Спинка гребня была сделана в виде ветвистой, симметрично вьющейся лозы. Ки повернула гребень так, чтобы падал свет, проникавший из-за двери. Серебро так и заиграло в ее руках. Браслет был массивней и чем-то напоминал молнию, свернутую в кольцо. Ки взвесила на руке то и другое.
– Я никогда не ошибаюсь, угадывая вес, – сказала она Хафтору. – Здесь все серебро, что было в той моей кружке. Почему Марна ничего себе не взяла?
– Не захотела, и все, – ответил Хафтор. – Наградой ей была сама работа. Ей так редко выдается случай дать волю фантазии и все сделать по своему усмотрению…
– И все-таки немалая радость творцу видеть свое творение всегда, каждый день, – сказала Ки. Нагнув голову, она поцеловала браслет. Потом крепко ухватила широкое запястье Хафтора и мигом заключила его в серебряное кольцо. Хафтор покачал головой и попытался стащить браслет, но Ки со всей твердостью накрыла его руку ладонью. – Старая уловка ромни, – сообщила она мужчине. – И притом замечательная. Если ты вернешь мой подарок, значит, откажешься и от моей любви, которая, стало быть, тоже тебе ни к чему!
– Поэтому ты и поцеловала?..
Она кивнула. Как славно было опять улыбаться и с легким сердцем кому-то что-то дарить. Ки только подивилась про себя тому, как долго, оказывается, она не испытывала подобного.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40