Тем более что он сбрил бороду, оставив только усы над неулыбающимися губами. Волосы были подстрижены до плеч и аккуратно причесаны. Шрам был бледной полосой на продубленном непогодами лице. Он касался уголка глаза, слегка скашивая его. Ки заметила, что стоявший перед нею мужчина немного отъелся и больше не выглядел таким заморенным, как прежде. Мягкая льняная рубашка, распахнутая у шеи, была чисто выстирана, и он придерживал на плече седельную сумку, сшитую из хорошей кожи. Еще на нем была непривычного покроя безрукавка с синим узором, а на руке – незатейливый перстень с камешком. На бедре же висела тонкая рапира в видавших виды ножнах.
Он смотрел на Ки сверху вниз молча, без улыбки.
Потом седельная сумка шлепнулась на пол по другую сторону подноса, за которым сидела Ки. Мужчина сел на сумку и поправил мешавшую ему рапиру, отодвинув ее за спину. Он поставил перед собой пустой стакан, а рядом с ним – шарообразную бутылочку золотистого вина. И многоопытной рукой устроил в песке ее круглое донце. Оперся на песок локтями и опустил на руки подбородок.
– У всей посуды, которой пользуются т'черья, круглые донца, – сказал он Ки. – Понимаешь теперь, зачем им эти подносы с песком? Чтобы ничто не переворачивалось.
– С ума сойти, – ответила Ки. Ее несколько обескуражил его мрачновато-торжественный тон.
Он спросил:
– Так ты доделала свое дело в Диблуне?
– Да, – кивнула она и подумала: прах побери эту мрачную рожу! – Я отвезла груз, – сказала она вслух.
Он очень серьезно кивнул, наливая себе вина. А потом неторопливо пригубил, чего-то ожидая. Ки молча смотрела в свою миску. Длинные волосы спадали вдоль щеки, отчасти скрывая лицо. Ей почему-то казалось, что она упускает, навсегда упускает какую-то возможность…
– Я приберег для тебя те вещи Свена, – сказал он. – Я решил, что они тебе понадобятся.
– Не понадобятся, – сказала она. – Выкинь их, Ван.
Он почему-то напрягся всем телом, а лицо побелело. Резким движением он поднялся на ноги, чуть не перевернув стол-поднос со всем, что на нем стояло. Ки по глазам видела, что он был жестоко обижен, непонятно только чем. И люди, и т'черья обернулись полюбопытствовать. Вандиен наклонился за своей сумкой и проворчал:
– Я ведь не напрашивался, Ки. Могла бы просто выгнать меня вон. Я просто хотел как лучше…
Ки изумленно вскочила, больно стукнувшись коленками о край подноса. Она заставила себя протянуть руку и крепко взять его за плечо, а потом – развернуть к себе лицом. Она увидела, что он сжал губы в одну черту, а шрам казался белым швом на побледневшем лице. Ки не сняла руки с его плеча и ладонью чувствовала переполнявшую его обиду и ярость.
– Так ведь и я хотела как лучше, – попробовала она объясниться. – Скажи хоть, на что ты обозлился?
Он посмотрел на ее руку, лежавшую на его плече. Постепенно его дыхание начало успокаиваться, а напряженные плечи мало-помалу обмякли. Вандиен огляделся кругом, обежав свирепым взглядом любопытный народ. И как-то само собой вышло так, что люди и т'черья снова взялись за стаканы и ложки, возобновив прерванные было разговоры. Вандиен снова бросил на пол свою седельную сумку, на сей раз – подле свернутого одеяла Ки. Ки неуверенно опустилась на свою импровизированную подушечку. Вандиен осторожно уселся с нею рядом.
– У моего народа… – начал он, но в голосе прозвучало столь отчетливое сожаление, что он счел за благо начать заново: – У тех, с кем мне в эти дни пришлось иметь дело, сократить чье-либо имя считается тягчайшим, несмываемым оскорблением. Оно принижает того, чье имя сокращено. Оно подразумевает, что он – позор для неназванного родителя. Или не был им признан…
– А у моего народа, – сказала Ки, – это знак душевного расположения. И вот еще что: мы, ромни, не очень-то носимся с имуществом наших умерших.
– Я и не знал, что ты – ромни…
– Я сама не задумывалась об этом. Но это так.
Вандиен налил вина и ей, и себе.
– По эту сторону гор живет не так много ромни, – сказал он. И добавил с осторожной улыбкой: – Я слышал, это весьма жизнелюбивый народ…
– Да, – сказала Ки. – Мы таковы.
Вандиен долго и задумчиво вглядывался в ее лицо.
– Ты распустила волосы, – сказал он затем. – Я и не думал, что они такие длинные.
Он бережно погладил ее волосы тыльной стороной ладони. От его кожи по-прежнему пахло какой-то травой… папоротником. И Ки улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Он смотрел на Ки сверху вниз молча, без улыбки.
Потом седельная сумка шлепнулась на пол по другую сторону подноса, за которым сидела Ки. Мужчина сел на сумку и поправил мешавшую ему рапиру, отодвинув ее за спину. Он поставил перед собой пустой стакан, а рядом с ним – шарообразную бутылочку золотистого вина. И многоопытной рукой устроил в песке ее круглое донце. Оперся на песок локтями и опустил на руки подбородок.
– У всей посуды, которой пользуются т'черья, круглые донца, – сказал он Ки. – Понимаешь теперь, зачем им эти подносы с песком? Чтобы ничто не переворачивалось.
– С ума сойти, – ответила Ки. Ее несколько обескуражил его мрачновато-торжественный тон.
Он спросил:
– Так ты доделала свое дело в Диблуне?
– Да, – кивнула она и подумала: прах побери эту мрачную рожу! – Я отвезла груз, – сказала она вслух.
Он очень серьезно кивнул, наливая себе вина. А потом неторопливо пригубил, чего-то ожидая. Ки молча смотрела в свою миску. Длинные волосы спадали вдоль щеки, отчасти скрывая лицо. Ей почему-то казалось, что она упускает, навсегда упускает какую-то возможность…
– Я приберег для тебя те вещи Свена, – сказал он. – Я решил, что они тебе понадобятся.
– Не понадобятся, – сказала она. – Выкинь их, Ван.
Он почему-то напрягся всем телом, а лицо побелело. Резким движением он поднялся на ноги, чуть не перевернув стол-поднос со всем, что на нем стояло. Ки по глазам видела, что он был жестоко обижен, непонятно только чем. И люди, и т'черья обернулись полюбопытствовать. Вандиен наклонился за своей сумкой и проворчал:
– Я ведь не напрашивался, Ки. Могла бы просто выгнать меня вон. Я просто хотел как лучше…
Ки изумленно вскочила, больно стукнувшись коленками о край подноса. Она заставила себя протянуть руку и крепко взять его за плечо, а потом – развернуть к себе лицом. Она увидела, что он сжал губы в одну черту, а шрам казался белым швом на побледневшем лице. Ки не сняла руки с его плеча и ладонью чувствовала переполнявшую его обиду и ярость.
– Так ведь и я хотела как лучше, – попробовала она объясниться. – Скажи хоть, на что ты обозлился?
Он посмотрел на ее руку, лежавшую на его плече. Постепенно его дыхание начало успокаиваться, а напряженные плечи мало-помалу обмякли. Вандиен огляделся кругом, обежав свирепым взглядом любопытный народ. И как-то само собой вышло так, что люди и т'черья снова взялись за стаканы и ложки, возобновив прерванные было разговоры. Вандиен снова бросил на пол свою седельную сумку, на сей раз – подле свернутого одеяла Ки. Ки неуверенно опустилась на свою импровизированную подушечку. Вандиен осторожно уселся с нею рядом.
– У моего народа… – начал он, но в голосе прозвучало столь отчетливое сожаление, что он счел за благо начать заново: – У тех, с кем мне в эти дни пришлось иметь дело, сократить чье-либо имя считается тягчайшим, несмываемым оскорблением. Оно принижает того, чье имя сокращено. Оно подразумевает, что он – позор для неназванного родителя. Или не был им признан…
– А у моего народа, – сказала Ки, – это знак душевного расположения. И вот еще что: мы, ромни, не очень-то носимся с имуществом наших умерших.
– Я и не знал, что ты – ромни…
– Я сама не задумывалась об этом. Но это так.
Вандиен налил вина и ей, и себе.
– По эту сторону гор живет не так много ромни, – сказал он. И добавил с осторожной улыбкой: – Я слышал, это весьма жизнелюбивый народ…
– Да, – сказала Ки. – Мы таковы.
Вандиен долго и задумчиво вглядывался в ее лицо.
– Ты распустила волосы, – сказал он затем. – Я и не думал, что они такие длинные.
Он бережно погладил ее волосы тыльной стороной ладони. От его кожи по-прежнему пахло какой-то травой… папоротником. И Ки улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40