— Как похоже на вас! — прожурчал он. — Поступок, достойный вашего великого сердца. Но, боюсь, пропасть между мной и Синтией так глубока, что…
Ева отдернула руку, обернулась, и ее негодующий взгляд располосовал его.
— Я виделась с Синтией. И она сказала мне, что ее муж в Париже.
— Но почему, во имя всего святого, — сказал Псмит, продолжая мужественно отбиваться вопреки нарастающему ощущению, что он безнадежно отстает от заданного темпа, — но почему ей это пришло в голову?
— Вам правда интересно?
— Чрезвычайно.
— Ну так я вам скажу. В голову ей это пришло потому, что она получила от него письмо оттуда, — он умоляет ее приехать к нему. И только она кончила рассказывать мне про это, как я увидела вас из окна. Вы шли по улице, и я спросила Синтию, знает ли она вас, а она сказала, что никогда в жизни вас не видела.
— Женщины забывают так быстро! — вздохнул Псмит.
— Единственное оправдание, которое я могу подыскать для вас, — бушевала Ева полушепотом, поскольку кто-то вышел из дверей и терраса уже не была в их полном распоряжении, — что вы сумасшедший. Стоит мне вспомнить, что вы наговорили мне про бедняжку Синтию в тот день на озере, стоит вспомнить, сколько сочувствия я потратила на вас зря…
— Отнюдь не зря, — твердо поправил ее Псмит. — Оно потрачено вовсе не зря. Благодаря ему я полюбил вас еще больше, если только это возможно.
Ева полагала, что начала тираду, которой ей хватит, пока она полностью не изольет свое возмущение и не успокоится. Но эти немыслимые слова оборвали нить ее филиппики настолько непоправимо, что она могла только уставиться на него в изумленном молчании.
— Женская интуиция, — проникновенно продолжал Псмит, — несомненно, уже давно подсказала вам, что я люблю вас с пылом, для выражения которого в моем убогом лексиконе не найти достойных выражений. Справедливо, как вы хотели заметить, мы знакомы относительно короткое время, если измерять его днями и часами. Но что с того?
Ева подняла брови. Голос ее был холоден и враждебен.
— После того, что произошло, — сказала она, — мне, видимо, не следует удивляться тому, что вы способны на все, но тем не менее вы действительно выбрали эту минуту, чтобы… чтобы сделать мне предложение?
— Если воспользоваться вашим любимым словом, то да.
— И думаете, что я отнесусь к этому серьезно?
— Естественно, нет. На данное признание я смотрю исключительно как на пробный выстрел. Если угодно, можете считать его официальной заявкой. Я хочу только быть формально зачисленным в претендента на вашу руку. Я хочу, чтобы вы, если вы будете столь добры, просто учли мои слова и время от времени их вспоминали бы. Как выразился бы товарищ Кутс — мой юный друг, который еще не был вам представлен, — прожуйте это дело хорошенько.
— Я…
— Не исключено, — продолжал Псмит, — что в черную минуту — а черные минуты бывают у нас всех, даже у самых солнечных натур, — вы скажете себе: «Никто меня не любит!» Так вот, мне хотелось бы, чтобы в подобную минуту вы не преминули добавить: «Нет, я ошибаюсь. Есть кто-то, кто меня любит». Вначале, возможно, это будет дарить лишь слабое утешение, но постепенно с течением дней, которые мы будем проводить в постоянном общении, моя натура развернется перед вами точно лепестки робкого цветка под солнечными лучами и…
Глаза Евы раскрылись еще шире. Она полагала, что уже ничему не удивится, но тут осознала свою ошибку.
— Неужели вы намерены остаться здесь и теперь? — ахнула она.
— Всенепременно. А что?
— Но… но что помешает мне сообщить всем, что вы не мистер Мактодд?
— Ваша добрая благородная душа. Ваше великодушное сердце. Ваша ангельская снисходительность.
— О!…
— Учитывая, что я только потому явился сюда в качестве Мактодда… А если бы вы его видели, то поняли бы, что он отнюдь не тот, за кого утонченный и брезгливый человек позволит принять себя с легким сердцем… Итак, учитывая, что я взял на себя обязанности дублера только для того, чтобы проникнуть в замок и быть поближе к вам, то не думаю, что у вас достанет духа допустить, чтобы меня вышвырнули вон. Попробуйте понять, что произошло. Когда лорд Эмсуорт начал болтать со мной, принимая меня за товарища Мактодда, я позволил ему пребывать в заблуждении исключительно из деликатности — чтобы не ставить его в неловкое положение. Даже когда он сообщил, что мне предстоит поехать с ним в Бландингс на пятичасовом поезде, я твердо знал, что никуда не поеду. И, лишь увидев, как вы беседуете с ним на улице, а потом услышав от него, что он в ближайшем будущем ожидает вашего прибытия под свой гостеприимный кров, я решил, что для смелого человека иного выхода не остается. Вспомните! Уже дважды в тот день вы исчезали из моей жизни — могу ли я добавить: забирая с собой солнечный свет? — и я испугался, что вы исчезнете из нее навсегда. Как ни тяжко мне было в нарушение правил хорошего тона обманом проникнуть в эту обитель счастья, иного способа я не нашел. И вот я здесь!
— Нет, вы все-таки сумасшедший.
— Ну, как я уже упомянул, с течением дней у вас будет масса удобных случаев изучить мою личность, и вполне возможно, что со временем любовь честного сердца может показаться вам достойной вашего внимания. Могу добавить, что полюбил вас с той минуты, когда увидел, как вы прячетесь от дождя под маркизой на Дувр-стрит, и, помнится, так и сказал товарищу Уолдервику, когда краткое время спустя он остановил меня, чтобы поболтать о своем зонте. Я не настаиваю на немедленном ответе…
— Еще бы!
— Я лишь говорю: «Подумайте об этом». Это не причинит вам душевных терзаний. Другие же любят вас. Фредди Трипвуд любит вас. Так добавьте меня к. списку. Ничего другого я не прошу. Время от времени вспоминайте меня. Подумайте о том, что ко мне можно мало-помалу приобрести вкус. Не исключено, что маслины, когда вы попробовали их в первый раз, вам не понравились, и не исключено, что теперь они вам нравятся. Предоставьте мне тот же шанс, какой предоставили маслинам. Вспомните также, как мало, в сущности, вы можете поставить мне в вину. Если вы вдумаетесь, к чему в конечном счете все сводится? Поставить мне в вину вы можете лишь одно — что я не являюсь Ролстоном Мактоддом. Но как относительно мало число людей, которые являются Ролстоном Мактоддом. Размышляйте в таком духе…
Он умолк, потому что некто, вышедший несколько минут тому назад из замка на террасу, теперь возник прямо перед ними, и сверкнувшее в звездном свете стекло выдало в пришельце Компетентного Бакстера.
— Все ждут, мистер Мактодд, — сказал Компетентный Бакстер, как обычно произнося эту фамилию явно сардоническим тоном.
— Ах да! — отозвался Псмит. — Ах да! Я было забыл. Но немедленно приступлю к делу. Вы совершенно уверены, мисс Халлидей, что ушат современнейшей поэзии вас не прельщает?
— Совершенно.
— Хотя в этот самый миг, по словам нашего любезного друга, цвет юности и красоты заполонил гостиную, изнывая в ожидании. Ну-ну! Вот такие странные противоречия личных вкусов и слагаются в то, что мы именуем Жизнью. Пожалуй, я как-нибудь напишу об этом поэму. Что же, товарищ Бакстер, вперед и выше! Не должно обманывать ожидания моих поклонников.
Несколько минут после того, как они оставили ее одну — Бакстер безмолвный и ледяной, Псмит, само дружелюбие, впиваясь пальцами в локоть своего спутника и указывая достопримечательности на их пути, — Ева продолжала сидеть на балюстраде и раздумывать. Она теперь смеялась, но смех этот прятал чувство, вызывавшее у нее недоумение. Ей уже довелось выслушать предложения руки и сердца от порядочного числа претендентов на них, но еще ни разу она не испытывала после этой процедуры такой непонятной пьянящей радости. Псмит был не похож ни на одного из мужчин, встречавшихся ей на жизненной дороге, а непохожесть была качеством, которое Ева ценила.
Она только-только пришла к выводу, что жизнь той, кто когда-нибудь рискнет разделить ее с Псмитом, скучной, во всяком случае, не будет, когда странные события, развернувшиеся в непосредственной близости от нее, прервали эти размышления.
Она как раз соскользнула с балюстрады и пошла наискось через террасу к двери, но задержалась под большим открытым окном парадной гостиной и прислушалась. Приглушенно, словно с валика играющего вдали фонографа, до нее донесся голос Псмита, декламирующего стихи. И даже на этом расстоянии его невозмутимое самообладание вызвало улыбку на ее губах.
Вот тут— то с ошеломляющей внезапностью сияющий прямоугольник окна над ней стал темным. Как и остальные окна замка, выходившие на эту сторону. Фонарь, озарявший величественные двери, уже не сиял. И смешанный гул голосов, донесшийся сверху, был перекрыт терпеливым голосом Псмита, который веско произнес:
— Уважаемые дамы и господа, если не ошибаюсь, погас свет.
Ночную тьму пронзил истошный визг. Что-то, сверкнув в воздухе падучей звездой, легло у ног Евы, и, нагнувшись, она увидела в своей руке брильянтовое колье леди Констанции Кибл.
V
В нашей жизни быть готовым — это все. После завершения ее разговора с мистером Джозефом Киблом на главной улице Маркет-Бландингса Ева в уме перебирала план за планом, конечная цель которых сводилась именно к этому — как наложить руку на колье, — и каждый приходилось отбрасывать из-за той или иной досадной, но непреодолимой помехи. И вот теперь, когда Судьба со свойственной ей импульсивностью совершила за нее то, что ей, как она опасалась, совершить было не по силам, Ева не потратила ни секунды на бесплодное изумление пред свершившимся чудом. Оно нашло ее в состоянии полной готовности.
Она прикинула, не броситься ли через темный вестибюль и вверх по темной лестнице к себе в комнату. Но в любую минуту мог снова вспыхнуть свет, и что, если ей кто-нибудь встретится? Воспоминания о прочитанных детективных романах подсказали ей, что в подобных случаях людей задерживают и обыскивают…
Внезапно она поняла, что ей надо сделать. Неподалеку лежал на боку цветочный горшок, который Псмит опрокинул, направляясь к ней, когда она сидела на балюстраде. Конечно, у цветочного горшка как у тайника могли быть изъяны, но в эту минуту она мысленно не нашла ни единого. В большинстве цветочные горшки очень похожи, но это был цветочный горшок удивительно удобный для запоминания, ибо на жизненном пути, приведшем его из гончарни на террасу замка, он где-то приобрел мазок белой краски. Значит, она сумеет узнать его среди прочих ему подобных, когда глубокой ночью прокрадется сюда, чтобы извлечь добычу. И уж конечно, никому в голову не придет…
Она погрузила пальцы в рыхлую землю, потом выпрямилась, прерывисто дыша. Не слишком аккуратно, но сойдет.
Ева вытерла пальцы о траву, водворила горшок на его законное место в ряду прочих и точно летучий белый призрак метнулась через террасу в дом. А там под стук бешено колотящегося сердца пробралась ощупью в ванную вымыть руки.
Цветочный горшок стоимостью в двадцать тысяч фунтов мирно взирал на подмигивающие звезды.
VI
Прошло не более двух минут, и из-за угла на террасу, отчаянно спуртуя, вылетел мистер Кутс. Как всегда, опоздав.

11. Почти исключительно посвященная цветочным горшкам
I
Компетентный Бакстер лихорадочно расхаживал по мягчайшему ковру парадной гостиной. Глаза за очками посверкивали, куполообразный лоб был иссечен складками. В большой комнате он был один. Суматоха и крики, царившие тут еще недавно, ушли в прошлое. Хотя они продолжались по всему замку, в гостиной властвовала тишина, пусть и не безмятежная.
Бакстер остановился, принял решение, направился к стене и нажал кнопку звонка.
— Томас! — сказал он, когда несколько мгновений спустя перед ним предстал лакей.
— Сэр?
— Пошлите ко мне Сьюзен.
— Сьюзен, сэр?
— Да, Сьюзен, — рявкнул Компетентный, всегда резкий со слугами. — Сьюзен, Сьюзен, Сьюзен… Новую горничную.
— А, да, сэр. Слушаю, сэр.
Томас удалился, внешне — сама безупречная почтительность, а внутри, по обыкновению, весь кипя из-за небрежной манеры, с какой секретарь распоряжался в замке. Под властью Бакстера прислуга Бландингса пребывала в состоянии разгорающегося недовольства.
— Сьюзен, — сказал Томас по прибытии в нижние сферы, — отправляйтесь наверх в гостиную. Проныра вас требует.
Миловидная молодая женщина, к которой он обращался, отложила вязанье.
— Кто? — спросила она.
— Мистер Чертов Бакстер. Вот проживете здесь подольше и поймете, что замок принадлежит ему. Как он ему достался, не знаю. Наверное, нашел у себя в чулке, — едко заметил Томас, — утром на Рождество. Так или не так, а вы идите наверх.
Стоукс, коллега Томаса, серьезного вида мужчина с большими залысинами, многозначительно покачал этими залысинами.
— Что-то случилось, — объявил он. — Говорите, что хотите, но то, что мы услышали, когда погас свет, был визг. Или, — добавил он внушительно, так как был солидным человеком и обозревал обе стороны медали, — или вопль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38