Могу ли я задать вашему сиятельству вопрос?
– Да, Дживс?
– А мисс Уайверн знает о ваших профессиональных связях с миром скачек, милорд?
При одном только этом предположении Билла всего передернуло.
– Нет, конечно. С ней бы случилось сто родимчиков, услышь она такое. Я в общем-то дал ей понять, что работаю при Сельскохозяйственном совете.
– Очень уважаемое учреждение.
– Не то чтобы я прямо так ей сказал. Но я раскидал по всему дому их издания и позаботился о том, чтобы они попались ей на глаза. Вам известно, что Сельскохозяйственный совет напечатал семьдесят девять вопросников, не считая семнадцати брошюр?
– Нет, милорд, этого я не знал. Показывает большое усердие.
– Редкое усердие. Они там из кожи вон лезут, эти ребята.
– Да, милорд.
– Но мы уклонились от темы, а речь шла о том, что мисс Уайверн ни при каких обстоятельствах не должна узнать страшную правду. Это был бы конец всему. Когда мы обручились, она выдвинула непременное условие, чтобы я раз и навсегда перестал ставить на лошадей, и я дал слово, что больше не поддамся соблазну. Вы, конечно, можете сказать, что быть букмекером – не то же самое, что играть на скачках, но боюсь, мисс Уайверн вам в этом не убедить.
– Разница действительно тонкая, милорд.
– Стоит ей узнать – и все пропало.
– Мы не услышим свадебных колоколов?
– Это уж точно. Я и охнуть не успею, как она возвратит меня по месту покупки. Так что если она начнет задавать вопросы, смотрите не проговоритесь. Молчите, даже если она будет вставлять вам горящие спички между пальцами ног.
– Такая опасность маловероятна, милорд.
– Наверно. Я просто хочу сказать: что бы ни случилось, Дживс, храните тайну и ничего не говорите.
– Вы можете на меня положиться, милорд. Как вдохновенно выразился Плиний Младший…
Билл поднял руку:
– Хорошо, хорошо, Дживс.
– Как скажете, милорд.
– Плиний Младший меня не интересует.
– Да, милорд.
– По мне, так вы можете взять вашего Плиния Младшего и засунуть туда, где обезьяна складывает орехи.
– Конечно, милорд.
– А теперь оставьте меня, Дживс. У меня уйма тяжких забот. Ступайте и принесите мне виски с содой, да покрепче.
– Очень хорошо, милорд. Я займусь этим сей же час.
Дживс растаял с выражением почтительного сочувствия на лице, а Билл опустился в кресло и сжал голову ладонями. С губ его сорвался глухой стон. Получилось недурно. Билл простонал вторично.
Он уже готовился к третьей попытке, так чтобы стон шел из самой глубины души, прямо от пяток, когда голос рядом произнес:
– Господи, Билл, что случилось?
Возле него стояла Джил Уайверн.
Глава V
Джил после ухода из гостиной успела натереть американской мазью ирландского терьера Майка, посмотреть поварихину золотую рыбку, которая вызвала в кухне переполох тем, что отказалась есть муравьиные яйца, а затем еще произвела обход свиней и коров и одной из последних дала болюс. В приятном сознании выполненного долга она вернулась в дом, радуясь предстоящему общению с любимым, который, по ее расчетам, должен был возвратиться из поездки по делам Сельскохозяйственного совета и будет вполне расположен поболтать о том о сем на досуге. Потому что хотя в Сельскохозяйственном совете и сообразили, какой исключительно ценный работник им достался, и, вполне естественно, норовят выжать из него как можно больше, но все-таки у них хватает человеколюбия примерно ко времени вечернего коктейля отпускать бедного труженика на волю.
Каково же было ей застать жениха сжимающим голову ладонями и издающим стоны!
– Билл, да что с тобой? – повторила она.
Билл подскочил как ужаленный. Звук любимого голоса, раздавшийся неожиданно, точно гром среди ясного неба, в то время когда он полагал, будто находится один на один со своим горем, подействовал на него так, словно сзади ему в седалище вонзились зубья циркулярной пилы. Заговори с ним сам капитан К. Дж. Брабазон-Биггар, член клуба «Объединенных путешественников», что на Нортумберланд-авеню, и тогда бы он не переполошился больше. Он стоял перед Джил с отвисшей челюстью и весь, с головы до ног, мелко дрожал. Дживс, окажись он свидетелем этой сцены, наверняка припомнил бы Макбета, увидевшего на пиру призрак Банко.
– Нич-ч-ч-чего, – ответил Билл через четыре "ч".
Джил смотрела на него серьезным, вдумчивым взглядом. У нее, как у многих хороших, чистых девушек, вообще был такой взгляд, прямой и честный, и Биллу это в ней очень нравилось. Но в данную минуту он предпочел бы что-нибудь не так глубоко проникающее в душу. У человека с нечистой совестью вырабатывается аллергия на серьезные, вдумчивые взгляды.
– Нич-чего, – повторил он, уже несколько кратче и четче. – Как это, что со мной? Ничего со мной. Почему ты спросила?
– Потому что ты стонал, как пароходная сирена в тумане.
– Ах, вот ты о чем. Просто небольшая невралгия.
– Головная боль?
– Да, разыгралась вот. У меня был трудный день.
– Да что случилось? Севооборот нарушился? Или свиноматки выступили за сокращение рождаемости?
– Сегодня меня беспокоили главным образом лошади, – подавленно признался Билл.
Во взоре Джил мелькнуло подозрение. Там, где дело касалось ее любимого, она, как все хорошие, чистые девушки, становилась настоящим Пинкертоном.
– Ты что, опять играл на скачках?
Билл захлопал глазами:
– Кто? Я?!
– Ты дал мне торжественное обещание, что не будешь. О Господи, Билл, какой ты глупец! За тобой смотреть труднее, чем за труппой дрессированных тюленей. Неужели ты не понимаешь, что просто бросаешь деньги на ветер? Каким надо быть тупицей, чтобы не видеть, что у ставящих на лошадь нет против букмекеров никаких шансов! Я знаю, рассказывают про какие-то фантастические выигрыши в дубль, когда за одну пятерку можно получить тысячи фунтов, но на самом же деле ничего этого не бывает. Что ты сказал?
Билл ничего не сказал. Звук, вырвавшийся из его сжатых губ, был просто тихим стоном, какой мог бы издать сжигаемый на костре индеец из наиболее экспансивных.
– Иногда бывает, – глухо возразил он. – Я знаю такие случаи.
– У тебя этого все равно не может быть. Тебе с лошадьми не везет.
Билла перекорежило. Все это серьезно напоминало казнь на медленном огне.
– Да, – проговорил он. – Теперь я в этом убедился.
Взгляд Джил сделался еще прямее и проницательнее.
– Признайся честно, Билл, ты поставил на лошадь в Дубках и проиграл?
Это было прямо противоположно тому, что произошло в действительности, так что он даже слегка взбодрился.
– Ничего похожего.
– Побожись.
– Сейчас, кажется, начну божиться и чертыхаться.
– Ты ни на кого не ставил в Дубках?
– Разумеется, нет.
– Тогда что с тобой?
– Я же сказал. Голова болит.
– Бедняжка. Дать тебе что-нибудь?
– Нет, спасибо. Дживс пошел за виски с содой.
– А поцелуй не поможет, пока суд да дело?
– Поцелуй возвратит жизнь умирающему.
Джил поцеловала его, но немного рассеянно. Вид у нее был задумчивый.
– Дживс ведь сегодня ездил с тобой, правда?
– Да, я брал его.
– Ты всегда берешь его в эти поездки.
– Да.
– И куда же вы ездите?
– Объезжаем разные точки.
– И что делаете?
– Да так, то да се.
– Понятно. Как голова?
– Спасибо. Чуть получше.
– Это хорошо.
Они немного помолчали.
– У меня раньше тоже бывали головные боли, – сказала Джил.
– Сильные?
– Очень. Мучительные.
– Да, штука неприятная.
– Крайне. Однако, – продолжала Джил уже громче и с некоторым металлом в голосе, – я при головной боли, даже самой жестокой, никогда не выглядела как беглый каторжник, который прячется за кустом и прислушивается к лаю собак, ожидая, что с минуты на минуту нога Рока даст ему под зад коленкой. А у тебя сейчас вид именно такой. Исключительно виноватый. Если бы ты сейчас признался, что совершил убийство и вдруг спохватился, что, кажется, ненадежно спрятал труп, я бы сказала: «Так я и думала». Билл, в последний раз: что случилось?
– Ничего не случилось.
– Не лги.
– Сколько раз тебе говорить?
– И тебя ничего не мучает?
– Ничего.
– Ты весел и беззаботен, как жаворонок в небе?
– Может быть, даже веселее, чем жаворонок.
Снова оба примолкли. Джил кусала губы, а Биллу это действовало на нервы. Конечно, нет ничего плохого и предосудительного в том, что девушка кусает губы, но жениху в трудную минуту наблюдать такое зрелище не слишком приятно.
– Билл, скажи мне, как ты относишься к браку? – спросила Джил.
Билл посветлел лицом. Вот это другой разговор!
– Я считаю, что брак – штука замечательная. Конечно, при том условии, что мужская сторона заполучит кого-нибудь вроде тебя.
– А если без комплиментов? Сказать тебе, как я к нему отношусь?
– Давай.
– По-моему, без полного доверия между женихом и невестой даже думать о браке – безумие, потому что если они будут что-то друг от друга скрывать и не посвящать один другого в свои неприятности, то от их брака рано или поздно останутся рожки да ножки. Муж и жена должны все друг другу рассказывать. Мне бы и в голову никогда не пришло что-то от тебя скрыть, и, если тебе интересно, могу сказать, что мне ужасно противно видеть, как ты какие-то свои неприятности, в чем бы они ни заключались, стараешься от меня утаить.
– У меня нет никаких неприятностей.
– Есть. Что случилось, я не знаю, но даже близорукий крот, потерявший очки, сразу увидит, что ты испытываешь мучения. Когда я вошла, ты так стонал, что дрожали стены.
И тут самообладание Билла, с утра подвергшееся таким испытаниям, не выдержало.
– Да черт побери! – взвыл он. – Я что, не имею права постонать, если мне вздумается? По-моему, в Рочестер-Эбби по будням в эти часы стонать разрешается. Оставь ты меня, пожалуйста, в покое, сделай милость! -продолжал он, разогнавшись. – Ты кем себя воображаешь? Секретным агентом, допрашивающим жалкого грешника из подполья? Того гляди, начнешь выяснять, где я был в ночь на двадцать первое февраля. Ей-богу, не суй ты нос не в свое дело!
Джил была девушка с характером, а девушки с характером долго терпеть такие разговоры не способны.
– Не знаю, отдаешь ли ты себе в этом отчет, – холодно ответила она ему, – но, когда ты поплюешь на ладони и примешься за дело всерьез, ты по праву можешь получить звание самого последнего подонка на свете.
– Вот так сказала!
– Сказала чистую правду. Ты просто-напросто свинья в человеческом обличье. И если хочешь знать, что я думаю, – продолжала она, тоже с разгону, – то по-моему, на самом деле ты связался с какой-то ужасной женщиной, вот что.
– С ума сошла! Где мне было взять ужасных женщин?
– У тебя сколько угодно возможностей. Ты постоянно куда-то уезжаешь на автомобиле, бывает, что на целую неделю. Откуда мне знать, может, ты на самом деле проводишь время, увешанный гулящими красотками.
– Да я на гулящую красотку и не взгляну даже, хоть бы мне ее подали на тарелочке под соусом!
– Не верю я тебе.
– Если память мне не изменяет, это ведь ты всего две с половиной секунды назад рассуждала о том, что между нами должно быть полное и абсолютное доверие? Ну женщины! – с горечью заключил Билл. – Господи! Кошмарный пол!
Как раз в эту трудную минуту появился Дживс со стаканом на подносе.
– Виски с содой, – объявил он примерно таким же торжественным тоном, каким президент Соединенных Штатов объявляет заслуженному гражданину: «Вручаю вам медаль Конгресса».
Билл с благодарностью принял от него спасительный напиток:
– Спасибо, Дживс. Вы, как всегда, вовремя.
– Сэр Родерик и леди Кармойл, которые находятся сейчас в тисовой аллее, желали бы видеть вас, милорд.
– Бог ты мой! Рори и Мук! Откуда они взялись? Я думал, Мук на Ямайке.
– Ее сиятельство, как я понял, возвратилась нынче утром, а сэру Родерику по этому случаю дали в «Харридже» отгул по домашним обстоятельствам, чтобы сопровождать ее сюда. Они просили передать вашему сиятельству, что желали бы переговорить с вами в удобное для вас время, но до приезда миссис Спотсворт.
– До чего? Кого? Кто такая миссис Спотсворт?
– Дама из Америки, с которой леди Кармойл познакомилась в Нью-Йорке. Она ожидается здесь сегодня вечером. И как я понял из разговора между ее сиятельством и сэром Родериком, не исключено, что миссис Спотсворт пожелает купить этот дом.
У Билла отвисла челюсть.
– Какой дом?
– Этот, милорд.
– Наш дом?
– Да, милорд.
– То есть Рочестер-Эбби?
– Да, милорд.
– Вы смеетесь надо мной, Дживс.
– Никогда бы не позволил себе такой вольности, милорд.
– Вы всерьез хотите сказать, что эта беженка из американского сумасшедшего дома, где она содержалась под присмотром, покуда не улизнула, замаскировавшись с помощью накладной бороды, теперь намерена выложить твердую монету за Рочестер-Эбби?
– Именно так я понял слова сэра Родерика и леди Кармойл, милорд.
Билл перевел дух.
– Ну знаете ли! Недаром говорится, каких только чудаков на свете не бывает. И эта дама, она что, останется у нас погостить?
– Насколько я понял, да, милорд.
– В таком случае будет лучше, если вы уберете те два ведра, которые подставили в верхнем коридоре под течь с потолка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26