Но я вряд ли осознавал это. Я пронзал его сердце кинжалом вновь и вновь. Я столкнул его тело, наблюдая, как оно сползает в пропасть.
. Пребывая в экстазе, я спустился с горы. Я чувствовал жажду. Мне нужно было спуститься на дорогу и найти путника, чтобы насытиться кровью. Впереди из глубокой расщелины бил водопад, подобно развевающемуся на ветру хвосту белой лошади, — это был конь Блед, на котором выезжала Смерть в Апокалипсисе.
— Смерть, — прошептал я, и услышал отзвук этого слова: — Смерть!
Оно прозвучало так, как будто я никогда не слышал его прежде. Внезапно оно показалось мне странным, пугающим, незнакомым словом.
— Смерть! — ответили эхом горы на мой крик.
Я обернулся. Агасфер улыбался мне. Его лицо, как и прежде, было гладким. Медленно он преклонил колено.
— Ты достоин быть императором. Я посмотрел на него и на то место, где он стоял, возле бьющего из земли потока.
— Паша… — сказал я и нахмурился. Меня начало | трясти. — Ты — не он. Паша умер.
Выражение лица Агасфера не изменилось.
— Где бы он ни был… ты теперь император. — Он внезапно улыбнулся и отсалютовал мне. — Да здравствует император! . Я вспомнил крик на поле Ватерлоо.
— Все это время, — медленно произнес я, — с того момента как я покинул Англию, ты преследуешь меня, насмехаешься надо мной. Почему?
Агасфер пожал плечами и склонил голову в знак согласия.
— Мне скучно, — сказал он. — Эта вечность невыносима
Агасфер взглянул на туман, который клубился подобно океану вдали.
— В мире существуют силы, — произнес он наконец, — полные необъяснимой власти и величия. Вы сами, милорд, являетесь подтверждением этого. В вас соединены два полюса — жизни и смерти; то, что люди ошибочно разделяют, вы объединяете. Вы великий, милорд, ужасающе великий, но есть силы и существа, которые могущественнее даже вас. Я говорю это, чтобы одновременно предостеречь и помочь вам в ваших страданиях.
Он погладил меня по щекам и поцеловал.
— О милорд, — сказал он, — ваши глаза так же глубоки, прекрасны и опасны, как и мои. Вы — необыкновенный, удивительный.
Он взял мою руку и увлек на вершину скалы.
— Я иногда появляюсь перед людьми, чтобы мучить их мыслями о вечности, но перед вампирами, которые лучше понимают меня и испытывают большее благоговение, — никогда. Но вы, вы нечто особенное. До меня дошли слухи, что повелитель Смерти избрал себе нового императора. Ваша слава распространилась по всему миру. Лорд Байрон, лорд Байрон — ваше имя вертелось у всех на языке. Я был заинтригован. И явился к вам. Я испытал вас.
Агасфер замолчал и улыбнулся.
— Милорд, я могу обещать вам, что вы станете таким императором, которого еще не знали вампиры. И все же я предупреждаю вас. Если я и насмехался над вашими надеждами, то только чтобы напомнить вам, что вы не сможете убежать от своей природы. Мечтать о чем-то другом значит мучить себя. Не доверяйте науке смертных, милорд. Не в ее силах объяснить что-либо такому существу, как вы. Неркели вы действительно хотите спастись от собственной жажды? — Агасфер рассмеялся и повел рукой. — Если бы бездна смогла извергнуть свои секреты…
Он ждал. Пропасть под нами была такой же молчаливой, как и прежде. Агасфер снова рассмеялся.
— Настоящая правда невыразима, милорд. То, что знаю я, вам недоступно. Довольствуйтесь своим бессмертием.
— А вы пьете кровь?
Агасфер посмотрел на меня, но ничего не ответил.
— Вы пьете кровь? — с горечью повторил я. — Как вы можете говорить мне «довольствуйся»? Я проклят. Как вы не можете понять это?
Агасфер слабо улыбнулся. Мне показалось, что я увидел в его глазах отблеск насмешки.
— Любое бессмертие, милорд, есть проклятие. Он помолчал и взял меня за руки.
— Примите его, примите его таким, какое оно есть, и оно станет для вас благословением. — Его глаза расширились. — Это шанс, милорд, пребывать среди богов.
Он поцеловал меня в щеку и прошептал на ухо:
— Проклятие не должно вызывать к себе ненависть у тех, на кого оно падает, не надо ненавидеть самого себя, не надо ненавидеть собственное бессмертие. Приветствуйте величие, которое вы готовы принять.
Он жестом указал на небо и горы.
— Вы достойны править, более достойны, чем кто-либо из вашей породы. Так правьте же, милорд! Будьте императором! Я могу помочь вам только тем, что буду уговаривать вас оставить свою смехотворную вину! Посмотрите — мир лежит у ваших ног! Тот, кто превосходит и подавляет человечество, должен быть выше ненависти черни. Не бойтесь того, кем вы являетесь. Восторжествуйте!
Под нами клубились белые и серые облака, подобно пене Стикса. Но когда я стал вглядываться, я увидел, что они начали расступаться, и моему взору открылась глубокая бездна. Мой дух, подобно свету, стрелой пронзил пространство. Я почувствовал пульс жизни, наполняющий небеса. Сами горы, казалось, шевелятся и дышат, и я представил, что по их каменным венам течет кровь. Я так ярко представил это, что мне захотелось разорвать горы и напиться их кровью, кровью всего мира. Я подумал, что эта страсть переполнит меня, эта жажда бессмертия, и все же этого не случилось, ибо мое сознание расширилось до невероятных размеров под воздействием красоты гор и моих собственных мыслей. Я повернулся к Агасферу. Он изменился. Он вытянулся высоко над горами прямо в небо гигантской тенью на фоне рассвета, поднимавшегося над Монбланом. Я почувствовал, как поднимаюсь вместе с ним, летя на крыльях ветра. Я увидел Альпы, простирающиеся внизу.
— Кто ты? — спросил я снова. — Какова твоя природа?
Я почувствовал, как голос Агасфера рефреном звучит в моем сознании:
— Ты достоин править! Восторжествуй!
— Да! — закричал я, смеясь. — Да!
Затем я почувствовал под ногами землю. Я стоял на скале, и ветер, завывая, дул мне в спину. Ветер был холодным. Я был один. Агасфер исчез.
Я вернулся на дорогу и убил первого же крестьянина, которого встретил. Я обескровил его. Я ощутил, каким чудовищем я был, ненасытным и одиноким. Позднее мы проезжали с Хобхаузом мимо тела моей жертвы. Вокруг собралась толпа. Какой-то человек склонился над телом мертвеца Когда мы поравнялись с ним, он поднял глаза и взглянул мне в лицо. Это был Полидори. Мы пристально смотрели друг на друга, пока он не отвел взгляд. Я дернул поводья и рассмеялся при мысли, что этот человек преследует меня. Я был вампиром, неужели этот глупец не понимает, что это значит? Я снова расхохотался.
— Ну, — сказал Хобхауз, — мне кажется, ты внезапно повеселел.
Мы спустились с Альп в Италию. На всем пути я убивал и безжалостно пил кровь. Однажды вечером в окрестностях Милана я захватил красивого мальчика-пастуха. Вкус его крови был такой же нежный, как и его губы. Когда я напился, я почувствовал чье-то прикосновение сзади.
— Черт возьми, Байрон, у тебя всегда был отличный вкус. Где ты нашел такое прекрасное создание? Я повернул голову и улыбнулся.
— Ловлас.
Я поцеловал его. Он был таким же ослепительным и жестоким, как и прежде.
Мы рассмеялись и обнялись.
— Мы ожидали тебя, Байрон, — сказал он. — Добро пожаловать в Милан.
В городе собрались и другие вампиры. Они пришли, как сказал мне Ловлас, чтобы выразить мне свое почтение. Я не нашел это странным. После всего, что случилось, они обязаны были воздавать мне почести. Их было двенадцать, двенадцать вампиров Италии. Все — очень опасны и красивы, их власть была велика, как власть Ловласа. Но все же я превосходил их, я хорошо чувствовал это, даже Ловлас, казалось, был обескуражен. Я поведал ему в сдержанных намеках о своей встрече с Агасфером. Он никогда не слышал о нем прежде. Это обрадовало меня. Когда-то он был моим учителем, теперь господствовал я. Он и другие вампиры не смели ослушаться моего приказа не трогать Хобхауза Вместо этого мы охотились за другими жертвами, и на наших пиршествах кровь лилась рекой.
У нас стало обычаем перед каждой оргией посещать оперу. Однажды вечером мы с Ловласом и другим вампиром, прекрасным и жестоким, как мы все, с графиней Марианной Лукрецией Ченчи отправились туда. Выйдя из экипажа и расправляя подол своего малинового платья, она вдруг принюхалась, ее зеленые глаза сузились, она повернулась ко мне.
— Здесь кто-то есть, — сказала она. — Он преследует нас.
Она провела перчатками вдоль руки, как кошка, которая вылизывает свою шерсть.
— Я убью его.
Я нахмурился. Я тоже ощутил запах крови нашего преследователя.
— После, — сказал Ловлас, беря Марианну под руку. — Поторопимся, или мы пропустим начало оперы.
Марианна бросила на меня взгляд. Я кивнул ей. Мы заняли места в нашей ложе. Этим вечером давали «Дон Жуана» — оперу про человека, который соблазнил и бросил тысячи женщин. Когда началась опера, у всех нас засверкали глаза, потому что казалось, что опера написана для нас. Ловлас обернулся ко мне и улыбнулся.
— Вы вскоре увидите, Байрон, как этого плута отчитывает жена. Он бросит ее, потому что он закоренелый злодей.
Он ухмыльнулся.
— Этот человек мне по сердцу, — ответил я.
Вошла жена, и Дон Жуан выбежал, оставив ее на попечении слуги. Тот начал петь ей, описывая подвиги своего хозяина по всему миру:
— В Германии — двести тридцать одна; сотня — во Франции; в Турции — девяносто одна.
Я сразу же узнал арию и повернулся к Ловласу.
— Это та самая мелодия, которую ты все время напевал, — сказал я, — когда мы охотились в Константинополе и Греции.
Ловлас кивнул.
— Да, сэр, но мой собственный список намного длиннее.
Марианна обернулась ко мне, оглаживая длинные черные волосы.
— Оео, это рождает во мне убийственную жажду.
В этот самый момент нас потревожили. Дверь в нашу ложу с шумом распахнулась. Я обернулся. Изможденный молодой человек пристально смотрел на меня. Это был Полидори. Он поднял руку и указал на нас.
— Вампиры! — закричал он. — Они вампиры, я видел их, у меня есть доказательства!
Когда вся публика повернулась в нашу сторону, Марианна встала.
— Прошу прощения, — прошептала она.
В ложу вошли солдаты. Она что-то прошептала им. Те кивнули, грубо схватили Полидори под руки и выволокли из ложи.
— Куда его? — спросил я.
— В темницу.
— За какое преступление?
— Один из солдат будет утверждать, что Полидори оскорбил его. — Марианна улыбнулась. — Так обычно делают, милорд.
Я кивнул. Опера продолжалась. Я смотрел, как Дона Жуана поглотил ад.
— Покайся! — приказывали ему.
— Нет! — кричал он в ответ.
— Покайся!
— Нет!
Я восхищался его силой духа, Марианна и Ловлас испытывали то же.
Мы вышли в темноту улиц, их глаза загорелись от жажды.
— Ты идешь, Байрон? — спросил Ловлас
Марианна покачала головой. Она улыбнулась мне и взяла Ловласа под руку.
— У милорда сегодня вечером другие дела. Я кивнул и подозвал свой экипаж. Полидори ждал меня.
— Я знал, что вы придете, — сказал он, содрогаясь, когда я вошел в камеру. — Вы собираетесь убить меня? Я улыбнулся.
— Я обычно не убиваю своих знакомых.
— Вампир! — внезапно выкрикнул Полидори. — Вампир, вампир, вампир! Проклятый, отвратительный вампир!
Я зевнул.
— Да, спасибо, наконец-то вы догадались.
— Кровопийца!
Я рассмеялся. Полидори вздрогнул от моего смеха. Он прижался к стене.
— Что вы собираетесь со мной сделать? — спросил он.
— Вы будете выдворены из Милана. Уедете завтра. Я бросил ему мешочек с монетами.
— Вот, возьмите это и никогда не пытайтесь преследовать меня.
Полидори с недоверием уставился на монеты. И вдруг он бросил их обратно.
— У вас есть все, не так ли? — выкрикнул он. — Здоровье, талант, власть — и теперь даже благородство. О, великолепно! Сатана, который был так добр… Ну и черт с вами, Байрон, катитесь в ад. Вы проклятый обманщик, вот вы кто, я ненавижу вас, ненавижу! Если бы я был вампиром, я бы стал господином всего!
Он тяжело упал и, всхлипывая, пополз к моим ногам. Я протянул к нему руку. Полидори отпрянул.
— Будьте вы прокляты! — снова закричал он. Он снова пополз вперед и положил голову мне на колени. Я нежно гладил его волосы.
— Возьми деньги, — прошептал я, — и уходи. Полидори поднял на меня глаза.
— Иди к черту.
— Уезжай.
Полидори молча стоял на коленях.
— Я был бы созданием ужасной силы, — произнес он наконец, — если бы стал вампиром.
Воцарилась тишина. Я смотрел на него со смешанным чувством жалости и презрения. Затем внезапно он захныкал. Я оттолкнул его ногой. Лунный свет лился через окно в камеру. Полидори упал на место, освещенное луной. Он заскулил, когда я начал срывать с него рубаху. Моя кровь разжигала меня. Я поставил ногу на грудь Полидори. Он лишь смотрел на меня. Я прокусил ему горло, затем полоснул по груди кинжалом. Я пил кровь, которая хлестала из раны, и разрывал кожу до костей, до тех пор пока не обнажил сердце. Оно все еще билось, слабо, но все слабее и слабее. Его нагота была ужасной. Когда-то и я так лежал обнаженный — лишенный достоинства, жизни, своей человеческой сущности. Сердце подергивалось, как рыба, выброшенная на берег реки, и вдруг затихло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
. Пребывая в экстазе, я спустился с горы. Я чувствовал жажду. Мне нужно было спуститься на дорогу и найти путника, чтобы насытиться кровью. Впереди из глубокой расщелины бил водопад, подобно развевающемуся на ветру хвосту белой лошади, — это был конь Блед, на котором выезжала Смерть в Апокалипсисе.
— Смерть, — прошептал я, и услышал отзвук этого слова: — Смерть!
Оно прозвучало так, как будто я никогда не слышал его прежде. Внезапно оно показалось мне странным, пугающим, незнакомым словом.
— Смерть! — ответили эхом горы на мой крик.
Я обернулся. Агасфер улыбался мне. Его лицо, как и прежде, было гладким. Медленно он преклонил колено.
— Ты достоин быть императором. Я посмотрел на него и на то место, где он стоял, возле бьющего из земли потока.
— Паша… — сказал я и нахмурился. Меня начало | трясти. — Ты — не он. Паша умер.
Выражение лица Агасфера не изменилось.
— Где бы он ни был… ты теперь император. — Он внезапно улыбнулся и отсалютовал мне. — Да здравствует император! . Я вспомнил крик на поле Ватерлоо.
— Все это время, — медленно произнес я, — с того момента как я покинул Англию, ты преследуешь меня, насмехаешься надо мной. Почему?
Агасфер пожал плечами и склонил голову в знак согласия.
— Мне скучно, — сказал он. — Эта вечность невыносима
Агасфер взглянул на туман, который клубился подобно океану вдали.
— В мире существуют силы, — произнес он наконец, — полные необъяснимой власти и величия. Вы сами, милорд, являетесь подтверждением этого. В вас соединены два полюса — жизни и смерти; то, что люди ошибочно разделяют, вы объединяете. Вы великий, милорд, ужасающе великий, но есть силы и существа, которые могущественнее даже вас. Я говорю это, чтобы одновременно предостеречь и помочь вам в ваших страданиях.
Он погладил меня по щекам и поцеловал.
— О милорд, — сказал он, — ваши глаза так же глубоки, прекрасны и опасны, как и мои. Вы — необыкновенный, удивительный.
Он взял мою руку и увлек на вершину скалы.
— Я иногда появляюсь перед людьми, чтобы мучить их мыслями о вечности, но перед вампирами, которые лучше понимают меня и испытывают большее благоговение, — никогда. Но вы, вы нечто особенное. До меня дошли слухи, что повелитель Смерти избрал себе нового императора. Ваша слава распространилась по всему миру. Лорд Байрон, лорд Байрон — ваше имя вертелось у всех на языке. Я был заинтригован. И явился к вам. Я испытал вас.
Агасфер замолчал и улыбнулся.
— Милорд, я могу обещать вам, что вы станете таким императором, которого еще не знали вампиры. И все же я предупреждаю вас. Если я и насмехался над вашими надеждами, то только чтобы напомнить вам, что вы не сможете убежать от своей природы. Мечтать о чем-то другом значит мучить себя. Не доверяйте науке смертных, милорд. Не в ее силах объяснить что-либо такому существу, как вы. Неркели вы действительно хотите спастись от собственной жажды? — Агасфер рассмеялся и повел рукой. — Если бы бездна смогла извергнуть свои секреты…
Он ждал. Пропасть под нами была такой же молчаливой, как и прежде. Агасфер снова рассмеялся.
— Настоящая правда невыразима, милорд. То, что знаю я, вам недоступно. Довольствуйтесь своим бессмертием.
— А вы пьете кровь?
Агасфер посмотрел на меня, но ничего не ответил.
— Вы пьете кровь? — с горечью повторил я. — Как вы можете говорить мне «довольствуйся»? Я проклят. Как вы не можете понять это?
Агасфер слабо улыбнулся. Мне показалось, что я увидел в его глазах отблеск насмешки.
— Любое бессмертие, милорд, есть проклятие. Он помолчал и взял меня за руки.
— Примите его, примите его таким, какое оно есть, и оно станет для вас благословением. — Его глаза расширились. — Это шанс, милорд, пребывать среди богов.
Он поцеловал меня в щеку и прошептал на ухо:
— Проклятие не должно вызывать к себе ненависть у тех, на кого оно падает, не надо ненавидеть самого себя, не надо ненавидеть собственное бессмертие. Приветствуйте величие, которое вы готовы принять.
Он жестом указал на небо и горы.
— Вы достойны править, более достойны, чем кто-либо из вашей породы. Так правьте же, милорд! Будьте императором! Я могу помочь вам только тем, что буду уговаривать вас оставить свою смехотворную вину! Посмотрите — мир лежит у ваших ног! Тот, кто превосходит и подавляет человечество, должен быть выше ненависти черни. Не бойтесь того, кем вы являетесь. Восторжествуйте!
Под нами клубились белые и серые облака, подобно пене Стикса. Но когда я стал вглядываться, я увидел, что они начали расступаться, и моему взору открылась глубокая бездна. Мой дух, подобно свету, стрелой пронзил пространство. Я почувствовал пульс жизни, наполняющий небеса. Сами горы, казалось, шевелятся и дышат, и я представил, что по их каменным венам течет кровь. Я так ярко представил это, что мне захотелось разорвать горы и напиться их кровью, кровью всего мира. Я подумал, что эта страсть переполнит меня, эта жажда бессмертия, и все же этого не случилось, ибо мое сознание расширилось до невероятных размеров под воздействием красоты гор и моих собственных мыслей. Я повернулся к Агасферу. Он изменился. Он вытянулся высоко над горами прямо в небо гигантской тенью на фоне рассвета, поднимавшегося над Монбланом. Я почувствовал, как поднимаюсь вместе с ним, летя на крыльях ветра. Я увидел Альпы, простирающиеся внизу.
— Кто ты? — спросил я снова. — Какова твоя природа?
Я почувствовал, как голос Агасфера рефреном звучит в моем сознании:
— Ты достоин править! Восторжествуй!
— Да! — закричал я, смеясь. — Да!
Затем я почувствовал под ногами землю. Я стоял на скале, и ветер, завывая, дул мне в спину. Ветер был холодным. Я был один. Агасфер исчез.
Я вернулся на дорогу и убил первого же крестьянина, которого встретил. Я обескровил его. Я ощутил, каким чудовищем я был, ненасытным и одиноким. Позднее мы проезжали с Хобхаузом мимо тела моей жертвы. Вокруг собралась толпа. Какой-то человек склонился над телом мертвеца Когда мы поравнялись с ним, он поднял глаза и взглянул мне в лицо. Это был Полидори. Мы пристально смотрели друг на друга, пока он не отвел взгляд. Я дернул поводья и рассмеялся при мысли, что этот человек преследует меня. Я был вампиром, неужели этот глупец не понимает, что это значит? Я снова расхохотался.
— Ну, — сказал Хобхауз, — мне кажется, ты внезапно повеселел.
Мы спустились с Альп в Италию. На всем пути я убивал и безжалостно пил кровь. Однажды вечером в окрестностях Милана я захватил красивого мальчика-пастуха. Вкус его крови был такой же нежный, как и его губы. Когда я напился, я почувствовал чье-то прикосновение сзади.
— Черт возьми, Байрон, у тебя всегда был отличный вкус. Где ты нашел такое прекрасное создание? Я повернул голову и улыбнулся.
— Ловлас.
Я поцеловал его. Он был таким же ослепительным и жестоким, как и прежде.
Мы рассмеялись и обнялись.
— Мы ожидали тебя, Байрон, — сказал он. — Добро пожаловать в Милан.
В городе собрались и другие вампиры. Они пришли, как сказал мне Ловлас, чтобы выразить мне свое почтение. Я не нашел это странным. После всего, что случилось, они обязаны были воздавать мне почести. Их было двенадцать, двенадцать вампиров Италии. Все — очень опасны и красивы, их власть была велика, как власть Ловласа. Но все же я превосходил их, я хорошо чувствовал это, даже Ловлас, казалось, был обескуражен. Я поведал ему в сдержанных намеках о своей встрече с Агасфером. Он никогда не слышал о нем прежде. Это обрадовало меня. Когда-то он был моим учителем, теперь господствовал я. Он и другие вампиры не смели ослушаться моего приказа не трогать Хобхауза Вместо этого мы охотились за другими жертвами, и на наших пиршествах кровь лилась рекой.
У нас стало обычаем перед каждой оргией посещать оперу. Однажды вечером мы с Ловласом и другим вампиром, прекрасным и жестоким, как мы все, с графиней Марианной Лукрецией Ченчи отправились туда. Выйдя из экипажа и расправляя подол своего малинового платья, она вдруг принюхалась, ее зеленые глаза сузились, она повернулась ко мне.
— Здесь кто-то есть, — сказала она. — Он преследует нас.
Она провела перчатками вдоль руки, как кошка, которая вылизывает свою шерсть.
— Я убью его.
Я нахмурился. Я тоже ощутил запах крови нашего преследователя.
— После, — сказал Ловлас, беря Марианну под руку. — Поторопимся, или мы пропустим начало оперы.
Марианна бросила на меня взгляд. Я кивнул ей. Мы заняли места в нашей ложе. Этим вечером давали «Дон Жуана» — оперу про человека, который соблазнил и бросил тысячи женщин. Когда началась опера, у всех нас засверкали глаза, потому что казалось, что опера написана для нас. Ловлас обернулся ко мне и улыбнулся.
— Вы вскоре увидите, Байрон, как этого плута отчитывает жена. Он бросит ее, потому что он закоренелый злодей.
Он ухмыльнулся.
— Этот человек мне по сердцу, — ответил я.
Вошла жена, и Дон Жуан выбежал, оставив ее на попечении слуги. Тот начал петь ей, описывая подвиги своего хозяина по всему миру:
— В Германии — двести тридцать одна; сотня — во Франции; в Турции — девяносто одна.
Я сразу же узнал арию и повернулся к Ловласу.
— Это та самая мелодия, которую ты все время напевал, — сказал я, — когда мы охотились в Константинополе и Греции.
Ловлас кивнул.
— Да, сэр, но мой собственный список намного длиннее.
Марианна обернулась ко мне, оглаживая длинные черные волосы.
— Оео, это рождает во мне убийственную жажду.
В этот самый момент нас потревожили. Дверь в нашу ложу с шумом распахнулась. Я обернулся. Изможденный молодой человек пристально смотрел на меня. Это был Полидори. Он поднял руку и указал на нас.
— Вампиры! — закричал он. — Они вампиры, я видел их, у меня есть доказательства!
Когда вся публика повернулась в нашу сторону, Марианна встала.
— Прошу прощения, — прошептала она.
В ложу вошли солдаты. Она что-то прошептала им. Те кивнули, грубо схватили Полидори под руки и выволокли из ложи.
— Куда его? — спросил я.
— В темницу.
— За какое преступление?
— Один из солдат будет утверждать, что Полидори оскорбил его. — Марианна улыбнулась. — Так обычно делают, милорд.
Я кивнул. Опера продолжалась. Я смотрел, как Дона Жуана поглотил ад.
— Покайся! — приказывали ему.
— Нет! — кричал он в ответ.
— Покайся!
— Нет!
Я восхищался его силой духа, Марианна и Ловлас испытывали то же.
Мы вышли в темноту улиц, их глаза загорелись от жажды.
— Ты идешь, Байрон? — спросил Ловлас
Марианна покачала головой. Она улыбнулась мне и взяла Ловласа под руку.
— У милорда сегодня вечером другие дела. Я кивнул и подозвал свой экипаж. Полидори ждал меня.
— Я знал, что вы придете, — сказал он, содрогаясь, когда я вошел в камеру. — Вы собираетесь убить меня? Я улыбнулся.
— Я обычно не убиваю своих знакомых.
— Вампир! — внезапно выкрикнул Полидори. — Вампир, вампир, вампир! Проклятый, отвратительный вампир!
Я зевнул.
— Да, спасибо, наконец-то вы догадались.
— Кровопийца!
Я рассмеялся. Полидори вздрогнул от моего смеха. Он прижался к стене.
— Что вы собираетесь со мной сделать? — спросил он.
— Вы будете выдворены из Милана. Уедете завтра. Я бросил ему мешочек с монетами.
— Вот, возьмите это и никогда не пытайтесь преследовать меня.
Полидори с недоверием уставился на монеты. И вдруг он бросил их обратно.
— У вас есть все, не так ли? — выкрикнул он. — Здоровье, талант, власть — и теперь даже благородство. О, великолепно! Сатана, который был так добр… Ну и черт с вами, Байрон, катитесь в ад. Вы проклятый обманщик, вот вы кто, я ненавижу вас, ненавижу! Если бы я был вампиром, я бы стал господином всего!
Он тяжело упал и, всхлипывая, пополз к моим ногам. Я протянул к нему руку. Полидори отпрянул.
— Будьте вы прокляты! — снова закричал он. Он снова пополз вперед и положил голову мне на колени. Я нежно гладил его волосы.
— Возьми деньги, — прошептал я, — и уходи. Полидори поднял на меня глаза.
— Иди к черту.
— Уезжай.
Полидори молча стоял на коленях.
— Я был бы созданием ужасной силы, — произнес он наконец, — если бы стал вампиром.
Воцарилась тишина. Я смотрел на него со смешанным чувством жалости и презрения. Затем внезапно он захныкал. Я оттолкнул его ногой. Лунный свет лился через окно в камеру. Полидори упал на место, освещенное луной. Он заскулил, когда я начал срывать с него рубаху. Моя кровь разжигала меня. Я поставил ногу на грудь Полидори. Он лишь смотрел на меня. Я прокусил ему горло, затем полоснул по груди кинжалом. Я пил кровь, которая хлестала из раны, и разрывал кожу до костей, до тех пор пока не обнажил сердце. Оно все еще билось, слабо, но все слабее и слабее. Его нагота была ужасной. Когда-то и я так лежал обнаженный — лишенный достоинства, жизни, своей человеческой сущности. Сердце подергивалось, как рыба, выброшенная на берег реки, и вдруг затихло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46