Нет, магией не пахло.
– Да где же само, когда оно второй раз уже, – пробурчал Зако.
– Третий, – поправил Артур. – То ли пастыри брешут, то ли это по нашу голову.
– Невелика ты птица. – Золотой Витязь тронул коня. – Поехали, что стоять? Чем дальше к ночи будем, тем лучше выспимся.
– И то верно. – Старший был как-то подозрительно покладист.
Поехали. Хорошей рысью. Лошади еще порывались в галоп: не набегались, но Артуру, по всему видно, не до скачек стало.
Сто лет назад в появлении Цветочницы в предгорьях Упырского хребта не было бы ничего удивительного. Она любила траву и туманы, но пройти в долину Тисы ей удавалось редко – храмовники не зря ели свой хлеб. Опасна Дева Трав становилась разве что когда открывали каналы. Ну еще для тех смельчаков, что брались пахать и сеять, не озаботившись покровительством церкви. Для них, впрочем, опасны были и храмовники: ничего доброго не родила земля без должной защиты. И плохо было купцам, пойманным на контрабанде, но еще хуже было им, если Цветочница раньше, чем Храм, находила незаконный товар.
Возили, конечно. Боялись, а возили – так уж люди устроены. Хоть кол им на голове теши. Нельзя, а все равно возили.
Сто лет назад. Как сейчас, кто знает?
Корзинка, в третий раз попавшаяся на глаза, – верный знак: Цветочница учуяла людей и идет теперь рядом, ждет ночи, точнее, утра раннего ждет, когда роса туманом в небо поднимется. Вот в тумане она и явится.
Зако прав: невелика птица Артур Северный, чтобы по его следу кто-то…кто? духа трав пускал. И псов голодных к его дому вызывать тоже незачем. И чувырл земляных навстречу гнать. Дай другое объяснение, Золотой Витязь. Дай, и Артур его примет с радостью. Потому что куда приятнее объяснять непонятное случайностями и совпадениями, чем знать, что странностям всем ты сам причина.
Ты и брат твой младший, первый в Долине маг. Не знает Золотой Витязь, что такое Артур и Альберт вместе.
И никто не знает. Даже Флейтист ничего вразумительного сказать не может.
Ночевали в поле.
С дороги свернули, рассчитывая за день проскочить предгорья, и к вечеру добраться до Лугоса – деревеньки, примостившейся под самой насыпью. Деревенька так себе: не пашут не сеют – путниками живут, ими же и кормятся. Гнездо паучье: вся контрабанда из Добротицы через Лугос идет, хайдуки с двух княжеств в Лугосе с покупателями встречаются, Ежи Цыбань там чуть ли не за святого, именины его – престольный праздник.
Не сложилось с Лугосом. Пост, что Храм в деревеньке держал, за ненадобностью дальше на восток отправили – на окраины, куда пастыри еще не дотянулись. Вот и выходило, что некому теперь людей от Цветочницы защитить. А значит, и тащить ее в деревню никак нельзя.
Ну, нельзя так нельзя. В поле так в поле.
Младший не возражал, он за месяц под крышей насиделся, по воле соскучился. Зако поворчал для порядка, что, мол, ехали бы, как люди, по трактам… оно дольше, зато спокойнее.
Дольше. Насколько дольше, Золотой Витязь и сам понимает. А спокойнее ли – это как посмотреть. Если случайно на Цветочницу наткнулись, если осталась она здесь по пастырскому недосмотру, по Храмовой оплошности, тогда да, тогда, и вправду, спокойней было бы по трактам ехать. Но в оплошность орденских бойцов никак не верилось. Будь у них возможность пастырям нос утереть, пальцем в Цветочницу ткнуть («упустили, чернорясые, упустили нечисть»), неужто не ткнули бы? А раз сняли пост и отправились на восток, значит, чисто было на Упырском хребте. Значит, и на трактах не Дева Трав, так другая какая дрянь встретилась бы.
Зако хоть и Золотой, а все-таки хайдук. Не понимает он, как можно сидеть спокойно и ждать, когда же из тумана смерть выплывет. От смерти бежать надо, следы путать, прятаться или вступить с ней в борьбу. Потому и бед от хайдуков больше, чем пользы. И Храм их не любит. Ну да ладно. Ночь пройдет, утром Цветочница явится, а потом, бог даст, в Лугосе успеем на утреню. Младший наверняка захочет позавтракать в трактире, значит, будет время сходить в храм.
А Зако от совета уехать в деревню презрительно отказался. Даже, кажется, обиделся слегка. Артур его понимал, он и сам бы обиделся, предложи ему кто за городскими стенами переждать, пока другие в чистом поле с нечистью бьются. Еще Артур понимал, что обиды обидами, а будь от него в этом бою столько же пользы, сколько от Золотого Витязя, он, пожалуй, убрался бы за стены.
Чтобы не мешать.
Зако тем не менее остался. И теперь наблюдал, как катается по земле огненный валик, выжигая траву и корни. Как Артур, смиренно стребовав у Господа снисхождения, благословляет овес в лошадиных торбах и съестные припасы. Сам хайдук тщательно вычистил всем лошадям копыта, выбрал репьи из хвостов и проверил сбрую: не застряло ли в пряжках или между ремнями какого-нибудь зловредного корешка-цветочка. Даже соломинка могла сейчас быть опасна.
Уже в темноте встряхнули и выхлопали на ветру всю одежду.
Потом Артур как ни в чем не бывало взял свой топор и лезвием очертил по выгоревшей земле большой круг, замыкая в него и лагерь, и стреноженных лошадей. Зако, подвесив котелок над огнем, наблюдал, как рыцарь творит ворожбу, и даже слов язвительных не находил. В прошлый раз, когда к Цитадели Павших ездили, круги чертил сэр Герман, и тогда, понятно, лучше было помолчать. А сейчас-то, казалось бы, самое время сказать что-нибудь гадкое.
Второй круг был начерчен древком топора.
Третий… Уже не круг – с кончиков пальцев святая вода на восемь сторон света.
– Ну и зачем? – спросил наконец Зако. – Известно же, от Цветочницы так не спастись.
– И не надо. – Артур бросил ему жестянку с чаем. – Завари.
– Мы от нее спасаться и не собираемся, – объяснил Альберт, роясь в одной из своих сумок, – круги – это от всякого разного…
Уточнять Зако не стал, занявшись чаем. «Всякое разное» в устах братцев могло означать что угодно – от обычного трупоеда до пляшущих ведьм, вспоминать о которых до сих пор неуютно.
Альберт же извлек из сумки кулек с конфетами. Да не с простыми леденцами – со «Снежным бархатом», завернутым в золотую фольгу. Ей богу, каждая конфета в своей обертке. А на обертке рисунки выдавлены.
Артур лишь вздохнул. Альберт, впрочем, решил, что и этого много, и вежливо поинтересовался у брата, неужели тот предпочел бы везти с собой по жаре заварные пирожные с кремом?
– Сам-то небось спирт захватил?
– В медицинских целях, – безнадежно парировал Артур.
– Ага, ага, – покивал чернявый маг, разливая чай по кружкам, – знаем. Я, может, тоже в медицинских. Доказано, что сладкое расщепляет алкоголь на безобидные составляющие и предотвращает опьянение.
– Кем это доказано?
– Умными людьми, – Альберт повесил котелок на крюк, – не тебе чета.
– Врут, – убежденно сказал Артур. И от предложенной конфеты отказался.
Зако отказываться не стал. Несолидно, конечно, но… когда еще доведется среди ночи, в чистом поле, прихода нечисти ожидаючи, «Снежным бархатом» угоститься? Если уж на то пошло, когда вообще придется таких сладостей попробовать? Не покупать же их.
Костер оставили догорать. В молчании посидели, глядя на рдеющие в золе угольки. Артур курил, а Зако с уже привычным недовольством думал, что и сам порой не прочь выкурить трубочку. В детстве смолил самосад, вырезал трубки из кукурузных початков, давился дымом, муки мученические терпел, лишь бы походить на легендарного прадеда. Мечтал табак его любимый попробовать.
Попробовал.
Понравилось. Даже такая мелочь в радость была: и здесь похожи. С тех пор только такой табак и покупал, есть деньги, нет ли – а на трубочное зелье наскребал всегда.
Пока прадеда воочию не узрел.
С того дня курить зарекся. Но все-таки тянет иногда. Особенно когда смотришь, как этот смолит.
Смотришь – и зло берет.
А Артур, докурив, спрятал трубку в кисет. Кивнул брату на каремат:
– Спать ложись, завтра вставать до солнышка.
Альберт зевнул и спорить не стал. Артур укрыл его спальником, перекрестил и, опустившись на колени лицом к востоку, начал молча молиться. Зако лишь фыркнул пренебрежительно. Старший младшего, видать, и вправду отмолить думает. Колдуна некрещеного… Смешно.
… Он проснулся в середине ночи. То ли лошадь всхрапнула, то ли почудилось что. А потом лежал без сна, сквозь ресницы глядя на неподвижный силуэт коленопреклоненного рыцаря. Сколько времени прошло? Часа четыре, не меньше. Он что, так и будет?.. Всю ночь?
«Глядишь, и вправду отмолит», – подумалось без должной насмешки. И без злости.
А с рассветом Цветочница вышла к лагерю.
Она появилась из тумана, невысокая, простоволосая. Зябко куталась в длинную шаль. И корзинка, накрытая холстом, висела на сгибе локтя. Намокшая от росы юбка тяжело липла к босым ногам.
Альберт мимолетно коснулся плеча Артура и отступил за спину брату. Рыцарь же, с руки в руку перебросив тяжелый топор, поинтересовался насмешливо:
– Зачем явилась, красавица?
– Купи цветок, монашек. – Большие, чуть запавшие глаза влажно блестели. – Алую розу для твоего мертвого бога, белую – для его шлюхи-матери, а хочешь – черную, для тебя и твоего брата. Купи и пойдешь со мной, монашек, пойдешь, куда поведу, где скажу – в землю ляжешь. Там, где черви тебя съедят, монашек, вырастут цветы. Синие-синие, как твои глаза. И золотые, как твои волосы. А там, где ляжет твой брат, вырастет куст ежевики. Колючий. А ягоды черные, блестящие.
Она шла по границе внешнего круга, левой рукой доставала из корзинки и бросала на землю цветы. Розы. Алые и белые. И черные. Атласные лепестки скручивались и осыпались, очерчивая еще один круг, из которого, если верить сказкам, не было выхода.
Когда коснулся земли последний бутон, Цветочница улыбнулась и шагнула к Артуру.
– Стой! – приказал ей Альберт.
Тени у впалых глазниц стали отчетливей, а глаза заблестели, как будто Цветочница накапала под веки белладонны. Она остановилась. Качнулась вперед, потянувшись к Артуру. Правая рука метнулась из-под шали – тонкое запястье, а вместо ладони страшный, синеватой стали серп.
– Не шевелись.
Шелестящий голос, с присвистом, словно плети ветра скользят над травами.
Цветочница замерла как стояла. Под углом к земле, с протянутой рукой-серпом. Шаль скользнула с круглого плеча, открыв нежную, белую кожу.
– Кто тебя прислал, девица? – Это снова Артур.
И Альберт приказал все с тем же шипящим присвистом:
– Отвечай.
– Хозяин! – Провыло, как ветер в каминной трубе. Но тут же вернулся к Цветочнице прежний ласковый голос, и она почти пропела: – Хозяин приказал мне забрать вас двоих, вас двоих, а двоедушца я возьму сама. Возьму. Возьму. Как только глупый мальчик отпустит меня. Ведь ты не можешь удерживать меня вечно, маленький колдун.
– Кто твой хозяин?
– Отвечай.
– Он не маг, не колдун, не друид, не человек и не дух, он есть и его нет. Отпусти меня, злой мальчишка, пожалуйста, отпусти. Я возьму твою кровь.
– Где твой хозяин?
– Ах, я не знаю, не знаю… Мне нужна кровь, колдун, кровь, разве ты не знаешь?.. – Под тонкой кожей страшно проступали жилы, Цветочница тянулась серпом к своей левой руке. – Он повсюду, он здесь, там… за кругом. – Закаленное острие коснулось нежной плоти, взрезало руку от запястья до локтя. – Как сладко. Как больно…
Блестящие глаза помутнели, закатываясь под веки.
– Ладно. – Артур брезгливо поморщился. – Зако, выводи лошадей.
– А она?
Не удостоив хайдука ответом, храмовник взял торбу с овсом, зачерпнул полной горстью и рассыпал зернышки по выгоревшей земле. Вокруг терзающей свою плоть Цветочницы, дальше, шире, ровным слоем, как будто решил засеять круг изнутри.
– Вот твой дом, – сквозь шелест просыпающихся зерен таким же шелестом тек голос Альберта, – эти зерна – твое пристанище. По одному в каждый урожай. Прорастай и умирай в них. Снова и снова. Пока не станет стеблем и не сгниет последнее из зерен.
– Но на стеблях будут новые зерна, – она уже не выла, она хрипела, потому что серп развалил пополам гортань, – новые зерна…
– А то! – хмыкнул Альберт уже нормальным голосом. – В том и смысл.
Садясь на своего мерина, Зако оглянулся на покинутый лагерь. Неопрятная куча плоти, накрытая пятнистой шалью, еще вздрагивала в золе. А серп снова и снова взлетал над ней, холодный, неумолимый.
– Едем, – приказал Артур, не оборачиваясь, – к утрене опоздали, так хоть к первому часу поспеть надо.
А дальше пошло по накатанной, как будто участь Цветочницы всю нечисть в округе раззадорила. Под крышей ночевать ни разу не пришлось – Артур запретил. Строго-настрого.
– Вы что, всегда так ездите? – ворчал недовольный Зако, которому уже до чертиков надоело спать на земле.
– Когда как, – объяснил Альберт. – Если пост Храма есть в деревне, мы там ночуем, а нет – значит нет.
– Так где ж те посты?!
– Восточнее, – отрезал Артур.
Хватит, мол, болтать, Золотой Витязь, и скажи пастырям сердечное спасибо за то, как славно они людей от нечисти хранят. Пастыри в валящихся отовсюду напастях были, конечно, не виноваты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Да где же само, когда оно второй раз уже, – пробурчал Зако.
– Третий, – поправил Артур. – То ли пастыри брешут, то ли это по нашу голову.
– Невелика ты птица. – Золотой Витязь тронул коня. – Поехали, что стоять? Чем дальше к ночи будем, тем лучше выспимся.
– И то верно. – Старший был как-то подозрительно покладист.
Поехали. Хорошей рысью. Лошади еще порывались в галоп: не набегались, но Артуру, по всему видно, не до скачек стало.
Сто лет назад в появлении Цветочницы в предгорьях Упырского хребта не было бы ничего удивительного. Она любила траву и туманы, но пройти в долину Тисы ей удавалось редко – храмовники не зря ели свой хлеб. Опасна Дева Трав становилась разве что когда открывали каналы. Ну еще для тех смельчаков, что брались пахать и сеять, не озаботившись покровительством церкви. Для них, впрочем, опасны были и храмовники: ничего доброго не родила земля без должной защиты. И плохо было купцам, пойманным на контрабанде, но еще хуже было им, если Цветочница раньше, чем Храм, находила незаконный товар.
Возили, конечно. Боялись, а возили – так уж люди устроены. Хоть кол им на голове теши. Нельзя, а все равно возили.
Сто лет назад. Как сейчас, кто знает?
Корзинка, в третий раз попавшаяся на глаза, – верный знак: Цветочница учуяла людей и идет теперь рядом, ждет ночи, точнее, утра раннего ждет, когда роса туманом в небо поднимется. Вот в тумане она и явится.
Зако прав: невелика птица Артур Северный, чтобы по его следу кто-то…кто? духа трав пускал. И псов голодных к его дому вызывать тоже незачем. И чувырл земляных навстречу гнать. Дай другое объяснение, Золотой Витязь. Дай, и Артур его примет с радостью. Потому что куда приятнее объяснять непонятное случайностями и совпадениями, чем знать, что странностям всем ты сам причина.
Ты и брат твой младший, первый в Долине маг. Не знает Золотой Витязь, что такое Артур и Альберт вместе.
И никто не знает. Даже Флейтист ничего вразумительного сказать не может.
Ночевали в поле.
С дороги свернули, рассчитывая за день проскочить предгорья, и к вечеру добраться до Лугоса – деревеньки, примостившейся под самой насыпью. Деревенька так себе: не пашут не сеют – путниками живут, ими же и кормятся. Гнездо паучье: вся контрабанда из Добротицы через Лугос идет, хайдуки с двух княжеств в Лугосе с покупателями встречаются, Ежи Цыбань там чуть ли не за святого, именины его – престольный праздник.
Не сложилось с Лугосом. Пост, что Храм в деревеньке держал, за ненадобностью дальше на восток отправили – на окраины, куда пастыри еще не дотянулись. Вот и выходило, что некому теперь людей от Цветочницы защитить. А значит, и тащить ее в деревню никак нельзя.
Ну, нельзя так нельзя. В поле так в поле.
Младший не возражал, он за месяц под крышей насиделся, по воле соскучился. Зако поворчал для порядка, что, мол, ехали бы, как люди, по трактам… оно дольше, зато спокойнее.
Дольше. Насколько дольше, Золотой Витязь и сам понимает. А спокойнее ли – это как посмотреть. Если случайно на Цветочницу наткнулись, если осталась она здесь по пастырскому недосмотру, по Храмовой оплошности, тогда да, тогда, и вправду, спокойней было бы по трактам ехать. Но в оплошность орденских бойцов никак не верилось. Будь у них возможность пастырям нос утереть, пальцем в Цветочницу ткнуть («упустили, чернорясые, упустили нечисть»), неужто не ткнули бы? А раз сняли пост и отправились на восток, значит, чисто было на Упырском хребте. Значит, и на трактах не Дева Трав, так другая какая дрянь встретилась бы.
Зако хоть и Золотой, а все-таки хайдук. Не понимает он, как можно сидеть спокойно и ждать, когда же из тумана смерть выплывет. От смерти бежать надо, следы путать, прятаться или вступить с ней в борьбу. Потому и бед от хайдуков больше, чем пользы. И Храм их не любит. Ну да ладно. Ночь пройдет, утром Цветочница явится, а потом, бог даст, в Лугосе успеем на утреню. Младший наверняка захочет позавтракать в трактире, значит, будет время сходить в храм.
А Зако от совета уехать в деревню презрительно отказался. Даже, кажется, обиделся слегка. Артур его понимал, он и сам бы обиделся, предложи ему кто за городскими стенами переждать, пока другие в чистом поле с нечистью бьются. Еще Артур понимал, что обиды обидами, а будь от него в этом бою столько же пользы, сколько от Золотого Витязя, он, пожалуй, убрался бы за стены.
Чтобы не мешать.
Зако тем не менее остался. И теперь наблюдал, как катается по земле огненный валик, выжигая траву и корни. Как Артур, смиренно стребовав у Господа снисхождения, благословляет овес в лошадиных торбах и съестные припасы. Сам хайдук тщательно вычистил всем лошадям копыта, выбрал репьи из хвостов и проверил сбрую: не застряло ли в пряжках или между ремнями какого-нибудь зловредного корешка-цветочка. Даже соломинка могла сейчас быть опасна.
Уже в темноте встряхнули и выхлопали на ветру всю одежду.
Потом Артур как ни в чем не бывало взял свой топор и лезвием очертил по выгоревшей земле большой круг, замыкая в него и лагерь, и стреноженных лошадей. Зако, подвесив котелок над огнем, наблюдал, как рыцарь творит ворожбу, и даже слов язвительных не находил. В прошлый раз, когда к Цитадели Павших ездили, круги чертил сэр Герман, и тогда, понятно, лучше было помолчать. А сейчас-то, казалось бы, самое время сказать что-нибудь гадкое.
Второй круг был начерчен древком топора.
Третий… Уже не круг – с кончиков пальцев святая вода на восемь сторон света.
– Ну и зачем? – спросил наконец Зако. – Известно же, от Цветочницы так не спастись.
– И не надо. – Артур бросил ему жестянку с чаем. – Завари.
– Мы от нее спасаться и не собираемся, – объяснил Альберт, роясь в одной из своих сумок, – круги – это от всякого разного…
Уточнять Зако не стал, занявшись чаем. «Всякое разное» в устах братцев могло означать что угодно – от обычного трупоеда до пляшущих ведьм, вспоминать о которых до сих пор неуютно.
Альберт же извлек из сумки кулек с конфетами. Да не с простыми леденцами – со «Снежным бархатом», завернутым в золотую фольгу. Ей богу, каждая конфета в своей обертке. А на обертке рисунки выдавлены.
Артур лишь вздохнул. Альберт, впрочем, решил, что и этого много, и вежливо поинтересовался у брата, неужели тот предпочел бы везти с собой по жаре заварные пирожные с кремом?
– Сам-то небось спирт захватил?
– В медицинских целях, – безнадежно парировал Артур.
– Ага, ага, – покивал чернявый маг, разливая чай по кружкам, – знаем. Я, может, тоже в медицинских. Доказано, что сладкое расщепляет алкоголь на безобидные составляющие и предотвращает опьянение.
– Кем это доказано?
– Умными людьми, – Альберт повесил котелок на крюк, – не тебе чета.
– Врут, – убежденно сказал Артур. И от предложенной конфеты отказался.
Зако отказываться не стал. Несолидно, конечно, но… когда еще доведется среди ночи, в чистом поле, прихода нечисти ожидаючи, «Снежным бархатом» угоститься? Если уж на то пошло, когда вообще придется таких сладостей попробовать? Не покупать же их.
Костер оставили догорать. В молчании посидели, глядя на рдеющие в золе угольки. Артур курил, а Зако с уже привычным недовольством думал, что и сам порой не прочь выкурить трубочку. В детстве смолил самосад, вырезал трубки из кукурузных початков, давился дымом, муки мученические терпел, лишь бы походить на легендарного прадеда. Мечтал табак его любимый попробовать.
Попробовал.
Понравилось. Даже такая мелочь в радость была: и здесь похожи. С тех пор только такой табак и покупал, есть деньги, нет ли – а на трубочное зелье наскребал всегда.
Пока прадеда воочию не узрел.
С того дня курить зарекся. Но все-таки тянет иногда. Особенно когда смотришь, как этот смолит.
Смотришь – и зло берет.
А Артур, докурив, спрятал трубку в кисет. Кивнул брату на каремат:
– Спать ложись, завтра вставать до солнышка.
Альберт зевнул и спорить не стал. Артур укрыл его спальником, перекрестил и, опустившись на колени лицом к востоку, начал молча молиться. Зако лишь фыркнул пренебрежительно. Старший младшего, видать, и вправду отмолить думает. Колдуна некрещеного… Смешно.
… Он проснулся в середине ночи. То ли лошадь всхрапнула, то ли почудилось что. А потом лежал без сна, сквозь ресницы глядя на неподвижный силуэт коленопреклоненного рыцаря. Сколько времени прошло? Часа четыре, не меньше. Он что, так и будет?.. Всю ночь?
«Глядишь, и вправду отмолит», – подумалось без должной насмешки. И без злости.
А с рассветом Цветочница вышла к лагерю.
Она появилась из тумана, невысокая, простоволосая. Зябко куталась в длинную шаль. И корзинка, накрытая холстом, висела на сгибе локтя. Намокшая от росы юбка тяжело липла к босым ногам.
Альберт мимолетно коснулся плеча Артура и отступил за спину брату. Рыцарь же, с руки в руку перебросив тяжелый топор, поинтересовался насмешливо:
– Зачем явилась, красавица?
– Купи цветок, монашек. – Большие, чуть запавшие глаза влажно блестели. – Алую розу для твоего мертвого бога, белую – для его шлюхи-матери, а хочешь – черную, для тебя и твоего брата. Купи и пойдешь со мной, монашек, пойдешь, куда поведу, где скажу – в землю ляжешь. Там, где черви тебя съедят, монашек, вырастут цветы. Синие-синие, как твои глаза. И золотые, как твои волосы. А там, где ляжет твой брат, вырастет куст ежевики. Колючий. А ягоды черные, блестящие.
Она шла по границе внешнего круга, левой рукой доставала из корзинки и бросала на землю цветы. Розы. Алые и белые. И черные. Атласные лепестки скручивались и осыпались, очерчивая еще один круг, из которого, если верить сказкам, не было выхода.
Когда коснулся земли последний бутон, Цветочница улыбнулась и шагнула к Артуру.
– Стой! – приказал ей Альберт.
Тени у впалых глазниц стали отчетливей, а глаза заблестели, как будто Цветочница накапала под веки белладонны. Она остановилась. Качнулась вперед, потянувшись к Артуру. Правая рука метнулась из-под шали – тонкое запястье, а вместо ладони страшный, синеватой стали серп.
– Не шевелись.
Шелестящий голос, с присвистом, словно плети ветра скользят над травами.
Цветочница замерла как стояла. Под углом к земле, с протянутой рукой-серпом. Шаль скользнула с круглого плеча, открыв нежную, белую кожу.
– Кто тебя прислал, девица? – Это снова Артур.
И Альберт приказал все с тем же шипящим присвистом:
– Отвечай.
– Хозяин! – Провыло, как ветер в каминной трубе. Но тут же вернулся к Цветочнице прежний ласковый голос, и она почти пропела: – Хозяин приказал мне забрать вас двоих, вас двоих, а двоедушца я возьму сама. Возьму. Возьму. Как только глупый мальчик отпустит меня. Ведь ты не можешь удерживать меня вечно, маленький колдун.
– Кто твой хозяин?
– Отвечай.
– Он не маг, не колдун, не друид, не человек и не дух, он есть и его нет. Отпусти меня, злой мальчишка, пожалуйста, отпусти. Я возьму твою кровь.
– Где твой хозяин?
– Ах, я не знаю, не знаю… Мне нужна кровь, колдун, кровь, разве ты не знаешь?.. – Под тонкой кожей страшно проступали жилы, Цветочница тянулась серпом к своей левой руке. – Он повсюду, он здесь, там… за кругом. – Закаленное острие коснулось нежной плоти, взрезало руку от запястья до локтя. – Как сладко. Как больно…
Блестящие глаза помутнели, закатываясь под веки.
– Ладно. – Артур брезгливо поморщился. – Зако, выводи лошадей.
– А она?
Не удостоив хайдука ответом, храмовник взял торбу с овсом, зачерпнул полной горстью и рассыпал зернышки по выгоревшей земле. Вокруг терзающей свою плоть Цветочницы, дальше, шире, ровным слоем, как будто решил засеять круг изнутри.
– Вот твой дом, – сквозь шелест просыпающихся зерен таким же шелестом тек голос Альберта, – эти зерна – твое пристанище. По одному в каждый урожай. Прорастай и умирай в них. Снова и снова. Пока не станет стеблем и не сгниет последнее из зерен.
– Но на стеблях будут новые зерна, – она уже не выла, она хрипела, потому что серп развалил пополам гортань, – новые зерна…
– А то! – хмыкнул Альберт уже нормальным голосом. – В том и смысл.
Садясь на своего мерина, Зако оглянулся на покинутый лагерь. Неопрятная куча плоти, накрытая пятнистой шалью, еще вздрагивала в золе. А серп снова и снова взлетал над ней, холодный, неумолимый.
– Едем, – приказал Артур, не оборачиваясь, – к утрене опоздали, так хоть к первому часу поспеть надо.
А дальше пошло по накатанной, как будто участь Цветочницы всю нечисть в округе раззадорила. Под крышей ночевать ни разу не пришлось – Артур запретил. Строго-настрого.
– Вы что, всегда так ездите? – ворчал недовольный Зако, которому уже до чертиков надоело спать на земле.
– Когда как, – объяснил Альберт. – Если пост Храма есть в деревне, мы там ночуем, а нет – значит нет.
– Так где ж те посты?!
– Восточнее, – отрезал Артур.
Хватит, мол, болтать, Золотой Витязь, и скажи пастырям сердечное спасибо за то, как славно они людей от нечисти хранят. Пастыри в валящихся отовсюду напастях были, конечно, не виноваты.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82