Старший, правда, тут же вспомнил, где находится, и покаянно попросил:
– Господи, прости меня, грешного.
– Что там? – Альберт отложил дневник и сунулся в бумаги брата. – Нашел, что искал?
– Брат Адам. В миру – Сватоплук Элиато. – Рыцарь порывисто поднялся и туда-сюда прошелся по хранилищу. Альберт прижал к столу взметнувшиеся от движения воздуха бумаги и спросил:
– Ну и что?
– Сколько я тебе говорю: генеалогические древа высших семей Долины…
– … Надо знать наизусть и уметь перечислить с любого места в любую сторону, – скучно закончил маг. – Сколько-сколько, сто лет уже, говоришь? Элиато – герцогская фамилия, это я и так знаю. Сватоплук Элиато, ну, из детишек кто-то. И что?
– Сватоплуком звали в миру сына герцога Мирчо от старшей жены.
– Это митрополита, что ли?
– Умница.
– Ну и что?
Артур словно и не понял, что над ним издеваются. Дошел до стеночки, прислонился спиной к стеллажам и сообщил с глубокой печалью в голосе:
– Я его боюсь.
– Да ну, – не поверил Альберт, – на тебя из-за него накатило однажды, вот ты и… нервничаешь.
– Я его боюсь, – повторил Артур. – И Симеон Чопич, мой внук – та самая, кстати, прямая линия, о которой столько болтают, – так вот, Симеон Чопич тоже боялся отца Адама. И Зако, мой правнук, остался некрещеным, потому что душа его не приняла Таинства…
– Зако – твой правнук? Что, правда?! Нет, Артур, ты не шутишь?!
– Милый мой братик, – противным голосом сказал рыцарь, – сам Зако заявлял это неоднократно, и почему-то эти заявления не вызывали у тебя столь бурного проявления чувств.
– Если всем верить, знаешь ли, так ты сам собственным правнуком выходишь. И что там митрополит?
– Пока еще не митрополит – просто монашествующий священник. Отец Димитрий в своем письме епископу Доростольскому отмечает, что отец Адам, без сомнения, заслужит великую славу как проповедник во имя Божие… Он и заслужил… всем бы такую. А еще отец Димитрий, подверженный суевериям, мать их… прости Господи… не меньше, чем здешние крестьяне, просит Его Преосвященство обратить внимание на слова некоего Симеона Чопича, прямого потомка, ну и так далее… Внучек мой, надо сказать, ругаться был горазд – мне учиться еще и учиться. Он отца Адама без обиняков назвал антихристом, причем, похоже, был вполне серьезен. А через несколько дней – после возвращения нашего монаха в обитель – Симеон Чопич погиб. Знаешь как?
– Ну? – Про дневник отца Димитрия Альберт просто забыл, какой дневник, когда тут такие страсти!
– Его заели голодные псы.
– Здесь?
– В Лыни.
– Да я понимаю. Арчи, а что же братья-рыцари? Лынь маленькая, они должны были успеть.
– Дом Чопичей, – Артур снова прошелся от стены к стене, – нечисть всегда обходила стороной. Все об этом знали. Илона рехнулась, то есть все думают, что она рехнулась, полагаю, именно поэтому они с Зако остались живы. Болтовня сумасшедшей – это просто болтовня сумасшедшей.
– Подожди, ты полагаешь…. Хочешь сказать, это митрополит навел голодных псов? Нет, они, конечно, все маги, вся семейка, но… чтобы приказывать демонам, нужно быть не магом, а колдуном. Это совсем другое. Кроме того, Арчи, псы заели бы всех в доме. Невозможно заставить их убить одного и не трогать остальных.
– Помнишь, как погибла София Элиато?
– А это кто?
– У герцога Мирчо трое детей от старшей жены. – Артур проявлял чудеса терпения. – Младшая – Симила. Сватоплук – средний. София была старшей – наследницей Единой Земли.
– Ну?
– Голодные псы. Они заели Софию, но не тронули ее служанку.
– Братец! – Альберт быстро рассовал по карманам обернутые в телячью кожу книги с дневниковыми записями отца Димитрия. – Знаешь что, братец… – он поколебался, но забрал у Артура черновик письма и присоединил к дневникам, – поехали к Флейтисту. Насовсем. Он давно зовет. Он тебе не говорил, а мне вот сказал, что если бы мы… он был бы рад. Он Змея выпустил – Змей нас защищать будет. И вообще, в Цитадели хорошо. Правда ведь? Ты, если соскучишься, в Развалины съездишь или в Пустоши. Убьешь кого-нибудь. Женщин Флейтист тебе сам заманит. Поехали, а?
– А здесь сожжем все, и лучше вместе с церковью, да?
– Хорошая мысль.
– Почитай вот. – Артур протянул еще один листок. Бумага до сих пор пахла духами, чуть-чуть, почти неуловимо.
«Здравствуй, милый мой братик, – было написано ровным и быстрым почерком, без завитушек и красивостей, но, несомненно, женским, – батюшка велит мне теперь называть тебя Адамом, но, если позволишь, я сохраню, хотя бы в письмах, то обращение, к какому привыкла и которое нравилось тебе. Милый мой Сватичка! Только Боженька знает, как я скучаю за тобой и как я за тебя тревожусь…»
– Хватит! – Старший бесцеремонно выдернул из пальцев Альберта одно письмо и протянул другое, совсем коротенькое: – Сравни.
Сначала был запах духов – тот же самый, только более ясный. Более свежий? Да и бумага, кажется, новая, и…
«Артур, сегодня в „Звездне“. Жду. Люблю, хоть это тебе и не нужно».
…и почерк – тот же. Ну почти…
– А я голову ломаю, из какой она семьи, – процедил старший сквозь зубы, – где ее научили… всему.
– Это Ирма?..
– Да.
– Так сколько же ей лет?
Артур поглядел с легким удивлением: о чем, мол, ты только думаешь? Но все-таки ответил:
– Она старше меня в два раза.
– Ужасно! – с чувством сказал Альберт.
– Она выйдет замуж за Варга, – проигнорировал его старший, – и уж после этого наверняка не станет молчать. Ты представляешь, что начнется в Долине?
– Тем более надо уезжать.
Артур молчал, покусывая губу, разглядывал бумажные залежи. Потом кивнул:
– Я тебя провожу. И чтоб от Флейтиста ни ногой, ясно?
– Вот дурак-то! – хмыкнул Альберт. – Если ты не едешь, я тоже остаюсь. Ну что, архивы жжем?
– Сначала читаем. Братик…
– Ну?
– Я опять тебя втянул. Извини, пожалуйста.
– Вот дурак-то! – повторил Альберт уже сердито.
Что в первую очередь нужно рыцарю для особых поручений? Оружие? Да бросьте, он сам себе оружие, потому и «для особых». Доспехи? Быстрый конь? Божья милость? Разумеется, все это, и последнее в особенности, но…
В первую очередь рыцарю для особых поручений нужна Связь. Он действует оперативно, работает с информацией, не то что горячей – раскаленной, и его задача эту информацию сохранить, донести в целости. И самому уцелеть, конечно, потому что где другого такого взять. Но собственная целостность – вторична.
Одним словом, позарез нужна сэру Арчи «быстрая связь» – главный секрет ордена Храма. Нужна. Да только вот рация в руках Артура дольше минуты не живет.
Минута – это если очень повезет. Обычно все быстрее заканчивается. Пшик – и вместо рации оплавленная пластиковая коробочка.
Профессор Фортуна с удовольствием рассуждает об «энергетике», «деструктивных потоках астрала», «бесконтрольных контурах» и прочей бредятине, о какой уважающий себя ученый и думать не должен, не то что вслух говорить. Но если опустить заумную терминологию, в словах профессора есть доля правды.
Голодных псов, например, Артур и Альберт уничтожили за считанные минуты, и за эти же минуты сгорели оба шопронских ретранслятора: основной и аварийный.
Что ж, сгорели так сгорели. Заменили их братья-техники. Неделю спустя явился в Артура «другой»…
Ретрансляторы, конечно, снова заменили, но не в них дело.
Дело в том, что, пока не вернутся Артур с Альбертом из Серого леса, не у кого спросить, что же такое страшное нашли они в Стополье. А ведь что-то нашли. Но всей информации: очень странная просьба Артура. Мальчик интересуется здоровьем всех пресвитеров, поступивших в духовные училища или рукоположенных в обителях раньше двести одиннадцатого года от Дня Гнева.
Интересная наука статистика. В Единой Земле пять тысяч сто восемь приходских церквей. И в двухстах из них пресвитеры одолеваемы разнообразными болезнями. За месяц во всех епархиях умерло двадцать приходских священников. А за десять лет – четыре тысячи восемьсот.
Все.
Все, за исключением тех двух сотен, что живы еще, но болеют.
На смену умершим батюшкам приходили молодые и, видимо, менее подверженные всякого рода заболеваниям. Артур как в воду глядел: в большинстве своем они начали учиться уже после двести одиннадцатого года.
Двести одиннадцатый. Трудный выдался год. В мае, на октаву Пасхи, был рукоположен Сватоплук Элиато. Он не пожелал принять под свою руку Добротицу, полагающуюся ему по праву наследования, заявил, что мир дольний прекрасен, но горние высоты неудержимо влекут его душу, и принял окончательное решение уйти от суеты. У большинства епископов рукоположение вызвало справедливый гнев: где видано, чтобы сан принимал отрок, едва достигший двенадцати лет? Однако тихий скандал в церкви очень быстро сменился бедой, потрясшей всю Единую Землю: голодные псы заели Софию Элиато.
И ситуация стала, мягко говоря, сложной.
Сватоплук… отец Адам, принявший сан, наследовать уже не мог. Других детей от старшей жены у герцога не было. В двести двадцатом году родилась, правда, девочка, да что толку? Разве что Его Высочество и вправду отдаст младшую дочь за Варга. Не сказать чтобы сам Варг был от этой идеи в восторге, но он обещал сделать то, что велит Старый. А со Старым герцог договорится.
Да, но при чем тут приходские священники?
Четыре тысячи восемьсот человек за десять лет… Стоп-стоп, не за десять – за девять, десятый год вот он, на дворе. И все равно раньше умирали меньше. Начало странного скачка приходится на двести двадцать четвертый год от Дня Гнева, две тысячи двести двадцать пятый от Рождества Христова, и…
И что?
В коротком сообщении Артура кроме просьбы поинтересоваться здоровьем святых отцов еще несколько слов:
«Не крещен. Правнук. Церковь 2225».
Мальчик-мальчик, вожжами бы тебя за твою лаконичность.
Что знаменательного помимо падежа священников случилось в жизни церкви за две тысячи двести двадцать пятый год?
Отец Адам стал епископом Добротицким.
Отец Адам… И тут не обошлось.
А будь у Артура рация, можно было прямо сейчас приказать ему возвращаться в Сегед. Пропади пропадом Серый лес со всеми своими эльфами.
– Это нужно сделать!
– Нет.
– Нужно! И ты это понимаешь. Не можешь не понимать, не совсем же ты кретин, какие-то мозги все-таки есть.
– Нет.
– Оно и видно.
Альберт надулся и какое-то время молчал. Обиженно молчал. Вызывающе обиженно.
Это всегда срабатывало, сработало и сейчас – старший сколько мог выдерживал паузу, но в конце концов заговорил первым:
– Мы не должны так поступать. Каким бы он ни был, он человек, и ворожить на него нельзя.
– Грешно! – ядовито прокомментировал Альберт.
– Да.
– Дурак.
– Знаю. Но если мы начнем ворожить, чем мы будем лучше всякой нечисти?
– Я! Я, а не мы! Это не ворожба – это направленное заклинание, принципиально новое, понятно тебе? Не колдовство! Ма-ги-я!
– Это злое заклинание.
– Гос-споди, – прошипел Альберт, – какой ты все-таки тупой, а! Не бывает злых заклинаний. И добрых не бывает. Если чудовищ наводит на нас… – короткий взгляд в сторону навострившего уши Галеша, – ну, ты знаешь кто, он получит по мозгам. Его это даже не убьет, ясно? Просто подумает в другой раз, прежде чем гадить. А если это тот, с Триглава, ничего с твоим… не случится. Ну?
– Нельзя.
– Да почему?!
– Если это он и твое заклинание причинит ему вред… – Артур развел руками. – Это ведь совсем не то, что кулаком в ухо сунуть. Заклинание, направленное во зло, – суть ворожба. Колдовство.
– Нет-ну-какой-же-ты-все-таки-придурок!!!
Альберт грохнул для разрядки сразу десятью молниями и замолчал снова.
Ночь вокруг тоже притихла.
Испугалась.
А ведь идея была хорошая, отличная просто была идея. Альберт над ней весь вечер думал, пока собирались и пока ехали. Найти канал, через который митрополит связан с чудовищами, и ударить. Легонечко. В четверть силы. Он бы и в полную силу мог, чтоб сразу в пепел, но старший твердит, что людей убивать нельзя. Нельзя так нельзя, Альберт согласен не убивать. Ведь согласен же. А этот… Уперся как баран.
– Смирение и милосердие, – процедил маг сквозь зубы. – Ударили по правой щеке – подставь левую, да?
– Нет, но…
– Они, значит, могут нас поедом есть, а им за это – ничего. А если голодный пес откусил тебе правую ногу, отдай ему левую. И голову, если попросит, да?
– Да нет же…
– Тогда почему нельзя?
– Это колдовство… – Артур искал слова. – Это грех. Зло. Я… я не смогу молиться за тебя, если буду знать, что ты, что… Ну, как в Развалинах, помнишь, когда ты жертву принял?
– Да плевать мне!
Напоминание о принятой жертве напомнило и о том, что с того дня не раз и не два мелькала мысль: повторить бы удачный опыт, поэкспериментировать, рассчитать зависимость притока энергии от количества – или качества? – отнятых жизней.
Плохие мысли.
Как сказал бы Артур: злые.
– Плевать мне на твои молитвы, братец, – продолжил Альберт вслух, – в Цитадели я без тебя справился, и дальше, знаешь, не помру. А из-за твоего упрямства нас сейчас заесть могут, как маленьких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82
– Господи, прости меня, грешного.
– Что там? – Альберт отложил дневник и сунулся в бумаги брата. – Нашел, что искал?
– Брат Адам. В миру – Сватоплук Элиато. – Рыцарь порывисто поднялся и туда-сюда прошелся по хранилищу. Альберт прижал к столу взметнувшиеся от движения воздуха бумаги и спросил:
– Ну и что?
– Сколько я тебе говорю: генеалогические древа высших семей Долины…
– … Надо знать наизусть и уметь перечислить с любого места в любую сторону, – скучно закончил маг. – Сколько-сколько, сто лет уже, говоришь? Элиато – герцогская фамилия, это я и так знаю. Сватоплук Элиато, ну, из детишек кто-то. И что?
– Сватоплуком звали в миру сына герцога Мирчо от старшей жены.
– Это митрополита, что ли?
– Умница.
– Ну и что?
Артур словно и не понял, что над ним издеваются. Дошел до стеночки, прислонился спиной к стеллажам и сообщил с глубокой печалью в голосе:
– Я его боюсь.
– Да ну, – не поверил Альберт, – на тебя из-за него накатило однажды, вот ты и… нервничаешь.
– Я его боюсь, – повторил Артур. – И Симеон Чопич, мой внук – та самая, кстати, прямая линия, о которой столько болтают, – так вот, Симеон Чопич тоже боялся отца Адама. И Зако, мой правнук, остался некрещеным, потому что душа его не приняла Таинства…
– Зако – твой правнук? Что, правда?! Нет, Артур, ты не шутишь?!
– Милый мой братик, – противным голосом сказал рыцарь, – сам Зако заявлял это неоднократно, и почему-то эти заявления не вызывали у тебя столь бурного проявления чувств.
– Если всем верить, знаешь ли, так ты сам собственным правнуком выходишь. И что там митрополит?
– Пока еще не митрополит – просто монашествующий священник. Отец Димитрий в своем письме епископу Доростольскому отмечает, что отец Адам, без сомнения, заслужит великую славу как проповедник во имя Божие… Он и заслужил… всем бы такую. А еще отец Димитрий, подверженный суевериям, мать их… прости Господи… не меньше, чем здешние крестьяне, просит Его Преосвященство обратить внимание на слова некоего Симеона Чопича, прямого потомка, ну и так далее… Внучек мой, надо сказать, ругаться был горазд – мне учиться еще и учиться. Он отца Адама без обиняков назвал антихристом, причем, похоже, был вполне серьезен. А через несколько дней – после возвращения нашего монаха в обитель – Симеон Чопич погиб. Знаешь как?
– Ну? – Про дневник отца Димитрия Альберт просто забыл, какой дневник, когда тут такие страсти!
– Его заели голодные псы.
– Здесь?
– В Лыни.
– Да я понимаю. Арчи, а что же братья-рыцари? Лынь маленькая, они должны были успеть.
– Дом Чопичей, – Артур снова прошелся от стены к стене, – нечисть всегда обходила стороной. Все об этом знали. Илона рехнулась, то есть все думают, что она рехнулась, полагаю, именно поэтому они с Зако остались живы. Болтовня сумасшедшей – это просто болтовня сумасшедшей.
– Подожди, ты полагаешь…. Хочешь сказать, это митрополит навел голодных псов? Нет, они, конечно, все маги, вся семейка, но… чтобы приказывать демонам, нужно быть не магом, а колдуном. Это совсем другое. Кроме того, Арчи, псы заели бы всех в доме. Невозможно заставить их убить одного и не трогать остальных.
– Помнишь, как погибла София Элиато?
– А это кто?
– У герцога Мирчо трое детей от старшей жены. – Артур проявлял чудеса терпения. – Младшая – Симила. Сватоплук – средний. София была старшей – наследницей Единой Земли.
– Ну?
– Голодные псы. Они заели Софию, но не тронули ее служанку.
– Братец! – Альберт быстро рассовал по карманам обернутые в телячью кожу книги с дневниковыми записями отца Димитрия. – Знаешь что, братец… – он поколебался, но забрал у Артура черновик письма и присоединил к дневникам, – поехали к Флейтисту. Насовсем. Он давно зовет. Он тебе не говорил, а мне вот сказал, что если бы мы… он был бы рад. Он Змея выпустил – Змей нас защищать будет. И вообще, в Цитадели хорошо. Правда ведь? Ты, если соскучишься, в Развалины съездишь или в Пустоши. Убьешь кого-нибудь. Женщин Флейтист тебе сам заманит. Поехали, а?
– А здесь сожжем все, и лучше вместе с церковью, да?
– Хорошая мысль.
– Почитай вот. – Артур протянул еще один листок. Бумага до сих пор пахла духами, чуть-чуть, почти неуловимо.
«Здравствуй, милый мой братик, – было написано ровным и быстрым почерком, без завитушек и красивостей, но, несомненно, женским, – батюшка велит мне теперь называть тебя Адамом, но, если позволишь, я сохраню, хотя бы в письмах, то обращение, к какому привыкла и которое нравилось тебе. Милый мой Сватичка! Только Боженька знает, как я скучаю за тобой и как я за тебя тревожусь…»
– Хватит! – Старший бесцеремонно выдернул из пальцев Альберта одно письмо и протянул другое, совсем коротенькое: – Сравни.
Сначала был запах духов – тот же самый, только более ясный. Более свежий? Да и бумага, кажется, новая, и…
«Артур, сегодня в „Звездне“. Жду. Люблю, хоть это тебе и не нужно».
…и почерк – тот же. Ну почти…
– А я голову ломаю, из какой она семьи, – процедил старший сквозь зубы, – где ее научили… всему.
– Это Ирма?..
– Да.
– Так сколько же ей лет?
Артур поглядел с легким удивлением: о чем, мол, ты только думаешь? Но все-таки ответил:
– Она старше меня в два раза.
– Ужасно! – с чувством сказал Альберт.
– Она выйдет замуж за Варга, – проигнорировал его старший, – и уж после этого наверняка не станет молчать. Ты представляешь, что начнется в Долине?
– Тем более надо уезжать.
Артур молчал, покусывая губу, разглядывал бумажные залежи. Потом кивнул:
– Я тебя провожу. И чтоб от Флейтиста ни ногой, ясно?
– Вот дурак-то! – хмыкнул Альберт. – Если ты не едешь, я тоже остаюсь. Ну что, архивы жжем?
– Сначала читаем. Братик…
– Ну?
– Я опять тебя втянул. Извини, пожалуйста.
– Вот дурак-то! – повторил Альберт уже сердито.
Что в первую очередь нужно рыцарю для особых поручений? Оружие? Да бросьте, он сам себе оружие, потому и «для особых». Доспехи? Быстрый конь? Божья милость? Разумеется, все это, и последнее в особенности, но…
В первую очередь рыцарю для особых поручений нужна Связь. Он действует оперативно, работает с информацией, не то что горячей – раскаленной, и его задача эту информацию сохранить, донести в целости. И самому уцелеть, конечно, потому что где другого такого взять. Но собственная целостность – вторична.
Одним словом, позарез нужна сэру Арчи «быстрая связь» – главный секрет ордена Храма. Нужна. Да только вот рация в руках Артура дольше минуты не живет.
Минута – это если очень повезет. Обычно все быстрее заканчивается. Пшик – и вместо рации оплавленная пластиковая коробочка.
Профессор Фортуна с удовольствием рассуждает об «энергетике», «деструктивных потоках астрала», «бесконтрольных контурах» и прочей бредятине, о какой уважающий себя ученый и думать не должен, не то что вслух говорить. Но если опустить заумную терминологию, в словах профессора есть доля правды.
Голодных псов, например, Артур и Альберт уничтожили за считанные минуты, и за эти же минуты сгорели оба шопронских ретранслятора: основной и аварийный.
Что ж, сгорели так сгорели. Заменили их братья-техники. Неделю спустя явился в Артура «другой»…
Ретрансляторы, конечно, снова заменили, но не в них дело.
Дело в том, что, пока не вернутся Артур с Альбертом из Серого леса, не у кого спросить, что же такое страшное нашли они в Стополье. А ведь что-то нашли. Но всей информации: очень странная просьба Артура. Мальчик интересуется здоровьем всех пресвитеров, поступивших в духовные училища или рукоположенных в обителях раньше двести одиннадцатого года от Дня Гнева.
Интересная наука статистика. В Единой Земле пять тысяч сто восемь приходских церквей. И в двухстах из них пресвитеры одолеваемы разнообразными болезнями. За месяц во всех епархиях умерло двадцать приходских священников. А за десять лет – четыре тысячи восемьсот.
Все.
Все, за исключением тех двух сотен, что живы еще, но болеют.
На смену умершим батюшкам приходили молодые и, видимо, менее подверженные всякого рода заболеваниям. Артур как в воду глядел: в большинстве своем они начали учиться уже после двести одиннадцатого года.
Двести одиннадцатый. Трудный выдался год. В мае, на октаву Пасхи, был рукоположен Сватоплук Элиато. Он не пожелал принять под свою руку Добротицу, полагающуюся ему по праву наследования, заявил, что мир дольний прекрасен, но горние высоты неудержимо влекут его душу, и принял окончательное решение уйти от суеты. У большинства епископов рукоположение вызвало справедливый гнев: где видано, чтобы сан принимал отрок, едва достигший двенадцати лет? Однако тихий скандал в церкви очень быстро сменился бедой, потрясшей всю Единую Землю: голодные псы заели Софию Элиато.
И ситуация стала, мягко говоря, сложной.
Сватоплук… отец Адам, принявший сан, наследовать уже не мог. Других детей от старшей жены у герцога не было. В двести двадцатом году родилась, правда, девочка, да что толку? Разве что Его Высочество и вправду отдаст младшую дочь за Варга. Не сказать чтобы сам Варг был от этой идеи в восторге, но он обещал сделать то, что велит Старый. А со Старым герцог договорится.
Да, но при чем тут приходские священники?
Четыре тысячи восемьсот человек за десять лет… Стоп-стоп, не за десять – за девять, десятый год вот он, на дворе. И все равно раньше умирали меньше. Начало странного скачка приходится на двести двадцать четвертый год от Дня Гнева, две тысячи двести двадцать пятый от Рождества Христова, и…
И что?
В коротком сообщении Артура кроме просьбы поинтересоваться здоровьем святых отцов еще несколько слов:
«Не крещен. Правнук. Церковь 2225».
Мальчик-мальчик, вожжами бы тебя за твою лаконичность.
Что знаменательного помимо падежа священников случилось в жизни церкви за две тысячи двести двадцать пятый год?
Отец Адам стал епископом Добротицким.
Отец Адам… И тут не обошлось.
А будь у Артура рация, можно было прямо сейчас приказать ему возвращаться в Сегед. Пропади пропадом Серый лес со всеми своими эльфами.
– Это нужно сделать!
– Нет.
– Нужно! И ты это понимаешь. Не можешь не понимать, не совсем же ты кретин, какие-то мозги все-таки есть.
– Нет.
– Оно и видно.
Альберт надулся и какое-то время молчал. Обиженно молчал. Вызывающе обиженно.
Это всегда срабатывало, сработало и сейчас – старший сколько мог выдерживал паузу, но в конце концов заговорил первым:
– Мы не должны так поступать. Каким бы он ни был, он человек, и ворожить на него нельзя.
– Грешно! – ядовито прокомментировал Альберт.
– Да.
– Дурак.
– Знаю. Но если мы начнем ворожить, чем мы будем лучше всякой нечисти?
– Я! Я, а не мы! Это не ворожба – это направленное заклинание, принципиально новое, понятно тебе? Не колдовство! Ма-ги-я!
– Это злое заклинание.
– Гос-споди, – прошипел Альберт, – какой ты все-таки тупой, а! Не бывает злых заклинаний. И добрых не бывает. Если чудовищ наводит на нас… – короткий взгляд в сторону навострившего уши Галеша, – ну, ты знаешь кто, он получит по мозгам. Его это даже не убьет, ясно? Просто подумает в другой раз, прежде чем гадить. А если это тот, с Триглава, ничего с твоим… не случится. Ну?
– Нельзя.
– Да почему?!
– Если это он и твое заклинание причинит ему вред… – Артур развел руками. – Это ведь совсем не то, что кулаком в ухо сунуть. Заклинание, направленное во зло, – суть ворожба. Колдовство.
– Нет-ну-какой-же-ты-все-таки-придурок!!!
Альберт грохнул для разрядки сразу десятью молниями и замолчал снова.
Ночь вокруг тоже притихла.
Испугалась.
А ведь идея была хорошая, отличная просто была идея. Альберт над ней весь вечер думал, пока собирались и пока ехали. Найти канал, через который митрополит связан с чудовищами, и ударить. Легонечко. В четверть силы. Он бы и в полную силу мог, чтоб сразу в пепел, но старший твердит, что людей убивать нельзя. Нельзя так нельзя, Альберт согласен не убивать. Ведь согласен же. А этот… Уперся как баран.
– Смирение и милосердие, – процедил маг сквозь зубы. – Ударили по правой щеке – подставь левую, да?
– Нет, но…
– Они, значит, могут нас поедом есть, а им за это – ничего. А если голодный пес откусил тебе правую ногу, отдай ему левую. И голову, если попросит, да?
– Да нет же…
– Тогда почему нельзя?
– Это колдовство… – Артур искал слова. – Это грех. Зло. Я… я не смогу молиться за тебя, если буду знать, что ты, что… Ну, как в Развалинах, помнишь, когда ты жертву принял?
– Да плевать мне!
Напоминание о принятой жертве напомнило и о том, что с того дня не раз и не два мелькала мысль: повторить бы удачный опыт, поэкспериментировать, рассчитать зависимость притока энергии от количества – или качества? – отнятых жизней.
Плохие мысли.
Как сказал бы Артур: злые.
– Плевать мне на твои молитвы, братец, – продолжил Альберт вслух, – в Цитадели я без тебя справился, и дальше, знаешь, не помру. А из-за твоего упрямства нас сейчас заесть могут, как маленьких.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82