Остроносый водитель с воодушевлением прижал к себе соседку, а верзила и коротышка робко обняли друг друга.
— Отлично, отлично, — раздался из четырех углов голос священника. — Вы можете занять свои места.
Прихожане принялись с шумом рассаживаться по скамьям.
— Очень хорошо, — заметил святой отец. — Мы собрались здесь в этот вечер в храме Господнем, дабы в согласии с законом Божиим и законами штата Нью-Йорк соединить священными узами супружества Тиффани и Боба.
Священник сделал паузу, чтобы его отеческая улыбка могла достичь самых дальних закутков его владений.
— Священные брачные узы... — начал он.
Голос священника еще долго раздавался под сводами храма, но произносимые им слова не достигали сознания собравшихся. Прихожан охватило дремотное состояние, словно они очутились в волшебном лесу из «Сна в летнюю ночь». Подобно обитателям этого чудесного леса, паства погрузилась в оцепенение без сновидений, позабыв о своих мечтах и упованиях.
— ...и Боба. Боб?
Из уст задремавших людей вырвался еле слышный вздох, легкое истомленное дуновение. Вздрогнули плечи, шевельнулись лежащие на коленях руки, ягодицы заелозили по деревянным скамьям. Глаза начали фокусироваться, и наконец в них, словно по волшебству, возник Боб — долговязый и сутуловатый, в нелепом черном смокинге. Он стоял у переднего ряда скамей бок о бок со своим лучшим другом, очень на него похожим, только чуть более грузным. Лучший друг нервно ухмылялся и ощупывал левой рукой жилетный карман, вероятно, желая убедиться в сохранности обручального кольца. Оба стояли в профиль к сидящим, и было видно, как Боб моргает, словно жертва теракта. Священник, сияя улыбкой, спустился с кафедры и направился к аналою. Динамики в углах пощелкали и извергли на сидящих внизу гостей величавую симфоническую оркестровку марша невесты.
Внезапно все пришло в движение. Тиффани рука об руку с отцом в сопровождении шафера неуверенно двинулись вдоль прохода, безуспешно стараясь попадать в такт музыке и так сосредоточившись на собственных ногах, что позабыли о приличествующем случаю торжественном выражении своих лиц. Боб смотрел в их сторону, словно к нему приближался грузовик.
Жених и невеста встретились в середине аналоя и повернулись к священнику, который кинул через их головы улыбку в зал и объявил:
— Боб и Тиффани сами написали текст для свадебного богослужения.
Все присутствующие вновь погрузились в сон.
Когда они проснулись, дело было сделано.
— Вы можете поцеловать невесту, — сказал священник, и в тот же миг какой-то остряк из партии жениха сказал, вероятно, чуть громче, чем хотел:
— Именно этого ему и не стоило делать.
Жених и невеста с застывшими улыбками торопливо засеменили вдоль прохода. Гости вскочили с мест и принялись потягиваться, переговариваться и поздравлять новобрачных. Из динамиков послышалась песенка Битлз «Я хочу держать тебя за руку». Старикашка повернулся к остроносому водителю и заявил:
— Будь у меня пистолет, я бы точно кого-нибудь пристрелил.
— А я бы растерялся, не зная, с кого начать, — согласился остроносый.
— Как насчет этих двоих? — спросил старикашка, указывая на пробегавшую мимо счастливую пару.
По другую сторону прохода коротышка-тролль вытер увлажнившиеся глаза и сказал:
— Хм, все прошло очень мило. Пожалуй, даже лучше, чем свадьба принцессы Лавии.
Верзила лишь вздохнул.
Как правило, брачные церемонии проводились в дневное время, однако при устройстве нынешней свадьбы возникла некая спешка, а церковь сегодня днем все была занята. Но мать невесты требовала церковного венчания, а все женщины, нарекающие своих дочерей Тиффани, отличаются упрямством, посему церемонию пришлось провести вечером. Под конец зажглись уличные фонари, так что когда в дверях храма появился брачный кортеж, участники которого смеялись, кричали и рассыпали совершенно неуместные здесь горсти риса (поскольку не было никакой необходимости желать Бобу и Тиффани плодородия), все происходящее выглядело скорее как сцена из кино, нежели нечто всамделишное. Почувствовав это, многие участники кортежа принялись скорее изображать гостей, нежели быть ими, и это усугубило общее впечатление нереальности.
Храм почти опустел. Священник прощался у аналоя с горсткой дам, несколько друзей и родственников неторопливо шли к выходу. Четверо опоздавших упрямо сидели на своих местах, словно дожидаясь второй серии. Одна из тетушек спросила:
— Разве вы не поедете на вечеринку?
— Конечно, — ответил верзила.
Тетушка проследовала к дверям.
— Тогда в путь, — сказала очередная тетушка, тоже пробиравшаяся к выходу.
— Сейчас поедем, — отозвался остроносый.
— Все кончено, — подмигнув, пошутила престарелая родственница.
— Мы хотели бы полюбоваться прекрасными витражами, — подмигнув в ответ, сказал коротышка.
Спровадив последних прихожанок, священник улыбнулся этим четверым и сказал:
— Нам пора закрываться.
Старикашка кивнул.
— Мы еще хотели бы помолиться, — отозвался он.
В первый момент священник оторопел, но затем взял себя в руки.
— Мы все будем молиться, — подхватил он, — за долгую и счастливую жизнь Тиффани и Боба.
— Это точно, — сказал старикашка.
Верзила чуть повернул голову (при этом его шея еле слышно скрипнула), окидывая взглядом святого отца и нескольких овечек из его стада, замешкавшихся у дверей.
— Чтоб меня черти побрали, — начал он свою молитву.
23
— Чтоб меня черти побрали! — сказал Дортмундер.
Сидевший по ту сторону прохода Келп спросил:
— Ну, теперь-то мы можем приступать к делу?
— Не я придумал ехать на свадьбу, — мрачно отозвался Том.
— Зато ты придумал устроить тайник в церкви, — напомнил ему Келп.
— Можешь предложить лучшее место? — осведомился Том.
Дортмундер поднялся. Все его суставы скрипели, трещали и болели.
— Эй, вы, двое! — сказал он. — Вы что, собрались сидеть тут и болтать?
В конце концов все встали со своих мест, разминая затекшие бока, колени и локти, и Том заявил:
— Теперь, когда вся эта чертова толпа ушла, нам хватит пары минут. — Выйдя в проход, он направился в сторону алтаря.
От двери донесся голос:
— Господа, я вынужден просить вас удалиться. Безмолвная молитва дома или в автомобиле столь же действенна, как и...
Это сказал священник, приближавшийся к ним по проходу. Том бросил в его сторону полный омерзения взгляд и ответил:
— Ну все, с меня хватит. Ребята, придержите-ка этого индюка.
— Ага, — отозвался Келп.
Том зашагал к алтарю, Уолли с живейшим интересом наблюдал за происходящим — ни дать ни взять зритель в театре, — а Дортмундер с Келпом направились к священнику, на лице которого с запозданием появилось выражение тревоги, а в голосе зазвучали визгливые нотки:
— Что такое?.. Как вы можете?.. Вы находитесь в храме Божьем!
— Ш-шш, — успокоительно произнес Келп, беря пастора за руку. Тот начал вырываться, но Келп сжал покрепче, а Дортмундер взял святого отца за другую руку, приговаривая:
— Тише, тише, приятель.
— Послушай, малыш, — сказал Келп, — у тебя выдался тяжелый день, так что отдохни малость.
Священник посмотрел сквозь круглые очки в сторону алтаря.
— Что делает этот человек? — спросил он.
— Это займет не больше минуты, — сказал Дортмундер.
Том подошел к кафедре, представлявшей собой нечто вроде деревянного восьмиугольного решетчатого короба, напоминавшего воронье гнездо на многочисленных подпорках. Нижняя часть кафедры была выложена решетчатыми панелями, укрепленными между подпорками. Вся конструкция была надраена до зеркального блеска. Том нагнулся, сунул пальцы в ромбическое отверстие боковой панели, полускрытой винтовой лестницей, подергал панель, но безрезультатно; последний раз ее снимали тридцать один год назад, и делал это сам Том. За эти годы тепло и холод, влага и сухость, да и само время сделали свое дело, и панель прочно и надежно заклинило. Том тянул, толкал и дергал, но все впустую.
Тем временем у противоположной стены церкви священник испуганно взирал на свадебных гостей, внезапно обернувшихся врагами, и лихорадочно вспоминал известные ему правила поведения в передрягах. Он знал, как успокоить человека, получившего увечье или впавшего в панику, но эти приемы годились лишь тогда, когда он сам оставался сторонним наблюдателем — знающим, умудренным опытом, сочувствующим, но... посторонним. Похоже было, что ни один из этих методов не мог быть применен в положении, когда паника охватила его самого.
— Э-ээ... — произнес он.
— Тихо, — сказал ему Келп.
Священник не мог молчать.
— Насилие — не лучший способ добиться своего, — заявил он.
— Ну, не знаю, — отозвался Дортмундер. — Лично меня этот способ ни разу не подводил.
Со стороны алтаря раздался треск, придавший еще больше веса словам Дортмундера. Это Том, разозленный неподатливостью панели, отступил назад и врезал по решетке, разнеся ее в щепки. Пастор подпрыгнул в руках Келпа, словно мать-кенгуриха. Келп и Дортмундер удерживали трясущегося святого отца на месте, а Уолли, который от возбуждения, казалось, стал выше ростом (к тому же и шире), торопливо побежал к кафедре, чтобы узнать, что там происходит.
Том уже стоял на коленях, вытаскивая из-под кафедры старый докторский саквояж из черной потрескавшейся кожи с ржавым замком.
— Вот он, сукин сын, — удовлетворенно пробормотал Том.
— Ага! — воскликнул Уолли. — Сокровище в церковной кафедре!
— Точно, — ответил Том и, окинув Уолли взглядом, понес саквояж по проходу к остальным. Уолли поспешал следом, подпрыгивая, словно волейбольный мяч.
— Он? — спросил Дортмундер. — Мы можем ехать?
— Он самый, — отозвался Том. — Подожди минутку, сейчас поедем. — Поставив саквояж на ближайшую скамью, Том принялся возиться с замком. — Эта хреновина заржавела, — сообщил он.
— Извольте следить за своим языком! — вырвалось у потрясенного священника.
Все четверо повернулись к нему. Даже Уолли.
— Неужели он что-то вякнул? — осведомился Том.
— Сам удивляюсь, — ответил Келп, окидывая священника недружелюбным взглядом. — Надеюсь, этого больше не повторится.
— Еще раз услышу — отрежу язык, — сказал Том, извлекая из кармана громадный складной нож и открывая его.
— Крутая мера, — невозмутимо заметил Келп. — Но действенная.
— И даже очень.
Священник округлившимися глазами следил за действиями Тома, который, орудуя ножом, вспорол высохшую кожу вокруг замка, открыл саквояж и спрятал нож обратно в карман. Как только нож исчез, священник громко вздохнул, и его глаза снова забегали.
Том полез в саквояж, вытащил из него пачку купюр, отсчитал несколько штук, бросил остальные обратно в сумку и, повернувшись к священнику, вложил деньги в его бесчувственную руку. Поскольку тот, судя по всему, не мог даже пошевелиться, Том сам сжал его пальцы и произнес:
— Полтысячи на ремонт кафедры. Подбери-ка сопли, — а остальным сказал: — Вот теперь можно ехать.
Дортмундер и Келп отпустили святого отца, и тот бессильно опустился на скамью. Не обращая на него внимания, гости направились к выходу, и Дортмундер сказал Тому:
— Вы очень щедрый человек, мистер. Я просто поражен.
— Такая уж у меня натура, — ответил Том. — Всегда готов удивлять.
Они уже подошли к двери, когда раздался голос священника, оправившегося от оцепенения:
— Может быть, дать вам расписку? Для налогового управления?
Ему никто не ответил.
24
В небольшом спальном районе Ист-Эмити на южном побережье Лонг-Айленда царили покой и тишина. Было заполночь, и жителям района, лежавшим под простынями, снились дорожные пробки, хотя движение на улицах городка совершенно прекратилось. Вдоль по Прибрежному бульвару катила одинокая полицейская машина. За ее рулем сидел зевающий офицер Полакс, едва замечавший магазинчики и склады автоколес, которые ему доверили оберегать и защищать. Впереди слева высилось здание школы Южного Саффолка, которую лишь несколькими годами ранее закончил сам Полакс.
Полаксу еще не исполнилось и тридцати, однако при взгляде на школьное здание он почувствовал себя настоящим стариком, вспоминая о былом ощущении немереной силы и юношеской убежденности в том, что упорный парень, если он, конечно, не станет много пить и будет поддерживать себя в хорошей форме, в конце концов переспит со всеми бабами на свете. Перед мысленным взором Полакса поплыли лица всех девиц, которых он знал и с которыми так и не переспал, — лица с одинаковыми улыбками на губах. Машина Полакса проплывала мимо здания школы, а ее водитель плыл по волнам неясных воспоминаний.
Даг Берри сидел за рулем своего черного пикапа с серебристо-голубой отделкой и, нетерпеливо похлопывая по баранке, наблюдал за еле ползущим в нескольких дюймах от него патрульным автомобилем. Берри приткнул машину на неосвещенной стороне улицы, напротив школы; оставив работать мотор и погасив огни, Даг ждал, когда освободится путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
— Отлично, отлично, — раздался из четырех углов голос священника. — Вы можете занять свои места.
Прихожане принялись с шумом рассаживаться по скамьям.
— Очень хорошо, — заметил святой отец. — Мы собрались здесь в этот вечер в храме Господнем, дабы в согласии с законом Божиим и законами штата Нью-Йорк соединить священными узами супружества Тиффани и Боба.
Священник сделал паузу, чтобы его отеческая улыбка могла достичь самых дальних закутков его владений.
— Священные брачные узы... — начал он.
Голос священника еще долго раздавался под сводами храма, но произносимые им слова не достигали сознания собравшихся. Прихожан охватило дремотное состояние, словно они очутились в волшебном лесу из «Сна в летнюю ночь». Подобно обитателям этого чудесного леса, паства погрузилась в оцепенение без сновидений, позабыв о своих мечтах и упованиях.
— ...и Боба. Боб?
Из уст задремавших людей вырвался еле слышный вздох, легкое истомленное дуновение. Вздрогнули плечи, шевельнулись лежащие на коленях руки, ягодицы заелозили по деревянным скамьям. Глаза начали фокусироваться, и наконец в них, словно по волшебству, возник Боб — долговязый и сутуловатый, в нелепом черном смокинге. Он стоял у переднего ряда скамей бок о бок со своим лучшим другом, очень на него похожим, только чуть более грузным. Лучший друг нервно ухмылялся и ощупывал левой рукой жилетный карман, вероятно, желая убедиться в сохранности обручального кольца. Оба стояли в профиль к сидящим, и было видно, как Боб моргает, словно жертва теракта. Священник, сияя улыбкой, спустился с кафедры и направился к аналою. Динамики в углах пощелкали и извергли на сидящих внизу гостей величавую симфоническую оркестровку марша невесты.
Внезапно все пришло в движение. Тиффани рука об руку с отцом в сопровождении шафера неуверенно двинулись вдоль прохода, безуспешно стараясь попадать в такт музыке и так сосредоточившись на собственных ногах, что позабыли о приличествующем случаю торжественном выражении своих лиц. Боб смотрел в их сторону, словно к нему приближался грузовик.
Жених и невеста встретились в середине аналоя и повернулись к священнику, который кинул через их головы улыбку в зал и объявил:
— Боб и Тиффани сами написали текст для свадебного богослужения.
Все присутствующие вновь погрузились в сон.
Когда они проснулись, дело было сделано.
— Вы можете поцеловать невесту, — сказал священник, и в тот же миг какой-то остряк из партии жениха сказал, вероятно, чуть громче, чем хотел:
— Именно этого ему и не стоило делать.
Жених и невеста с застывшими улыбками торопливо засеменили вдоль прохода. Гости вскочили с мест и принялись потягиваться, переговариваться и поздравлять новобрачных. Из динамиков послышалась песенка Битлз «Я хочу держать тебя за руку». Старикашка повернулся к остроносому водителю и заявил:
— Будь у меня пистолет, я бы точно кого-нибудь пристрелил.
— А я бы растерялся, не зная, с кого начать, — согласился остроносый.
— Как насчет этих двоих? — спросил старикашка, указывая на пробегавшую мимо счастливую пару.
По другую сторону прохода коротышка-тролль вытер увлажнившиеся глаза и сказал:
— Хм, все прошло очень мило. Пожалуй, даже лучше, чем свадьба принцессы Лавии.
Верзила лишь вздохнул.
Как правило, брачные церемонии проводились в дневное время, однако при устройстве нынешней свадьбы возникла некая спешка, а церковь сегодня днем все была занята. Но мать невесты требовала церковного венчания, а все женщины, нарекающие своих дочерей Тиффани, отличаются упрямством, посему церемонию пришлось провести вечером. Под конец зажглись уличные фонари, так что когда в дверях храма появился брачный кортеж, участники которого смеялись, кричали и рассыпали совершенно неуместные здесь горсти риса (поскольку не было никакой необходимости желать Бобу и Тиффани плодородия), все происходящее выглядело скорее как сцена из кино, нежели нечто всамделишное. Почувствовав это, многие участники кортежа принялись скорее изображать гостей, нежели быть ими, и это усугубило общее впечатление нереальности.
Храм почти опустел. Священник прощался у аналоя с горсткой дам, несколько друзей и родственников неторопливо шли к выходу. Четверо опоздавших упрямо сидели на своих местах, словно дожидаясь второй серии. Одна из тетушек спросила:
— Разве вы не поедете на вечеринку?
— Конечно, — ответил верзила.
Тетушка проследовала к дверям.
— Тогда в путь, — сказала очередная тетушка, тоже пробиравшаяся к выходу.
— Сейчас поедем, — отозвался остроносый.
— Все кончено, — подмигнув, пошутила престарелая родственница.
— Мы хотели бы полюбоваться прекрасными витражами, — подмигнув в ответ, сказал коротышка.
Спровадив последних прихожанок, священник улыбнулся этим четверым и сказал:
— Нам пора закрываться.
Старикашка кивнул.
— Мы еще хотели бы помолиться, — отозвался он.
В первый момент священник оторопел, но затем взял себя в руки.
— Мы все будем молиться, — подхватил он, — за долгую и счастливую жизнь Тиффани и Боба.
— Это точно, — сказал старикашка.
Верзила чуть повернул голову (при этом его шея еле слышно скрипнула), окидывая взглядом святого отца и нескольких овечек из его стада, замешкавшихся у дверей.
— Чтоб меня черти побрали, — начал он свою молитву.
23
— Чтоб меня черти побрали! — сказал Дортмундер.
Сидевший по ту сторону прохода Келп спросил:
— Ну, теперь-то мы можем приступать к делу?
— Не я придумал ехать на свадьбу, — мрачно отозвался Том.
— Зато ты придумал устроить тайник в церкви, — напомнил ему Келп.
— Можешь предложить лучшее место? — осведомился Том.
Дортмундер поднялся. Все его суставы скрипели, трещали и болели.
— Эй, вы, двое! — сказал он. — Вы что, собрались сидеть тут и болтать?
В конце концов все встали со своих мест, разминая затекшие бока, колени и локти, и Том заявил:
— Теперь, когда вся эта чертова толпа ушла, нам хватит пары минут. — Выйдя в проход, он направился в сторону алтаря.
От двери донесся голос:
— Господа, я вынужден просить вас удалиться. Безмолвная молитва дома или в автомобиле столь же действенна, как и...
Это сказал священник, приближавшийся к ним по проходу. Том бросил в его сторону полный омерзения взгляд и ответил:
— Ну все, с меня хватит. Ребята, придержите-ка этого индюка.
— Ага, — отозвался Келп.
Том зашагал к алтарю, Уолли с живейшим интересом наблюдал за происходящим — ни дать ни взять зритель в театре, — а Дортмундер с Келпом направились к священнику, на лице которого с запозданием появилось выражение тревоги, а в голосе зазвучали визгливые нотки:
— Что такое?.. Как вы можете?.. Вы находитесь в храме Божьем!
— Ш-шш, — успокоительно произнес Келп, беря пастора за руку. Тот начал вырываться, но Келп сжал покрепче, а Дортмундер взял святого отца за другую руку, приговаривая:
— Тише, тише, приятель.
— Послушай, малыш, — сказал Келп, — у тебя выдался тяжелый день, так что отдохни малость.
Священник посмотрел сквозь круглые очки в сторону алтаря.
— Что делает этот человек? — спросил он.
— Это займет не больше минуты, — сказал Дортмундер.
Том подошел к кафедре, представлявшей собой нечто вроде деревянного восьмиугольного решетчатого короба, напоминавшего воронье гнездо на многочисленных подпорках. Нижняя часть кафедры была выложена решетчатыми панелями, укрепленными между подпорками. Вся конструкция была надраена до зеркального блеска. Том нагнулся, сунул пальцы в ромбическое отверстие боковой панели, полускрытой винтовой лестницей, подергал панель, но безрезультатно; последний раз ее снимали тридцать один год назад, и делал это сам Том. За эти годы тепло и холод, влага и сухость, да и само время сделали свое дело, и панель прочно и надежно заклинило. Том тянул, толкал и дергал, но все впустую.
Тем временем у противоположной стены церкви священник испуганно взирал на свадебных гостей, внезапно обернувшихся врагами, и лихорадочно вспоминал известные ему правила поведения в передрягах. Он знал, как успокоить человека, получившего увечье или впавшего в панику, но эти приемы годились лишь тогда, когда он сам оставался сторонним наблюдателем — знающим, умудренным опытом, сочувствующим, но... посторонним. Похоже было, что ни один из этих методов не мог быть применен в положении, когда паника охватила его самого.
— Э-ээ... — произнес он.
— Тихо, — сказал ему Келп.
Священник не мог молчать.
— Насилие — не лучший способ добиться своего, — заявил он.
— Ну, не знаю, — отозвался Дортмундер. — Лично меня этот способ ни разу не подводил.
Со стороны алтаря раздался треск, придавший еще больше веса словам Дортмундера. Это Том, разозленный неподатливостью панели, отступил назад и врезал по решетке, разнеся ее в щепки. Пастор подпрыгнул в руках Келпа, словно мать-кенгуриха. Келп и Дортмундер удерживали трясущегося святого отца на месте, а Уолли, который от возбуждения, казалось, стал выше ростом (к тому же и шире), торопливо побежал к кафедре, чтобы узнать, что там происходит.
Том уже стоял на коленях, вытаскивая из-под кафедры старый докторский саквояж из черной потрескавшейся кожи с ржавым замком.
— Вот он, сукин сын, — удовлетворенно пробормотал Том.
— Ага! — воскликнул Уолли. — Сокровище в церковной кафедре!
— Точно, — ответил Том и, окинув Уолли взглядом, понес саквояж по проходу к остальным. Уолли поспешал следом, подпрыгивая, словно волейбольный мяч.
— Он? — спросил Дортмундер. — Мы можем ехать?
— Он самый, — отозвался Том. — Подожди минутку, сейчас поедем. — Поставив саквояж на ближайшую скамью, Том принялся возиться с замком. — Эта хреновина заржавела, — сообщил он.
— Извольте следить за своим языком! — вырвалось у потрясенного священника.
Все четверо повернулись к нему. Даже Уолли.
— Неужели он что-то вякнул? — осведомился Том.
— Сам удивляюсь, — ответил Келп, окидывая священника недружелюбным взглядом. — Надеюсь, этого больше не повторится.
— Еще раз услышу — отрежу язык, — сказал Том, извлекая из кармана громадный складной нож и открывая его.
— Крутая мера, — невозмутимо заметил Келп. — Но действенная.
— И даже очень.
Священник округлившимися глазами следил за действиями Тома, который, орудуя ножом, вспорол высохшую кожу вокруг замка, открыл саквояж и спрятал нож обратно в карман. Как только нож исчез, священник громко вздохнул, и его глаза снова забегали.
Том полез в саквояж, вытащил из него пачку купюр, отсчитал несколько штук, бросил остальные обратно в сумку и, повернувшись к священнику, вложил деньги в его бесчувственную руку. Поскольку тот, судя по всему, не мог даже пошевелиться, Том сам сжал его пальцы и произнес:
— Полтысячи на ремонт кафедры. Подбери-ка сопли, — а остальным сказал: — Вот теперь можно ехать.
Дортмундер и Келп отпустили святого отца, и тот бессильно опустился на скамью. Не обращая на него внимания, гости направились к выходу, и Дортмундер сказал Тому:
— Вы очень щедрый человек, мистер. Я просто поражен.
— Такая уж у меня натура, — ответил Том. — Всегда готов удивлять.
Они уже подошли к двери, когда раздался голос священника, оправившегося от оцепенения:
— Может быть, дать вам расписку? Для налогового управления?
Ему никто не ответил.
24
В небольшом спальном районе Ист-Эмити на южном побережье Лонг-Айленда царили покой и тишина. Было заполночь, и жителям района, лежавшим под простынями, снились дорожные пробки, хотя движение на улицах городка совершенно прекратилось. Вдоль по Прибрежному бульвару катила одинокая полицейская машина. За ее рулем сидел зевающий офицер Полакс, едва замечавший магазинчики и склады автоколес, которые ему доверили оберегать и защищать. Впереди слева высилось здание школы Южного Саффолка, которую лишь несколькими годами ранее закончил сам Полакс.
Полаксу еще не исполнилось и тридцати, однако при взгляде на школьное здание он почувствовал себя настоящим стариком, вспоминая о былом ощущении немереной силы и юношеской убежденности в том, что упорный парень, если он, конечно, не станет много пить и будет поддерживать себя в хорошей форме, в конце концов переспит со всеми бабами на свете. Перед мысленным взором Полакса поплыли лица всех девиц, которых он знал и с которыми так и не переспал, — лица с одинаковыми улыбками на губах. Машина Полакса проплывала мимо здания школы, а ее водитель плыл по волнам неясных воспоминаний.
Даг Берри сидел за рулем своего черного пикапа с серебристо-голубой отделкой и, нетерпеливо похлопывая по баранке, наблюдал за еле ползущим в нескольких дюймах от него патрульным автомобилем. Берри приткнул машину на неосвещенной стороне улицы, напротив школы; оставив работать мотор и погасив огни, Даг ждал, когда освободится путь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64