Например, владелец небольшой больницы в нашем городке всегда вкладывал в нее много средств. Поэтому там стояло такое медицинское оборудование, какого не было в других больницах, и больные к нему приезжали издалека. Это сделало его очень богатым и известным. У него было много друзей, прекрасная жена, и никто ему не завидовал, потому что все считали, что он этого заслуживает. Это и было наградой за службу, которую он исполнял. Дон также указывал, что человек, который ведет себя по отношению к обществу как паразит, никогда не чувствует себя в безопасности. Диктаторы, нечестные бизнесмены — все те, кто старается выпить из окружающих все соки, нередко гибнут. Если общество не уничтожает их физически, оно разрушает их дух, и они чувствуют себя несчастными.
Чтобы подтвердить своя слова, дон Хосе надевал свой белый костюм, брал палку с позолоченным набалдашником и вел меня на рынок: показывая плохих людей на улицах и объяснял, почему жизнь их недолговечна. «Посмотри на Освальдо, — говорил он, указывая на торговца, — посмотри, как он жалок. Он всегда старается продать свои товары вдвое дороже их истинной стоимости, поэтому, когда мода меняется, он вынужден раздавать их даром. Из-за его скупости никто у него ничего не покупает, и он умрет в бедности. Помни, как общество наказывает жадных, Анжело, и учись на несчастьях этого человека. — Потом говорил, указывая на красивую пару: — Посмотри на Хуана, он оставил свою жену и женился на любовнице. И теперь новая жена не позволяет ему одному выходить на улицу! Цепляется к нему, как веревка к повешенному. Сама того не зная, она стала воплощением совести общества и безжалостно наказывает его за супружескую неверность».
Дон Хосе Миранда повторял, что великая мудрость заключается в том, чтобы подчиняться моральным нормам, даже когда они кажутся тебе тяжелым бременем; он говорил, что будет подчиняться законам, даже если они кажутся неправильными и неуместными.
Я привык думать, что его рассуждения справедливы, и позже частенько гадал, не выбрал ли я своей профессией медицину подсознательно, чтобы лучше служить обществу и получить от него награду. Если это так, то не является ли моя мораль хитростью, порожденной жадностью? Но я всегда предпочитал верить, что служу обществу бескорыстно и вознаграждения, которые оно мне посылает, случайны. Действительно, философы утверждают, что величайшим счастьем наслаждаются те, кто научились жить без богатства и славы. И если это правда, то вознаграждение, которое общество дает тем, кто ему служит, всего лишь пылинка по сравнению с истинным счастьем, которое даруется самим служением. Я предпочитаю верить в это, эта мысль кажется мне правильнее.
Но убийства Эйриша общество мне не простит. Тем более что я его обезоружил, и он был беззащитен передо мной. А за правом на расплату ревниво следят. Я отобрал это право у общества, убив Эйриша, и теперь оно меня за это накажет. Итак, лишив жизни человека, я действовал вопреки одному из фундаментальных положений, в которые верю: я нарушил правила общепринятой морали. Хотя Эйриш был социалистом, убийцей, созданием, считавшим, что для достижения целей идеал — социализма нужно уничтожить меня и мой мир, хотя он представлял все это, — я не мог оправдать его убийство. И тот факт, что я действовал вразрез со своей верой, казался мне доказательством безумия.
Еще я думал о том, что убийство Эйриша произошло импульсивно, а я никогда раньше так не действовал. Лишь однажды я всерьез хотел убить человека, и было это очень давно. И даже тогда, в молодости, я не был импульсивен. Гонзальво Квинтанилла, армейский генерал с большими наркосвязями в Австралии, пытался захватить власть в Гватемале. На три дня все пространство от Пансоса до Белиза превратилось в царство террора. Но его люди интересовались только грабежом и насилием, в них не было верности предводителю, и поэтому режим пал. Я в то время учился в Мехико — Сити. Узнав о том, что грабители Квинтаниллы убили мою мать, я бросился домой.
Хотя мать убили два дня назад, я застал отца сидящим в гостиной, он смотрел в стену и плакал как ребенок. Моя сестра Ева пыталась успокоить его, а ее трое детей бегали по дому и играли. Отец не отвечал, когда я обращался к нему, но сестра отвела меня в сторону и показала, где умерла мама. Засохшая кровь видна была на стенах и на двери между кухней и столовой, — Ева, как ни старалась, не смогла все убрать, и я ощутил запах крови.
— Как это случилось? — спросил я.
— Пятеро солдат Квинтаниллы явились грабить дом. Соседи слышали стрельбу. Когда солдаты ушли, соседи зашли в дом и увидели ее мертвой, — сказала Ева.
— Но как она умерла?
— Никто не видел.
Я ходил от дома к дому, расспрашивал, как была убита моя мать. И только одна седая старуха сказали мне:
— Она не утратила добродетели, потому что пыталась бороться с этими насильниками. Дальше — дело Бога. Поэтому, пока ты борешься, добродетель пребывает с тобой.
Даже в сорок лет моя мать была привлекательной женщиной. Я был уверен, что убийцы изнасиловали ее. И опасался — увидев следы такого количества крови, — что они очень сильно мучили ее.
Я вооружился револьвером. Неделями бродил вечерами по улицам, прятался от военной полиции, которая подавляла мятеж, искал в барах и переулках, надеялся найти хоть кого-нибудь в форме солдат Квинтаниллы. Каждый раз при виде тощего подростка я представлял себе, что он был с Квинтаниллой и, может, он виновен в смерти моей матери. Я так и не нашел тех, кого искал, и не смог выплеснуть гнев, всадив в кого-нибудь пулю.
Вспоминая этот случай, я сжимал кулаки, гнев обжигал меня. Я вспотел и задрожал от ярости. Это меня испугало: с самой юности я не испытывал таких сильных эмоций. Казалось, это подтверждает мою теорию насчет безумия.
Я подумал об Эйрише. Если бы он жил в Гватемале во время восстания, он бы изнасиловал мою мать и, разрезав на части, разбросал по всему дому. Я говорил себе, что должен радоваться тому, что убил его, но легче не становилось: чувство вины все равно присутствовало на грани сознания.
Я слышал, как жужжит муха у меня в голове, и подумал — когда же это я сошел с ума? Мне казалось, я должен помнить точный момент. Во время смерти Флако? Я был потрясен и опечален, но не помню, чтобы в голове что-то изменилось. Когда на меня напал Эйриш? Или когда я узнал, что Панама требует моей выдачи? Когда в первый раз увидел, как Тамара смотрит в потолок взглядом зомби? Произошло сразу столько плохого, что одно из этих происшествий вполне могло послужить спусковым крючком.
Но когда в голове появилась эта муха, вспомнить я не мог. И даже сейчас, отправляясь на войну, я не могу оценить своего состояния, а убийца между тем только и ждет возможности ударить. В сущности, я лежу в этой трубе безоружный, беззащитный перед нападением. Труба напоминает гигантский ящик шкафа: всякий может открыть этот ящик и придушить меня. Теперь я в большей опасности, чем когда-либо.
Руки у меня задрожали, я решил, что необходимо сбежать из трубы, но ноги были как бы прикованы к койке. Я попытался проползти к дверце, чтобы открыть ее, но труба была слишком узка, и я не мог дотянуться до зажима на ноге. Начал отчаянно дергаться. При встрече с Эйришем у меня не было времени обдумать положение и испугаться. Но теперь меня захлестнула волна ужаса. Обливаясь потом, я тяжело дышал, судорожно пытаясь освободиться.
Я вспомнил слова метафизика Пио Бароха: «Для природы характерно, что когда она хочет вас уничтожить, то делает это основательно». Похоже, природа расчетливо привела меня сюда — лишила места в обществе, уничтожила мои планы на будущее, убила моих лучших друзей. И когда я обдумывал все плохое, случившееся со мной, словно какой-то голос прошептал мне на ухо: «Помни, что бы ни случилось, худшее еще впереди».
И уверенность в этом наполнила меня удивлением и страхом. Я лежал, как мотылек, приколотый к доске. Все мои дерганья и крики ни к чему не приведут. Ногу-то я могу высвободить, да бежать мне некуда.
Тут же нога заболела от напряжения. Я вспомнил собаку, наступившую на капкан Родриго. Она пожертвовала лапой, чтобы освободиться. Невеселый выбор. Но я знал, что, подобно этой собаке, мне тоже предстоит сделать выбор. Я утратил свой дом в Панаме, потерял доброе имя и лучших друзей — и еще кое-что более существенное: я утратил контакт с реальностью, понимание того, кем я являюсь. Сумма потерь огромна, но я твердо решил держаться за жизнь.
По радио начали передавать песню, и под гром труб я повторял, как молитву: «Худшее еще впереди», вырабатывая в себе новую жесткость. Я сжимал кулаки и распрямлял руки. Чувствовал себя сильным и злым. Я почти надеялся, что убийца, человек Джафари, наконец придет. Потому что если он откроет трубу, я смогу до него добраться.
* * *
Успокоившись, я заметил на потолке две кнопки за головой. Глупо размещать кнопки так, что их едва можно обнаружить. На одной значилось: «Вызов помощи». На другой: «Открыто». Я нажал кнопку «Открыто», и замок щелкнул. Койка выкатилась, и я оказался в пустой операционной. Сел и освободил ногу от зажима.
Потом опустился на пол, стараясь не очень нагружать раненую ногу. Пол слегка дрожал, я чувствовал, что корабль находится в полете. В помещении пахло новым пластиком и стерильностью. Безупречно чисто и пусто. Я в любую минуту ожидал, что появятся врач или сестра и скажут, чтобы я возвращался в постель.
Свою трубу для выздоравливающих я оставил открытой, чтобы можно было слушать радио. Рядом нашел блокнот с экраном на кристаллах, нажал кнопку и обнаружил, что меня должны выпустить в 20 — 15. На часах блокнота время 20 — 07. Кости уже склеились.
Тамара, когда я доставил ее на станцию Сол, была слишком больна для того, чтобы поместить ее в каюту, поэтому я решил проверить другие трубы, надеясь узнать о ее состоянии. Только одна труба оказалась занятой, в табличке сообщалось, что пациент — мужчина. Я раскрыл тридцать остальных труб и обнаружил, что все они пусты. Где-то на пятнадцатой трубе музыка прекратилась, и диктор сообщил: «Говорит Карлос Каррера. Новости Панамы».
Я перестал обыскивать трубы, удивившись, что слышу передачу из Панамы, «Полиция Колона установила личность мужчины, которого откопали на банановой плантации. Это некто Флако, Алехандро Контенто Ривера, житель Колона и прежний друг преступника Анжело Хименеса Осика. Сообщается, что Ривера убит ударом ножа в горло, точно так же, как и другая жертва Осика, известный Эйриш Мухаммад Хустанифад. Известно, что Ривера перед смертью обладал значительным количеством твердой валюты, и полиция считает, что Осик убил его из-за денег. Позже в тот же день Осик с помощью этих денег смог подкупить наемников на станции Сол, которые помогли ему уйти от правосудия. Полиция обнаружила свидетеля этого второго убийства… «
Женщина с высоким голосом, похожим на щебет длиннохвостого попугая, интервьюировала чилийку, которую я встретил на банановой плантации. Чилийка сказала: «Флако, он разговаривал со мной в палатке, потом вышел на минуту. Я услышала его крик, выбежала и увидела этого дьявола Осика. Он стоял над Флако, держа в руке нож. Я закричала, и Осик убежал. Я испугалась и хотела собрать вещи и уйти, но тут вернулся Осик с лопатой, он пригрозил, что убьет меня. Он достал из кармана Флако много денег, потом похоронил его и сказал, что убьет меня, если я кому-нибудь расскажу. Я очень испугалась и потому никому не говорила. До смерти испугалась».
Женщина прочирикала: «Вы уверены, что это был Осик?» — «Да, уверена. Я хорошо его разглядела», — сказала чилийка.
Каррера продолжал: «Помимо Панамы и Западного Исламабада, три других государства требуют возвращения Осика на Землю, обвиняя его в разрушении станции Сол, убийстве семерых и ранении тридцати шести человек. Полиция, обыскивавшая озеро Гатун в поисках раненой женщины, которая в последние дни жила в доме Осика, перенесла свои поиски на банановые плантации, где был похоронен Ривера. Свидетель видел Осика и эту женщину… «
Я захлопнул двери трубы, чтобы не слышать радио. Новости вызвали у меня приступ тошноты. Я никогда не верил газетам и радио, и то, что я только что услышал, подкрепило мое недоверие. Пришлось утешить себя тем, что я поступил правильно, бежав из Панамы. При таких сообщениях прессы меня бы скорее линчевали, до расстрела дело вряд ли бы дошло. Хотя постепенно настроение у меня улучшилось. Полиция ищет тело Тамары: что бы ни случилось, никто не заметил, куда она исчезла. Джафари и Пехота вполне могут поверить, что Эйриш убил Тамару и избавился от ее тела, а потом был убит, когда вернулся за мной. Я едва мог поверить себе: Тамара в безопасности!
Снова открыв трубу, я переключал станции, пока не отыскал хорошую музыку, «Мое сердце плачет» в исполнении «Лос Арпонес». Мысль о том, что Тамара спаслась от ОМП, наполнила меня таким счастьем, что мне захотелось танцевать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73