Вы не должны так думать.
Итак, я вижу только один путь, на котором вы сохраните свою честь… Конечно, можете убить их сейчас, потом отличиться в битве, а после войны совершить харакири. Но это очень неопределенный план, в нем нет уверенности. К тому же, даже если вы сумеете отличиться в битве, вы никогда не будете знать, какой ущерб могли бы нанести убитые вами люди нашим противникам ябандзинам. Вы можете показать чудеса храбрости в битве, но нельзя быть уверенным, что вы себя оправдали, что точно сделали больше, чем те люди из другой команды, которых вы собирались убить. Возможно, вы так считали в гневе, но сейчас он уменьшился, и вы видите, что ни один из этих путей не ведет к чести!
Мавро ответил с горечью в голосе:
— Я не об этом думал. Мне казалось: мы убьем этих людей, а потом ты простишь нас. Ты должен был понять, что мы должны отомстить за себя.
— Я… понимаю, — сказал Кейго. — Я тоже отомстил бы за себя. Но… единственный путь, на котором вы можете отомстить своим врагам и выполнить свои обязательства перед «Мотоки», единственный путь, который я вижу, — это ждать окончания войны. Вы сразитесь с ябандзинами, а потом убьете своих врагов. Так вы оплатите долг чести корпорации и отомстите за свою личную честь. Вы ведь не станете терять свои жизни в харакири, ne? Все очень просто. — Он улыбнулся, как будто объяснил простую истину умственно отсталым детям, и теперь надеется, что они поняли.
Все молчали. Я поразился тому, до какой степени японец нас не понимает. В свою очередь, мне его представление о чести, основанное на обязанностях перед корпорацией, было до того чуждо, что я с трудом его воспринимал. Я думал не о чести, а о мщении. В Панаме человек восстанавливает честь семьи, когда мстит за нее. Месть и честь — практически одно и то же. Но обязательства перед нанимателем к чести отношения не имеют. У самураев весьма странные представления…
Абрайра высказала вслух то, о чем я сейчас думал:
— Ты не понимаешь нас. «Мотоки» платит нам за работу, и мы стараемся выполнить эту работу. Таковы пределы наших отношений. Работа на корпорацию «Мотоки» не включает с нашей стороны понятие чести.
Лицо Кейго исказилось в гримасе боли, шока и недоумения, словно Абрайра произнесла немыслимое богохульство. Он быстро заговорил по-японски. Послышался перевод:
— У меня язык прилип от удивления! Как можно не исполнять обязательства перед корпорацией «Мотоки»? Родители дали вам жизнь, и вы у них за это в долгу, верно? Но теперь «Мотоки» дает вам еду, дает воду в глубинах пространства. Одежда на вас дана вам «Мотоки». Атмосфера, которой вы дышите, создана «Мотоки» на вашем единственном спутнике и с большими расходами перекачана на корабль. За каждый ваш вздох вы в долгу перед «Мотоки». Если забрать все, что дала вам «Мотоки», вы мгновенно умрете! Взорветесь в глубинах космоса! «Мотоки» сохраняет вам жизнь. Разве это не означает долг чести? Разве этот долг не больше долга перед семьей?
Прежде чем кто-нибудь из нас нашелся, Мавро отрезал:
— Нет. «Мотоки» использует нас как инструмент и платит за это.
Кейго ошеломленно молчал. Потом поднял руку и погладил макушку, пригладив свои черные волосы. Несколько раз раскрывал рот, словно собирался заговорить, но снова закрывал. Очевидно, ему было очень трудно понять слова Мавро. Я не мог видеть мир так, как видит его Кейго — своими хирургически преобразованными глазами, из — под идеологического покрова, наброшенного социальными инженерами корпорации. Он абсолютно предан «Мотоки», готов умереть по ее приказу. Признаться, раньше я не замечал чудовищной пропасти между нами: японец, в сущности, никогда не понимал нас.
Глаза Кейго остекленели, он с ужасом смотрел в пол, словно не мог осмыслить происходящее. Обычное деревянное выражение лица сменилось растерянным. Он махнул рукой в общем направлении симулятора. У нас оставалось еще несколько минут боевой подготовки. Мы подключились.
* * *
Мы плыли над волнистой поверхностью океана. Вода была чистой, как стекло. Со дна поднимались ленты красных водорослей и качались в прозрачной стихии. Стаи пластиковых птиц Пекаря сидели на водорослях, опустив концы сложенных крыльев в воду. При нашем приближении они расправляли их и улетали.
* * *
Кейго отключил нас. Он поднял голову и заговорил, словно наш спор не прерывался:
— Я обдумал ваши слова. Вы говорите, что у вас нет долга чести перед корпорацией «Мотоки», что нужды корпорации вам безразличны. Но если это так, как я могу убедить вас сохранить жизнь вашим врагам, пока мы не выиграем войну на Пекаре?
Мы не знали, что ответить, и потому ничего не сказали.
Он продолжал:
— Если вы начнете драку с химерой Люсио и его людьми, я убью вас за то, что вы не подчинились моим приказам. Я говорил с хозяином Масаи, тренером Люсио. Если Люсио и его люди начнут драку с вами, их убьет Масаи.
Абрайра пообещала:
— Мы будем сдерживаться до окончания войны на Пекаре. Но Люсио твое решение не остановит, особенно теперь, когда он ранен.
Кейго потер подбородок.
— Масаи говорил с людьми Люсио. Они понимают. Они тоже согласились на временное перемирие.
* * *
— Придурки! — сказала Абрайра, как только мы вышли из боевого помещения. — Люсио собирается напасть на нас. Вероятно, он сейчас смеется, думая, что одурачил нас этим перемирием! — Она быстро шла по коридору, держа руку возле рта. — Анжело, как сильно ты его порезал?
— Глубоко, — ответил я. — Я ему разрезал один глаз и нос. Большую часть ночи проведет в операционной. И несколько недель не будет видеть этим глазом.
— Хорошо. Сегодня вечером изготовим оружие. Можно расколоть твой сундук и сделать деревянные кинжалы — что-то, чем можно защищаться.
Я вздохнул — мне не хотелось терять семейное наследие. Но она права. Нам нужно оружие. Мы поднялись по лестнице на первый уровень, и к концу подъема я совершенно выбился из сил.
В коридоре мы увидели мертвеца: он лежал там же, где и раньше. Горячий ветерок по-прежнему дул на него, подымая волосы, а он смотрел в потолок, подняв одну ногу. Мы подошли к нему, и мне не хотелось сделать усилие и переступить через него. При тяжести в 1,5 g казалось каким-то адским замыслом оставить здесь тело и заставить нас перебираться через него.
Мавро шел первым. Подойдя к трупу, он пнул его в спину.
— Кто оставил здесь Маркоса? — закричал он. — Почему никто не убрал его? — Он снова пнул труп, на этот раз нога Маркоса упала. Мавро перешагнул через тело.
Мертвец черными, непрозрачными глазами смотрел в потолок. Я увидел в этом сходство с лицом Тамары, когда она глазами зомби так же смотрела в потолок. И снова почувствовал странную тягу, желание найти ее, удостовериться, что с ней все в порядке. Но желание было мимолетным, я подавил его и переступил через труп. Она уже несколько дней в сознании, но не связалась со мной. Я для нее ничто. И то, что я по-прежнему о ней думаю, показалось мне смешным.
Мы добрались до своей комнаты, Абрайра начала опустошать мой тиковый сундук. Достала сигары, лежавшие на дне, затем спросила:
— А эта книга тебе нужна?
Она держала в руках небольшую книгу красного цвета, в кожаном переплете, с потрепанными страницами. Я взял ее у Эйриша — «Святое учение Твила Барабури».
— Конечно, — ответил я, решив, что духовное просвещение мне как раз сейчас необходимо.
Она бросила мне книгу. Я подхватил ее, раскрыл наудачу и прочел строчку: «Истинно говорю: не грех для праведного убить неверного, ибо разве не сам Господь поклялся уничтожить злых? Поэтому убивай неверных и осуществляй дело Господа».
Я рассмеялся и бросил книгу на пол. Мне казалось, что святое учение должно быть несколько более святым. И какая ирония, что из всех книг на Земле я прихватил с собой именно эту! Но то, что она нравилась Эйришу, конечно, имеет смысл.
Мертвец в коридоре. Меня беспокоили его открытые глаза. Очень напоминают глаза Тамары.
Я вернулся и закрыл ему глаза. Но совершенно напрасно. Образ Тамары не так-то легко изгнать из сознания. Пока труп лежит здесь, он будет меня раздражать. И я подумал, не оттащить ли его в лазарет.
В лазарете есть специальный желоб, ведущий в отделение двигателей. Тело спустят по этому желобу, его масса будет преобразована в энергию и поможет двигать корабль или превратится в еду и воду. Но как я отнесу труп в лазарет? Там же Люсио. Поэтому мне пришло в голову оттащить тело к лестнице и сбросить вниз. Оно упадет на восемь уровней, и те, кто живет внизу, догадаются отнести его в лазарет.
Меня отыскал Перфекто. Он подошел, неслышно ступая босыми ногами.
— Что ты здесь делаешь один?
— Хочу избавиться от этого, — ответил я.
Он кивнул, схватил труп за ногу и развернул вдоль коридора. Я взял за вторую ногу. Тело уже расползалось и приклеивалось к полу. Без Перфекто мне бы никогда не дотащить его до лестницы. Мы подтащили мертвеца к колодцу и приготовились сбросить его вниз. Лестница похожа на те, что бывают в канализационном люке: круглая дыра и ступени, уходящие на восемь уровней вниз. Можно одновременно двигаться в двух противоположных направлениях. В любой момент на лестнице могут находиться двадцать человек. Мы смотрели, как люди поднимаются и опускаются, и ждали возможности сбросить труп.
Перфекто что-то задумал, но не решался сказать. Наконец он набрался смелости.
— Знаешь, Мигель говорит, что хочет чаще тебя видеть. Он к тебе привязался.
— Он и так держится поблизости. Меня это стесняет.
— Он очень хочет тебя видеть. Очень. Если Люсио начнет завтра Поиск, Мигель может помочь тебе.
Я колебался. Перфекто излишне опекает меня. Но я не мог представить себе, что и Мигель к нам присоединится. Однако кто знает? Большинству на корабле, кажется, все равно, если их убьют. Мигель может быть одним из таких людей. Неужели он бросится в огонь спасать меня только потому, что привязан ко мне?
— А каково это — быть привязанным? — спросил я.
Перфекто пожал плечами:
— Не знаю, смогу ли я объяснить. Слова редко могут выразить эмоции. Похоже… похоже вот на что: я был в больнице, когда родился мой первый сын. До этого у меня было две дочери, и я не очень надеялся на рождение наследника. Но когда я увидел ребенка, увидел, как он красив, — несмотря на то, что я его отец, я поднял мальчика и пожелал ему только добра. Хотел, чтобы в мире его ждало только хорошее. — Перфекто говорил хриплым голосом. Он редко упоминал о своей семье. — Такое чувство я испытываю и к тебе, Анжело, желание, чтобы тебя ждало только хорошее. И Мигель испытывает то же самое.
Умом я его понимал. У меня самого никогда не было детей, однако я мог разделить это ощущение вместе с Перфекто.
— Очень чистое чувство. Я бы хотел испытать нечто подобное. — Я порылся внутри себя и нашел только пустоту. — Я удивлен, как ты, испытывая такое, смог оставить семью.
В глазах Перфекто показались слезы, он помигал.
— Когда я узнал, что моя жена занимается любовью с другим мужчиной, я хотел умереть. И записался на Пекарь в поисках смерти. И так как корпорация «Мотоки» платит непосредственно моей семье, я решил, что мои дети будут хорошо обеспечены те двадцать два года, которые требуются, чтобы долететь до Пекаря. А после моей смерти получат страховку. Мне казалось это превосходным планом — пока я не увидел тебя. В тот момент у меня словно заново родился сын. Ты теперь моя семья. И то же самое испытывает Мигель. Ты позволишь нам защищать тебя? — Губы его дрожали от возбуждения, пока он ждал моего ответа. Я посмотрел на его густые волосы, на трехмерную татуировку зверя — зверь тоже возбужденно дрожал. И мне показалось странным, что он испытывает ко мне такое сильное чувство.
— Нет. Я буду сам сражаться в своей битве. И если меня убьют, вы с Мигелем через неделю найдете кого-нибудь еще. И забудете обо мне.
— Это не так легко. Привязанность нельзя порвать. Если тебя убьют, Мигель никогда не забудет чувства потери и своей вины.
Я пожал плечами. Мигель меня не интересовал. И на Перфекто у меня нет сил. Я не могу открываться навстречу боли других. За последние недели психическое напряжение симулятора, беспокойство, страх, усталость, шок от собственной жестокости и жестокости других превратились в поток, затопивший меня. Вначале мне казалось, что я справлюсь. Но я только защищался. Больше ничего не мог сделать. Чувствовал, что, если открою шлюзы, сойду с ума. Если позволю себе посочувствовать одному, беды всех остальных обрушатся на меня. И я подавлял собственное сочувствие, стараясь убить эмоции в зародыше.
В этот момент я хотел только одного — сбросить тело с лестницы.
Забота Перфекто обо мне казалась странной, несовместимой с тем, что я знал о химерах. Даже забавно. Этого можно было и не говорить, но я сказал:
— Ты ведь знаешь, что только генетическое программирование заставляет тебя заботиться обо мне?
— Знаю, — ответил Перфекто.
— Любовь с первого взгляда. Страсть, вызванная генетикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Итак, я вижу только один путь, на котором вы сохраните свою честь… Конечно, можете убить их сейчас, потом отличиться в битве, а после войны совершить харакири. Но это очень неопределенный план, в нем нет уверенности. К тому же, даже если вы сумеете отличиться в битве, вы никогда не будете знать, какой ущерб могли бы нанести убитые вами люди нашим противникам ябандзинам. Вы можете показать чудеса храбрости в битве, но нельзя быть уверенным, что вы себя оправдали, что точно сделали больше, чем те люди из другой команды, которых вы собирались убить. Возможно, вы так считали в гневе, но сейчас он уменьшился, и вы видите, что ни один из этих путей не ведет к чести!
Мавро ответил с горечью в голосе:
— Я не об этом думал. Мне казалось: мы убьем этих людей, а потом ты простишь нас. Ты должен был понять, что мы должны отомстить за себя.
— Я… понимаю, — сказал Кейго. — Я тоже отомстил бы за себя. Но… единственный путь, на котором вы можете отомстить своим врагам и выполнить свои обязательства перед «Мотоки», единственный путь, который я вижу, — это ждать окончания войны. Вы сразитесь с ябандзинами, а потом убьете своих врагов. Так вы оплатите долг чести корпорации и отомстите за свою личную честь. Вы ведь не станете терять свои жизни в харакири, ne? Все очень просто. — Он улыбнулся, как будто объяснил простую истину умственно отсталым детям, и теперь надеется, что они поняли.
Все молчали. Я поразился тому, до какой степени японец нас не понимает. В свою очередь, мне его представление о чести, основанное на обязанностях перед корпорацией, было до того чуждо, что я с трудом его воспринимал. Я думал не о чести, а о мщении. В Панаме человек восстанавливает честь семьи, когда мстит за нее. Месть и честь — практически одно и то же. Но обязательства перед нанимателем к чести отношения не имеют. У самураев весьма странные представления…
Абрайра высказала вслух то, о чем я сейчас думал:
— Ты не понимаешь нас. «Мотоки» платит нам за работу, и мы стараемся выполнить эту работу. Таковы пределы наших отношений. Работа на корпорацию «Мотоки» не включает с нашей стороны понятие чести.
Лицо Кейго исказилось в гримасе боли, шока и недоумения, словно Абрайра произнесла немыслимое богохульство. Он быстро заговорил по-японски. Послышался перевод:
— У меня язык прилип от удивления! Как можно не исполнять обязательства перед корпорацией «Мотоки»? Родители дали вам жизнь, и вы у них за это в долгу, верно? Но теперь «Мотоки» дает вам еду, дает воду в глубинах пространства. Одежда на вас дана вам «Мотоки». Атмосфера, которой вы дышите, создана «Мотоки» на вашем единственном спутнике и с большими расходами перекачана на корабль. За каждый ваш вздох вы в долгу перед «Мотоки». Если забрать все, что дала вам «Мотоки», вы мгновенно умрете! Взорветесь в глубинах космоса! «Мотоки» сохраняет вам жизнь. Разве это не означает долг чести? Разве этот долг не больше долга перед семьей?
Прежде чем кто-нибудь из нас нашелся, Мавро отрезал:
— Нет. «Мотоки» использует нас как инструмент и платит за это.
Кейго ошеломленно молчал. Потом поднял руку и погладил макушку, пригладив свои черные волосы. Несколько раз раскрывал рот, словно собирался заговорить, но снова закрывал. Очевидно, ему было очень трудно понять слова Мавро. Я не мог видеть мир так, как видит его Кейго — своими хирургически преобразованными глазами, из — под идеологического покрова, наброшенного социальными инженерами корпорации. Он абсолютно предан «Мотоки», готов умереть по ее приказу. Признаться, раньше я не замечал чудовищной пропасти между нами: японец, в сущности, никогда не понимал нас.
Глаза Кейго остекленели, он с ужасом смотрел в пол, словно не мог осмыслить происходящее. Обычное деревянное выражение лица сменилось растерянным. Он махнул рукой в общем направлении симулятора. У нас оставалось еще несколько минут боевой подготовки. Мы подключились.
* * *
Мы плыли над волнистой поверхностью океана. Вода была чистой, как стекло. Со дна поднимались ленты красных водорослей и качались в прозрачной стихии. Стаи пластиковых птиц Пекаря сидели на водорослях, опустив концы сложенных крыльев в воду. При нашем приближении они расправляли их и улетали.
* * *
Кейго отключил нас. Он поднял голову и заговорил, словно наш спор не прерывался:
— Я обдумал ваши слова. Вы говорите, что у вас нет долга чести перед корпорацией «Мотоки», что нужды корпорации вам безразличны. Но если это так, как я могу убедить вас сохранить жизнь вашим врагам, пока мы не выиграем войну на Пекаре?
Мы не знали, что ответить, и потому ничего не сказали.
Он продолжал:
— Если вы начнете драку с химерой Люсио и его людьми, я убью вас за то, что вы не подчинились моим приказам. Я говорил с хозяином Масаи, тренером Люсио. Если Люсио и его люди начнут драку с вами, их убьет Масаи.
Абрайра пообещала:
— Мы будем сдерживаться до окончания войны на Пекаре. Но Люсио твое решение не остановит, особенно теперь, когда он ранен.
Кейго потер подбородок.
— Масаи говорил с людьми Люсио. Они понимают. Они тоже согласились на временное перемирие.
* * *
— Придурки! — сказала Абрайра, как только мы вышли из боевого помещения. — Люсио собирается напасть на нас. Вероятно, он сейчас смеется, думая, что одурачил нас этим перемирием! — Она быстро шла по коридору, держа руку возле рта. — Анжело, как сильно ты его порезал?
— Глубоко, — ответил я. — Я ему разрезал один глаз и нос. Большую часть ночи проведет в операционной. И несколько недель не будет видеть этим глазом.
— Хорошо. Сегодня вечером изготовим оружие. Можно расколоть твой сундук и сделать деревянные кинжалы — что-то, чем можно защищаться.
Я вздохнул — мне не хотелось терять семейное наследие. Но она права. Нам нужно оружие. Мы поднялись по лестнице на первый уровень, и к концу подъема я совершенно выбился из сил.
В коридоре мы увидели мертвеца: он лежал там же, где и раньше. Горячий ветерок по-прежнему дул на него, подымая волосы, а он смотрел в потолок, подняв одну ногу. Мы подошли к нему, и мне не хотелось сделать усилие и переступить через него. При тяжести в 1,5 g казалось каким-то адским замыслом оставить здесь тело и заставить нас перебираться через него.
Мавро шел первым. Подойдя к трупу, он пнул его в спину.
— Кто оставил здесь Маркоса? — закричал он. — Почему никто не убрал его? — Он снова пнул труп, на этот раз нога Маркоса упала. Мавро перешагнул через тело.
Мертвец черными, непрозрачными глазами смотрел в потолок. Я увидел в этом сходство с лицом Тамары, когда она глазами зомби так же смотрела в потолок. И снова почувствовал странную тягу, желание найти ее, удостовериться, что с ней все в порядке. Но желание было мимолетным, я подавил его и переступил через труп. Она уже несколько дней в сознании, но не связалась со мной. Я для нее ничто. И то, что я по-прежнему о ней думаю, показалось мне смешным.
Мы добрались до своей комнаты, Абрайра начала опустошать мой тиковый сундук. Достала сигары, лежавшие на дне, затем спросила:
— А эта книга тебе нужна?
Она держала в руках небольшую книгу красного цвета, в кожаном переплете, с потрепанными страницами. Я взял ее у Эйриша — «Святое учение Твила Барабури».
— Конечно, — ответил я, решив, что духовное просвещение мне как раз сейчас необходимо.
Она бросила мне книгу. Я подхватил ее, раскрыл наудачу и прочел строчку: «Истинно говорю: не грех для праведного убить неверного, ибо разве не сам Господь поклялся уничтожить злых? Поэтому убивай неверных и осуществляй дело Господа».
Я рассмеялся и бросил книгу на пол. Мне казалось, что святое учение должно быть несколько более святым. И какая ирония, что из всех книг на Земле я прихватил с собой именно эту! Но то, что она нравилась Эйришу, конечно, имеет смысл.
Мертвец в коридоре. Меня беспокоили его открытые глаза. Очень напоминают глаза Тамары.
Я вернулся и закрыл ему глаза. Но совершенно напрасно. Образ Тамары не так-то легко изгнать из сознания. Пока труп лежит здесь, он будет меня раздражать. И я подумал, не оттащить ли его в лазарет.
В лазарете есть специальный желоб, ведущий в отделение двигателей. Тело спустят по этому желобу, его масса будет преобразована в энергию и поможет двигать корабль или превратится в еду и воду. Но как я отнесу труп в лазарет? Там же Люсио. Поэтому мне пришло в голову оттащить тело к лестнице и сбросить вниз. Оно упадет на восемь уровней, и те, кто живет внизу, догадаются отнести его в лазарет.
Меня отыскал Перфекто. Он подошел, неслышно ступая босыми ногами.
— Что ты здесь делаешь один?
— Хочу избавиться от этого, — ответил я.
Он кивнул, схватил труп за ногу и развернул вдоль коридора. Я взял за вторую ногу. Тело уже расползалось и приклеивалось к полу. Без Перфекто мне бы никогда не дотащить его до лестницы. Мы подтащили мертвеца к колодцу и приготовились сбросить его вниз. Лестница похожа на те, что бывают в канализационном люке: круглая дыра и ступени, уходящие на восемь уровней вниз. Можно одновременно двигаться в двух противоположных направлениях. В любой момент на лестнице могут находиться двадцать человек. Мы смотрели, как люди поднимаются и опускаются, и ждали возможности сбросить труп.
Перфекто что-то задумал, но не решался сказать. Наконец он набрался смелости.
— Знаешь, Мигель говорит, что хочет чаще тебя видеть. Он к тебе привязался.
— Он и так держится поблизости. Меня это стесняет.
— Он очень хочет тебя видеть. Очень. Если Люсио начнет завтра Поиск, Мигель может помочь тебе.
Я колебался. Перфекто излишне опекает меня. Но я не мог представить себе, что и Мигель к нам присоединится. Однако кто знает? Большинству на корабле, кажется, все равно, если их убьют. Мигель может быть одним из таких людей. Неужели он бросится в огонь спасать меня только потому, что привязан ко мне?
— А каково это — быть привязанным? — спросил я.
Перфекто пожал плечами:
— Не знаю, смогу ли я объяснить. Слова редко могут выразить эмоции. Похоже… похоже вот на что: я был в больнице, когда родился мой первый сын. До этого у меня было две дочери, и я не очень надеялся на рождение наследника. Но когда я увидел ребенка, увидел, как он красив, — несмотря на то, что я его отец, я поднял мальчика и пожелал ему только добра. Хотел, чтобы в мире его ждало только хорошее. — Перфекто говорил хриплым голосом. Он редко упоминал о своей семье. — Такое чувство я испытываю и к тебе, Анжело, желание, чтобы тебя ждало только хорошее. И Мигель испытывает то же самое.
Умом я его понимал. У меня самого никогда не было детей, однако я мог разделить это ощущение вместе с Перфекто.
— Очень чистое чувство. Я бы хотел испытать нечто подобное. — Я порылся внутри себя и нашел только пустоту. — Я удивлен, как ты, испытывая такое, смог оставить семью.
В глазах Перфекто показались слезы, он помигал.
— Когда я узнал, что моя жена занимается любовью с другим мужчиной, я хотел умереть. И записался на Пекарь в поисках смерти. И так как корпорация «Мотоки» платит непосредственно моей семье, я решил, что мои дети будут хорошо обеспечены те двадцать два года, которые требуются, чтобы долететь до Пекаря. А после моей смерти получат страховку. Мне казалось это превосходным планом — пока я не увидел тебя. В тот момент у меня словно заново родился сын. Ты теперь моя семья. И то же самое испытывает Мигель. Ты позволишь нам защищать тебя? — Губы его дрожали от возбуждения, пока он ждал моего ответа. Я посмотрел на его густые волосы, на трехмерную татуировку зверя — зверь тоже возбужденно дрожал. И мне показалось странным, что он испытывает ко мне такое сильное чувство.
— Нет. Я буду сам сражаться в своей битве. И если меня убьют, вы с Мигелем через неделю найдете кого-нибудь еще. И забудете обо мне.
— Это не так легко. Привязанность нельзя порвать. Если тебя убьют, Мигель никогда не забудет чувства потери и своей вины.
Я пожал плечами. Мигель меня не интересовал. И на Перфекто у меня нет сил. Я не могу открываться навстречу боли других. За последние недели психическое напряжение симулятора, беспокойство, страх, усталость, шок от собственной жестокости и жестокости других превратились в поток, затопивший меня. Вначале мне казалось, что я справлюсь. Но я только защищался. Больше ничего не мог сделать. Чувствовал, что, если открою шлюзы, сойду с ума. Если позволю себе посочувствовать одному, беды всех остальных обрушатся на меня. И я подавлял собственное сочувствие, стараясь убить эмоции в зародыше.
В этот момент я хотел только одного — сбросить тело с лестницы.
Забота Перфекто обо мне казалась странной, несовместимой с тем, что я знал о химерах. Даже забавно. Этого можно было и не говорить, но я сказал:
— Ты ведь знаешь, что только генетическое программирование заставляет тебя заботиться обо мне?
— Знаю, — ответил Перфекто.
— Любовь с первого взгляда. Страсть, вызванная генетикой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73