Но сохранили название, так как в японском языке нет слова, адекватного понятию «пекарь». Мне кажется забавным, что нынешние жители планеты отвергают западный англо — американский образ мысли и идеи, но сохраняют английское название планеты.
Я улыбнулся. За последние несколько дней все вокруг изображали из себя специалистов по географии, населению и фауне Пекаря, все рассказывали замечательные истории. Я не доверял их сведениям. Однако Чин показался мне достаточно образованным. У меня не было настоящих друзей на корабле: Перфекто повиновался мне, словно я был его хозяином, и это меня угнетало; Абрайра предпочитала держаться на расстоянии. Несколько раз я пытался поговорить с ней о ее прошлом и выяснил, что, хотя Абрайра жила во многих местах и знала многих людей, она ни о чем не вспоминала с приязнью. Она проживала в этих местах, но никогда не жила в них. И никогда не проявляла никаких эмоций. Такие люди меня пугали, я решил избегать ее. Больше никаких кандидатов в друзья не находилось.
Поэтому, встретив Чина и решив, что он умен и образован, я подумал, что мне нужен такой друг. И сказал:
— Наверное, ты счастлив от того, что летишь на Пекарь: для ксенобиолога это неплохая возможность.
— Да, — согласился Чин. — Это мечта всей моей жизни! Я получил свой докторский диплом за диссертацию о животных Пекаря, объединяющих зкзо— и эндоскелет. На Пекаре это обычное явление. Никогда не думал, что смогу оплатить полет туда. Но потом услышал об этой работе.
Я спросил:
— А тебя не тревожит, что корпорация «Мотоки» считает условием найма осуществление геноцида?
Он пожал плечами и махнул рукой.
— Вовсе нет! Уничтожая ябандзинов, я помогаю восстановить природную экосистему планеты. Какая разница, если умрет несколько человек?
Такой образ мыслей вызывал у меня тошноту. Я покинул столовую.
К вечеру мы набрались сил для боевой тренировки и направились к симулятору. Однако в ушах у меня звенело, голова кружилась. Я поел слишком скоро после выпивки, и вот — расплачиваюсь за это. Во время первого сценария из-за толчков машины на скалистой дороге меня вырвало в шлем. За десять минут тренировки нас дважды убили, а в следующие четыре симуляции мы были так слабы и истощены, что всячески избегали ябандзинов. От постоянных приступов боли у меня онемело лицо и желудок сжался. Худшая из всех тренировок. Мы ушли, жутко расстроенные.
Позже, тем же вечером, к нам зашли Гектор, Гарсиа и еще шестеро. Мигель обрадовался, завидев меня; он все время хлопал меня по спине и спрашивал: «Могу я что-нибудь для вас сделать, сэр?» Он не думал о том, что звания у меня никакого не было.
Я узнал, что на тренировке им повезло не больше, чем нам; все они были бледны и походили на ожившие трупы. Всей компанией мы отправились в лазарет за таблетками от похмелья, надеясь также решить, какая сторона выиграет паря.
Дежурный санитар в лазарете, маленький жилистый человек с длинными волосами и редкой бородкой, стоял у входа и смотрел на нас так, словно он охранял банковский сейф. Мавро постарался разговорить его, предложил ему сигару; рассказал о пари с Завалой и о том, что нам очень нужен компьютер — «совсем немного информации». Но санитар оказался одним из тех воинственных типов, которые отрицательно качают головой еще до того, как вы выскажете свою просьбу.
Мигель вопросительно взглянул на меня. Я был в плохом настроении и не желал заниматься мелочами, поэтому кивнул. Мигель схватил санитара за горло, поднял в воздух, и мы прошли в лазарет. Мигель отнес санитара к ближайшей трубе для выздоравливающих и собрался запереть его там.
Мы опасались, что санитар по комлинку вызовет охрану, поэтому я подошел к операционному столу, около которого висела газовая маска, надел ее на санитара и усыпил его небольшой безвредной дозой окиси азота. Подозвал Гектора и велел ему через определенное время давать газ, для того чтобы санитар не пришел в себя.
Потом мы сели за компьютер и запросили информацию о японцах. Их на борту корабля оказалось немногим больше тысячи человек, и почти все числились самураями. На наш вопрос, кто из самураев недавно подключался к симулятору, компьютер перечислил несколько сотен имен. Мы выбрали наобум двоих — Анчи Акисада и Кунимото Хидео — и затребовали их генетические карты. Я попросил компьютер выделить генетические усовершенствования в организме названных нами людей, и откинулся в кресле. Данные об усовершенствованиях появились не сразу. Хромосома 4, цистрон 1729, сообщает добавочную прочность стенкам кровеносных сосудов; хромосомы 6 и 14 мешают прекращению выделения гормонов роста. Хромосома 19, цистрон 27, вовлекает в метаболизм жировые клетки, и потому самураи на пустой желудок действуют эффективнее обычных людей. Всего мы насчитали пятьдесят небольших усовершенствований, все не очень новые, а большинство даже такие старые, что прекратилось действие патента их изобретателя. Я сделал распечатку биографий этих двух самураев и отдал ее для изучения Гарсиа.
— Хотите пройти генное сканирование? — предложил я химерам. Мне хотелось посмотреть на их карты. На Земле запрещена генная инженерия у людей, за исключением лечения наследственных заболеваний, и информация о работах, проведенных в этой области на Чили, никогда не публиковалась.
— Я хочу увидеть свою, — сказала Абрайра.
Я вызвал ее карту и удивился: первый найденный мною искусственно созданный ген оказался длиной в 48000 нуклеотидов — в тысячу раз длиннее искусственных нуклеотидов, которые были когда-либо вживлены в человека. Этот ген передавал кодированную программу для производства мышечной ткани, значительно отличающейся от миозина, протеина, обычно используемого в поперечно — полосатых мышцах; новый протеин оказался весьма сложен, и у него не было названия. Компьютер просто упомянул, что его создатель — исследовательская группа компании «Роблз», а также показал схематичное изображение новой мышечной нити: в отличие от столбообразной формы, типичной для людей, у нее по поверхности проходил спиралевидный бугорок. Как будто вокруг карандаша обернули пружину. Введение нового протеина как основы мышечной ткани человека должно было породить множество проблем. Какая стимуляция необходима для мышцы, чтобы она начала сокращаться? Какие химические вещества стимулируют сокращение? Как будет мышца расслабляться? Как мышечный метаболизм превращает химическую энергию в физическую?
Вопросы казались очень сложными, но, изучая карту, я обнаружил, что ответ прост. Эта мышца разлагает АТФ — трифосфат аденозина, так же, как у человека. При более внимательном рассмотрении новый ген оказался очень похожим на ген миозина, к которому добавлено несколько тысяч нуклеотидов. Спираль на поверхности мышцы выделяла большое количество нового энзима, который стимулирует разложение АТФ; поэтому мышца сокращается быстрее и легче, чем у людей. К тому же сокращение происходит полнее.
Мысль о преобразовании самой клетки, направленном на то, чтобы сделать процесс более эффективным, казалась мне пугающей. Как могли в компании «Роблз» проработать много тысяч вариантов, чтобы найти единственный, дающий нужный эффект? Откуда они могли знать, какой результат получат? Но это было лишь первое из усовершенствований в организме Абрайры.
Карта показывала сотни других: сеть кровеносных сосудов лучше снабжала мозг, который увеличился на двести граммов. Преобразование зубов, в ходе которого были убраны клыки, давало возможность сильнее укусить, быстрее и тщательнее пережевывать пищу. Более длинные кишки и легкая проницаемость их стенок для питательных веществ давали химере возможность удовлетворяться половиной той пищи, которая требуется нормальному человеку. Хрящ у нее эластичней обычного, таз легче расширяется при родах; и она никогда не сможет сломать себе нос. Я удивился, обнаружив, что устройство ушей у нее лишь слегка отличалось от обычного для человека.
Многие преобразования потребовали замены всего лишь одного — двух звеньев в генах, они корректировали размеры и функции органов, и изменения казались незначительными, почти поверхностными; другие же требовали добавления многих сотен тысяч нуклеотидов в целые семейства генов. Но каждое усовершенствование проводилось предельно тщательно, обдумывались все последствия. Так что, если посмотреть на все в целом, становилось очевидным: изменения направлены на создание совершенного человека. Лучший известный мне генетический инженер по сравнению с этими учеными из «Роблз» — всего лишь уличный лудильщик. Даже если человек проживет еще два миллиона лет, он не станет таким совершенным, как Абрайра. С каждым новым улучшением, зафиксированным в ее карте, во мне росло уважение к ней как к идеальному организму. Я чувствовал себя так, словно слушаю симфонию, не музыкальную, а такую, которая разыгрывается на человеческих генах, но лишь я один в нашей маленькой группе мог оценить ее красоту и совершенство.
Я вспомнил шутку по поводу химер, прочитанную в одном медицинском журнале. Тогда боялись изменений, которые производили в организмах люди Торреса. В шутке говорилось: «Когда Бог создал человека, он сделал это хорошо. Когда генерал Торрес создал человека, он сделал это еще лучше». Мне показалось занятным, что в шутке оказалось больше правды, чем подозревал ее автор.
В другом углу лазарета Гарсиа и Завала изучали биографии самураев. Вдруг они оба одновременно заржали. Самураи начали посещать занятия военной академии Контани в возрасте шестнадцати лет. Теперь Завала утверждал, что он выиграл пари, так как японцы начинали свое обучение в шестнадцать. На это Гарсиа заметил, что каждого из них учили еще ребенком — и учителя — люди, и ИР, и многие курсы имеют прямое отношение к военному делу, хотя сами по себе они не военные. Например, гимнастические тренировки и самозащита неоценимы в боевой обстановке. Все приняли участие в споре, и Гарсиа проиграл, потому что ему пришлось признать, что дети по всему миру занимаются гимнастикой и учатся обороняться.
Пока они спорили, я нашел кое-что, заставившее меня призадуматься: хромосома 4, цистрон 2229, давала указание невралгическим клеткам в коре головного мозга вырабатывать протеин, названный просто «модификатор поведения 26». По структуре этот протеин очень напоминал преграду в передаче нервных импульсов, вызывающую биогенетическую социопатию. Инженерам «Роблз» понадобилось изъять всего две аминокислоты. Компания явно стремилась понизить способность Абрайры сочувствовать другим; но сочувствие необходимо для выживания вида. Мать должна заботиться о детях, если хочет, чтобы они дожили до зрелого возраста. И инженеры «Роблз», очевидно, знали, что совсем устранять эту особенность нельзя. Мне не понравилось то, что они стремились ее уменьшить.
Я запросил у компьютера сведения о модификаторах поведения и обнаружил несколько. Семь из них были обозначены номерами патентов. Я понятия не имел, каков их эффект, это уже выходило за рамки моей специальности. Но я заметил один патент на семейство генов, разработанный не в «Роблз»; он был создан Бернардо Мендесом, и так как я знал о его работах в области инженерии биологического территориализма, я по ранней дате патента смог предположить природу модификации — биогенетический территориализм химер усиливался так, чтобы они были более склонны к соперничеству. Это объясняло, почему Перфекто провел линии на волу, дабы никто не покушался на его территорию. Я вспомнил слова Абрайры, что химеры для аргентинцев не опасны, пока те остаются в пределах своей страны. Это имело смысл: если химеры считают, что нарушается их территория, они сходят с ума от ярости — и из-за своей социопатии, не задумываясь, уничтожают нарушителей. В прошлом я не обращал внимания на линии Перфекто. Теперь я решил избегать его территории, чтобы он не вздумал ненароком переломать мне ноги. Мне пришло в голову, что химеры являются своего рода антитезой социалистам: вместо того чтобы уничтожать территориализм человека, Торрес решил усилить его. Может быть, Торрес создал химер специально, чтобы противостоять бактериологической войне, которую, по слухам, собирались начать борцы с капитализмом? Однако это казалось маловероятным. Торрес начал свою работу за десять лет до того, как социалисты приступили к преобразованию своих народов. По крайней мере я задолго до этого слышал о работах по созданию химер. Я подумал: кого же собирались создать в «Роблз»? Совершенного человека или совершенного солдата? Закончив с модификациями поведения, я снова обратился к физическим усовершенствованиям. Список их казался бесконечным. Несколько человек за это время заглядывали в лазарет за лекарствами, и мне приходилось отрываться и обслуживать их. Стоило побеспокоиться. Рано или поздно кто-нибудь спросит, что мы тут делаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
Я улыбнулся. За последние несколько дней все вокруг изображали из себя специалистов по географии, населению и фауне Пекаря, все рассказывали замечательные истории. Я не доверял их сведениям. Однако Чин показался мне достаточно образованным. У меня не было настоящих друзей на корабле: Перфекто повиновался мне, словно я был его хозяином, и это меня угнетало; Абрайра предпочитала держаться на расстоянии. Несколько раз я пытался поговорить с ней о ее прошлом и выяснил, что, хотя Абрайра жила во многих местах и знала многих людей, она ни о чем не вспоминала с приязнью. Она проживала в этих местах, но никогда не жила в них. И никогда не проявляла никаких эмоций. Такие люди меня пугали, я решил избегать ее. Больше никаких кандидатов в друзья не находилось.
Поэтому, встретив Чина и решив, что он умен и образован, я подумал, что мне нужен такой друг. И сказал:
— Наверное, ты счастлив от того, что летишь на Пекарь: для ксенобиолога это неплохая возможность.
— Да, — согласился Чин. — Это мечта всей моей жизни! Я получил свой докторский диплом за диссертацию о животных Пекаря, объединяющих зкзо— и эндоскелет. На Пекаре это обычное явление. Никогда не думал, что смогу оплатить полет туда. Но потом услышал об этой работе.
Я спросил:
— А тебя не тревожит, что корпорация «Мотоки» считает условием найма осуществление геноцида?
Он пожал плечами и махнул рукой.
— Вовсе нет! Уничтожая ябандзинов, я помогаю восстановить природную экосистему планеты. Какая разница, если умрет несколько человек?
Такой образ мыслей вызывал у меня тошноту. Я покинул столовую.
К вечеру мы набрались сил для боевой тренировки и направились к симулятору. Однако в ушах у меня звенело, голова кружилась. Я поел слишком скоро после выпивки, и вот — расплачиваюсь за это. Во время первого сценария из-за толчков машины на скалистой дороге меня вырвало в шлем. За десять минут тренировки нас дважды убили, а в следующие четыре симуляции мы были так слабы и истощены, что всячески избегали ябандзинов. От постоянных приступов боли у меня онемело лицо и желудок сжался. Худшая из всех тренировок. Мы ушли, жутко расстроенные.
Позже, тем же вечером, к нам зашли Гектор, Гарсиа и еще шестеро. Мигель обрадовался, завидев меня; он все время хлопал меня по спине и спрашивал: «Могу я что-нибудь для вас сделать, сэр?» Он не думал о том, что звания у меня никакого не было.
Я узнал, что на тренировке им повезло не больше, чем нам; все они были бледны и походили на ожившие трупы. Всей компанией мы отправились в лазарет за таблетками от похмелья, надеясь также решить, какая сторона выиграет паря.
Дежурный санитар в лазарете, маленький жилистый человек с длинными волосами и редкой бородкой, стоял у входа и смотрел на нас так, словно он охранял банковский сейф. Мавро постарался разговорить его, предложил ему сигару; рассказал о пари с Завалой и о том, что нам очень нужен компьютер — «совсем немного информации». Но санитар оказался одним из тех воинственных типов, которые отрицательно качают головой еще до того, как вы выскажете свою просьбу.
Мигель вопросительно взглянул на меня. Я был в плохом настроении и не желал заниматься мелочами, поэтому кивнул. Мигель схватил санитара за горло, поднял в воздух, и мы прошли в лазарет. Мигель отнес санитара к ближайшей трубе для выздоравливающих и собрался запереть его там.
Мы опасались, что санитар по комлинку вызовет охрану, поэтому я подошел к операционному столу, около которого висела газовая маска, надел ее на санитара и усыпил его небольшой безвредной дозой окиси азота. Подозвал Гектора и велел ему через определенное время давать газ, для того чтобы санитар не пришел в себя.
Потом мы сели за компьютер и запросили информацию о японцах. Их на борту корабля оказалось немногим больше тысячи человек, и почти все числились самураями. На наш вопрос, кто из самураев недавно подключался к симулятору, компьютер перечислил несколько сотен имен. Мы выбрали наобум двоих — Анчи Акисада и Кунимото Хидео — и затребовали их генетические карты. Я попросил компьютер выделить генетические усовершенствования в организме названных нами людей, и откинулся в кресле. Данные об усовершенствованиях появились не сразу. Хромосома 4, цистрон 1729, сообщает добавочную прочность стенкам кровеносных сосудов; хромосомы 6 и 14 мешают прекращению выделения гормонов роста. Хромосома 19, цистрон 27, вовлекает в метаболизм жировые клетки, и потому самураи на пустой желудок действуют эффективнее обычных людей. Всего мы насчитали пятьдесят небольших усовершенствований, все не очень новые, а большинство даже такие старые, что прекратилось действие патента их изобретателя. Я сделал распечатку биографий этих двух самураев и отдал ее для изучения Гарсиа.
— Хотите пройти генное сканирование? — предложил я химерам. Мне хотелось посмотреть на их карты. На Земле запрещена генная инженерия у людей, за исключением лечения наследственных заболеваний, и информация о работах, проведенных в этой области на Чили, никогда не публиковалась.
— Я хочу увидеть свою, — сказала Абрайра.
Я вызвал ее карту и удивился: первый найденный мною искусственно созданный ген оказался длиной в 48000 нуклеотидов — в тысячу раз длиннее искусственных нуклеотидов, которые были когда-либо вживлены в человека. Этот ген передавал кодированную программу для производства мышечной ткани, значительно отличающейся от миозина, протеина, обычно используемого в поперечно — полосатых мышцах; новый протеин оказался весьма сложен, и у него не было названия. Компьютер просто упомянул, что его создатель — исследовательская группа компании «Роблз», а также показал схематичное изображение новой мышечной нити: в отличие от столбообразной формы, типичной для людей, у нее по поверхности проходил спиралевидный бугорок. Как будто вокруг карандаша обернули пружину. Введение нового протеина как основы мышечной ткани человека должно было породить множество проблем. Какая стимуляция необходима для мышцы, чтобы она начала сокращаться? Какие химические вещества стимулируют сокращение? Как будет мышца расслабляться? Как мышечный метаболизм превращает химическую энергию в физическую?
Вопросы казались очень сложными, но, изучая карту, я обнаружил, что ответ прост. Эта мышца разлагает АТФ — трифосфат аденозина, так же, как у человека. При более внимательном рассмотрении новый ген оказался очень похожим на ген миозина, к которому добавлено несколько тысяч нуклеотидов. Спираль на поверхности мышцы выделяла большое количество нового энзима, который стимулирует разложение АТФ; поэтому мышца сокращается быстрее и легче, чем у людей. К тому же сокращение происходит полнее.
Мысль о преобразовании самой клетки, направленном на то, чтобы сделать процесс более эффективным, казалась мне пугающей. Как могли в компании «Роблз» проработать много тысяч вариантов, чтобы найти единственный, дающий нужный эффект? Откуда они могли знать, какой результат получат? Но это было лишь первое из усовершенствований в организме Абрайры.
Карта показывала сотни других: сеть кровеносных сосудов лучше снабжала мозг, который увеличился на двести граммов. Преобразование зубов, в ходе которого были убраны клыки, давало возможность сильнее укусить, быстрее и тщательнее пережевывать пищу. Более длинные кишки и легкая проницаемость их стенок для питательных веществ давали химере возможность удовлетворяться половиной той пищи, которая требуется нормальному человеку. Хрящ у нее эластичней обычного, таз легче расширяется при родах; и она никогда не сможет сломать себе нос. Я удивился, обнаружив, что устройство ушей у нее лишь слегка отличалось от обычного для человека.
Многие преобразования потребовали замены всего лишь одного — двух звеньев в генах, они корректировали размеры и функции органов, и изменения казались незначительными, почти поверхностными; другие же требовали добавления многих сотен тысяч нуклеотидов в целые семейства генов. Но каждое усовершенствование проводилось предельно тщательно, обдумывались все последствия. Так что, если посмотреть на все в целом, становилось очевидным: изменения направлены на создание совершенного человека. Лучший известный мне генетический инженер по сравнению с этими учеными из «Роблз» — всего лишь уличный лудильщик. Даже если человек проживет еще два миллиона лет, он не станет таким совершенным, как Абрайра. С каждым новым улучшением, зафиксированным в ее карте, во мне росло уважение к ней как к идеальному организму. Я чувствовал себя так, словно слушаю симфонию, не музыкальную, а такую, которая разыгрывается на человеческих генах, но лишь я один в нашей маленькой группе мог оценить ее красоту и совершенство.
Я вспомнил шутку по поводу химер, прочитанную в одном медицинском журнале. Тогда боялись изменений, которые производили в организмах люди Торреса. В шутке говорилось: «Когда Бог создал человека, он сделал это хорошо. Когда генерал Торрес создал человека, он сделал это еще лучше». Мне показалось занятным, что в шутке оказалось больше правды, чем подозревал ее автор.
В другом углу лазарета Гарсиа и Завала изучали биографии самураев. Вдруг они оба одновременно заржали. Самураи начали посещать занятия военной академии Контани в возрасте шестнадцати лет. Теперь Завала утверждал, что он выиграл пари, так как японцы начинали свое обучение в шестнадцать. На это Гарсиа заметил, что каждого из них учили еще ребенком — и учителя — люди, и ИР, и многие курсы имеют прямое отношение к военному делу, хотя сами по себе они не военные. Например, гимнастические тренировки и самозащита неоценимы в боевой обстановке. Все приняли участие в споре, и Гарсиа проиграл, потому что ему пришлось признать, что дети по всему миру занимаются гимнастикой и учатся обороняться.
Пока они спорили, я нашел кое-что, заставившее меня призадуматься: хромосома 4, цистрон 2229, давала указание невралгическим клеткам в коре головного мозга вырабатывать протеин, названный просто «модификатор поведения 26». По структуре этот протеин очень напоминал преграду в передаче нервных импульсов, вызывающую биогенетическую социопатию. Инженерам «Роблз» понадобилось изъять всего две аминокислоты. Компания явно стремилась понизить способность Абрайры сочувствовать другим; но сочувствие необходимо для выживания вида. Мать должна заботиться о детях, если хочет, чтобы они дожили до зрелого возраста. И инженеры «Роблз», очевидно, знали, что совсем устранять эту особенность нельзя. Мне не понравилось то, что они стремились ее уменьшить.
Я запросил у компьютера сведения о модификаторах поведения и обнаружил несколько. Семь из них были обозначены номерами патентов. Я понятия не имел, каков их эффект, это уже выходило за рамки моей специальности. Но я заметил один патент на семейство генов, разработанный не в «Роблз»; он был создан Бернардо Мендесом, и так как я знал о его работах в области инженерии биологического территориализма, я по ранней дате патента смог предположить природу модификации — биогенетический территориализм химер усиливался так, чтобы они были более склонны к соперничеству. Это объясняло, почему Перфекто провел линии на волу, дабы никто не покушался на его территорию. Я вспомнил слова Абрайры, что химеры для аргентинцев не опасны, пока те остаются в пределах своей страны. Это имело смысл: если химеры считают, что нарушается их территория, они сходят с ума от ярости — и из-за своей социопатии, не задумываясь, уничтожают нарушителей. В прошлом я не обращал внимания на линии Перфекто. Теперь я решил избегать его территории, чтобы он не вздумал ненароком переломать мне ноги. Мне пришло в голову, что химеры являются своего рода антитезой социалистам: вместо того чтобы уничтожать территориализм человека, Торрес решил усилить его. Может быть, Торрес создал химер специально, чтобы противостоять бактериологической войне, которую, по слухам, собирались начать борцы с капитализмом? Однако это казалось маловероятным. Торрес начал свою работу за десять лет до того, как социалисты приступили к преобразованию своих народов. По крайней мере я задолго до этого слышал о работах по созданию химер. Я подумал: кого же собирались создать в «Роблз»? Совершенного человека или совершенного солдата? Закончив с модификациями поведения, я снова обратился к физическим усовершенствованиям. Список их казался бесконечным. Несколько человек за это время заглядывали в лазарет за лекарствами, и мне приходилось отрываться и обслуживать их. Стоило побеспокоиться. Рано или поздно кто-нибудь спросит, что мы тут делаем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73