В течение двух-трех ближайших часов моя одежда будет обнаружена в парке у пруда. У меня дома на столе найдут записку, в которой содержится просьба в моей смерти никого не винить. Так что Мендесоны уже нет, он утопленник, и вы, дорогой друг, видите перед собой фантом.
– Я рад, что вы в безопасности, Пабло. Но, признаюсь, одно остается для меня загадочным. Как могла вся ваша крепко сколоченная ученократия, простоявшая бог знает сколько столетий, рухнуть за сутки? Почему власти предержащие сдали ее без борьбы, можно сказать, поднесли Чейзу на блюдечке?
– Вы исходите из ошибочной посылки, Анатолий. Система не рухнула, а укрепилась. То, что мы с вами наблюдали, – это ее защитная реакция. Весьма вероятно, последние потуги, которые могут оттянуть гибель, но не отменить ее. Относительно же сдачи без боя – неужели вы настолько наивны, чтобы предположить такую возможность? Капитуляции не было – была сознательная передача власти более надежному в данных обстоятельствах лицу.
– Вы хотите сказать, что некто могущественный сделал ставку на Чейза?
– Разумеется, его никто заранее не подбирал. О нем неделю назад и ведать не ведали. Просто выскочка подвернулся под руку.
– Кому, Пабло?
– Сотне семей, хозяевам крупнейших компаний, составляющих хребет экономики Гермеса. У нас ведь кланово-корпоративная собственность. Каждый клан имеет свои предприятия, акции которых распределяются между его членами. Теоретически они имеют право голоса в решении производственных проблем, на практике же всем распоряжается кучка магнатов, владеющих контрольным пакетом и одновременно сосредоточивших в своих руках административные функции. Словом, это своеобразный гибрид капиталистической монополии и средневекового цеха. От его заправил зависят карьера, благополучие, достаток, сама жизнь и смерть рядового специалиста. Они предпочитают держаться в тени, выдвигая на представительские должности более или менее заслуженных и послушных профессионалов. Впрочем, если те вздумают бунтовать, их мгновенно убирают. В данном случае наша мафия сочла для себя выгодным вручить бразды правления Чейзу. Расчет простой: диктатор подкрутит развинтившиеся гайки, а потом его переведут на почетную пенсию. Заупрямится – будет хуже, эти люди шутить не любят.
– Могут и промахнуться. Чейз – крепкий орешек.
Мендесона пожал плечами, давая понять, что его теперь мало заботит, чем кончится очередной драматический эпизод истории Гермеса. Тропинин ощутил острую неприязнь к этому человеку, который, едва отряхнув со своих ботинок пыль родины, готов предать ее забвению. Право же, я прихватил с собой не лучший образчик гермеситской породы.
– Ладно, Пабло, дорога длинная, у нас будет возможность вдоволь наговориться.
Тропинин отвел эмигранта в свободную каюту и вернулся к себе. Он достал диктофон, разложил свои блокноты. С чего начинать? С профессионального кланизма, корпоративизма, робототехники? С Великого математика и Первого консула? С девятибожия и универов?
Подумав, он начал: «Ром задыхался. По тяжелому топоту позади он чувствовал, что расстояние, отделявшее его от преследователей, сокращается. Боязнь потерять драгоценные секунды не позволяла оглянуться. В ушах все громче звучали бессвязные угрожающие выкрики…
8
Рома разбудил жаворонок. От открыл глаза и зажмурился, боясь потерять мгновенное ощущение счастья. Над ним шелестела лиственница, воздух был напоен медовым запахом скошенной травы, лучи раннего солнца ласкали кожу. Все в родном саду как прежде.
Он оглянулся, и сразу вернулось чувство тревоги. Рядом, на раскладушке, разместился Метью, чуть поодаль похрапывали два закадычных дружка – Сторти и Ферфакс. Целый гарнизон для защиты осажденной крепости. Родители и Ула ночевали в доме. Бен стоял на часах.
Когда враги придут, и придут ли? Вчера оставалась еще надежда, что землянин уговорит Великого математика положить конец произволу чейзаристов. После заседания Сената эта надежда рухнула. Собравшись у телекома, Ром, его старые и новые друзья с волнением наблюдали, как ординарный профессор математики мгновенно превратился во всесильного диктатора, а тщеславная Розалинда стала вторым лицом в государстве. Мет изощрялся в ядовитых остротах по адресу безмозглого Голема, занявшего пост начальника преторианской гвардии. То и дело кто-нибудь всплескивал руками, выражая возмущение этим гнусным спектаклем. «Ущипните меня, – вскрикивал Сторти, – я сплю, такого не может быть!» Но такое было.
Через несколько часов диктор сообщил, что спешно созванный конгресс клана матов отрешил Ганса Эйлера от его должности. В резолюции заявлялось, что он заслуживает предания суду чести, но, учитывая его заслуги перед государством, решено ограничиться принятой мерой. Великим математиком был, естественно, избран профессор Чейз, известный своим выдающимся вкладом в развитие гермеситской науки.
А затем поступила новая информация: чрезвычайный и полномочный посол Земли в срочном порядке отбыл на родину, получив новое назначение. Накануне отъезда у него была беседа с Первым консулом, прошедшая в сердечной атмосфере. Легат от души поздравил профессора Чейза с избранием на высший пост, пожелал успеха в его благородной деятельности на благо гермеситов и выразил уверенность, что под руководством профессора и синьориты Маккьявели они достигнут новых блистательных успехов на путях профессионального кланизма. Что касается переговоров между Землей и Гермесом, то они отложены до прибытия нового посла и, несомненно, завершатся к обоюдной выгоде двух великих обитаемых миров.
– Неужели землянин не разобрался, с кем имеет дело? – поразилась синьора Монтекки.
– Не верьте ни одному слову, – сказал Дезар. – Они его выслали.
Все приуныли.
– Нечего вешать головы, – сказал Сторти. – Теперь мы, по крайней мере, знаем, что помощи ждать неоткуда.
– Слишком неравны силы, – возразил Ферфакс. – На нас навалится, помимо этих бешеных чейзаристов, вся полицейская рать.
– Вся ли, еще неизвестно, – загадочно заметил Дезар, но пояснять ничего не стал.
Ферфакс возразил, что, если даже полиция не окажет активной поддержки чейзаристам, она не станет и на нашу сторону, тем более что в доме укрывается Сторти, которого разыскивают после побега из веронской префектуры. Сам он тоже на подозрении: полицейские ищейки, должно быть, уже раскопали, кем был мантуанский адвокат наставника. Могут состряпать дело и против Рома с Улой. Хотя не существует формального основания преследовать их по закону, казуистам-юрам ничего не стоит сочинить подходящую версию по принципу «закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло».
– Ты паникер, – сказал беззаботно Сторти.
– Ферфакс прав, – вступился Дезар. – Даже если нам удастся дать отпор кланистам и какое-то время продержаться, раньше или позже они свое возьмут. Всякая крепость – это ведь и ловушка. Поэтому надо готовиться к худшему. У моих друзей есть конспиративное убежище в катакомбах по ту сторону Свинцового хребта. В крайнем случае переберемся туда.
– Так чего же терять время? Пока нам никто не препятствует, потом же могут и не выпустить.
– Пробьемся. Нельзя сдаваться без борьбы. Уехать сейчас – значит добровольно согласиться на роль преступников, пытающихся скрыться от правосудия. Чейзаристам только это и надо. А как полагает молодежь?
– Вы совершенно правы, синьор Дезар, – взял слово Ром. – Но нам с Улой крайне неловко, что из-за нас все вы идете на такой риск.
– Мне, кажется, уже пришлось объяснять, дружок, что мы защищаем не только вас, а дело, которое считаем справедливым, да и самих себя тоже. Так, Метью?
– Так-то так, только я не согласен с вашей оборонительной тактикой. Нам надо самим взять Голема и компанию за горло. У меня дома все возмущены тем, что они творят. Мы могли бы собрать целую армию.
– Ты фантазер. Мет, – похлопал его по плечу Сторти. – На словах у нас все герои, а пойди звать в драку – никого из дома не вытащишь.
– Сторти правду говорит, – заметил рассудительный Бен, – каждый трясется за свою шкуру и думает лишь о том, как отсидеться за четырьмя стенами.
– Вот почему следует принять сражение. Наша стойкость воодушевит тех, кто не одобряет кланового фанатизма, но не отваживается поднять голос протеста. – Дезар попыхтел своей трубкой и продолжил: – Сейчас нам надо получше подготовиться к осаде.
Сторти предложил назначить Дезара главнокомандующим, что и было единогласно принято. Затем занялись распределением сил. Ферфаксу поручили осмотреть и привести в порядок запасенное оружие. Мет и Бен получили задание запасти провизию. Ром должен был позаботиться об огнетушителях на случай попыток поджечь дом. Он рассказал о выдумке своего робота – идея использовать для защиты водометные шланги была подхвачена с энтузиазмом. Зашел разговор о том, чтобы эвакуировать женщин и больного Монтекки, но Анна и Ула наотрез отказались, вызвавшись выполнять роль медицинских сестер. Отдав все необходимые распоряжения, Дезар отправился за подкреплением; своим заместителем он оставил неунывающего Сторти.
Ром пошел рассказать о решениях «военного совета» отцу. Старший Монтекки чувствовал себя лучше, но все еще не вставал с постели. Он молча выслушал сына и спросил:
– Ты уверен, что вы поступаете правильно?
Рома поразила эта отрешенность. Раньше отец с его твердым и властным характером не допустил бы, чтобы кто-то распоряжался в его доме. Теперь он воспринимал происходящее покорно и безразлично, как бы передоверяя сыну свои хозяйские права. Болезнь вконец его измотала.
– У нас нет другого выхода, – ответил Ром. – Даст Колос, отобьемся.
– Я не о том, сынок. Все мы смертны, и чему быть, того не миновать. – Рома больно кольнула мысль, что отец с таким равнодушием рассуждает о судьбе своих близких. – С тех пор как меня стукнуло, я все думаю: отчего разрушилась наша жизнь? Не хочу лишний раз упрекать тебя, но признай: виной тому твоя безрассудная страсть к мате. Я предупреждал, ты не захотел слушать. И вот результат: я – полуразвалина. Геля нет, мать поседела от горя, да и вам с Улой, если уцелеете, бедствовать в изгнании. Ничего не останется от семейства Монтекки – ни дома, ни сада…
Рому хотелось закричать, что все не так, нельзя смотреть на мир через замочную скважину, что чувство, родившееся у них с Улой, как камень, кинутый в болото, дало выход чистой воде… словом, пересказать мудрые поучения, слышанные от Дезара и глубоко запавшие в его сознание. Но он сдержал себя: какой смысл говорить об этом надломленному человеку, упорствующему в своем заблуждении? К тому же у отца есть своя правда. Что стоят самые возвышенные абстракции по сравнению с суровой жизненной реальностью! Он лишился всего, и по моей вине.
– Но бог с ним, с нашим благополучием, – сказал олдермен, словно угадав мысли сына. – Не считай, что я эгоист, трясущийся над своим добром. Больше всего меня тревожит, чтобы ты, мой первенец, единственная моя надежда, не встал на путь и опасный и неправедный. Ведь от кого вы собираетесь обороняться, против кого готовы пустить в ход оружие? Против клановых патриотов, в том числе своих, агров. Чего же вы хотите, разрушить нашу систему, лишить людей того, что составляет смысл их существования – профессии? Так не один наш дом, можно пустить по ветру все, что нажито нашими предками за столетия, превратить Гермес из цветущего сада в пустыню. Опомнись, Ром, пока не поздно, гони прочь всю эту свору универов, которая задурила тебе мозги! Не забывай, что ты потомственный агр.
– Прости, отец, – сдержанно возразил Ром, – но я не могу отречься от людей, которые пришли на выручку нам с Улой. – Он отвел глаза, не выдержав просительного и осуждающего отцовского взгляда. – Мы хотим перевезти тебя в безопасное место.
– Нет уж, сынок, позволь мне умереть под родной крышей. Что ж, ты такой же упрямец, как и я. Горько мне говорить это, но вас сомнут, и правильно сделают.
Он отвернулся к стене, давая понять, что говорить им больше не о чем. Ром постоял несколько секунд и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Ему было нестерпимо жаль отца, и он чувствовал себя настоящим преступником.
…Ром отбросил мрачные мысли, поднялся, постаравшись не разбудить товарищей, вошел в дом и полез на крышу, где у них был учрежден наблюдательный пост. Здесь он застал Бена не стоящим, а лежащим «на часах» – тот мирно спал. Ром осторожно извлек у него из-под руки бинокль и стал осматривать окрестности. Все казалось покойным, даже слишком. Ах да, ведь сегодня воскресенье, к тому же необычное – день святого Разума, который гермеситы проводят обычно по домам, в семейном кругу. Вдобавок раннее утро.
Заметив какое-то движение у одного из домов на той стороне улицы, он насторожился. Двое мужчин стояли, прислонившись к стене, явно стараясь не выдавать своего присутствия. Ром заново обозрел ближайшие строения и обнаружил еще три такие же пары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Я рад, что вы в безопасности, Пабло. Но, признаюсь, одно остается для меня загадочным. Как могла вся ваша крепко сколоченная ученократия, простоявшая бог знает сколько столетий, рухнуть за сутки? Почему власти предержащие сдали ее без борьбы, можно сказать, поднесли Чейзу на блюдечке?
– Вы исходите из ошибочной посылки, Анатолий. Система не рухнула, а укрепилась. То, что мы с вами наблюдали, – это ее защитная реакция. Весьма вероятно, последние потуги, которые могут оттянуть гибель, но не отменить ее. Относительно же сдачи без боя – неужели вы настолько наивны, чтобы предположить такую возможность? Капитуляции не было – была сознательная передача власти более надежному в данных обстоятельствах лицу.
– Вы хотите сказать, что некто могущественный сделал ставку на Чейза?
– Разумеется, его никто заранее не подбирал. О нем неделю назад и ведать не ведали. Просто выскочка подвернулся под руку.
– Кому, Пабло?
– Сотне семей, хозяевам крупнейших компаний, составляющих хребет экономики Гермеса. У нас ведь кланово-корпоративная собственность. Каждый клан имеет свои предприятия, акции которых распределяются между его членами. Теоретически они имеют право голоса в решении производственных проблем, на практике же всем распоряжается кучка магнатов, владеющих контрольным пакетом и одновременно сосредоточивших в своих руках административные функции. Словом, это своеобразный гибрид капиталистической монополии и средневекового цеха. От его заправил зависят карьера, благополучие, достаток, сама жизнь и смерть рядового специалиста. Они предпочитают держаться в тени, выдвигая на представительские должности более или менее заслуженных и послушных профессионалов. Впрочем, если те вздумают бунтовать, их мгновенно убирают. В данном случае наша мафия сочла для себя выгодным вручить бразды правления Чейзу. Расчет простой: диктатор подкрутит развинтившиеся гайки, а потом его переведут на почетную пенсию. Заупрямится – будет хуже, эти люди шутить не любят.
– Могут и промахнуться. Чейз – крепкий орешек.
Мендесона пожал плечами, давая понять, что его теперь мало заботит, чем кончится очередной драматический эпизод истории Гермеса. Тропинин ощутил острую неприязнь к этому человеку, который, едва отряхнув со своих ботинок пыль родины, готов предать ее забвению. Право же, я прихватил с собой не лучший образчик гермеситской породы.
– Ладно, Пабло, дорога длинная, у нас будет возможность вдоволь наговориться.
Тропинин отвел эмигранта в свободную каюту и вернулся к себе. Он достал диктофон, разложил свои блокноты. С чего начинать? С профессионального кланизма, корпоративизма, робототехники? С Великого математика и Первого консула? С девятибожия и универов?
Подумав, он начал: «Ром задыхался. По тяжелому топоту позади он чувствовал, что расстояние, отделявшее его от преследователей, сокращается. Боязнь потерять драгоценные секунды не позволяла оглянуться. В ушах все громче звучали бессвязные угрожающие выкрики…
8
Рома разбудил жаворонок. От открыл глаза и зажмурился, боясь потерять мгновенное ощущение счастья. Над ним шелестела лиственница, воздух был напоен медовым запахом скошенной травы, лучи раннего солнца ласкали кожу. Все в родном саду как прежде.
Он оглянулся, и сразу вернулось чувство тревоги. Рядом, на раскладушке, разместился Метью, чуть поодаль похрапывали два закадычных дружка – Сторти и Ферфакс. Целый гарнизон для защиты осажденной крепости. Родители и Ула ночевали в доме. Бен стоял на часах.
Когда враги придут, и придут ли? Вчера оставалась еще надежда, что землянин уговорит Великого математика положить конец произволу чейзаристов. После заседания Сената эта надежда рухнула. Собравшись у телекома, Ром, его старые и новые друзья с волнением наблюдали, как ординарный профессор математики мгновенно превратился во всесильного диктатора, а тщеславная Розалинда стала вторым лицом в государстве. Мет изощрялся в ядовитых остротах по адресу безмозглого Голема, занявшего пост начальника преторианской гвардии. То и дело кто-нибудь всплескивал руками, выражая возмущение этим гнусным спектаклем. «Ущипните меня, – вскрикивал Сторти, – я сплю, такого не может быть!» Но такое было.
Через несколько часов диктор сообщил, что спешно созванный конгресс клана матов отрешил Ганса Эйлера от его должности. В резолюции заявлялось, что он заслуживает предания суду чести, но, учитывая его заслуги перед государством, решено ограничиться принятой мерой. Великим математиком был, естественно, избран профессор Чейз, известный своим выдающимся вкладом в развитие гермеситской науки.
А затем поступила новая информация: чрезвычайный и полномочный посол Земли в срочном порядке отбыл на родину, получив новое назначение. Накануне отъезда у него была беседа с Первым консулом, прошедшая в сердечной атмосфере. Легат от души поздравил профессора Чейза с избранием на высший пост, пожелал успеха в его благородной деятельности на благо гермеситов и выразил уверенность, что под руководством профессора и синьориты Маккьявели они достигнут новых блистательных успехов на путях профессионального кланизма. Что касается переговоров между Землей и Гермесом, то они отложены до прибытия нового посла и, несомненно, завершатся к обоюдной выгоде двух великих обитаемых миров.
– Неужели землянин не разобрался, с кем имеет дело? – поразилась синьора Монтекки.
– Не верьте ни одному слову, – сказал Дезар. – Они его выслали.
Все приуныли.
– Нечего вешать головы, – сказал Сторти. – Теперь мы, по крайней мере, знаем, что помощи ждать неоткуда.
– Слишком неравны силы, – возразил Ферфакс. – На нас навалится, помимо этих бешеных чейзаристов, вся полицейская рать.
– Вся ли, еще неизвестно, – загадочно заметил Дезар, но пояснять ничего не стал.
Ферфакс возразил, что, если даже полиция не окажет активной поддержки чейзаристам, она не станет и на нашу сторону, тем более что в доме укрывается Сторти, которого разыскивают после побега из веронской префектуры. Сам он тоже на подозрении: полицейские ищейки, должно быть, уже раскопали, кем был мантуанский адвокат наставника. Могут состряпать дело и против Рома с Улой. Хотя не существует формального основания преследовать их по закону, казуистам-юрам ничего не стоит сочинить подходящую версию по принципу «закон что дышло, куда повернешь, туда и вышло».
– Ты паникер, – сказал беззаботно Сторти.
– Ферфакс прав, – вступился Дезар. – Даже если нам удастся дать отпор кланистам и какое-то время продержаться, раньше или позже они свое возьмут. Всякая крепость – это ведь и ловушка. Поэтому надо готовиться к худшему. У моих друзей есть конспиративное убежище в катакомбах по ту сторону Свинцового хребта. В крайнем случае переберемся туда.
– Так чего же терять время? Пока нам никто не препятствует, потом же могут и не выпустить.
– Пробьемся. Нельзя сдаваться без борьбы. Уехать сейчас – значит добровольно согласиться на роль преступников, пытающихся скрыться от правосудия. Чейзаристам только это и надо. А как полагает молодежь?
– Вы совершенно правы, синьор Дезар, – взял слово Ром. – Но нам с Улой крайне неловко, что из-за нас все вы идете на такой риск.
– Мне, кажется, уже пришлось объяснять, дружок, что мы защищаем не только вас, а дело, которое считаем справедливым, да и самих себя тоже. Так, Метью?
– Так-то так, только я не согласен с вашей оборонительной тактикой. Нам надо самим взять Голема и компанию за горло. У меня дома все возмущены тем, что они творят. Мы могли бы собрать целую армию.
– Ты фантазер. Мет, – похлопал его по плечу Сторти. – На словах у нас все герои, а пойди звать в драку – никого из дома не вытащишь.
– Сторти правду говорит, – заметил рассудительный Бен, – каждый трясется за свою шкуру и думает лишь о том, как отсидеться за четырьмя стенами.
– Вот почему следует принять сражение. Наша стойкость воодушевит тех, кто не одобряет кланового фанатизма, но не отваживается поднять голос протеста. – Дезар попыхтел своей трубкой и продолжил: – Сейчас нам надо получше подготовиться к осаде.
Сторти предложил назначить Дезара главнокомандующим, что и было единогласно принято. Затем занялись распределением сил. Ферфаксу поручили осмотреть и привести в порядок запасенное оружие. Мет и Бен получили задание запасти провизию. Ром должен был позаботиться об огнетушителях на случай попыток поджечь дом. Он рассказал о выдумке своего робота – идея использовать для защиты водометные шланги была подхвачена с энтузиазмом. Зашел разговор о том, чтобы эвакуировать женщин и больного Монтекки, но Анна и Ула наотрез отказались, вызвавшись выполнять роль медицинских сестер. Отдав все необходимые распоряжения, Дезар отправился за подкреплением; своим заместителем он оставил неунывающего Сторти.
Ром пошел рассказать о решениях «военного совета» отцу. Старший Монтекки чувствовал себя лучше, но все еще не вставал с постели. Он молча выслушал сына и спросил:
– Ты уверен, что вы поступаете правильно?
Рома поразила эта отрешенность. Раньше отец с его твердым и властным характером не допустил бы, чтобы кто-то распоряжался в его доме. Теперь он воспринимал происходящее покорно и безразлично, как бы передоверяя сыну свои хозяйские права. Болезнь вконец его измотала.
– У нас нет другого выхода, – ответил Ром. – Даст Колос, отобьемся.
– Я не о том, сынок. Все мы смертны, и чему быть, того не миновать. – Рома больно кольнула мысль, что отец с таким равнодушием рассуждает о судьбе своих близких. – С тех пор как меня стукнуло, я все думаю: отчего разрушилась наша жизнь? Не хочу лишний раз упрекать тебя, но признай: виной тому твоя безрассудная страсть к мате. Я предупреждал, ты не захотел слушать. И вот результат: я – полуразвалина. Геля нет, мать поседела от горя, да и вам с Улой, если уцелеете, бедствовать в изгнании. Ничего не останется от семейства Монтекки – ни дома, ни сада…
Рому хотелось закричать, что все не так, нельзя смотреть на мир через замочную скважину, что чувство, родившееся у них с Улой, как камень, кинутый в болото, дало выход чистой воде… словом, пересказать мудрые поучения, слышанные от Дезара и глубоко запавшие в его сознание. Но он сдержал себя: какой смысл говорить об этом надломленному человеку, упорствующему в своем заблуждении? К тому же у отца есть своя правда. Что стоят самые возвышенные абстракции по сравнению с суровой жизненной реальностью! Он лишился всего, и по моей вине.
– Но бог с ним, с нашим благополучием, – сказал олдермен, словно угадав мысли сына. – Не считай, что я эгоист, трясущийся над своим добром. Больше всего меня тревожит, чтобы ты, мой первенец, единственная моя надежда, не встал на путь и опасный и неправедный. Ведь от кого вы собираетесь обороняться, против кого готовы пустить в ход оружие? Против клановых патриотов, в том числе своих, агров. Чего же вы хотите, разрушить нашу систему, лишить людей того, что составляет смысл их существования – профессии? Так не один наш дом, можно пустить по ветру все, что нажито нашими предками за столетия, превратить Гермес из цветущего сада в пустыню. Опомнись, Ром, пока не поздно, гони прочь всю эту свору универов, которая задурила тебе мозги! Не забывай, что ты потомственный агр.
– Прости, отец, – сдержанно возразил Ром, – но я не могу отречься от людей, которые пришли на выручку нам с Улой. – Он отвел глаза, не выдержав просительного и осуждающего отцовского взгляда. – Мы хотим перевезти тебя в безопасное место.
– Нет уж, сынок, позволь мне умереть под родной крышей. Что ж, ты такой же упрямец, как и я. Горько мне говорить это, но вас сомнут, и правильно сделают.
Он отвернулся к стене, давая понять, что говорить им больше не о чем. Ром постоял несколько секунд и вышел, тихо прикрыв за собой дверь. Ему было нестерпимо жаль отца, и он чувствовал себя настоящим преступником.
…Ром отбросил мрачные мысли, поднялся, постаравшись не разбудить товарищей, вошел в дом и полез на крышу, где у них был учрежден наблюдательный пост. Здесь он застал Бена не стоящим, а лежащим «на часах» – тот мирно спал. Ром осторожно извлек у него из-под руки бинокль и стал осматривать окрестности. Все казалось покойным, даже слишком. Ах да, ведь сегодня воскресенье, к тому же необычное – день святого Разума, который гермеситы проводят обычно по домам, в семейном кругу. Вдобавок раннее утро.
Заметив какое-то движение у одного из домов на той стороне улицы, он насторожился. Двое мужчин стояли, прислонившись к стене, явно стараясь не выдавать своего присутствия. Ром заново обозрел ближайшие строения и обнаружил еще три такие же пары.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42