Занесенное снегом и освещенное тусклым светом плато выглядело пустынным. Больги унесли своих мертвых с собой. Лишь кое-где виднелись следы боя: тут пряжка от ремня, там оброненный кинжал.
После того как спутники пересекли плоскогорье, пришло время разбивать лагерь. На ужин им пришлось довольствоваться вяленым мясом и водой, а ночевать - под защитой каменного навеса.
На следующее утро они увидели высокие облака над Серповыми Горами.
- Нам лучше поторопиться. Еще до заката начнется снегопад, - объявил Грегорин.
Ким сбился со счета, сколько времени занял у них спуск. Как и предсказал Грегорин, вскоре пошел снег; он падал крупными, влажными хлопьями, которые, чуть коснувшись земли, сразу же таяли, так что дорога, по которой они шли, стала очень коварной. Следующая ночь была холодная и неуютная, а последовавший за ней день Грегорин превратил в настоящую гонку. Марина держалась мужественно, поэтому Ким тоже не хотел сплоховать, надеясь только, что не упадет и не расквасит нос или не свалится с ног от усталости.
Фабиану было не до Кима: слишком уж он был занят собственными надеждами, страхами, а главное - целью их похода. Усталость сказывалась и на нем. Он ведь все-таки не служил солдатом в легионах отца, прославленных своими марш-бросками.
Гилфалас шел легко, а то, о чем он думал, осталось неизвестным. Некоторая отчужденность между ним и его спутниками, почти сошедшая на нет, теперь возникла вновь. Хотя, возможно, в этом была виновата усталость, из-за которой всем мерещилось то, чего на самом деле не было.
Больше всех с появлением Грегорина изменился Бурин. Он дал отдохнуть своему острому языку, а сам ожесточился, как будто не желая демонстрировать старому гному свои слабости. Но и его вид доказывал, что силы гнома не беспредельны.
Гврги мужественно сражался с дорогой, а поскольку он был привычен к долгим переходам, то, несмотря на свои короткие и кривые ноги, держался стойко. Ким поражался болотнику, у которого, в отличие от остальных, хватало сил распространяться своим квакающим голосом о красотах горных ландшафтов.
Наконец они достигли места, откуда ещё так недавно начался их подъем. Киму все это уже представлялось не более чем отдаленными воспоминаниями, как будто с момента их пребывания здесь прошли уже годы.
Отсюда взгляд на лежащую внизу равнину простирался далеко, пока не исчезал в вихре снежинок, все ещё мягко сыпавшихся с небес. Перед ними была пустая, мертвая земля. Ни сражающихся армий, ни звона оружия, на столбов дыма. Возникало ощущение, будто мир затаил дыхание.
- Ты что-нибудь видишь? - спросил Фабиан эльфа.
- Нет, - ответил Гилфалас. Голос его прозвучал глухо. - Ничего. Я и не чувствую ничего. Ни темных эльфов, ни больгов, никаких… других тварей.
- А как же наш друг Азантуль? - спросил Бурин. - Я очень удивлюсь, если он сдастся так просто. Особенно принимая во внимание то, что он со своими больгами все это время был у нас на хвосте.
Гилфалас только покачал головой.
- Как долго нам ещё идти? - спросил Фабиан и покрутил головой в разные стороны.
- Где-то два дневных перехода, - ответил Грегорин. - Полагаю, однако, - добавил он, взглянув на фолька, а затем на Марину, которая всю дорогу молчала, - что я вас порядком загнал. В часе или двух ходьбы отсюда находится старый постоялый двор, если мне не изменяет память. Думаю, мы сможем сделать там короткую передышку, пока маленькие фольки не свалились с ног от усталости.
- Я считаю, - произнес Фабиан, - что отдых не повредит никому из нас; вряд ли пойдет на пользу дела, если мы окончательно выбьемся из сил. Хотя мне и не по душе терять время, но сделать это необходимо.
6
НОЧНЫЕ ПСЫ
Еще до захода солнца они достигли пещеры, представлявшей собой узкий лаз, скрытый кустарниками и ведущий в маленькую, вырубленную в толще породы каморку с нишами для хранения припасов. В ней находились бобы и копченое сало в таких же точно бочонках, какие наши спутники уже видели на постоялом дворе на перевале; также они обнаружили здесь вяленое мясо и ещё кое-что из припасов, что были давным-давно сделаны гномами.
У дымохода, уходившего в толщу скалы, находился очаг, рядом с которым лежали дрова.
- Гномы не любят доверяться случаю, - заметил по этому случаю Грегорин.
Теперь на отдыхе Киму вновь на ум пришли слова Бурина: «Если то, что я предполагаю, - правда, то тогда он пришел сюда от конца времен и несет на себе всю гордость и весь позор народа гномов». Что бы это могло значить? И тут ему пришло в голову, что, возможно, в Зарактроре он найдет ответ на свой вопрос.
Марина накормила их густым и сытным бобовым супом с большими кусками мяса. Впервые с тех пор, как путешественники покинули перевал, они снова могли с наслаждением выкурить свои трубки. Ким даже взялся ввести Грегорина в тонкости этого искусства; последний, однако, был слишком нетерпелив, и трубка у него то и дело потухала. Фольк надеялся, что таким образом сможет завоевать расположение князя гномов, однако вскоре отказался от этой затеи, опасаясь только лишний раз рассердить Грегорина.
А тот продолжал оставаться для всех загадкой. Бурин в его присутствии стал замкнутым и молчаливым, и Ким все больше и больше убеждался, что вся общительность его друга была в большей степени средством, чтобы отвлечь остальных от его тайн, нежели действительной натурой Бурина. Но все равно, гном оставался верным и надежным спутником и товарищем.
Грегорин был другим - капризным и переменчивым. То оказывался угрюм и заносчив, то помогал спутникам; то гнал их вперед до полного изнеможения, то заботился о том, чтобы они восстановили силы. Было ясно, что он преследует какие-то свои цели и будет находиться на их стороне лишь до тех пор, пока его планы не вступят в противоречие с планами путешественников.
Усталость не обошла стороной никого, так что вскоре все они завернулись в свои одеяла и улеглись.
Когда Ким проснулся, то первый, кого он увидел, был Грегорин, который, как сама любезность, помогал Марине. Ким не знал, как понимать их нового спутника, и решил переговорить по этому поводу с Фабианом.
Удобный момент подвернулся тотчас, когда наследный принц отправился к источнику, чтобы умыться, в то время как остальные ещё нежились под одеялами.
Ким вскочил на ноги и последовал за Фабианом.
- Что ты думаешь об этом Грегорине? - как бы походя спросил он.
Фабиан вытер лицо и поднял голову.
- Я не знаю, - сказал он. - Он напоминает мне моего первого учителя фехтования, до того долго служившего в легионах отца. Это был свирепый человек, которого мы поначалу ненавидели. Однако потом он как-то сказал, что лучше он сейчас сделает нам больно, чем потом будет выносить мертвыми с поля боя. Подобное делает человека одиноким, а Грегорин совершенно такой же.
Ким раскрыл перед Фабианом собственные мысли, рассказал ему о том, что поведал на перевале Бурин, и высказал свои догадки и предположения.
Принц внимательно выслушал. В слабом свете первых солнечных лучей он казался постаревшим и более серьезным, чем обычно.
- Ким, очень хорошо, что ты рассказал мне все это. Но мы должны доверять Грегорину. Он сейчас - наша последняя надежда. Однако я буду наблюдать за ним. Не говори об этом никому, даже Бурину; я не хочу, чтобы между нами возникло недоверие. Возможно, наступит время, когда нам снова придется сражаться, а в этом случае нужно доверять друг другу целиком и полностью. Нам самим тоже следует исходить из того, что Грегорин против нас ничего не имеет.
- Я тоже так считаю, - согласился с ним Ким, и на этом они прервали разговор, поскольку в этот миг к ним присоединились остальные. - Этак я постепенно и привыкну к холодной воде, - громко сообщил он и зашагал к пещере. Уходя, он увидел, как Фабиан подмигивает ему.
Утро было многообещающее, но к полудню на небе собрались темные, низко нависающие облака, и уже вскоре путешественники шагали в почти непроглядном тумане.
- Даже своих ног не вижу, - послышался голос Бурина, но это не остановило Грегорина, продолжавшего вести их. Киму показалось, что гном так хорошо знает здесь каждый куст, как он сам - свою библиотеку. И хотя видимость была не более десяти футов, Ким был скорее даже благодарен туману, поскольку их передвижение наверняка оставалось незаметным для вражеских глаз. Кроме того, он был лишен возможности всматриваться в лежащий внизу Эльдерланд и постоянно испытывать страх, что обнаружит новые следы войны и разрушений.
Фабиан охотно ускорил бы шаг, но туман обязывал быть осторожным. Местность здесь была неровная. Вдобавок, тут могли находиться в засаде темные эльфы или их слуги больги, а на полной скорости налететь на них едва ли было бы разумно.
Этот и следующий дни они продвигались почти на ощупь сквозь туман. На второй день Киму стало мерещиться, что в любой момент из-за серой пелены может появиться Азантуль со своими подручными. Да потом ещё этот влажный и холодный воздух, от которого не спасал даже ватный полушубок, так что он мерз немилосердно. Настроение у всех было подавленное, а погода и туманный ландшафт только способствовали возникновению мрачных мыслей. Кроме того, их продвижение было намного медленнее, чем ожидалось, так что Ким уже начал опасаться, как бы вместо двух дней, как говорил Грегорин, им не пришлось затратить на переход и все четыре.
Все вокруг отсырело, так что они даже не могли разжечь огонь, в результате спутники были вынуждены отказываться по утрам от бодрящей чашки чая.
Около полудня третьего дня пути туман медленно начал таять, вскоре сквозь него пробилось солнце, поначалу блеклое, но потом все более яркое.
- Слушайте! - сказал Гврги.
- Что это? - спросил Фабиан. - Похоже на ветер, дующий над островами. Хотя нет, это звучит…
- …как вода, - закончил Гилфалас.
- Я знаю, что это! - выкрикнул Ким и пошел в том направлении, откуда доносился шум. - Идите за мной.
Уже на ходу Бурин задал ему вопрос:
- Ты когда-нибудь был здесь?
- Нет, - хрипло проговорил Ким, - но я знаю, что это.
Шум воды становился все громче. Высокие дубы и буки постепенно сменились ивами и тополями. Наконец они вышли из-под сени деревьев и очутились на небольшой прогалине, где и увидели это незабываемое зрелище.
Там, где склоняющееся на запад солнце освещало пелену из мириад мельчайших водных капелек, свет преломлялся в искрящуюся радугу.
Высоко вдали из ледяных расщелин Серповых Гор наружу бил горный родник. Питаемый ручьями, скоро он превращался в стремительный горный поток, через ледники и пласты гальки несущийся в долину. В тех местах, где голые скалы уступали место поросшим лесом холмам, поток становился шире, однако не замедлял своего течения. Пенясь и ломая скалы, пробивал он себе дорогу.
Другие водные потоки - в том числе и подземные, - питаемые ледниками, лесной росой и дождями, поливающими горные склоны, делали его широким и полноводным. Превратившись в реку, катился он вниз к подножию горы, извиваясь, прокладывал себе дорогу, блестя на солнце, катил свои волны… И срывался вниз!
С высоты трехсот футов Андер обрушивался к подножию горы и превращался в пенящийся кратер, чтобы затем разлиться и стать спокойной рекой, какой знают её фольки, - если только, как это было шестнадцать лет назад, наводнение не превратит её в ревущий поток, которому все плотины и дамбы ничего не смогут противопоставить.
Кима пронзила боль, когда он подумал о своих родителях и смутно попытался воскресить в памяти Усть-Эльдер, где в конце пути могучая река, сытая и спокойная, соединяет свои воды с морем.
Здесь река представала во всей своей красе. И в лучах осеннего послеполуденного солнца воды Андера блестели серебром, а листья на деревьях - золотом.
- Это напоминает место, где когда-то пробудились элоаи, - сказал Гилфалас.
- Оно напоминает… А что ты хочешь этим сказать?
- Все мы, каждый из Пробужденного Народа, помним то мгновение, когда мы впервые увидели Владычицу в сопровождении Владыки, своего возлюбленного. Она шла по полю из лилий в месте, которое мы называем Итиаз Кайден, Воды Пробуждения. У нашего народа есть одна старинная песнь, исполняемая ан-лалайт, на мотив плеска волн… Я попытаюсь, как ни тяжело это сделать, передать её на Всеобщем Языке, хотя он гораздо беднее эльфийского.
На мгновение он замолчал, а потом запел тихим голосом, подобно волне чередуя восходящие и нисходящие интонации:
Там, на Водах Пробуждения,
в полуяви-полудреме
смех твой стал поводырем мне,
светлой видел даже тень я.
Облик дивного виденья,
пены волн и поля лилий
он белее, лик твой милый,
там, на Водах Пробуждения.
Воды Андера, подымаясь и опускаясь, казалось, напевали при этом свою собственную песню.
- Вот почему элоаям всегда снятся волны. Они грезят о море, вечно пребывающем в движении, но нигде не заканчивающемся. Ибо оно подобно нам. Мы - дети утра, начала. Мы не стареем и не умираем; мы знаем только начало, как цветок, который постоянно цветет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49
После того как спутники пересекли плоскогорье, пришло время разбивать лагерь. На ужин им пришлось довольствоваться вяленым мясом и водой, а ночевать - под защитой каменного навеса.
На следующее утро они увидели высокие облака над Серповыми Горами.
- Нам лучше поторопиться. Еще до заката начнется снегопад, - объявил Грегорин.
Ким сбился со счета, сколько времени занял у них спуск. Как и предсказал Грегорин, вскоре пошел снег; он падал крупными, влажными хлопьями, которые, чуть коснувшись земли, сразу же таяли, так что дорога, по которой они шли, стала очень коварной. Следующая ночь была холодная и неуютная, а последовавший за ней день Грегорин превратил в настоящую гонку. Марина держалась мужественно, поэтому Ким тоже не хотел сплоховать, надеясь только, что не упадет и не расквасит нос или не свалится с ног от усталости.
Фабиану было не до Кима: слишком уж он был занят собственными надеждами, страхами, а главное - целью их похода. Усталость сказывалась и на нем. Он ведь все-таки не служил солдатом в легионах отца, прославленных своими марш-бросками.
Гилфалас шел легко, а то, о чем он думал, осталось неизвестным. Некоторая отчужденность между ним и его спутниками, почти сошедшая на нет, теперь возникла вновь. Хотя, возможно, в этом была виновата усталость, из-за которой всем мерещилось то, чего на самом деле не было.
Больше всех с появлением Грегорина изменился Бурин. Он дал отдохнуть своему острому языку, а сам ожесточился, как будто не желая демонстрировать старому гному свои слабости. Но и его вид доказывал, что силы гнома не беспредельны.
Гврги мужественно сражался с дорогой, а поскольку он был привычен к долгим переходам, то, несмотря на свои короткие и кривые ноги, держался стойко. Ким поражался болотнику, у которого, в отличие от остальных, хватало сил распространяться своим квакающим голосом о красотах горных ландшафтов.
Наконец они достигли места, откуда ещё так недавно начался их подъем. Киму все это уже представлялось не более чем отдаленными воспоминаниями, как будто с момента их пребывания здесь прошли уже годы.
Отсюда взгляд на лежащую внизу равнину простирался далеко, пока не исчезал в вихре снежинок, все ещё мягко сыпавшихся с небес. Перед ними была пустая, мертвая земля. Ни сражающихся армий, ни звона оружия, на столбов дыма. Возникало ощущение, будто мир затаил дыхание.
- Ты что-нибудь видишь? - спросил Фабиан эльфа.
- Нет, - ответил Гилфалас. Голос его прозвучал глухо. - Ничего. Я и не чувствую ничего. Ни темных эльфов, ни больгов, никаких… других тварей.
- А как же наш друг Азантуль? - спросил Бурин. - Я очень удивлюсь, если он сдастся так просто. Особенно принимая во внимание то, что он со своими больгами все это время был у нас на хвосте.
Гилфалас только покачал головой.
- Как долго нам ещё идти? - спросил Фабиан и покрутил головой в разные стороны.
- Где-то два дневных перехода, - ответил Грегорин. - Полагаю, однако, - добавил он, взглянув на фолька, а затем на Марину, которая всю дорогу молчала, - что я вас порядком загнал. В часе или двух ходьбы отсюда находится старый постоялый двор, если мне не изменяет память. Думаю, мы сможем сделать там короткую передышку, пока маленькие фольки не свалились с ног от усталости.
- Я считаю, - произнес Фабиан, - что отдых не повредит никому из нас; вряд ли пойдет на пользу дела, если мы окончательно выбьемся из сил. Хотя мне и не по душе терять время, но сделать это необходимо.
6
НОЧНЫЕ ПСЫ
Еще до захода солнца они достигли пещеры, представлявшей собой узкий лаз, скрытый кустарниками и ведущий в маленькую, вырубленную в толще породы каморку с нишами для хранения припасов. В ней находились бобы и копченое сало в таких же точно бочонках, какие наши спутники уже видели на постоялом дворе на перевале; также они обнаружили здесь вяленое мясо и ещё кое-что из припасов, что были давным-давно сделаны гномами.
У дымохода, уходившего в толщу скалы, находился очаг, рядом с которым лежали дрова.
- Гномы не любят доверяться случаю, - заметил по этому случаю Грегорин.
Теперь на отдыхе Киму вновь на ум пришли слова Бурина: «Если то, что я предполагаю, - правда, то тогда он пришел сюда от конца времен и несет на себе всю гордость и весь позор народа гномов». Что бы это могло значить? И тут ему пришло в голову, что, возможно, в Зарактроре он найдет ответ на свой вопрос.
Марина накормила их густым и сытным бобовым супом с большими кусками мяса. Впервые с тех пор, как путешественники покинули перевал, они снова могли с наслаждением выкурить свои трубки. Ким даже взялся ввести Грегорина в тонкости этого искусства; последний, однако, был слишком нетерпелив, и трубка у него то и дело потухала. Фольк надеялся, что таким образом сможет завоевать расположение князя гномов, однако вскоре отказался от этой затеи, опасаясь только лишний раз рассердить Грегорина.
А тот продолжал оставаться для всех загадкой. Бурин в его присутствии стал замкнутым и молчаливым, и Ким все больше и больше убеждался, что вся общительность его друга была в большей степени средством, чтобы отвлечь остальных от его тайн, нежели действительной натурой Бурина. Но все равно, гном оставался верным и надежным спутником и товарищем.
Грегорин был другим - капризным и переменчивым. То оказывался угрюм и заносчив, то помогал спутникам; то гнал их вперед до полного изнеможения, то заботился о том, чтобы они восстановили силы. Было ясно, что он преследует какие-то свои цели и будет находиться на их стороне лишь до тех пор, пока его планы не вступят в противоречие с планами путешественников.
Усталость не обошла стороной никого, так что вскоре все они завернулись в свои одеяла и улеглись.
Когда Ким проснулся, то первый, кого он увидел, был Грегорин, который, как сама любезность, помогал Марине. Ким не знал, как понимать их нового спутника, и решил переговорить по этому поводу с Фабианом.
Удобный момент подвернулся тотчас, когда наследный принц отправился к источнику, чтобы умыться, в то время как остальные ещё нежились под одеялами.
Ким вскочил на ноги и последовал за Фабианом.
- Что ты думаешь об этом Грегорине? - как бы походя спросил он.
Фабиан вытер лицо и поднял голову.
- Я не знаю, - сказал он. - Он напоминает мне моего первого учителя фехтования, до того долго служившего в легионах отца. Это был свирепый человек, которого мы поначалу ненавидели. Однако потом он как-то сказал, что лучше он сейчас сделает нам больно, чем потом будет выносить мертвыми с поля боя. Подобное делает человека одиноким, а Грегорин совершенно такой же.
Ким раскрыл перед Фабианом собственные мысли, рассказал ему о том, что поведал на перевале Бурин, и высказал свои догадки и предположения.
Принц внимательно выслушал. В слабом свете первых солнечных лучей он казался постаревшим и более серьезным, чем обычно.
- Ким, очень хорошо, что ты рассказал мне все это. Но мы должны доверять Грегорину. Он сейчас - наша последняя надежда. Однако я буду наблюдать за ним. Не говори об этом никому, даже Бурину; я не хочу, чтобы между нами возникло недоверие. Возможно, наступит время, когда нам снова придется сражаться, а в этом случае нужно доверять друг другу целиком и полностью. Нам самим тоже следует исходить из того, что Грегорин против нас ничего не имеет.
- Я тоже так считаю, - согласился с ним Ким, и на этом они прервали разговор, поскольку в этот миг к ним присоединились остальные. - Этак я постепенно и привыкну к холодной воде, - громко сообщил он и зашагал к пещере. Уходя, он увидел, как Фабиан подмигивает ему.
Утро было многообещающее, но к полудню на небе собрались темные, низко нависающие облака, и уже вскоре путешественники шагали в почти непроглядном тумане.
- Даже своих ног не вижу, - послышался голос Бурина, но это не остановило Грегорина, продолжавшего вести их. Киму показалось, что гном так хорошо знает здесь каждый куст, как он сам - свою библиотеку. И хотя видимость была не более десяти футов, Ким был скорее даже благодарен туману, поскольку их передвижение наверняка оставалось незаметным для вражеских глаз. Кроме того, он был лишен возможности всматриваться в лежащий внизу Эльдерланд и постоянно испытывать страх, что обнаружит новые следы войны и разрушений.
Фабиан охотно ускорил бы шаг, но туман обязывал быть осторожным. Местность здесь была неровная. Вдобавок, тут могли находиться в засаде темные эльфы или их слуги больги, а на полной скорости налететь на них едва ли было бы разумно.
Этот и следующий дни они продвигались почти на ощупь сквозь туман. На второй день Киму стало мерещиться, что в любой момент из-за серой пелены может появиться Азантуль со своими подручными. Да потом ещё этот влажный и холодный воздух, от которого не спасал даже ватный полушубок, так что он мерз немилосердно. Настроение у всех было подавленное, а погода и туманный ландшафт только способствовали возникновению мрачных мыслей. Кроме того, их продвижение было намного медленнее, чем ожидалось, так что Ким уже начал опасаться, как бы вместо двух дней, как говорил Грегорин, им не пришлось затратить на переход и все четыре.
Все вокруг отсырело, так что они даже не могли разжечь огонь, в результате спутники были вынуждены отказываться по утрам от бодрящей чашки чая.
Около полудня третьего дня пути туман медленно начал таять, вскоре сквозь него пробилось солнце, поначалу блеклое, но потом все более яркое.
- Слушайте! - сказал Гврги.
- Что это? - спросил Фабиан. - Похоже на ветер, дующий над островами. Хотя нет, это звучит…
- …как вода, - закончил Гилфалас.
- Я знаю, что это! - выкрикнул Ким и пошел в том направлении, откуда доносился шум. - Идите за мной.
Уже на ходу Бурин задал ему вопрос:
- Ты когда-нибудь был здесь?
- Нет, - хрипло проговорил Ким, - но я знаю, что это.
Шум воды становился все громче. Высокие дубы и буки постепенно сменились ивами и тополями. Наконец они вышли из-под сени деревьев и очутились на небольшой прогалине, где и увидели это незабываемое зрелище.
Там, где склоняющееся на запад солнце освещало пелену из мириад мельчайших водных капелек, свет преломлялся в искрящуюся радугу.
Высоко вдали из ледяных расщелин Серповых Гор наружу бил горный родник. Питаемый ручьями, скоро он превращался в стремительный горный поток, через ледники и пласты гальки несущийся в долину. В тех местах, где голые скалы уступали место поросшим лесом холмам, поток становился шире, однако не замедлял своего течения. Пенясь и ломая скалы, пробивал он себе дорогу.
Другие водные потоки - в том числе и подземные, - питаемые ледниками, лесной росой и дождями, поливающими горные склоны, делали его широким и полноводным. Превратившись в реку, катился он вниз к подножию горы, извиваясь, прокладывал себе дорогу, блестя на солнце, катил свои волны… И срывался вниз!
С высоты трехсот футов Андер обрушивался к подножию горы и превращался в пенящийся кратер, чтобы затем разлиться и стать спокойной рекой, какой знают её фольки, - если только, как это было шестнадцать лет назад, наводнение не превратит её в ревущий поток, которому все плотины и дамбы ничего не смогут противопоставить.
Кима пронзила боль, когда он подумал о своих родителях и смутно попытался воскресить в памяти Усть-Эльдер, где в конце пути могучая река, сытая и спокойная, соединяет свои воды с морем.
Здесь река представала во всей своей красе. И в лучах осеннего послеполуденного солнца воды Андера блестели серебром, а листья на деревьях - золотом.
- Это напоминает место, где когда-то пробудились элоаи, - сказал Гилфалас.
- Оно напоминает… А что ты хочешь этим сказать?
- Все мы, каждый из Пробужденного Народа, помним то мгновение, когда мы впервые увидели Владычицу в сопровождении Владыки, своего возлюбленного. Она шла по полю из лилий в месте, которое мы называем Итиаз Кайден, Воды Пробуждения. У нашего народа есть одна старинная песнь, исполняемая ан-лалайт, на мотив плеска волн… Я попытаюсь, как ни тяжело это сделать, передать её на Всеобщем Языке, хотя он гораздо беднее эльфийского.
На мгновение он замолчал, а потом запел тихим голосом, подобно волне чередуя восходящие и нисходящие интонации:
Там, на Водах Пробуждения,
в полуяви-полудреме
смех твой стал поводырем мне,
светлой видел даже тень я.
Облик дивного виденья,
пены волн и поля лилий
он белее, лик твой милый,
там, на Водах Пробуждения.
Воды Андера, подымаясь и опускаясь, казалось, напевали при этом свою собственную песню.
- Вот почему элоаям всегда снятся волны. Они грезят о море, вечно пребывающем в движении, но нигде не заканчивающемся. Ибо оно подобно нам. Мы - дети утра, начала. Мы не стареем и не умираем; мы знаем только начало, как цветок, который постоянно цветет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49