Он больше не помнил, что читал. Половина его жизни прошла в учении, в поисках правды, но в памяти не осталось ни единой строки из прочитанного. Да, он больше не помнил даже того, что написал сам. Это стерлось, как будто никогда не существовало.
Сердце его отчаянно забилось. Он силился хоть что-нибудь вспомнить. Но на память ему пришла лишь старая-старая, не раз слышанная в детстве песенка. И, будучи близок к отчаянию, Ким внезапно запел:
Святой Отец, стенаю
За темными стенами,
Влача, как цепи, дни.
Не забывай о сыне,
Что гибнет на чужбине,
И руку протяни!
Повсюду в целом свете
Лишь мрак и сети смерти.
Но, падая без сил
К тебе, о Мать Святая,
С надеждою взываю:
Дитя свое спаси!
Его голос, слабый и дрожащий в холодной тьме, сделался тверже и яснее, когда он продолжил:
А если вы со мною,
То, и объятый тьмою,
Несу в себе я свет.
И потому отныне
Я и один, в пустыне,
Не одинок, о нет!
Фабиан остановился. Откуда-то донеслось эхо песни, так, словно тени подхватили ее и бросили назад, многократно преломленную. И различимы были другие звуки, отдаленные, более твердые и жесткие: резкие команды и свист бичей. Затем все стихло.
- Звуки разносятся здесь далеко, - сказал Фабиан тихо. - Мы должны быть осторожны.
Ким сглотнул. Надежда, вспыхнувшая было, погасла, как пламя свечи под неожиданным порывом ветра.
- Я… я не мог иначе, - пробормотал он. - Я просто обязан был это спеть.
- Я знаю, - ответил Фабиан. - И это было хорошо.
То ли растущая яркость дня была тому причиной, то ли они действительно преодолели самый темный участок пути, но стало заметно светлее.
Еще один поворот -'и они оказались в другом, более широком ущелье, по дну которого, глубоко внизу, несла свои бурные воды река. Вдоль отвесной стены ущелья, по уступу, пролегала узкая дорога, скорее даже тропа.
- Если мы свернем налево, то отправимся в сторону Зарактрора, что мне совсем не нравится, - сказал Фабиан. - Так что давай пойдем направо. Надеюсь, что где-нибудь там мы сумеем и выбраться наверх.
Киму оставалось только согласиться.
Солнце - светлое пятно во всепоглощающей серости - нагревало камни, и уже не было так холодно, как прежде. Однако у Кима было такое ощущение, что теней вовсе не стало меньше, даже напротив. Здесь было светлее, и тени были резче, тверже обрисованы.
Если бы не прозвучала песня, тени, возможно, остались бы внизу. Там, где темно, где им никто не мешал. В безнадежности, на дне отчаяния, из которого они и родились. Утверждать, что тени поняли песню, было бы слишком самонадеянно. Постичь это они были не в состоянии. Тени не думали. Они не чувствовали. Однако звуки песни заставили их задрожать, и они неосознанно сделали бесповоротный шаг. Шаг от бытия к познанию.
Порыв, повлекший их за собой, был столь мощным, что любое сопротивление было бессмысленным. И они последовали за ним из темноты наружу, к свету. Ибо везде, где есть тень, существует и свет.
Так они шли, вероятно, с четверть часа: высокая скала справа, обрыв и пенящаяся река слева. Внезапно Фабиан остановился:
- Тихо!
Выступ скалы закрывал обзор, а шум реки убаюкал даже острый слух Кима. Но вот совсем рядом зазвучали шаги подбитых гвоздями сапог, заскрипели колеса, заскрежетало железо по каменистой земле. Больги!
Ким осмотрелся. Стена скалы над их головами была почти отвесной, взобраться на нее было невозможно. Внизу пенилась и бушевала вода, и даже если бы они отважились спускаться по откосу, их сразу бы заметили.
- Туда! - прошептал Фабиан.
Это была неглубокая ниша в стене ущелья, не дававшая почти никакого укрытия. Но возможно, если они будут сидеть там тихо, больги их не заметят.
Процессию возглавлял отряд больгов. Их предводитель был единственным, у кого был шлем и подобие доспехов, остальные были одеты только в обшитые металлическими полосами кожаные куртки и тяжелые сапоги. Ким удивился тому, как мало больги этого времени имеют общего с боевыми машинами, с которыми он сталкивался в «свое» время в Эльдерланде. В другой одежде, в другой обстановке эти существа лишь незначительно отличались бы от него самого. Даже матово-коричневая кожа мужчин-больгов была похожа на ту, что он видел у людей с юга, с которыми вместе учился.
Только блеск тупых глаз, взгляды, в которых отсутствовала мысль, выдавали, что это не люди. В их глазах можно было прочитать только волю их темного господина.
Или же нет? Ким вспомнил о Горбаце и внезапно усомнился. Относительно существ, следовавших за больгами, всякое сомнение исключалось. Это были обычные люди.
Большинство из них было одето в холщовые рубахи, более или менее оборванные. Многие шли босиком, некоторые в грубых сандалиях. Часть людей была закована в железо, для других необходимости в этом не было. Некоторые попарно, как волы, были впряжены в повозки, они тянули тяжелые телеги с окованными железом колесами, с визгом катившиеся по неровной дороге. Фургоны были загружены провиантом и каким-то снаряжением. Когда колеса попадали в ямы на дороге или натыкались на камни, свистели кнуты надсмотрщиков-больгов, и люди-волы с удвоенным напряжением тащили повозки, а остальные помогали им, насколько позволяли их силы.
С силами дело обстояло не особенно хорошо. Все составляющие печальную процессию рабов были осунувшимися и худыми и с большими усилиями вообще держались на ногах. Вот и последний фургон прогромыхал мимо укрытия.
- Мы должны… - прошептал Ким.
- Тсс! - зашипел Фабиан.
Однако поздно.
Один из надсмотрщиков, замыкавших колонну, оглянулся. Его правый глаз был обезображен отвратительным шрамом, и левый, судя по всему, не особенно хорошо видел, ибо он не понял, что эти двое не относятся к числу рабов.
- Встать, ленивый сброд! - Его кнут просвистел в миллиметре от Фабиана. - Не прикидывайтесь! Марш! Вперед!
- Пойдем скорее, - сказал Ким, - пока нас не заметили другие больги.
Колонна внезапно остановилась. Колесо одного фургона застряло между камнями. Ким подскочил и ухватился за спицу, а Фабиан стал его подталкивать. Фургон подпрыгнул и покатился дальше.
Сзади подошли больги-надсмотрщики, однако Фабиан подталкивал фургон и использовал его как прикрытие. Ким не поднимал глаз. Согнувшись, он смешался с людьми, которые, тяжело ступая, шли за последними фургонами.
- Вперед, сброд!
Раздался щелчок кнута.
Теперь они двигались в направлении Зарактрора, хотели того или нет. Ким следил только за своими ногами, чтобы не споткнуться. Только теперь он вдруг заметил, как устал. Он сжал зубы и сделал усилие, чтобы ни о чем не думать, а только делать шаг за шагом. Жажда опять сделалась ощутимой. Он так давно пил, да и это была лишь какая-то пара пригоршней воды. Во рту было сухо, и пыль, поднимаемая колесами телег и ногами идущих впереди, как свинец, ложилась в легкие. И не было надежды на то, чтобы незаметно отсюда выбраться. Он должен ждать, когда представится для этого возможность. Фабиан непременно что-нибудь придумает. А если нет…
От своей смутной дремы он очнулся, только когда кто-то окликнул его:
- Ты? Я думала, ты мертв!
Он повернул голову. Это лицо было ему знакомо, бледное юное лицо со впалыми щеками и глубоко запавшими глазами, окруженное свисающими прядями пшенично-белых волос.
- Яди?
Это была девочка, с которой он познакомился в Черной крепости.
- Х-х-х… - Голос отказывал ему. - Нет ли у тебя чего-нибудь попить?
Она внимательно посмотрела на него, затем развязала пояс и протянула ему кожаную фляжку. Он жадно приник к ней губами. Вода была теплой и застоявшейся, но ее можно было пить, и это было хорошо.
Он вернул фляжку, дабы не поддаться искушению опустошить ее до дна.
- Откуда ты появился?
Ким не ответил. Уголком глаза он видел, как тени обтекают путников, но он, казалось, был единственным, кто замечал их.
- Ты знаешь, куда вас ведут?
Она покачала головой.
- У этого места нет названия, - сказала она. - Нам сказали - на разведение. Там делают из людей больгов. - Ее взгляд был бесконечно усталым. - Я так боюсь…
- Тихо! - Кнут взметнулся, и на спинах Кима и Яди остался горящий след. - Прекратите болтать!
Девочка пошатнулась и упала бы, не схвати ее Ким за руку. Ким обернулся. Перед ним стоял больг-надсмотрщик со шрамом, он занес руку для нового удара. Но взгляд Кима был исполнен такой ярости, что больг опустил кнут.
- Дальше! - прорычал он и грубо подтолкнул обоих. - Идите!
Дальше дорога была совсем плоха. Сплошь усыпанная камнями, местами она была слишком узкой и для пешего путника, не говоря уж о повозке.
Ким заметил суматоху впереди. Он успел увидеть, как заднее колесо одной из телег соскользнуло с края дороги. В облаке пыли стал скользить вниз по склону один из тянувших ее «волов». Его крик еще звучал, когда он оказался в воде. Он отчаянно пытался удержаться за камни, но течение было сильнее. Оно увлекло несчастного за собою.
Телега висела над откосом. Брезент соскользнул с нее; под брезентом поблескивал металл. Ким увидел торчащие острия копий, другое военное снаряжение. Кривой больг-надсмотрщик грубо прокладывал себе дорогу в толпе пленников. Он отбросил в сторону свое копье, подхватил край телеги и попытался приподнять ее. Больг кряхтел. Его здоровый глаз выпучился, на руках напряглись мускулы. Он явно не желал выказать слабость перед окружающими, но сдвинуть телегу с места ему не удалось. Потом что-то с громким треском сломалось. Колесо, соскочив, покатилось в реку, а груз начал съезжать на больга. Больг видел надвигающуюся опасность, но не мог ее предотвратить. Он тупо смотрел на сползающие на него шлемы, щиты и копья. Они неизбежно погребли бы его под собой, как соломенную куклу, пронзенную дюжиной стрел и копий одновременно. И причинили бы вред людям, стоящим за ним.
- Прочь!
Фабиан оказался единственным, кто своевременно реагировал. Он схватил копье больга, вставил его между фургоном и землей и уперся, используя копье как рычаг. Больг инстинктивно откатился в сторону. Копье прогнулось и сломалось, но груз изменил траекторию падения. Люди отпрянули в сторону и прижались к скале. Все произошло гораздо быстрее, чем можно описать. Быстрее, чем страх уступил место радости спасения.
Больг медленно, осторожно поднялся. Его изуродованное шрамом лицо было лишено выражения. В его голове явно что-то происходило.
Некоторое время они стояли с Фабианом друг против друга: один, являющийся большим, чем простой человек, и другой, оставивший человеческое позади, чтобы опуститься на ступень животного.
- Почему? - спросил больг.
Все ждали ответа, затаив дыхание. Каждому было ясно, что означает вопрос: «Почему ты рисковал жизнью, чтобы спасти меня, твоего мучителя и тюремщика?»
- Потому что ты не враг мне, - произнес Фабиан громко, перекрывая голосом даже шум реки. - Наш настоящий враг там. - И указал распростертой рукой на север, туда, где высилась Черная крепость. Из кольца на его пальце заструился свет - зеленое сияние. И он не был больше оборванным юношей, безоружным, рабом среди рабов. В его осанке появилось величие, а во взгляде властность. Больг, уставившись на него, как на существо из другого мира, упал на колени. Стоящие рядом поступили так же. Ким, который, между прочим, и отправился на коронацию, закричал громко, как только мог:
- Император! Это император!
Однако больги, стоявшие позади, заворчали и, растолкав людей, подошли ближе. Они уже видели достаточно магии, чтобы зеленый свет не произвел на них впечатления. Место было как будто создано для боя. Горная дорога расширялась здесь, так что пространства хватало. Так они и стояли - группа воинов-больгов, вооруженных копьями и кнутами, и безоружный юноша, окутанный зеленым светом.
Больг, которому Фабиан спас жизнь, схватил копье, упавшее из фургона на землю. Некоторые из его товарищей, впечатленные увиденным чудом, тоже были готовы защищать своего нового господина. Один миг казалось, что все закончится борьбой больгов с больгами, кровавой бойней на маленькой арене над бушующей рекой.
Предводитель больгов выступил вперед. В руке он держал меч, но медлил, видя решительные лица противников. Он привык общаться только с послушными рабами. Его промедление оказалось роковым.
Еще никогда тени не видели такого света. Он влек их к себе - магически, непреодолимо, как мотыльков, летящих на пламя свечи. Только в огне они могли узнать, что представляют собой нечто большее, чем просто отсутствие света. Тени сплавлялись, делались одним существом.
С единством пришло сознание. Там свет. Здесь тень.
Тень стремилась к свету. Руки, которых не было, простирались к средоточию света, готовые погасить все, что оказывалось между их собственной темнотой и манящим светом.
Один из больгов, стоящих непосредственно у скалы, упираясь копьем в твердый камень, испытал это первым. Тень заструилась по древку, обвила его руку, держащую копье, поползла по ней вверх до локтя и дальше к плечам. И там, где протекала тень, исчезало все, чего она касалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Сердце его отчаянно забилось. Он силился хоть что-нибудь вспомнить. Но на память ему пришла лишь старая-старая, не раз слышанная в детстве песенка. И, будучи близок к отчаянию, Ким внезапно запел:
Святой Отец, стенаю
За темными стенами,
Влача, как цепи, дни.
Не забывай о сыне,
Что гибнет на чужбине,
И руку протяни!
Повсюду в целом свете
Лишь мрак и сети смерти.
Но, падая без сил
К тебе, о Мать Святая,
С надеждою взываю:
Дитя свое спаси!
Его голос, слабый и дрожащий в холодной тьме, сделался тверже и яснее, когда он продолжил:
А если вы со мною,
То, и объятый тьмою,
Несу в себе я свет.
И потому отныне
Я и один, в пустыне,
Не одинок, о нет!
Фабиан остановился. Откуда-то донеслось эхо песни, так, словно тени подхватили ее и бросили назад, многократно преломленную. И различимы были другие звуки, отдаленные, более твердые и жесткие: резкие команды и свист бичей. Затем все стихло.
- Звуки разносятся здесь далеко, - сказал Фабиан тихо. - Мы должны быть осторожны.
Ким сглотнул. Надежда, вспыхнувшая было, погасла, как пламя свечи под неожиданным порывом ветра.
- Я… я не мог иначе, - пробормотал он. - Я просто обязан был это спеть.
- Я знаю, - ответил Фабиан. - И это было хорошо.
То ли растущая яркость дня была тому причиной, то ли они действительно преодолели самый темный участок пути, но стало заметно светлее.
Еще один поворот -'и они оказались в другом, более широком ущелье, по дну которого, глубоко внизу, несла свои бурные воды река. Вдоль отвесной стены ущелья, по уступу, пролегала узкая дорога, скорее даже тропа.
- Если мы свернем налево, то отправимся в сторону Зарактрора, что мне совсем не нравится, - сказал Фабиан. - Так что давай пойдем направо. Надеюсь, что где-нибудь там мы сумеем и выбраться наверх.
Киму оставалось только согласиться.
Солнце - светлое пятно во всепоглощающей серости - нагревало камни, и уже не было так холодно, как прежде. Однако у Кима было такое ощущение, что теней вовсе не стало меньше, даже напротив. Здесь было светлее, и тени были резче, тверже обрисованы.
Если бы не прозвучала песня, тени, возможно, остались бы внизу. Там, где темно, где им никто не мешал. В безнадежности, на дне отчаяния, из которого они и родились. Утверждать, что тени поняли песню, было бы слишком самонадеянно. Постичь это они были не в состоянии. Тени не думали. Они не чувствовали. Однако звуки песни заставили их задрожать, и они неосознанно сделали бесповоротный шаг. Шаг от бытия к познанию.
Порыв, повлекший их за собой, был столь мощным, что любое сопротивление было бессмысленным. И они последовали за ним из темноты наружу, к свету. Ибо везде, где есть тень, существует и свет.
Так они шли, вероятно, с четверть часа: высокая скала справа, обрыв и пенящаяся река слева. Внезапно Фабиан остановился:
- Тихо!
Выступ скалы закрывал обзор, а шум реки убаюкал даже острый слух Кима. Но вот совсем рядом зазвучали шаги подбитых гвоздями сапог, заскрипели колеса, заскрежетало железо по каменистой земле. Больги!
Ким осмотрелся. Стена скалы над их головами была почти отвесной, взобраться на нее было невозможно. Внизу пенилась и бушевала вода, и даже если бы они отважились спускаться по откосу, их сразу бы заметили.
- Туда! - прошептал Фабиан.
Это была неглубокая ниша в стене ущелья, не дававшая почти никакого укрытия. Но возможно, если они будут сидеть там тихо, больги их не заметят.
Процессию возглавлял отряд больгов. Их предводитель был единственным, у кого был шлем и подобие доспехов, остальные были одеты только в обшитые металлическими полосами кожаные куртки и тяжелые сапоги. Ким удивился тому, как мало больги этого времени имеют общего с боевыми машинами, с которыми он сталкивался в «свое» время в Эльдерланде. В другой одежде, в другой обстановке эти существа лишь незначительно отличались бы от него самого. Даже матово-коричневая кожа мужчин-больгов была похожа на ту, что он видел у людей с юга, с которыми вместе учился.
Только блеск тупых глаз, взгляды, в которых отсутствовала мысль, выдавали, что это не люди. В их глазах можно было прочитать только волю их темного господина.
Или же нет? Ким вспомнил о Горбаце и внезапно усомнился. Относительно существ, следовавших за больгами, всякое сомнение исключалось. Это были обычные люди.
Большинство из них было одето в холщовые рубахи, более или менее оборванные. Многие шли босиком, некоторые в грубых сандалиях. Часть людей была закована в железо, для других необходимости в этом не было. Некоторые попарно, как волы, были впряжены в повозки, они тянули тяжелые телеги с окованными железом колесами, с визгом катившиеся по неровной дороге. Фургоны были загружены провиантом и каким-то снаряжением. Когда колеса попадали в ямы на дороге или натыкались на камни, свистели кнуты надсмотрщиков-больгов, и люди-волы с удвоенным напряжением тащили повозки, а остальные помогали им, насколько позволяли их силы.
С силами дело обстояло не особенно хорошо. Все составляющие печальную процессию рабов были осунувшимися и худыми и с большими усилиями вообще держались на ногах. Вот и последний фургон прогромыхал мимо укрытия.
- Мы должны… - прошептал Ким.
- Тсс! - зашипел Фабиан.
Однако поздно.
Один из надсмотрщиков, замыкавших колонну, оглянулся. Его правый глаз был обезображен отвратительным шрамом, и левый, судя по всему, не особенно хорошо видел, ибо он не понял, что эти двое не относятся к числу рабов.
- Встать, ленивый сброд! - Его кнут просвистел в миллиметре от Фабиана. - Не прикидывайтесь! Марш! Вперед!
- Пойдем скорее, - сказал Ким, - пока нас не заметили другие больги.
Колонна внезапно остановилась. Колесо одного фургона застряло между камнями. Ким подскочил и ухватился за спицу, а Фабиан стал его подталкивать. Фургон подпрыгнул и покатился дальше.
Сзади подошли больги-надсмотрщики, однако Фабиан подталкивал фургон и использовал его как прикрытие. Ким не поднимал глаз. Согнувшись, он смешался с людьми, которые, тяжело ступая, шли за последними фургонами.
- Вперед, сброд!
Раздался щелчок кнута.
Теперь они двигались в направлении Зарактрора, хотели того или нет. Ким следил только за своими ногами, чтобы не споткнуться. Только теперь он вдруг заметил, как устал. Он сжал зубы и сделал усилие, чтобы ни о чем не думать, а только делать шаг за шагом. Жажда опять сделалась ощутимой. Он так давно пил, да и это была лишь какая-то пара пригоршней воды. Во рту было сухо, и пыль, поднимаемая колесами телег и ногами идущих впереди, как свинец, ложилась в легкие. И не было надежды на то, чтобы незаметно отсюда выбраться. Он должен ждать, когда представится для этого возможность. Фабиан непременно что-нибудь придумает. А если нет…
От своей смутной дремы он очнулся, только когда кто-то окликнул его:
- Ты? Я думала, ты мертв!
Он повернул голову. Это лицо было ему знакомо, бледное юное лицо со впалыми щеками и глубоко запавшими глазами, окруженное свисающими прядями пшенично-белых волос.
- Яди?
Это была девочка, с которой он познакомился в Черной крепости.
- Х-х-х… - Голос отказывал ему. - Нет ли у тебя чего-нибудь попить?
Она внимательно посмотрела на него, затем развязала пояс и протянула ему кожаную фляжку. Он жадно приник к ней губами. Вода была теплой и застоявшейся, но ее можно было пить, и это было хорошо.
Он вернул фляжку, дабы не поддаться искушению опустошить ее до дна.
- Откуда ты появился?
Ким не ответил. Уголком глаза он видел, как тени обтекают путников, но он, казалось, был единственным, кто замечал их.
- Ты знаешь, куда вас ведут?
Она покачала головой.
- У этого места нет названия, - сказала она. - Нам сказали - на разведение. Там делают из людей больгов. - Ее взгляд был бесконечно усталым. - Я так боюсь…
- Тихо! - Кнут взметнулся, и на спинах Кима и Яди остался горящий след. - Прекратите болтать!
Девочка пошатнулась и упала бы, не схвати ее Ким за руку. Ким обернулся. Перед ним стоял больг-надсмотрщик со шрамом, он занес руку для нового удара. Но взгляд Кима был исполнен такой ярости, что больг опустил кнут.
- Дальше! - прорычал он и грубо подтолкнул обоих. - Идите!
Дальше дорога была совсем плоха. Сплошь усыпанная камнями, местами она была слишком узкой и для пешего путника, не говоря уж о повозке.
Ким заметил суматоху впереди. Он успел увидеть, как заднее колесо одной из телег соскользнуло с края дороги. В облаке пыли стал скользить вниз по склону один из тянувших ее «волов». Его крик еще звучал, когда он оказался в воде. Он отчаянно пытался удержаться за камни, но течение было сильнее. Оно увлекло несчастного за собою.
Телега висела над откосом. Брезент соскользнул с нее; под брезентом поблескивал металл. Ким увидел торчащие острия копий, другое военное снаряжение. Кривой больг-надсмотрщик грубо прокладывал себе дорогу в толпе пленников. Он отбросил в сторону свое копье, подхватил край телеги и попытался приподнять ее. Больг кряхтел. Его здоровый глаз выпучился, на руках напряглись мускулы. Он явно не желал выказать слабость перед окружающими, но сдвинуть телегу с места ему не удалось. Потом что-то с громким треском сломалось. Колесо, соскочив, покатилось в реку, а груз начал съезжать на больга. Больг видел надвигающуюся опасность, но не мог ее предотвратить. Он тупо смотрел на сползающие на него шлемы, щиты и копья. Они неизбежно погребли бы его под собой, как соломенную куклу, пронзенную дюжиной стрел и копий одновременно. И причинили бы вред людям, стоящим за ним.
- Прочь!
Фабиан оказался единственным, кто своевременно реагировал. Он схватил копье больга, вставил его между фургоном и землей и уперся, используя копье как рычаг. Больг инстинктивно откатился в сторону. Копье прогнулось и сломалось, но груз изменил траекторию падения. Люди отпрянули в сторону и прижались к скале. Все произошло гораздо быстрее, чем можно описать. Быстрее, чем страх уступил место радости спасения.
Больг медленно, осторожно поднялся. Его изуродованное шрамом лицо было лишено выражения. В его голове явно что-то происходило.
Некоторое время они стояли с Фабианом друг против друга: один, являющийся большим, чем простой человек, и другой, оставивший человеческое позади, чтобы опуститься на ступень животного.
- Почему? - спросил больг.
Все ждали ответа, затаив дыхание. Каждому было ясно, что означает вопрос: «Почему ты рисковал жизнью, чтобы спасти меня, твоего мучителя и тюремщика?»
- Потому что ты не враг мне, - произнес Фабиан громко, перекрывая голосом даже шум реки. - Наш настоящий враг там. - И указал распростертой рукой на север, туда, где высилась Черная крепость. Из кольца на его пальце заструился свет - зеленое сияние. И он не был больше оборванным юношей, безоружным, рабом среди рабов. В его осанке появилось величие, а во взгляде властность. Больг, уставившись на него, как на существо из другого мира, упал на колени. Стоящие рядом поступили так же. Ким, который, между прочим, и отправился на коронацию, закричал громко, как только мог:
- Император! Это император!
Однако больги, стоявшие позади, заворчали и, растолкав людей, подошли ближе. Они уже видели достаточно магии, чтобы зеленый свет не произвел на них впечатления. Место было как будто создано для боя. Горная дорога расширялась здесь, так что пространства хватало. Так они и стояли - группа воинов-больгов, вооруженных копьями и кнутами, и безоружный юноша, окутанный зеленым светом.
Больг, которому Фабиан спас жизнь, схватил копье, упавшее из фургона на землю. Некоторые из его товарищей, впечатленные увиденным чудом, тоже были готовы защищать своего нового господина. Один миг казалось, что все закончится борьбой больгов с больгами, кровавой бойней на маленькой арене над бушующей рекой.
Предводитель больгов выступил вперед. В руке он держал меч, но медлил, видя решительные лица противников. Он привык общаться только с послушными рабами. Его промедление оказалось роковым.
Еще никогда тени не видели такого света. Он влек их к себе - магически, непреодолимо, как мотыльков, летящих на пламя свечи. Только в огне они могли узнать, что представляют собой нечто большее, чем просто отсутствие света. Тени сплавлялись, делались одним существом.
С единством пришло сознание. Там свет. Здесь тень.
Тень стремилась к свету. Руки, которых не было, простирались к средоточию света, готовые погасить все, что оказывалось между их собственной темнотой и манящим светом.
Один из больгов, стоящих непосредственно у скалы, упираясь копьем в твердый камень, испытал это первым. Тень заструилась по древку, обвила его руку, держащую копье, поползла по ней вверх до локтя и дальше к плечам. И там, где протекала тень, исчезало все, чего она касалась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48