Моргон сделал вторую попытку – и не увидел ничего, кроме темноты. Ужас объял его, поднялся к самому горлу, превращая мерещившихся ему птиц в тяжелый горячий кошмар.
Он изо всех сил пытался очнуться, словно выплывая из тяжелых, глубоких сгустков тьмы и сна, и, наконец, услышал голос арфиста и увидел сквозь ресницы слабое свечение угольков.
Голос певца был хрипловатым, но глубоким, и, слово за словом, он связывался с кошмарным сном Моргона:
Увядает твой голос, как корни земли твоей вянут.
Замедлились сердца удары, кровь не спешит, как воды рек на Хеде.
Спутались мысли твои, как длинные желтые лозы
Сохнут, скрипят под ногами.
Жизнь увядает твоя, как поздняя рожь увядает…
Моргон открыл глаза. Темнота и красные угасающие угли вихрем закружились вокруг него, потом темнота, точно морской отлив, отхлынула от его глаз, и ему показалось, что светящиеся угли – далеко-далеко, что они совсем крошечные. И под мелодию арфиста в колодце ночи он увидел Хед, плавающий в море, словно разбитый корабль; он услышал, как виноградные листья сухо перешептываются, почувствовал, как замедляют свое течение реки, высыхают их русла и дно их трескается.
Моргон беспомощно застонал – и наконец увидел музыканта, сидящего у очага, арфа его была сделана из костей неведомых животных и отполированных ракушек, лицо же терялось в тени. При звуке голоса Моргона арфист чуть повернулся, и на затемненное лицо его упал золотой отсвет угасающего очага.
Суши, пыль, суши землю,
Твою, землеправитель, Владетель умирания.
Иссушаются поля тела твоего, и стонут ветры
Последнего слова твоего в пустыне Хеда.
Отлив, казалось, унес живительные речные воды, обнажив бесплодную, потрескавшуюся землю, голые берега, оставив за собой только пустыню, пески, усыпанные ракушками, опустошив Хед, унес саму жизнь и исчез где-то на черных окраинах мира.
Моргон громко закричал, вкладывая все свои последние силы в этот крик ужаса, который был не словом, но вороньим карканьем на фоне заунывной песни арфиста. И карканье это заставило его прийти в себя, как будто его тело, погруженное во мрак, вырвалось из тьмы и обрело жизнь. Он вскочил, так дрожа от слабости, что тут же споткнулся, запутавшись в своем длинном одеянии, и упал рядом с очагом. Прежде чем подняться, он схватил горсть горячей золы и швырнул в арфиста. Тот, засмеявшись, встал. Глаза его в слабом освещении были белесыми, с золотыми крапинками. Арфист засмеялся и ударил Моргона в подбородок. Голова князя Хеда дернулась назад, он упал на колени к ногам таинственного музыканта, задыхаясь, почти ничего не видя от боли, – комната кружилась перед его глазами. Арфа, на которой играл незнакомый арфист, просвистев мимо головы Моргона, когда он качнулся в сторону, разбилась на куски о его плечо.
Моргон закричал от острой боли, пронзившей ключицу. Сквозь туман в глазах он разглядел Лиру, которая стояла в дверях все так же неподвижно, повернувшись к нему спиной, – стояла так, словно он спал беспробудным сном. Боль и гнев вернули ему способность мыслить. Все еще стоя на коленях, он бросился на арфиста, выставив вперед здоровое плечо, ударил его так сильно, что он потерял равновесие, покачнулся и упал на тяжелые подушки. Затем, схватив попавшуюся ему под руку арфу Дета, Моргон швырнул ее в страшного музыканта. Струны лопнули, расплескивая звуки, и Моргону послышался непроизвольный вскрик.
Моргон бросился на арфиста. Неизвестный музыкант боролся с ним, пытаясь вырваться. При слабом свете, падавшем из зала через приоткрытую дверь, Моргон видел, как кровь струится по его лицу. Сотворенный будто из воздуха нож полетел в Моргона, он в отчаянии поймал арфиста за руку, но вторая рука музыканта словно клещами впилась в его раненое плечо.
Князь Хеда застонал, в глазах его почернело, и тут он почувствовал, что тело человека, которого он держит, меняет обличье. Моргон сжал зубы, вцепившись в своего противника здоровой рукой с такой силой, будто хотел удержать его от этих странных изменений.
Моргон потерял счет коротким и отчаянным схваткам с постоянно изменяющимся непостижимым существом. Он улавливал запах дерева, мускуса, меха, ощущал, как в руках его бьются теплые крылья, как липкая болотная грязь тяжестью оседает на его ладони. Лошадь с громадными копытами пыталась лягаться и даже опрокинула Моргона на колени; потом бьющийся огромный лосось почти выскользнул из его рук; в следующий миг возникла горная кошка, она яростно царапала его своими острыми когтями.
Моргон боролся с такими древними животными, что они даже не имели имен, с удивлением узнавая их по описаниям из старинных книг. Он шатался под тяжестью громадного камня из города Властелинов Земли; он держал в руках бабочку, такую прекрасную, что чуть не выпустил ее, боясь повредить ей крылья. Он держал в руках струну арфы, и звук ее проникал в его уши, пока он сам не превратился в звук. А струна, которую он держал, обернулась мечом.
Моргон держал его за лезвие, серебристо-белое, длиной почти в половину его роста; странные завитушки рисунков спускались по клинку, тонко выгравированные и хорошо различимые в свете углей. Рукоятка меча была сделана из меди и золота; в золоте, сверкая огнями, горели три звезды.
Моргон терял силы, захват его слабел, он дышал тяжело, со свистом. Внезапно его поразила тишина, наполняющая помещение. В комнате не было больше никаких звуков. С яростным криком Моргон отбросил меч подальше от себя, на пол, где он зазвенел на камнях у порога, заставив Лиру вздрогнуть.
Она повернулась и схватила меч, но он ожил в ее руках, и Лира снова уронила его, отшатнувшись назад. Меч исчез, а на его месте стоял Меняющий Обличья.
Он повернулся лицом к Моргону и быстро двинулся к нему: копье, которое Лира метнула с опозданием в долю секунды, пролетело мимо него и воткнулось в одну из подушек рядом с Моргоном. Моргон, все еще стоя на коленях, видел, как сквозь паутину теней прорвался какой-то силуэт – волосы развевались в темноте, лицо, обрамленное реденькой бородкой цвета раковины улитки, с глазами то голубыми, то зелеными, светилось собственным светом. Туловище было текучим и неясным, цвета пены и морской воды. Существо это двигалось бесшумно, необычное одеяние его мерцало красками мокрых водорослей и ракушек. Когда противник подошел, неумолимый, как прилив, Моргон ощутил в нем громадную, не поддающуюся определению безликую силу, страшную и непостижимую, как море. Крик Лиры заставил его очнуться:
– Копье! Моргон! Копье возле твоей руки! Бросай его!
Моргон потянулся к копью.
В глазах цвета морской волны произошло какое-то движение, словно неясный слабый проблеск улыбки. Он услышал отчаянный крик Лиры:
– Моргон! Бросай!
Руки его начали дрожать: улыбка в странных глазах сделалась глубже и яснее. Моргон, неожиданно для себя прорыдавший короткое имрисское ругательство, отвел руку назад – и метнул копье.
7
– Я еду домой, – объявил Моргон.
– Не понимаю тебя, – сказала Лира.
Она сидела рядом с ним у огня, набросив поверх рубахи стражницы светло-малиновую накидку, лицо ее носило следы бессонной ночи. Копье лежало рядом, под ее рукой. Две другие стражницы стояли в дверях, лицом к коридору, наконечники их копий в слабом утреннем солнечном свете казались двумя сверкающими точками.
– Он убил бы тебя, если бы ты не убил его. Это же так просто. На Хеде ведь нет закона, который запрещает убивать в целях самозащиты, так?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Она вздохнула, устремив на него взгляд, Моргон же уставился на огонь. Его плечо было перевязано, лицо оставалось спокойным, но замкнутым, точно запертая магическим словом книга.
– Ты рассердился на то, что я плохо тебя охраняла в доме Моргол? Моргон, сегодня утром я просила Моргол принять мою отставку и освободить меня от службы, но она отказалась.
Моргон повернулся к девушке:
– Зачем ты это сделала?
Ее подбородок вздернулся.
– Затем. Ведь я не только стояла, ничего не делая, когда ты сражался за свою жизнь, – когда я наконец попыталась убить Меняющего Обличья, я промахнулась. Я никогда не промахиваюсь…
– Он создал иллюзию тишины; не по своей вине ты ничего не слышала.
– Я не сумела тебя уберечь. Это тоже просто.
– Ничего не бывает просто.
Нахмурившись, Моргон откинулся на подушки. Он молчал, Лира ждала, когда он заговорит, наконец, не выдержав долгой паузы, осторожно спросила:
– Что же, значит, ты рассердился на Дета, потому что он был с Моргол, когда на тебя напали?
– На Дета? – Моргон посмотрел на нее непонимающим взглядом. – Разумеется, нет.
– Тогда из-за чего ты сердишься?
Он взял в руки серебряный кубок с вином, которое налила ему Лира, но пить не стал. Наконец он снова заговорил, медленно и мучительно, словно в этом было для него что-то постыдное:
– Ты видела этот меч.
Лира кивнула:
– Да. – Недоуменная складка между ее бровями сделалась глубже. – Моргон, я пытаюсь понять…
– Едва ли это так трудно. Где-то в этом мире имеется звездный меч, и он ждет, чтобы его потребовал Звездоносец. А я отказываюсь его требовать. Я отправляюсь домой, где мне самое место.
– Но, Моргон, ведь это всего лишь меч. Тебе вовсе не надо его использовать, если ты не хочешь. Кроме того, он может тебе понадобиться.
– Он мне понадобится. – Пальцы Моргона крепко стиснули кубок. – Это неизбежно. Меняющий Обличья это знал. Он знал. Он смеялся надо мной, когда я его убил. Он точно знал, о чем я думал, а этого никто, кроме Высшего, знать не мог.
– А о чем ты думал?
– О том, что некто мог бы принять имя, которое предлагают ему звезды на этом мече, и все-таки оставаться землеправителем Хеда.
Лира промолчала. Тучи закрыли солнце, и комната делалась серой от наползающих теней: подхваченные ветром листья, словно чьи-то пальцы, стучали в окно. Наконец, крепко обхватив руками колени, Лира сказала:
– Ты не можешь пойти на попятный и уехать домой.
– Могу.
– Но ты… Ты же Мастер Загадок – не можешь ты просто так взять и прекратить их отгадывать.
Моргон посмотрел на нее:
– Могу. Я могу сделать все, что угодно, лишь бы остаться с тем именем, с которым родился.
– Если ты поедешь на Хед, тебя там убьют. У тебя на Хеде даже нет никакой стражи.
– По крайней мере, умру на своей собственной земле и буду похоронен в своих собственных полях.
– Не понимаю я тебя! Как ты можешь не бояться смерти на Хеде, если боишься ее в Херуне?
– Потому что я не смерти боюсь – я боюсь потерять все, что люблю, за имя, за меч, за предназначение, которое я вовсе не выбирал и не хочу его иметь. Я скорее умру, чем потеряю землеправление.
Лира задумчиво спросила:
– А как же мы? Как же Элиард?
– При чем здесь Элиард?
– Если тебя убьют на Хеде, эти существа останутся там и убьют еще и Элиарда. А мы-то будем продолжать жить и будем продолжать задавать вопросы – а тебя не будет рядом, и некому будет на них ответить.
– Высший вас защитит, – угрюмо возразил Моргон. – Для этого он и существует. Я этого не могу. Не собираюсь я следовать по тропе какого-то предназначения, придуманного для меня тысячи лет назад, не собираюсь быть покорным, как овечка, которую ведут стричь. – Моргон, наконец, глотнул вина и посмотрел на обеспокоенное лицо девушки: – Ты земленаследник Херуна. В один прекрасный день ты будешь им править, и глаза твои станут такими же золотыми, как у Моргол. Это твой дом, если понадобится, ты умрешь, защищая его, здесь твое место. Разве есть что-нибудь, на что ты променяла бы Херун, отказалась от него навсегда?
Лира поежилась.
– А куда еще я могла бы поехать? Для меня нигде больше нет места… Но у тебя все по-другому, – добавила она, как только Моргон раскрыл рот. – У тебя есть иное имя, иное место. Ты – Звездоносец.
– Я бы лучше пас свиней на Хеде, – отрезал Моргон.
Он устало уронил голову. Начался дождь, мелкий, моросящий. Моргон закрыл глаза, втянул в себя воздух. Внезапно ему показалось, что он у себя дома. Он услышал, как Тристан и Элиард ведут обычный беспредметный спор, сидя у очага в Акрене, а Сног Натт возражает им обоим, когда ему удается вставить слово. Моргон прислушался к их голосам, вплетающимся в мягкий шепот дождя, и слушал до тех пор, пока голоса их не начали утихать и ему не пришлось напрягаться, чтобы их расслышать. Наконец они смолкли, и тогда Моргон открыл глаза, чтобы увидеть холодный серый дождь в Херуне.
Напротив него сидел Дет и, тихо разговаривая с Моргол, распутывал разорванные струны своей арфы. Когда Моргон выпрямился, взгляды арфиста и Эл обратились к нему. Эл сказала:
– Я отослала Лиру спать. Я приставила стражу к каждой щелочке, но ведь трудно подозревать туман, поднимающийся с земли, или паука, вползающего в дом от дождя. Как ты себя чувствуешь?
– Так себе, – ответил Моргон и, устремив глаза на арфу Дета, прошептал: – Я помню. Я слышал, как лопнули струны, когда я ударил Меняющего Обличья. Это была твоя арфа.
– Лопнуло всего пять струн, – успокоил его Дет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Он изо всех сил пытался очнуться, словно выплывая из тяжелых, глубоких сгустков тьмы и сна, и, наконец, услышал голос арфиста и увидел сквозь ресницы слабое свечение угольков.
Голос певца был хрипловатым, но глубоким, и, слово за словом, он связывался с кошмарным сном Моргона:
Увядает твой голос, как корни земли твоей вянут.
Замедлились сердца удары, кровь не спешит, как воды рек на Хеде.
Спутались мысли твои, как длинные желтые лозы
Сохнут, скрипят под ногами.
Жизнь увядает твоя, как поздняя рожь увядает…
Моргон открыл глаза. Темнота и красные угасающие угли вихрем закружились вокруг него, потом темнота, точно морской отлив, отхлынула от его глаз, и ему показалось, что светящиеся угли – далеко-далеко, что они совсем крошечные. И под мелодию арфиста в колодце ночи он увидел Хед, плавающий в море, словно разбитый корабль; он услышал, как виноградные листья сухо перешептываются, почувствовал, как замедляют свое течение реки, высыхают их русла и дно их трескается.
Моргон беспомощно застонал – и наконец увидел музыканта, сидящего у очага, арфа его была сделана из костей неведомых животных и отполированных ракушек, лицо же терялось в тени. При звуке голоса Моргона арфист чуть повернулся, и на затемненное лицо его упал золотой отсвет угасающего очага.
Суши, пыль, суши землю,
Твою, землеправитель, Владетель умирания.
Иссушаются поля тела твоего, и стонут ветры
Последнего слова твоего в пустыне Хеда.
Отлив, казалось, унес живительные речные воды, обнажив бесплодную, потрескавшуюся землю, голые берега, оставив за собой только пустыню, пески, усыпанные ракушками, опустошив Хед, унес саму жизнь и исчез где-то на черных окраинах мира.
Моргон громко закричал, вкладывая все свои последние силы в этот крик ужаса, который был не словом, но вороньим карканьем на фоне заунывной песни арфиста. И карканье это заставило его прийти в себя, как будто его тело, погруженное во мрак, вырвалось из тьмы и обрело жизнь. Он вскочил, так дрожа от слабости, что тут же споткнулся, запутавшись в своем длинном одеянии, и упал рядом с очагом. Прежде чем подняться, он схватил горсть горячей золы и швырнул в арфиста. Тот, засмеявшись, встал. Глаза его в слабом освещении были белесыми, с золотыми крапинками. Арфист засмеялся и ударил Моргона в подбородок. Голова князя Хеда дернулась назад, он упал на колени к ногам таинственного музыканта, задыхаясь, почти ничего не видя от боли, – комната кружилась перед его глазами. Арфа, на которой играл незнакомый арфист, просвистев мимо головы Моргона, когда он качнулся в сторону, разбилась на куски о его плечо.
Моргон закричал от острой боли, пронзившей ключицу. Сквозь туман в глазах он разглядел Лиру, которая стояла в дверях все так же неподвижно, повернувшись к нему спиной, – стояла так, словно он спал беспробудным сном. Боль и гнев вернули ему способность мыслить. Все еще стоя на коленях, он бросился на арфиста, выставив вперед здоровое плечо, ударил его так сильно, что он потерял равновесие, покачнулся и упал на тяжелые подушки. Затем, схватив попавшуюся ему под руку арфу Дета, Моргон швырнул ее в страшного музыканта. Струны лопнули, расплескивая звуки, и Моргону послышался непроизвольный вскрик.
Моргон бросился на арфиста. Неизвестный музыкант боролся с ним, пытаясь вырваться. При слабом свете, падавшем из зала через приоткрытую дверь, Моргон видел, как кровь струится по его лицу. Сотворенный будто из воздуха нож полетел в Моргона, он в отчаянии поймал арфиста за руку, но вторая рука музыканта словно клещами впилась в его раненое плечо.
Князь Хеда застонал, в глазах его почернело, и тут он почувствовал, что тело человека, которого он держит, меняет обличье. Моргон сжал зубы, вцепившись в своего противника здоровой рукой с такой силой, будто хотел удержать его от этих странных изменений.
Моргон потерял счет коротким и отчаянным схваткам с постоянно изменяющимся непостижимым существом. Он улавливал запах дерева, мускуса, меха, ощущал, как в руках его бьются теплые крылья, как липкая болотная грязь тяжестью оседает на его ладони. Лошадь с громадными копытами пыталась лягаться и даже опрокинула Моргона на колени; потом бьющийся огромный лосось почти выскользнул из его рук; в следующий миг возникла горная кошка, она яростно царапала его своими острыми когтями.
Моргон боролся с такими древними животными, что они даже не имели имен, с удивлением узнавая их по описаниям из старинных книг. Он шатался под тяжестью громадного камня из города Властелинов Земли; он держал в руках бабочку, такую прекрасную, что чуть не выпустил ее, боясь повредить ей крылья. Он держал в руках струну арфы, и звук ее проникал в его уши, пока он сам не превратился в звук. А струна, которую он держал, обернулась мечом.
Моргон держал его за лезвие, серебристо-белое, длиной почти в половину его роста; странные завитушки рисунков спускались по клинку, тонко выгравированные и хорошо различимые в свете углей. Рукоятка меча была сделана из меди и золота; в золоте, сверкая огнями, горели три звезды.
Моргон терял силы, захват его слабел, он дышал тяжело, со свистом. Внезапно его поразила тишина, наполняющая помещение. В комнате не было больше никаких звуков. С яростным криком Моргон отбросил меч подальше от себя, на пол, где он зазвенел на камнях у порога, заставив Лиру вздрогнуть.
Она повернулась и схватила меч, но он ожил в ее руках, и Лира снова уронила его, отшатнувшись назад. Меч исчез, а на его месте стоял Меняющий Обличья.
Он повернулся лицом к Моргону и быстро двинулся к нему: копье, которое Лира метнула с опозданием в долю секунды, пролетело мимо него и воткнулось в одну из подушек рядом с Моргоном. Моргон, все еще стоя на коленях, видел, как сквозь паутину теней прорвался какой-то силуэт – волосы развевались в темноте, лицо, обрамленное реденькой бородкой цвета раковины улитки, с глазами то голубыми, то зелеными, светилось собственным светом. Туловище было текучим и неясным, цвета пены и морской воды. Существо это двигалось бесшумно, необычное одеяние его мерцало красками мокрых водорослей и ракушек. Когда противник подошел, неумолимый, как прилив, Моргон ощутил в нем громадную, не поддающуюся определению безликую силу, страшную и непостижимую, как море. Крик Лиры заставил его очнуться:
– Копье! Моргон! Копье возле твоей руки! Бросай его!
Моргон потянулся к копью.
В глазах цвета морской волны произошло какое-то движение, словно неясный слабый проблеск улыбки. Он услышал отчаянный крик Лиры:
– Моргон! Бросай!
Руки его начали дрожать: улыбка в странных глазах сделалась глубже и яснее. Моргон, неожиданно для себя прорыдавший короткое имрисское ругательство, отвел руку назад – и метнул копье.
7
– Я еду домой, – объявил Моргон.
– Не понимаю тебя, – сказала Лира.
Она сидела рядом с ним у огня, набросив поверх рубахи стражницы светло-малиновую накидку, лицо ее носило следы бессонной ночи. Копье лежало рядом, под ее рукой. Две другие стражницы стояли в дверях, лицом к коридору, наконечники их копий в слабом утреннем солнечном свете казались двумя сверкающими точками.
– Он убил бы тебя, если бы ты не убил его. Это же так просто. На Хеде ведь нет закона, который запрещает убивать в целях самозащиты, так?
– Нет.
– Тогда в чем дело?
Она вздохнула, устремив на него взгляд, Моргон же уставился на огонь. Его плечо было перевязано, лицо оставалось спокойным, но замкнутым, точно запертая магическим словом книга.
– Ты рассердился на то, что я плохо тебя охраняла в доме Моргол? Моргон, сегодня утром я просила Моргол принять мою отставку и освободить меня от службы, но она отказалась.
Моргон повернулся к девушке:
– Зачем ты это сделала?
Ее подбородок вздернулся.
– Затем. Ведь я не только стояла, ничего не делая, когда ты сражался за свою жизнь, – когда я наконец попыталась убить Меняющего Обличья, я промахнулась. Я никогда не промахиваюсь…
– Он создал иллюзию тишины; не по своей вине ты ничего не слышала.
– Я не сумела тебя уберечь. Это тоже просто.
– Ничего не бывает просто.
Нахмурившись, Моргон откинулся на подушки. Он молчал, Лира ждала, когда он заговорит, наконец, не выдержав долгой паузы, осторожно спросила:
– Что же, значит, ты рассердился на Дета, потому что он был с Моргол, когда на тебя напали?
– На Дета? – Моргон посмотрел на нее непонимающим взглядом. – Разумеется, нет.
– Тогда из-за чего ты сердишься?
Он взял в руки серебряный кубок с вином, которое налила ему Лира, но пить не стал. Наконец он снова заговорил, медленно и мучительно, словно в этом было для него что-то постыдное:
– Ты видела этот меч.
Лира кивнула:
– Да. – Недоуменная складка между ее бровями сделалась глубже. – Моргон, я пытаюсь понять…
– Едва ли это так трудно. Где-то в этом мире имеется звездный меч, и он ждет, чтобы его потребовал Звездоносец. А я отказываюсь его требовать. Я отправляюсь домой, где мне самое место.
– Но, Моргон, ведь это всего лишь меч. Тебе вовсе не надо его использовать, если ты не хочешь. Кроме того, он может тебе понадобиться.
– Он мне понадобится. – Пальцы Моргона крепко стиснули кубок. – Это неизбежно. Меняющий Обличья это знал. Он знал. Он смеялся надо мной, когда я его убил. Он точно знал, о чем я думал, а этого никто, кроме Высшего, знать не мог.
– А о чем ты думал?
– О том, что некто мог бы принять имя, которое предлагают ему звезды на этом мече, и все-таки оставаться землеправителем Хеда.
Лира промолчала. Тучи закрыли солнце, и комната делалась серой от наползающих теней: подхваченные ветром листья, словно чьи-то пальцы, стучали в окно. Наконец, крепко обхватив руками колени, Лира сказала:
– Ты не можешь пойти на попятный и уехать домой.
– Могу.
– Но ты… Ты же Мастер Загадок – не можешь ты просто так взять и прекратить их отгадывать.
Моргон посмотрел на нее:
– Могу. Я могу сделать все, что угодно, лишь бы остаться с тем именем, с которым родился.
– Если ты поедешь на Хед, тебя там убьют. У тебя на Хеде даже нет никакой стражи.
– По крайней мере, умру на своей собственной земле и буду похоронен в своих собственных полях.
– Не понимаю я тебя! Как ты можешь не бояться смерти на Хеде, если боишься ее в Херуне?
– Потому что я не смерти боюсь – я боюсь потерять все, что люблю, за имя, за меч, за предназначение, которое я вовсе не выбирал и не хочу его иметь. Я скорее умру, чем потеряю землеправление.
Лира задумчиво спросила:
– А как же мы? Как же Элиард?
– При чем здесь Элиард?
– Если тебя убьют на Хеде, эти существа останутся там и убьют еще и Элиарда. А мы-то будем продолжать жить и будем продолжать задавать вопросы – а тебя не будет рядом, и некому будет на них ответить.
– Высший вас защитит, – угрюмо возразил Моргон. – Для этого он и существует. Я этого не могу. Не собираюсь я следовать по тропе какого-то предназначения, придуманного для меня тысячи лет назад, не собираюсь быть покорным, как овечка, которую ведут стричь. – Моргон, наконец, глотнул вина и посмотрел на обеспокоенное лицо девушки: – Ты земленаследник Херуна. В один прекрасный день ты будешь им править, и глаза твои станут такими же золотыми, как у Моргол. Это твой дом, если понадобится, ты умрешь, защищая его, здесь твое место. Разве есть что-нибудь, на что ты променяла бы Херун, отказалась от него навсегда?
Лира поежилась.
– А куда еще я могла бы поехать? Для меня нигде больше нет места… Но у тебя все по-другому, – добавила она, как только Моргон раскрыл рот. – У тебя есть иное имя, иное место. Ты – Звездоносец.
– Я бы лучше пас свиней на Хеде, – отрезал Моргон.
Он устало уронил голову. Начался дождь, мелкий, моросящий. Моргон закрыл глаза, втянул в себя воздух. Внезапно ему показалось, что он у себя дома. Он услышал, как Тристан и Элиард ведут обычный беспредметный спор, сидя у очага в Акрене, а Сног Натт возражает им обоим, когда ему удается вставить слово. Моргон прислушался к их голосам, вплетающимся в мягкий шепот дождя, и слушал до тех пор, пока голоса их не начали утихать и ему не пришлось напрягаться, чтобы их расслышать. Наконец они смолкли, и тогда Моргон открыл глаза, чтобы увидеть холодный серый дождь в Херуне.
Напротив него сидел Дет и, тихо разговаривая с Моргол, распутывал разорванные струны своей арфы. Когда Моргон выпрямился, взгляды арфиста и Эл обратились к нему. Эл сказала:
– Я отослала Лиру спать. Я приставила стражу к каждой щелочке, но ведь трудно подозревать туман, поднимающийся с земли, или паука, вползающего в дом от дождя. Как ты себя чувствуешь?
– Так себе, – ответил Моргон и, устремив глаза на арфу Дета, прошептал: – Я помню. Я слышал, как лопнули струны, когда я ударил Меняющего Обличья. Это была твоя арфа.
– Лопнуло всего пять струн, – успокоил его Дет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34