Современный мир страдает от собственной нерешительности и поэтому способен лишь со стороны любоваться людьми, умеющими принимать решения: экстремальщиками и экстремистами. А стать монахом – очевидный риск. И чем более жестко закрыты ворота монастыря, тем больше это оплеуха обществу. В православной традиции монашество переживается не как бегство и уход от проблем. Это сродни "иду на вы" Святослава. Человека, идущего в монастырь за убежищем, не примут. В монастырь нельзя идти, отталкиваясь, должно быть позитивное притяжение.
– А в чем эта идея монашества состоит?
– Наверно, ответ на этот вопрос естественно начать с Неба, с Бога… Но я все же поведу речь от земли. От сапог. Вот мы привыкли, что пресловутые смазные сапоги – это символ профессионального православного патриота. И монахи всегда в них ходят.
Кажется, что это тяжкая дань традиции: тяжело, неудобно! А оказывается (по свидетельству самих монахов), эта обувь с высоким жестким голенищем принимает на себя часть веса и тем самым спасает от варикозного расширения вен и от тьмы других болезней. Так что первую половину жизни ты носишь сапоги, вторую – они носят тебя. И так во всех иных монашеских ограничениях.
Монашество – это ведь… это как плотина. Как вода сначала сдерживается плотиной, копится за ней, но затем и перехлестывает через нее на более высоком уровне, так и человек поднимается над ограничениями, которые он себе ставит. Можно уйти вниз и начать эту плотину подмывать, а можно через нее перелиться – и тогда тебе доступно все. Принцип церковной жизни прост: стань святым – и делай что хочешь. Ограничения же просто указывают направление для роста: вверх. Без ограничений… это, понимаете, как если бы вы стали опираться на мягкий костыль. Костыль должен быть твердым – и так же тверды должны быть границы, вами себе поставленные. Ведь это ваш добровольный выбор, в конце концов: выбор направления роста. Печальнейшая из альтернатив – это никуда–не–направленное разбухание.
– Отец Андрей, в школьных и студенческих сочинениях на тему “Нравственна ли свободная любовь?” сразу бросается в глаза, что нравственность воспринимается исключительно как система запретов, причем такая, которую каждый для себя определяет сам. Тогда как любовь настолько сильнее всяких табу, что просто сметает все рамки – и правильно делает…
– Православие понимает все совершенно иначе. Нравственность в христианском представлении во многом связана с идеей обновления совести – от сожженной совести к обновленной, преображенной совести, которая может подсказывать, в чем на самом деле смысл – смысл твоего поступка, смысл этого дня, смысл твоей жизни.
Только для людей с больной совестью совесть есть нечто осуждающее. Тогда совесть не столько подсказывает, что нужно делать, сколько говорит: “Знаешь, так делать все–таки нельзя”. Но это как раз есть признак атрофии нравственного чувства.
А Если в человеке жива нравственная интуиция и есть у него пережитой и осознанный не то, что "смысл жизни", а скорее, смысл на всю жизнь… Иными словами – это такой смысл, к которому можно было бы обращаться каждый день, а не только раз в год. Вот тогда нравственность носит положительный характер, а не отрицательный. Тогда человек дорастает до того состояния, о котором в Евангелии Христос говорит: “Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая”. Тогда добро и свет настолько естественно струятся из человека, что ему даже не надо как–то особо задумываться над тем, как поступить – так или иначе. Как о таких случаях точно сказал Высоцкий – "Мой путь один, всего один, ребята. Мне выбора, по счастью, не дано!" (а у другого советского барда было сказано: "Лучше быть нужным, чем свободным").
Если у человека такое состояние души, тогда следование нравственным предписаниям оказывается не ограничением, но творчеством. Тогда этическая жизнь человека перестает быть слаломом между запретными столбами и становится тихим излучением сердечного света.
Вот здесь мне кажется главная разница между православным опытом нравственного богословия и светской этикой. Светская этика представляет собой набор именно запретов: “Того не делай, этого не делай”, а почему – на светском уровне всегда очень тяжело объяснить. (Почему? – Ну, нельзя и все!) Православный же может пояснить, что человек может потерять, а что он может приобрести. Смысл этого различия кроется в том, что в Православии есть установка на внутренний, личный опыт человека, а не на некую социальную санкцию. Ориентация не на то, что там общество скажет (учителя, родители, газеты), а на то, что где–то в твоем сердце появится свой внутренний свет, своя духовная радость.
– Отец Андрей, расскажите, пожалуйста, о самом страшном грехе – об убийстве любви.
– Православная Церковь не очень охотно употребляет слово “любовь”, чтобы оно не затиралось. Бывает тошно читать западных проповедников, которые пользуются словом “любовь” слишком часто. Православная традиция более целомудренна. Скажем, в классической монашеской книге "Лествица" преподобного Иоанна Лествичника перечислено тридцать степеней восхождения в Царство Божие. Последняя из них называется "любовь". Начинается она с фразы: "Тот, кто дерзает говорить о любви, дерзает говорить о Боге".
Убийство любви прежде всего происходит через гордыню и осуждение. Чтобы избежать превознесения, нужно просто почаще смотреть вверх. Вот старая история (из Древнего Патерика): приходит к старцу человек и спрашивает: "Что означает быть смиренным? – Старец говорит: Скажи, пожалуйста, у себя в деревне кем ты себя почитаешь? – Я – первый человек, самый богатый, знатный, уважаемый. – А если ты поедешь в уездный центр, ты кем там будешь? – Там я буду одним из самых уважаемых горожан. – А если ты поедешь в губернский центр, кем ты там будешь? – Тоже одним из уважаемых горожан. – А если поедешь в столицу? – Наверное, я буду себя ощущать плебеем. – А если зайдешь в царский дворец? – Там я буду ощущать себя ничтожнейшим из слуг. – Так как же ты должен ощущать себя перед лицом Бога, Царя царей? А перед Его лицом мы ходим всегда".
Так что если ты смотришь вверх, помнишь о Боге, ты уже не будешь превозноситься. Перед Богом ты и тот, кого ты ставишь ниже себя, равны. А по замыслу Божьему, может быть, той душе еще больше предназначено, чем тебе.
– Почему такая, казалось бы, вполне нравственная и полезная программа, как программа полового воспитания школьников, со стороны Церкви вызывает довольно резкое неприятие?
– Во-первых, уже из американского опыта видно, что такие программы не делают общество даже физически более здоровым: статистика показывает, что со времени введения подобных программ в американских школах число венерических заболеваний там не уменьшилось, а возросло. Возросло также число изнасилований и подростковых абортов. Американцы это заметили и отреагировали. И вот – именно в то время, когда в России пробуют ввести “половое воспитание”, конгресс США голосует за выделение миллионов долларов на проведение в американских школах программы воспитания в духе целомудрия.
Что же касается введения программы полового воспитания в наших, российских школах, то мне кажется, что это еще один шаг на пути к расчеловечиванию. Потому что человек не может быть человеком, если у него нет какой–то тайны. И конечно же, одна из главных тайн подростков, их маленький секрет, который они прячут от взрослых, это то, что они уже взрослые. Они уже не дети, они уже “все знают”. И для мира подростков как раз характерна стеснительность в этих вопросах.
В публичной бане без штанов будут ходить или маленькие дети, или взрослые мужики. Подросток же ни за что с себя плавки в бане не снимет. И вот эти сеансы массового раздевания – пусть даже на уровне слов, картинок – это разрушение естественной потребности человека в тайне. Ведь все–таки не случайно сексуальная сфера в самых разных традициях, совершенно далеких от пуританства, весьма далеких от христианства, всегда была окружена системой разнообразных табу. Именно эта область почему–то всегда воспринималась как имеющая прямое, непосредственное отношение к религии. А где религия – там мистика, там тайна.
Посвящение во взрослые всегда было таинством, а не просто раскрытием давно всем известных сексуальных секретов. В упомянутых же программах с самого начала предлагается заведомо профанный, бесчеловечный язык – язык чистейшей механики, физиологии… Вместо тайны любви речь идет о секретах секса.
Сегодня в России более чем достаточно источников для желающих подростков узнать все, что их на эту тему интересует. Более чем достаточно всевозможных книг, журналов, видеопродукции. Поэтому совсем не обязательно вводить все это в школе. Кроме того, у массовой школы есть такой талант – убивать все, чего она касается. Будь то Пушкин, будь то закон Божий. Если хотите, чтобы было воспитано поколение атеистов – введите обязательный Закон Божий. Хотите воспитать поколение импотентов – введите школьное половое воспитание.
И, знаете, при виде обилия рапсовских[125] агиток с рекламным слоганом «Твой друг – презерватив», приходит на ум народная мудрость: скажи мне, кто твой друг, и я скажу – кто ты…
– Но ведь смысл данной программы, как я понимаю, в том – что “раз все это естественно” – значит, все это необходимо знать…
– Я просил бы помнить, что слова "естественный", "естество" имеют два совершенно разных смысла, в зависимости от того, употребляются ли они в богословском контексте или в светском. В богословской речи естественным называется то, что происходит по Богозданному естеству человеческому.
Одним словом, естественно то, что делает Христос (о том, каким был Адам до грехопадения мы знаем слишком мало). Только во Христе мы видим восстановленное человеческое естество. Это и есть христианская норма. А в светском языке естественно – это то, что массово и обыденно. Поэтому для Православия естественна святость, для массового лексикона сегодняшнего дня естественен, в общем–то, порок. На языке Православия естественно то, что мы называем идеальным, то что редко. Ну, а поскольку светский язык всегда имеет ввиду естество “оживотившееся”, естество человека падшего, то естественными объявляются падшие, массовые состояния, а массовость всегда склонна извинять себя.
– Что же в итоге получается, что в мире все так мрачно: и грех с пороком естественны, и о нравственности не имеем верного представления? В принципе не представляем, что имеется в виду под нравственностью в Православии?
– Нет, я считаю, что представляем себе. Потому что нет на свете такого человека, даже очень юного человека, у которого не было бы опыта жизни в добре. Может быть, всего несколько минуток в его жизни – но они все же были… А ведь быть верующим – это означает быть верным самым светлым минутам своей жизни.
Наша жизнь полосата независимо от того, год тигра на дворе или какой–нибудь другой год. Да, бывают у нас периоды какого–то оскотинения. Но даже в эти минуты, которые на языке Православия называются окамененным нечувствием, в эти минуты все равно надо хранить верность лучшему, которое уже было и которое ты желаешь вернуть в свой обиход. Действовать так, как ты поступил бы в ту высшую минуту, в том состоянии, когда ты был духовно одержим добром и светом, когда ты был настигнут радостью – это и означает быть верующим.
– Почему Православная Церковь осуждает секс, как способ получения удовольствия? Ведь научно доказано, что подавление сексуальности делает человека злым и агрессивным.
– Честно говоря, я в этом сильно сомневаюсь. Я не могу сказать, что современные подростковые компании, в которых, как раз, секс не столько подавлен, сколько сам подавляет, менее агрессивны, чем приверженцы более сдержанной линии поведения.
Вопрос о сексе – это вопрос о свободе человека: или твои гормоны управляют тобою, ударяют тебе в голову и тогда ты думаешь уже не головой, а какими–то иными своими органами. Или ты – человек. И как человек, не просто повинуешься инстинктам, и твой поиск – не "с кем спариться". Человек должен любить не тело другого человека, а самого человека, целостного, тело и душу. И он должен нести ответственность за результаты своих действий. А самое главное – христианство дорожит любовью. Но когда сегодня юноша говорит девушке "я тебя люблю", то в 90 случаев из 100, в переводе на русский язык, этот Ромео просто хотел сказать своей Джульетте: "слышь, я тащусь от тех ощущений, которые я испытываю в твоем присутствии". В современной молодежной культуре "я тебя люблю" означает "я тобой пользуюсь". То есть мне нравятся мои ощущения, я от них балдею, а ты для меня – просто стимулятор этих ощущений. И это не любовь, а всего лишь одна из форм эксплуатации человека человеком.
– Феофан Затворник говорил, что «Любовь, проповедуемая миром сим – болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
– А в чем эта идея монашества состоит?
– Наверно, ответ на этот вопрос естественно начать с Неба, с Бога… Но я все же поведу речь от земли. От сапог. Вот мы привыкли, что пресловутые смазные сапоги – это символ профессионального православного патриота. И монахи всегда в них ходят.
Кажется, что это тяжкая дань традиции: тяжело, неудобно! А оказывается (по свидетельству самих монахов), эта обувь с высоким жестким голенищем принимает на себя часть веса и тем самым спасает от варикозного расширения вен и от тьмы других болезней. Так что первую половину жизни ты носишь сапоги, вторую – они носят тебя. И так во всех иных монашеских ограничениях.
Монашество – это ведь… это как плотина. Как вода сначала сдерживается плотиной, копится за ней, но затем и перехлестывает через нее на более высоком уровне, так и человек поднимается над ограничениями, которые он себе ставит. Можно уйти вниз и начать эту плотину подмывать, а можно через нее перелиться – и тогда тебе доступно все. Принцип церковной жизни прост: стань святым – и делай что хочешь. Ограничения же просто указывают направление для роста: вверх. Без ограничений… это, понимаете, как если бы вы стали опираться на мягкий костыль. Костыль должен быть твердым – и так же тверды должны быть границы, вами себе поставленные. Ведь это ваш добровольный выбор, в конце концов: выбор направления роста. Печальнейшая из альтернатив – это никуда–не–направленное разбухание.
– Отец Андрей, в школьных и студенческих сочинениях на тему “Нравственна ли свободная любовь?” сразу бросается в глаза, что нравственность воспринимается исключительно как система запретов, причем такая, которую каждый для себя определяет сам. Тогда как любовь настолько сильнее всяких табу, что просто сметает все рамки – и правильно делает…
– Православие понимает все совершенно иначе. Нравственность в христианском представлении во многом связана с идеей обновления совести – от сожженной совести к обновленной, преображенной совести, которая может подсказывать, в чем на самом деле смысл – смысл твоего поступка, смысл этого дня, смысл твоей жизни.
Только для людей с больной совестью совесть есть нечто осуждающее. Тогда совесть не столько подсказывает, что нужно делать, сколько говорит: “Знаешь, так делать все–таки нельзя”. Но это как раз есть признак атрофии нравственного чувства.
А Если в человеке жива нравственная интуиция и есть у него пережитой и осознанный не то, что "смысл жизни", а скорее, смысл на всю жизнь… Иными словами – это такой смысл, к которому можно было бы обращаться каждый день, а не только раз в год. Вот тогда нравственность носит положительный характер, а не отрицательный. Тогда человек дорастает до того состояния, о котором в Евангелии Христос говорит: “Когда творишь милостыню, пусть левая рука твоя не знает, что делает правая”. Тогда добро и свет настолько естественно струятся из человека, что ему даже не надо как–то особо задумываться над тем, как поступить – так или иначе. Как о таких случаях точно сказал Высоцкий – "Мой путь один, всего один, ребята. Мне выбора, по счастью, не дано!" (а у другого советского барда было сказано: "Лучше быть нужным, чем свободным").
Если у человека такое состояние души, тогда следование нравственным предписаниям оказывается не ограничением, но творчеством. Тогда этическая жизнь человека перестает быть слаломом между запретными столбами и становится тихим излучением сердечного света.
Вот здесь мне кажется главная разница между православным опытом нравственного богословия и светской этикой. Светская этика представляет собой набор именно запретов: “Того не делай, этого не делай”, а почему – на светском уровне всегда очень тяжело объяснить. (Почему? – Ну, нельзя и все!) Православный же может пояснить, что человек может потерять, а что он может приобрести. Смысл этого различия кроется в том, что в Православии есть установка на внутренний, личный опыт человека, а не на некую социальную санкцию. Ориентация не на то, что там общество скажет (учителя, родители, газеты), а на то, что где–то в твоем сердце появится свой внутренний свет, своя духовная радость.
– Отец Андрей, расскажите, пожалуйста, о самом страшном грехе – об убийстве любви.
– Православная Церковь не очень охотно употребляет слово “любовь”, чтобы оно не затиралось. Бывает тошно читать западных проповедников, которые пользуются словом “любовь” слишком часто. Православная традиция более целомудренна. Скажем, в классической монашеской книге "Лествица" преподобного Иоанна Лествичника перечислено тридцать степеней восхождения в Царство Божие. Последняя из них называется "любовь". Начинается она с фразы: "Тот, кто дерзает говорить о любви, дерзает говорить о Боге".
Убийство любви прежде всего происходит через гордыню и осуждение. Чтобы избежать превознесения, нужно просто почаще смотреть вверх. Вот старая история (из Древнего Патерика): приходит к старцу человек и спрашивает: "Что означает быть смиренным? – Старец говорит: Скажи, пожалуйста, у себя в деревне кем ты себя почитаешь? – Я – первый человек, самый богатый, знатный, уважаемый. – А если ты поедешь в уездный центр, ты кем там будешь? – Там я буду одним из самых уважаемых горожан. – А если ты поедешь в губернский центр, кем ты там будешь? – Тоже одним из уважаемых горожан. – А если поедешь в столицу? – Наверное, я буду себя ощущать плебеем. – А если зайдешь в царский дворец? – Там я буду ощущать себя ничтожнейшим из слуг. – Так как же ты должен ощущать себя перед лицом Бога, Царя царей? А перед Его лицом мы ходим всегда".
Так что если ты смотришь вверх, помнишь о Боге, ты уже не будешь превозноситься. Перед Богом ты и тот, кого ты ставишь ниже себя, равны. А по замыслу Божьему, может быть, той душе еще больше предназначено, чем тебе.
– Почему такая, казалось бы, вполне нравственная и полезная программа, как программа полового воспитания школьников, со стороны Церкви вызывает довольно резкое неприятие?
– Во-первых, уже из американского опыта видно, что такие программы не делают общество даже физически более здоровым: статистика показывает, что со времени введения подобных программ в американских школах число венерических заболеваний там не уменьшилось, а возросло. Возросло также число изнасилований и подростковых абортов. Американцы это заметили и отреагировали. И вот – именно в то время, когда в России пробуют ввести “половое воспитание”, конгресс США голосует за выделение миллионов долларов на проведение в американских школах программы воспитания в духе целомудрия.
Что же касается введения программы полового воспитания в наших, российских школах, то мне кажется, что это еще один шаг на пути к расчеловечиванию. Потому что человек не может быть человеком, если у него нет какой–то тайны. И конечно же, одна из главных тайн подростков, их маленький секрет, который они прячут от взрослых, это то, что они уже взрослые. Они уже не дети, они уже “все знают”. И для мира подростков как раз характерна стеснительность в этих вопросах.
В публичной бане без штанов будут ходить или маленькие дети, или взрослые мужики. Подросток же ни за что с себя плавки в бане не снимет. И вот эти сеансы массового раздевания – пусть даже на уровне слов, картинок – это разрушение естественной потребности человека в тайне. Ведь все–таки не случайно сексуальная сфера в самых разных традициях, совершенно далеких от пуританства, весьма далеких от христианства, всегда была окружена системой разнообразных табу. Именно эта область почему–то всегда воспринималась как имеющая прямое, непосредственное отношение к религии. А где религия – там мистика, там тайна.
Посвящение во взрослые всегда было таинством, а не просто раскрытием давно всем известных сексуальных секретов. В упомянутых же программах с самого начала предлагается заведомо профанный, бесчеловечный язык – язык чистейшей механики, физиологии… Вместо тайны любви речь идет о секретах секса.
Сегодня в России более чем достаточно источников для желающих подростков узнать все, что их на эту тему интересует. Более чем достаточно всевозможных книг, журналов, видеопродукции. Поэтому совсем не обязательно вводить все это в школе. Кроме того, у массовой школы есть такой талант – убивать все, чего она касается. Будь то Пушкин, будь то закон Божий. Если хотите, чтобы было воспитано поколение атеистов – введите обязательный Закон Божий. Хотите воспитать поколение импотентов – введите школьное половое воспитание.
И, знаете, при виде обилия рапсовских[125] агиток с рекламным слоганом «Твой друг – презерватив», приходит на ум народная мудрость: скажи мне, кто твой друг, и я скажу – кто ты…
– Но ведь смысл данной программы, как я понимаю, в том – что “раз все это естественно” – значит, все это необходимо знать…
– Я просил бы помнить, что слова "естественный", "естество" имеют два совершенно разных смысла, в зависимости от того, употребляются ли они в богословском контексте или в светском. В богословской речи естественным называется то, что происходит по Богозданному естеству человеческому.
Одним словом, естественно то, что делает Христос (о том, каким был Адам до грехопадения мы знаем слишком мало). Только во Христе мы видим восстановленное человеческое естество. Это и есть христианская норма. А в светском языке естественно – это то, что массово и обыденно. Поэтому для Православия естественна святость, для массового лексикона сегодняшнего дня естественен, в общем–то, порок. На языке Православия естественно то, что мы называем идеальным, то что редко. Ну, а поскольку светский язык всегда имеет ввиду естество “оживотившееся”, естество человека падшего, то естественными объявляются падшие, массовые состояния, а массовость всегда склонна извинять себя.
– Что же в итоге получается, что в мире все так мрачно: и грех с пороком естественны, и о нравственности не имеем верного представления? В принципе не представляем, что имеется в виду под нравственностью в Православии?
– Нет, я считаю, что представляем себе. Потому что нет на свете такого человека, даже очень юного человека, у которого не было бы опыта жизни в добре. Может быть, всего несколько минуток в его жизни – но они все же были… А ведь быть верующим – это означает быть верным самым светлым минутам своей жизни.
Наша жизнь полосата независимо от того, год тигра на дворе или какой–нибудь другой год. Да, бывают у нас периоды какого–то оскотинения. Но даже в эти минуты, которые на языке Православия называются окамененным нечувствием, в эти минуты все равно надо хранить верность лучшему, которое уже было и которое ты желаешь вернуть в свой обиход. Действовать так, как ты поступил бы в ту высшую минуту, в том состоянии, когда ты был духовно одержим добром и светом, когда ты был настигнут радостью – это и означает быть верующим.
– Почему Православная Церковь осуждает секс, как способ получения удовольствия? Ведь научно доказано, что подавление сексуальности делает человека злым и агрессивным.
– Честно говоря, я в этом сильно сомневаюсь. Я не могу сказать, что современные подростковые компании, в которых, как раз, секс не столько подавлен, сколько сам подавляет, менее агрессивны, чем приверженцы более сдержанной линии поведения.
Вопрос о сексе – это вопрос о свободе человека: или твои гормоны управляют тобою, ударяют тебе в голову и тогда ты думаешь уже не головой, а какими–то иными своими органами. Или ты – человек. И как человек, не просто повинуешься инстинктам, и твой поиск – не "с кем спариться". Человек должен любить не тело другого человека, а самого человека, целостного, тело и душу. И он должен нести ответственность за результаты своих действий. А самое главное – христианство дорожит любовью. Но когда сегодня юноша говорит девушке "я тебя люблю", то в 90 случаев из 100, в переводе на русский язык, этот Ромео просто хотел сказать своей Джульетте: "слышь, я тащусь от тех ощущений, которые я испытываю в твоем присутствии". В современной молодежной культуре "я тебя люблю" означает "я тобой пользуюсь". То есть мне нравятся мои ощущения, я от них балдею, а ты для меня – просто стимулятор этих ощущений. И это не любовь, а всего лишь одна из форм эксплуатации человека человеком.
– Феофан Затворник говорил, что «Любовь, проповедуемая миром сим – болезнь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67