Зеленый блик камня скользнул по его пальцам, начавшим замысловатый танец на струнах, и звуки, рожденные этим танцем, заставили меня затрепетать. Взгляд его вновь скользнул по лицам собравшихся, на миг останавливаясь на каждом, словно заглядывая в душу, читая сокровенные мысли. Он по-прежнему улыбался.
– Некоторые зовут нас чародеями, – тихо продолжал он. – Я не стану отрицать этого. Сотни лиг прошел я с моей Леди, многие земли повидали мы, я учился всему, чему мог. То, чем ныне я хочу одарить вас, желанно многим: многие хотят вернуться во времена невинного отрочества, в те времена, когда бремя мирских тревог и страстей еще не утяжелило душу, в то беззаботное и светлое время. Ныне вы вновь переживете все, что было лучшего в вашей жизни…
Синие глаза арфиста потемнели, став непроглядно-черными.
– Слушайте же – внемлите лишь мне и моей Леди – и да снизойдет на вас Дар Лодхи. Слушайте…
Зазвучала музыка, в первое мгновение показавшаяся мне самой обыкновенной я слышал такое тысячи раз. Потом – скорее ощутил, чем услышал странную, ускользающую, неуловимую мелодию, вплетающуюся в песню струн. Непривычную мелодию, вроде бы и вовсе лишнюю в основной теме, смутно отличающуюся от обычной музыки. Я уставился на руки арфиста, свивающие мелодию – тени и блики скользили по ним, тени и блики, тончайшая паутина, кружево света и сумрака… И внезапно почувствовал все это – в себе.
Я растворился в музыке, стал одинокой нотой, вплетенной в общую ткань.
Звенела струна – снова и снова: струна моей души под пальцами арфиста. Я смотрел и смотрел на тонкие чуткие пальцы, касавшиеся струн, и музыка заполняла меня…
Все вокруг теряло цвет – становилось тоскливым и бессмысленным, как пустой запыленный кубок. Все поглощало серое, бесконечное множество полутонов, светлых – без белого, темных – без черного: я погружался в мир теней, и тенью казался сам музыкант – серые одежды, серые волосы, серые глаза… Лишь арфа осталась такой, как была – медово-золотой, мерцающей, и зеленый камень поблескивал изумрудным оком… А потом исчезло и это.
Ни страха – ни крови – ни жажды мести… Только память былого, ощущение прошлого – юных дней, юного Кэриллона, с восхищенным изумлением разглядывающего великолепного гнедого боевого коня – подарок отца в день восемнадцатилетия. Я прекрасно помнил и тот день, и все, что подумал тогда об этом коне. Великий день – ибо в этот день я был наречен Принцем Хомейны и наследником Трона Льва.
…Я снова сбегал по винтовой лестнице в Жуаенне, рассеянно кивая в ответ приветствовавшим меня слугам, все мысли мои были только об обещанном подарке. Я давно знал, что это будет боевой конь – не знал. только, какой. Я надеялся…
…и мои надежды оправдались. Сын огромного рыжего королевского жеребца и лучшей кобылы в королевских конюшнях был достоин своих родителей. И он был моим. Наконец-то – моим! Взрослый, великолепно обученный – мечта любого воина.
Я-то, конечно, был далеко не воином: все, что я пока видел – фехтовальный зал да турниры, но я был готов доказать, что достоин такого прекрасного дара…
Случай вскоре представился – гораздо быстрее, чем я того желал.
Теперь я видел, чем оборачивается «дар» арфиста. Верно, он дал мне возможность вновь пережить счастливейший день в моей жизни – но ни на минуту не позволил забыть о том, что произошло потом, и в сравнении с прошлым счастьем это знание причиняло мучительную боль. Нарочно не подберешь картины прошлого, которая пробуждала бы больше воспоминаний, должно быть, проклятый певец долго копался у меня в мозгах, прежде чем найти его, но – нашел и – показал мне.
Картины-воспоминания менялись. Я больше не был юным принцем, гладящим шелковую гриву великолепного скакуна, нет. Теперь я был другим: измученным мальчишкой, перемазанным кровью и грязью. Меч у меня отняли, а руки сковали атвийским железом. Сам Торн, сын Кеуфа, чьим пленником я и был, приказал заковать меня в кандалы – великая честь!
Мое тело непроизвольно напряглось, на коже выступили крупные капли пота. Я снова сидел в общем зале маленькой элласийской харчевни, битком набитом людьми, за стеной ревела вьюга – а я был мокрым, как мышь, и ничего не мог с этим поделать.
А потом внезапно мир вновь обрел цвет, перестал быть чем-то призрачным и туманным. Чадили и потрескивали свечи в грубых подсвечниках, выхватывая из полумрака людские лица… Все снова было на своих местах. Я по-прежнему сидел за столом, и запястье мое охватывали не кандалы, а пальцы Финна – стискивали изо всех сил. Мгновением позже я понял, почему. Моя правая рука сжимала костяную ручку ножа, а острие его было направлено на арфиста.
– Не теперь, – спокойно и бесстрастно проговорил Финн. – Позже, может быть, когда мы узнаем его истинные намерения.
Во мне медленно закипал гнев – гнев на Финна, и гнев не праведный. Мне нужен был арфист – проклятый колдун, для которого я был лишь марионеткой на веревочках, за веревочки же дергал этот… Лахлэн. Финн просто, что называется, под руку попался.
Я выпустил нож – и Финн тут же разжал пальцы. Я принялся растирать запястье – там, где его пересекал след старого кольцевого шрама, след от наручника, – и поднял мрачный злой взгляд на Изменяющегося:
– А ты что увидел? Чэйсули на троне, а? Финн не улыбнулся:
– Нет. Аликс.
У меня горло перехватило. Аликс. Конечно же. Единственно, чем можно пронять Финна – напомнить ему о женщине, которую он желал настолько, что решился похитить. О женщине, которая отказала ему, чтобы стать супругой его брата Дункана.
Моя двоюродная сестра – а я желал видеть ее своей женщиной… Я горько рассмеялся:
– Искусный арфист, что и говорить!.. а вернее – чародей, как он сам и сказал.
Я перевел взгляд на человека в синих одеждах – его просили спеть еще, он вежливо отказывался. – Думаешь, он – Айлини? И Беллэм его прислал, чтобы заманить нас в ловушку? Финн покачал головой:
– Нет, не Айлини: я бы почувствовал. И о боге-Всеотце я слышал, – он поморщился с явным неудовольствием. – Элласийское божество, следовательно, не первостепенное, но все же могущественное.
Он пододвинулся к столу и налил себе еще вина:
– Я поговорю с ним.
Тот, кто назвался Лахлэном, теперь обходил зал, собирая плату – монетами или вином: арфа в одной руке, чаша – в другой. Отблески света играли на серебряных звеньях цепи и обруче, охватывающем голову. Он был молод – примерно одних со мной лет – и высок, но уже в кости и несколько меньше меня ростом, хотя не казался хрупким, а во всей его фигуре чувствовалась сила – неявная, но и немалая.
Наш стол был последним, к которому он подошел: я ждал этого, пододвинул ему кувшин с вином – дескать, угощайся, коли хочешь, – и ногой пихнул к нему стул.
– Садись. Отведай вина. И возьми, – я вытащил из пояса потертую золотую монету с грубым рисунком. Полновесное золото – вряд ли кто-нибудь по нынешним временам обратил бы внимание на варварскую чеканку. Я подтолкнул монету пальцем по столу – она скользнула вдоль лезвия ножа.
Арфист улыбнулся, кивнул и присел на табурет. Густо-синий цвет его одежды удивительно подходил к цвету глаз, а волосы в неярком свете казались темными и тусклыми – словно солнце никогда не касалось их, чтобы подарить им золотистый или рыжеватый отблеск. Я подумал, что он, вероятно, красит волосы, и усмехнулся про себя.
Он налил себе вина в ту чашу, которую держал в руке – серебряную, искусной работы, хотя и слегка потемневшую от времени. Видно, здесь ее приберегали именно для таких гостей, а потому пользовались редко. Вряд ли она – его собственная.
– Золото Степей, – заметил он, подняв монету.
– Мне нечасто доводится получать такую плату. Он поднял глаза от монеты на мое лицо:
– Мое нехитрое искусство не стоит, думается мне, таких денег: заберите это назад, – он положил монету обратно.
Оскорбление, хотя и неявное, было тщательно продумано и безупречно вежливо высказано. Непонятно, преследовало ли оно какую-либо определенную цель, но меня задело. Может, это просто любопытный, подцепивший рыбину не по себе? – или какой-нибудь принц в изгнании?..
– Можешь взять себе или оставить – воля твоя, – я взялся за кружку. – Мы я и мой спутник – вернулись с войны Кэйлдон и Степей – живыми и здоровыми вернулись, видишь ли – а потому мы щедры.
Я говорил на элласийском, но с явным акцентом Кэйлдон. Арфист – Лахлэн налил себе вина в чашу.
– Понравился ли вам мой дар? – осведомился он. Я уставился на него поверх кружки с туповатым видом:
– А что, должен был? Он улыбнулся:
– Песня арфы ни к чему не принуждает: я просто разделил свой дар – дар Лодхи – с теми, кто слушал меня, а уж они вольны были делать с ним, что угодно.
Воспоминания принадлежали вам, не мне: как я мог указывать, что видеть каждому из вас? – перевел взгляд на Финна, словно ждал ответа от него.
Финн, казалось, не обратил на это ни малейшего внимания. Он спокойно восседал на своем табурете, и похоже было, что абсолютно расслабился – хотя Такой вот «расслабившийся» Чэйсули способен отреагировать на любое происшествие быстрее, чем любой человек настороже. Длинные пальцы Изменяющегося лениво крутили опустевшую кружку, глаза были полуприкрыты, как у хищной птицы, но даже из-под век посверкивала яркая звериная желтизна радужки.
– Кэйлдон – арфист продолжил разговор так, условно понял, что не вытянет из Финна ни слова. – Ты говоришь, вы сражались на стороне Кэйлдон, но сами вы не кэйлдонцы. Я узнаю Чэйсули с первого взгляда, – он улыбнулся и взглянул на меня. – А что до тебя, господин – ты говоришь на правильном элласийском, хотя и недостаточно правильном. Горло у тебя к этому не приспособлено. Но ты и не из Кэйлдон, я достаточно повидал тамошнего народа… – глаза его сузились. Солинда либо Хомейна. А для Фейлиа в тебе не хватает живости.
– Мы наемники, – отчетливо сказал я. Это было правдой – по крайней мере, когда-то. – Мы ищем не тронов, а службы.
Лахлэн снова взглянул на меня. Вид у меня сейчас был не слишком цивилизованный: густая борода, отросшие волосы, выгоревшие на солнце, неровными прядями спадающие на плечи… Шнур наемника с красной лентой, который носил пять лет, я снял – что означало, что я свободный человек, и мой меч готов к услугам. В компании с Чэйсули я был весьма ценен, короли платили бы мне за службу золотом.
– Не тронов… – раздумчиво промолвил певец, его улыбка начинала меня раздражать. Он поднялся, забрал арфу и кубок и кивком поблагодарил за вино.
– Возьми плату, – повторил я, – она от чистого сердца.
– И от чистого сердца я отказываюсь от нее, – он покачал головой. – Вам золото нужно больше, чем мне. Мне не придется собирать армию.
Я громко расхохотался:
– Ты плохо понимаешь наемников, арфист. Мы не собираем армий, мы служим в них.
– Я сказал именно то, что хотел сказать, – лицо его было спокойно, почти торжественно, но глаза поглядывали на нас лукаво, он отвернулся и пошел прочь.
Финн протянул руку за своим кинжалом. Строго говоря, не совсем своим: свой он прятал до времени, как и я. Вместо того он носил кинжал степняка, и пользовался им весьма умело. Как и любым другим, впрочем.
– Этой ночью, – тихо проговорил он, – я побеседую с ним.
Я мельком задумался об элласийском боге, которому, по его словам, служил арфист. Вмешается ли Лодхи? Или сам Лахлэн окажется достаточно уступчивым?
Я улыбнулся.
– Делай, что должно.
Метель загнала сюда многих, а потому на отдельную комнату рассчитывать не приходилось. Все, что я мог сделать – заплатить трактирщику золотом за две подстилки на полу комнаты, в которой устроились на ночлег еще трое. Я зашел туда один, добрался до своих «апартаментов» позже, чем рассчитывал, и остальные двое уже спали. Я прислушался, прислонившись к дверям и замерев: что, если это ловушка, и они только притворяются спящими, чтобы усыпить мое внимание? Но все трое спали глубоким сном. Я закрыл дверь, улегся, вытянув ноги, на грязной блохастой подстилке, положил рядом меч в ножнах и затих, ожидая Финна.
Как он вошел, я не слышал: сделал он это совершенно бесшумно, даже дверь не скрипнула за ним, как за мной. Он просто оказался в комнате.
– Арфист исчез, – сообщил он. Не шепот – тень звука, но я научился слышать это.
Я фыркнул, Финн уже успел устроиться на подстилке рядом со мной:
– В такой-то буран?
– Его здесь нет.
Я сел и прислонился к стене, с бессмысленной задумчивостью уставившись во тьму. Рука привычно легла на замотанную кожаными ремнями рукоять меча.
– Ушел, значит, да? – размышлял я. – Что могло заставить человека без особого повода совершить прогулку через элласийскую метель?
– Золото – достаточно веский повод, – Финн стащил часть меховой одежды и закутал ею ноги. Он вытянулся на подстилке и затих – даже дыхания я не слышал.
Я принялся задумчиво грызть ноготь, размышляя обо всем происшедшем.
Столько вопросов – и ни на один у меня нет ответа. Да и у Финна тоже, так что нечего и спрашивать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52