Я о такой ведьме не слыхала, видимо, бабуля, став магистершей, лихо с ней посчиталась за все.
Вылетев на крыльцо, я едва не сбила уединившихся от народа князя и боярина. Гаврила Спиридонович с озабоченным лицом придерживал Мытного за локоток, а тот потерянно смотрел сквозь меня с таким скорбным выражением, словно отца только что схоронил.
– А вот и госпожа гроссмейстерша, – глянул на меня Серебрянский князь.
Я встала, словно на стену налетев, поежившись от дурных предчувствий.
Вся наша героическая компания, так лихо расправившаяся с Фроськой, потихоньку протискивалась в калитку, от которой осталось лишь два столба да петли с огрызками досок.
– Почему вы такой серьезный, Гаврила Спиридонович? – осторожно поинтересовалась я.
Обычно у князя было такое простодушно-изумленное выражение лица, какое было у дурневского головы в тот день, когда его беленькая, как сметана, невестка от такого же белобрысого муженька родила черненького, как закопченный котелок, мальчонку. На этот же раз Гаврила Спиридонович смотрел остро, чуть не колол взглядом. Черты лица его, обычно мягкие, закаменели, став гранитно-твердыми, резкими, разом выдав в нем человека властного и сильного.
– До меня дошла дурная весть, – отчеканил он, чуть не саму душу царапая взглядом, – что в столице при попытке мятежа арестован Яким Мытный.
– Это нелепо, – стиснул кулаки Адриан, и Серебрянский поспешил положить ему руку на плечо, уверив:
– Великий Князь чудом спасся. И если б не беспримерный героизм княгини Луговской, возможно, я бы сейчас вас брал уже под стражу, надеясь вашей головой выкупить жизни детей Великого Князя, ничуть не виновных в малодушии и слабохарактерности их отца.
– Нет. – Мытный попытался вырваться, сбросив руку князя, но бежать с крыльца ему уже было некуда, внизу стояло мое воинство, из открытых дверей дома несся непрерывный плач Пантерия.
Серебрянский вопросительно взглянул на меня, я отмахнулась, мол, не обращайте внимания на ерунду, спросив с досадой:
– Адриана Якимовича объявили папиным пособником?
– Не только его, – качнул головой Серебрянский. – Что для меня намного серьезней, пособниками Мытных объявлен весь Ведьмин Круг. Для Серебрянска это удар под дых, а для вас, – он испытующе окинул меня взором с головы до ног и вздохнул, – возможно, каторга, а возможно, и костер.
Я безвольно осела, подкошенная таким известием, и даже, кажется, оглохла на минуту, видела вытянутое лицо Маргоши, открывающего рот Серебрянского, Беленькую, в безмолвном ужасе прикрывшую пухлые щеки ладошками, а в голове стучала лесным дятлом заполошная мысль: «Вот я так и думала, так и знала, что этим закончится». Адриан и Гаврила Спиридонович пожали друг другу руки, Серебрянский спустился с крыльца, взобрался на своего каурого и потрусил из села, о чем-то переговариваясь на ходу с запрудившими улицу вершининцами, кивал головой и показывал рукой не то в сторону Серебрянска, не то в сторону Малгорода – в общем, за лес. Меня растормошили и кое-как привели в чувство. Теперь уж Мытный смотрел на меня с той же серьезностью, что недавно Гаврила Спиридонович. Я удивилась разительной в нем перемене. Ни следа в боярском сыне не осталось от пресыщенного барчука. Взгляд сделался тверд, скулы закаменели, и даже по-девичьи пухлые губы сейчас отнюдь не казались капризными. Куда-то пропала вся вальяжность и не раздражала красная епанча, делавшая его в этот миг похожим на богатыря из былинных сказов, такого, что голову дракону оторвет, не задумываясь, и на вражье войско кинется в одиночку, изрубит всех и победит. До меня не сразу дошло, что он требует немедленно разбудить бабулю и ведьм. Пришлось разочаровать его. Надя влила в них лошадиную дозу снотворного, поднять их, конечно, можно, но толку будет как от умертвий, дельного совета не дадут, это уж точно.
– В таком случае будущее вашего клана зависит исключительно от вас, – пугнул меня Мытный.
Я лишь испуганно уставилась на него, не понимая: чего мы такого натворили, почему нас к Якиму Мытному приписывают? Видя мое недоумение, боярин оглянулся на улицу и тяжело вздохнул:
– Давайте войдем хотя бы в дом, а то дурные вести, я смотрю, распространяются быстрее, чем хотелось бы. Гаврила Спиридонович благородно дал мне три дня, потом в Серебрянск войдут войска и я буду взят под стражу.
Я подивилась его спокойствию – он говорил о своем аресте как о деле решенном, но второстепенном, – вошла в горницу и нарвалась на умоляющие вопли Пантерия. Он каялся, что надеялся вырастить из нас с Ланкой кикимор и кормил в детстве тараканами и мокрицами. Я чиркнула каблуком, разрывая круг, и измученный Пантерий с деревянным стуком упал на пол, лишившись сознания. Растерянная Надя смотрела на черта, не зная, что с ним делать, зато Маргоша, достав кисет, по-хозяйски начала сгребать пыль плакуна, поглядывая на нас с боярином. Селуян и Васек сопели в дверях, воевода поглядывал недобро на разбойника, а вор делал вид, что караулит нас от недобрых людей, в упор не замечая ревнивого дурневца. Серьга и Сашко скромно сидели на лавочке, притихшие, как мыши, а за их спинами, явно выбрав парней себе в покровители, затаились Пантелеймон с Семкой. Мытный посмотрел на меня оценивающе, словно прикидывая, насколько я умна и смогу ли понять то, что он мне сейчас скажет. В этот миг куда более взрослая Марго и Надя казались ему предпочтительнее, но те упорно отводили глаза. Так что он, против воли, был вынужден беседовать со мной. Боярин вздохнул и заявил:
– Я думаю, вам надо немедленно бежать, всем, за пределы Северска, в Мирену или Златоград. Я со своей стороны обещаю, что приложу все усилия, чтобы обелить ваш… э-э… Круг. Только для этого необходимо время. Если вы сразу попадете в лапы ваших недругов – боюсь, расправа будет немедленной, закон будет попран, а раскаяние и прозрение будут запоздалыми.
– Да при чем здесь вообще мы? – в отчаянии прошептала я.
Он похлопал меня по ладошке успокаивающе:
– Давайте я вам расскажу, чтобы вы поняли. Я ведь не в полном неведении был, но малодушно позволял отцу строить его коварные планы. Надеялся, что тот будет разоблачен, лишен поста и я наконец избавлюсь от своего постыдного положения если не палача и тюремщика, то человека близкого к ним, вынужденного якшаться со сбродом ежедневно, что унизительно для человека благородного происхождения. Я и представить не мог, насколько далеко все зашло! А мой отец, оказывается, уже вступил в сговор с преступниками, сам, по сути, став наиглавнейшим разбойником. Терроризировал дворянство, убил трех вельмож, пытавшихся противостоять его растущим аппетитам, а когда и на него вздумали покуситься, вовсе начал творить что-то невообразимое. Теперь-то я понимаю, что за волна странных безумств и неизлечимых болезней прокатилась по Северску. По столице ходили слухи, что он душу продал нечисти, и теперь я знаю, что в какой-то мере это так и было. Наш Великий Князь, – он тяжело вздохнул, – увы, не самодержец. При его попустительстве дворянство распоясалось. Не знаю, как было в прошлые времена, но говорю вам, что нынешняя столица – это клоака и сборище всяческих душевных нечистот. И возможно, мой отец даже совершил благодеяние, встряхнув их ужасом и беспомощностью, показав, насколько Северск слаб перед лицом безжалостной и циничной силы. Но речь не об этом. Оказывается, отец везде в открытую заявлял, что опирается на мощь Ведьминого Круга. Понимаете, ВСЕГО Ведьминого Круга.
Я не нашлась, что ответить. В душе родилась уверенность, что, если я сейчас произнесу проклятие в адрес Мытного-старшего, оно непременно сбудется.
– Как же у них тогда смелости хватило повязать вашего папеньку? – цинично хмыкнула Марго.
Мытный улыбнулся, и я невольно восхитилась парнем, поняв, что вот так вот улыбаются настоящие мужчины, герои, знающие, что они обречены. Шло ему страдать. Нет чтобы вот так вот с самого начала, глядишь, и мы бы к нему по-другому относились.
– Моего папеньку сгубила женщина, – пояснил Мытный Турусканской, – что довольно символично. Благодаря одной ведьме он высоко поднялся, а благодаря сестре Великого Князя – пал. Гаврила Спиридонович мне рассказал в общих чертах, и я думаю, скоро эта история станет легендарной. Кроме двух сыновей Великого Князя, из рода Медведевских у нас только княгиня Анна Луговская, к ее дочери мой папенька и посватался месяц назад.
– Кобель, – опять хмыкнула Марго.
– Скорей властолюбец, – подарил ей ответную улыбку Адриан, и ревнивец Селуян задышал вдвое громче. – Союз этот предложил муж Анны – Дмитрий Луговской. И, как теперь стало понятно, это была часть антизаговора. Таким образом князь Дмитрий ожидал войти в доверие к моему папеньке, чтобы тот ослабил над ним свой контроль. Сейчас Дмитрий болен и в горячке, но говорят, сразу после заключения союза с отцом он направился куда-то в здешние места, возможно, хотел увериться, что Ведьмин Круг действительно на стороне Мытных, и, если это не так, просить, чтобы отца прокляли, отравили или, – он остро глянул на царька, – зарезали, на худой конец.
Царек хмыкнул, улыбка у него получилась нехорошая – волчья, и всем сразу стало ясно: доберись до него Луговской, Васек обязательно попытал бы разбойничьего счастья, поддавшись на уговоры.
– Так или иначе, князь Дмитрий и его сопровождающие неожиданно обезумели, кинулись по тонкому льду Синь-озера на конях и провалились под воду.
– Значит, свидетеля у нас нет, – тоскливо вздохнула я и, видя, что все на меня вопросительно смотрят, махнула рукой. – Да вы рассказывайте, рассказывайте…
– Это все, – пожал плечами Мытный. – Анна Луговская настояла на том, чтобы помолвка была публичной, отец согласился – это входило в его планы. Все же понимали, что следующим шагом будет умерщвление семьи Великого Князя, и своим присутствием словно давали ему молчаливое согласие. Отец не понял, что они и Анне давали согласие на его устранение. Ведь сорвись что, он бы никого не пощадил. Там, на пиру в честь помолвки, его и взяли. Всю его охрану опоили или зарезали, самого отволокли в Кремль. Телохранитель моего отца, Прок, сбежал и пытался вместе с егерями штурмовать резиденцию Великого Князя. Тоже, говорят, убит. А та сотня, что пришла со мной в Малгород, – в Серебрянске под стражей. Их тоже неизвестно что ждет. В общем, много невинных людей пострадает. Оттого я и хочу, чтобы вы бежали. Хоть часть вины с моей семьи снимете, поскольку уж в вашей невинности я убежден как никто, о чем и буду свидетельствовать.
– Боюсь, нам это не поможет, – вздохнула я. – Напротив, скажут – пособников выгораживает, надеясь на отместку.
Я закрыла глаза, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Ни одной умной среди них не было, кроме той, что бежать действительно надо. Можно, конечно, взять тело Фроськи и с ним в руках доказывать свою невиновность, в надежде, что старший Мытный покается и уверит Князя, что якшался и злоумышлял только с одной ведьмой. Хотя… какого черта! Он и так уже, наверное, все рассказал, не миндалем же в сахаре его Великий Князь кормит! Давно висит, голубчик, на дыбе и кается, как Пантерий, но раз Серебрянскому велели вязать всех, стало быть, Князь так напуган, что предпочитает сначала всех вырезать, а там разбираться. Я начала нервно барабанить пальчиками по столу, как бабушка, вперив взгляд в собеседника. Все замерли, не дыша, а я против воли затянула с бабулиными интонациями:
– Значит, так.
Маргоша вздрогнула, позабыв, что голоса у нас одинаковы.
– Бежать надо непременно. Главное – решить, каким составом и куда.
Все загомонили разом, но я хлопнула по столу:
– Тихо, развизжались, как порося! Надя, – я ткнула пальцем в Беленькую, – ты магистершу опоила, тебе и отвечать, чтобы она до самого Златограда не проснулась. Берешь Брюху, уложишь ведьм на телегу, вместе с сестрицей моей, и вслед за Чернушкой едешь в Боровичи. А там уж по реке до границы. Если за неделю управитесь, то сам черт вас не достанет. – Я покосилась на лежащего Пантерия. – А я займусь теми, кто остался, – подумала и чертыхнулась: – Много же нас осталось!
– За неделю вас могут и поймать, – попробовал предупредить Мытный, но я поджала губки, вздернув подбородок. Не объяснять же пропащему человеку, что это я для него речь произнесла.
Вот спросит палач в застенках: куда, дескать, девалась магистерша? А он ответит – в Златоград. И пусть они потом Широкую хоть сетями прочесывают в поисках бабули, потому что я никуда из Ведьминого Лога уезжать не собиралась. И Марта с меня бы шкуру спустила, вздумай я так поступить с ней, даже с мертвой. А умирать ох как не хочется! Я посмотрела на Маргошу, стоявшую за спиной Мытного с решительным и боевым видом, и затосковала, не понимая, куда я дену такую прорву народу? Интересно, аресты будут производить по спискам Мытного или как левая пятка захочет? Вот запалить бы архивы Разбойного приказа, ищи-свищи тогда ведьм… Я встрепенулась и попыталась представить, существует ли такое ведовство, способное выжечь все упоминания о ведьмах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Вылетев на крыльцо, я едва не сбила уединившихся от народа князя и боярина. Гаврила Спиридонович с озабоченным лицом придерживал Мытного за локоток, а тот потерянно смотрел сквозь меня с таким скорбным выражением, словно отца только что схоронил.
– А вот и госпожа гроссмейстерша, – глянул на меня Серебрянский князь.
Я встала, словно на стену налетев, поежившись от дурных предчувствий.
Вся наша героическая компания, так лихо расправившаяся с Фроськой, потихоньку протискивалась в калитку, от которой осталось лишь два столба да петли с огрызками досок.
– Почему вы такой серьезный, Гаврила Спиридонович? – осторожно поинтересовалась я.
Обычно у князя было такое простодушно-изумленное выражение лица, какое было у дурневского головы в тот день, когда его беленькая, как сметана, невестка от такого же белобрысого муженька родила черненького, как закопченный котелок, мальчонку. На этот же раз Гаврила Спиридонович смотрел остро, чуть не колол взглядом. Черты лица его, обычно мягкие, закаменели, став гранитно-твердыми, резкими, разом выдав в нем человека властного и сильного.
– До меня дошла дурная весть, – отчеканил он, чуть не саму душу царапая взглядом, – что в столице при попытке мятежа арестован Яким Мытный.
– Это нелепо, – стиснул кулаки Адриан, и Серебрянский поспешил положить ему руку на плечо, уверив:
– Великий Князь чудом спасся. И если б не беспримерный героизм княгини Луговской, возможно, я бы сейчас вас брал уже под стражу, надеясь вашей головой выкупить жизни детей Великого Князя, ничуть не виновных в малодушии и слабохарактерности их отца.
– Нет. – Мытный попытался вырваться, сбросив руку князя, но бежать с крыльца ему уже было некуда, внизу стояло мое воинство, из открытых дверей дома несся непрерывный плач Пантерия.
Серебрянский вопросительно взглянул на меня, я отмахнулась, мол, не обращайте внимания на ерунду, спросив с досадой:
– Адриана Якимовича объявили папиным пособником?
– Не только его, – качнул головой Серебрянский. – Что для меня намного серьезней, пособниками Мытных объявлен весь Ведьмин Круг. Для Серебрянска это удар под дых, а для вас, – он испытующе окинул меня взором с головы до ног и вздохнул, – возможно, каторга, а возможно, и костер.
Я безвольно осела, подкошенная таким известием, и даже, кажется, оглохла на минуту, видела вытянутое лицо Маргоши, открывающего рот Серебрянского, Беленькую, в безмолвном ужасе прикрывшую пухлые щеки ладошками, а в голове стучала лесным дятлом заполошная мысль: «Вот я так и думала, так и знала, что этим закончится». Адриан и Гаврила Спиридонович пожали друг другу руки, Серебрянский спустился с крыльца, взобрался на своего каурого и потрусил из села, о чем-то переговариваясь на ходу с запрудившими улицу вершининцами, кивал головой и показывал рукой не то в сторону Серебрянска, не то в сторону Малгорода – в общем, за лес. Меня растормошили и кое-как привели в чувство. Теперь уж Мытный смотрел на меня с той же серьезностью, что недавно Гаврила Спиридонович. Я удивилась разительной в нем перемене. Ни следа в боярском сыне не осталось от пресыщенного барчука. Взгляд сделался тверд, скулы закаменели, и даже по-девичьи пухлые губы сейчас отнюдь не казались капризными. Куда-то пропала вся вальяжность и не раздражала красная епанча, делавшая его в этот миг похожим на богатыря из былинных сказов, такого, что голову дракону оторвет, не задумываясь, и на вражье войско кинется в одиночку, изрубит всех и победит. До меня не сразу дошло, что он требует немедленно разбудить бабулю и ведьм. Пришлось разочаровать его. Надя влила в них лошадиную дозу снотворного, поднять их, конечно, можно, но толку будет как от умертвий, дельного совета не дадут, это уж точно.
– В таком случае будущее вашего клана зависит исключительно от вас, – пугнул меня Мытный.
Я лишь испуганно уставилась на него, не понимая: чего мы такого натворили, почему нас к Якиму Мытному приписывают? Видя мое недоумение, боярин оглянулся на улицу и тяжело вздохнул:
– Давайте войдем хотя бы в дом, а то дурные вести, я смотрю, распространяются быстрее, чем хотелось бы. Гаврила Спиридонович благородно дал мне три дня, потом в Серебрянск войдут войска и я буду взят под стражу.
Я подивилась его спокойствию – он говорил о своем аресте как о деле решенном, но второстепенном, – вошла в горницу и нарвалась на умоляющие вопли Пантерия. Он каялся, что надеялся вырастить из нас с Ланкой кикимор и кормил в детстве тараканами и мокрицами. Я чиркнула каблуком, разрывая круг, и измученный Пантерий с деревянным стуком упал на пол, лишившись сознания. Растерянная Надя смотрела на черта, не зная, что с ним делать, зато Маргоша, достав кисет, по-хозяйски начала сгребать пыль плакуна, поглядывая на нас с боярином. Селуян и Васек сопели в дверях, воевода поглядывал недобро на разбойника, а вор делал вид, что караулит нас от недобрых людей, в упор не замечая ревнивого дурневца. Серьга и Сашко скромно сидели на лавочке, притихшие, как мыши, а за их спинами, явно выбрав парней себе в покровители, затаились Пантелеймон с Семкой. Мытный посмотрел на меня оценивающе, словно прикидывая, насколько я умна и смогу ли понять то, что он мне сейчас скажет. В этот миг куда более взрослая Марго и Надя казались ему предпочтительнее, но те упорно отводили глаза. Так что он, против воли, был вынужден беседовать со мной. Боярин вздохнул и заявил:
– Я думаю, вам надо немедленно бежать, всем, за пределы Северска, в Мирену или Златоград. Я со своей стороны обещаю, что приложу все усилия, чтобы обелить ваш… э-э… Круг. Только для этого необходимо время. Если вы сразу попадете в лапы ваших недругов – боюсь, расправа будет немедленной, закон будет попран, а раскаяние и прозрение будут запоздалыми.
– Да при чем здесь вообще мы? – в отчаянии прошептала я.
Он похлопал меня по ладошке успокаивающе:
– Давайте я вам расскажу, чтобы вы поняли. Я ведь не в полном неведении был, но малодушно позволял отцу строить его коварные планы. Надеялся, что тот будет разоблачен, лишен поста и я наконец избавлюсь от своего постыдного положения если не палача и тюремщика, то человека близкого к ним, вынужденного якшаться со сбродом ежедневно, что унизительно для человека благородного происхождения. Я и представить не мог, насколько далеко все зашло! А мой отец, оказывается, уже вступил в сговор с преступниками, сам, по сути, став наиглавнейшим разбойником. Терроризировал дворянство, убил трех вельмож, пытавшихся противостоять его растущим аппетитам, а когда и на него вздумали покуситься, вовсе начал творить что-то невообразимое. Теперь-то я понимаю, что за волна странных безумств и неизлечимых болезней прокатилась по Северску. По столице ходили слухи, что он душу продал нечисти, и теперь я знаю, что в какой-то мере это так и было. Наш Великий Князь, – он тяжело вздохнул, – увы, не самодержец. При его попустительстве дворянство распоясалось. Не знаю, как было в прошлые времена, но говорю вам, что нынешняя столица – это клоака и сборище всяческих душевных нечистот. И возможно, мой отец даже совершил благодеяние, встряхнув их ужасом и беспомощностью, показав, насколько Северск слаб перед лицом безжалостной и циничной силы. Но речь не об этом. Оказывается, отец везде в открытую заявлял, что опирается на мощь Ведьминого Круга. Понимаете, ВСЕГО Ведьминого Круга.
Я не нашлась, что ответить. В душе родилась уверенность, что, если я сейчас произнесу проклятие в адрес Мытного-старшего, оно непременно сбудется.
– Как же у них тогда смелости хватило повязать вашего папеньку? – цинично хмыкнула Марго.
Мытный улыбнулся, и я невольно восхитилась парнем, поняв, что вот так вот улыбаются настоящие мужчины, герои, знающие, что они обречены. Шло ему страдать. Нет чтобы вот так вот с самого начала, глядишь, и мы бы к нему по-другому относились.
– Моего папеньку сгубила женщина, – пояснил Мытный Турусканской, – что довольно символично. Благодаря одной ведьме он высоко поднялся, а благодаря сестре Великого Князя – пал. Гаврила Спиридонович мне рассказал в общих чертах, и я думаю, скоро эта история станет легендарной. Кроме двух сыновей Великого Князя, из рода Медведевских у нас только княгиня Анна Луговская, к ее дочери мой папенька и посватался месяц назад.
– Кобель, – опять хмыкнула Марго.
– Скорей властолюбец, – подарил ей ответную улыбку Адриан, и ревнивец Селуян задышал вдвое громче. – Союз этот предложил муж Анны – Дмитрий Луговской. И, как теперь стало понятно, это была часть антизаговора. Таким образом князь Дмитрий ожидал войти в доверие к моему папеньке, чтобы тот ослабил над ним свой контроль. Сейчас Дмитрий болен и в горячке, но говорят, сразу после заключения союза с отцом он направился куда-то в здешние места, возможно, хотел увериться, что Ведьмин Круг действительно на стороне Мытных, и, если это не так, просить, чтобы отца прокляли, отравили или, – он остро глянул на царька, – зарезали, на худой конец.
Царек хмыкнул, улыбка у него получилась нехорошая – волчья, и всем сразу стало ясно: доберись до него Луговской, Васек обязательно попытал бы разбойничьего счастья, поддавшись на уговоры.
– Так или иначе, князь Дмитрий и его сопровождающие неожиданно обезумели, кинулись по тонкому льду Синь-озера на конях и провалились под воду.
– Значит, свидетеля у нас нет, – тоскливо вздохнула я и, видя, что все на меня вопросительно смотрят, махнула рукой. – Да вы рассказывайте, рассказывайте…
– Это все, – пожал плечами Мытный. – Анна Луговская настояла на том, чтобы помолвка была публичной, отец согласился – это входило в его планы. Все же понимали, что следующим шагом будет умерщвление семьи Великого Князя, и своим присутствием словно давали ему молчаливое согласие. Отец не понял, что они и Анне давали согласие на его устранение. Ведь сорвись что, он бы никого не пощадил. Там, на пиру в честь помолвки, его и взяли. Всю его охрану опоили или зарезали, самого отволокли в Кремль. Телохранитель моего отца, Прок, сбежал и пытался вместе с егерями штурмовать резиденцию Великого Князя. Тоже, говорят, убит. А та сотня, что пришла со мной в Малгород, – в Серебрянске под стражей. Их тоже неизвестно что ждет. В общем, много невинных людей пострадает. Оттого я и хочу, чтобы вы бежали. Хоть часть вины с моей семьи снимете, поскольку уж в вашей невинности я убежден как никто, о чем и буду свидетельствовать.
– Боюсь, нам это не поможет, – вздохнула я. – Напротив, скажут – пособников выгораживает, надеясь на отместку.
Я закрыла глаза, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Ни одной умной среди них не было, кроме той, что бежать действительно надо. Можно, конечно, взять тело Фроськи и с ним в руках доказывать свою невиновность, в надежде, что старший Мытный покается и уверит Князя, что якшался и злоумышлял только с одной ведьмой. Хотя… какого черта! Он и так уже, наверное, все рассказал, не миндалем же в сахаре его Великий Князь кормит! Давно висит, голубчик, на дыбе и кается, как Пантерий, но раз Серебрянскому велели вязать всех, стало быть, Князь так напуган, что предпочитает сначала всех вырезать, а там разбираться. Я начала нервно барабанить пальчиками по столу, как бабушка, вперив взгляд в собеседника. Все замерли, не дыша, а я против воли затянула с бабулиными интонациями:
– Значит, так.
Маргоша вздрогнула, позабыв, что голоса у нас одинаковы.
– Бежать надо непременно. Главное – решить, каким составом и куда.
Все загомонили разом, но я хлопнула по столу:
– Тихо, развизжались, как порося! Надя, – я ткнула пальцем в Беленькую, – ты магистершу опоила, тебе и отвечать, чтобы она до самого Златограда не проснулась. Берешь Брюху, уложишь ведьм на телегу, вместе с сестрицей моей, и вслед за Чернушкой едешь в Боровичи. А там уж по реке до границы. Если за неделю управитесь, то сам черт вас не достанет. – Я покосилась на лежащего Пантерия. – А я займусь теми, кто остался, – подумала и чертыхнулась: – Много же нас осталось!
– За неделю вас могут и поймать, – попробовал предупредить Мытный, но я поджала губки, вздернув подбородок. Не объяснять же пропащему человеку, что это я для него речь произнесла.
Вот спросит палач в застенках: куда, дескать, девалась магистерша? А он ответит – в Златоград. И пусть они потом Широкую хоть сетями прочесывают в поисках бабули, потому что я никуда из Ведьминого Лога уезжать не собиралась. И Марта с меня бы шкуру спустила, вздумай я так поступить с ней, даже с мертвой. А умирать ох как не хочется! Я посмотрела на Маргошу, стоявшую за спиной Мытного с решительным и боевым видом, и затосковала, не понимая, куда я дену такую прорву народу? Интересно, аресты будут производить по спискам Мытного или как левая пятка захочет? Вот запалить бы архивы Разбойного приказа, ищи-свищи тогда ведьм… Я встрепенулась и попыталась представить, существует ли такое ведовство, способное выжечь все упоминания о ведьмах?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66