Визит двух этих женщин в Серебрянск взбудоражил город и замок, как камень, брошенный в муравейник. Гаврила Спиридонович с супругой спешили на крыльцо, но, так как сам князь Серебрянский временно считался замешанным в бунте, до оправдания его оттирали, и чуть не случился бунт настоящий. Князь едва не приказал своим людям вышвырнуть наглого временного коменданта, оставленного Решетниковым до решения участи Гаврилы Спиридоновича. Лезет теперь вперед него. И вышвырнули бы не глядя, пусть не из города, но с крыльца-то наверняка. А Решетникова, равного по знатности Гавриле Спиридоновичу, здесь не было. Обещался быть к приезду Анны Васильевны, да задержался в Ведьмином Логу. Какие-то там начались брожения, несмотря на то что, казалось бы, всех прижали к ногтю, каждый двор был под надзором, на каждой тропинке – патруль.
– Анна Васильевна, очень рады, – учтиво раскланялся Гаврила Спиридонович с Луговской.
Та ответила благосклонным кивком. Луговская была одета скромно, по-дорожному. Зато Анжела Демцова вышла из кареты, ослепив всех сразу блеском брильянтов и тревожно-алыми всполохами шелкового платья. Мытный, стиснутый с двух сторон охраной, скромно улыбнулся от дверей, заставив Анну полоснуть по коменданту холодным, ничего доброго не обещающим взглядом.
Вопреки всем традициям, Анна сначала потребовала отчетов от своих людей, оставив такие необходимые, но съедающие много времени дела, как умывание, переодевание, приветственные речи и трапезу, на потом. Заняв кабинет хозяина, она в первую очередь с пристрастием допросила своих людей. Тайные соглядатаи и явные шпионы мялись у двери в кабинет длинной очередью, осторожно протискивались в двери бледными тенями, а наружу вылетали вареными раками, обливаясь потом и вытираясь рукавами.
Гаврилу Спиридоновича уверили, что о его причастности к заговору не может быть и речи. Князь облегченно выдохнул, поняв, что никто в Северске не позарился на его лоскут земли. Только на это он и уповал последние дни, выходит, и от болот есть польза. Видать, Анна для фаворитов приберегла кое-что пожирнее.
Вкатили лаковый столик изящной златоградской работы, на нем, в вазочке, была небольшая горка печенья, сливки в маленьком серебряном кувшинчике и заморская диковина – кофе в малюсеньких, из тонкого фарфора чашечках – все как любила княгиня. Столик вкатила девка с непокрытой головой и с испуганными глазами, одетая по-златоградски. Платье на ней сидело так, словно несчастная отбивалась, а ее все равно впихивали. Анжела надулась:
– Лебезит перед тобой Гаврила, – фыркнула она, заставив Анну оторваться от бумаг и оглядеть вошедшую недовольным взглядом.
– Вот кофий, – пискнула девка.
– Спасибо, милочка, – кивнула Луговская, – и пойди переоденься в какой-нибудь сарафан, смотреть на тебя больно. А ты, Анжелка, не зубоскаль, Гаврила Спиридонович как может родное гнездо защищает.
Демцова безразлично пожала плечами. Она сидела в кресле, без спросу копаясь в бумагах, иногда хмыкая, иногда брезгливо кривя губы:
– Да тут, я смотрю, целый любовный роман, – наконец выдала она свое заключение.
– И он мне очень не нравится, – откинулась на спинку резного кресла Анна, но Анжела ее укорила:
– Наоборот, радуйся, что у тебя вместо головы этого мальчишки сам мальчишка целиком. И ты можешь спросить у него про папины архивы.
– М-да, Яким удивил, – поиграла пером Луговская.
Тщательно охраняемый Яким Мытный умудрился неделю назад покончить с собой, приняв яд. Сейчас Кремль лихорадило: пытались отыскать злодея, пронесшего ему зелье, а пуще того искали архивы и немалую казну, о месте расположения которой Мытный так никому и не рассказал. Едва лишь даже не слух, а тень слуха пронеслась по столице, как многие, до того мига молчавшие в ужасе ожидания расправы, ободрились и начали выказывать некоторое непокорство, требуя прекратить повальные аресты, а каждое дело расследовать со всей тщательностью. В общем, зубы решили показать.
– Ну что ж, посмотрим на этого мальчика. Может, от него и будет толк, – кивнула своим мыслям Анна, а Демцова, чинно сложив руки на коленях, изобразила в ожидании пленника самую очаровательную из своих улыбок, собираясь смущать молодого боярина.
Однако когда Адриан вошел и с усмешкой глянул на искусительницу, та сразу скисла. По доносам он выходил этаким недалеким барчонком, живущим в тепле и беззаботности за папиной спиной, а тут на пороге образовался если не былинный королевич, то во всяком случае вполне зрелый муж. Он прямо посмотрел на Луговскую, и взгляды скрежетнули друг о друга. Княгине в ее сорок не впервой были такие поединки, и она подумала, что либо соглядатаи такие дураки, либо мальчик за последнюю неделю повзрослел. Анна решила не крутить, холодно отчеканив:
– Адриан Якимович, примите мои соболезнования. Ваш батюшка скончался в Кремле, в застенках, оставив вам не лучшее из наследств: славу заговорщика и возможность познакомиться с дыбой, а после и с палачом.
Адриан смиренно склонил голову:
– Не мы выбираем родителей, Анна Васильевна. Но уж какое есть наследство – все мое.
– А ты дерзок, мальчик, – подала голос Анжела.
– Жребий мой таков, – припечатал взглядом фаворитку княгини Мытный, – что, потеряв все, я теперь могу лелеять только свою гордость.
– Не путайте гордость с гордынею, – сурово оборвала Мытного Луговская. – Она довела вашего отца до кремлевских казематов.
– Ну, поскольку и мне их уже не избежать, так имеет ли смысл осторожничать, боясь обидеть своих будущих палачей? – хмыкнул Адриан, вызвав недовольные гримаски на лицах обеих дам.
– Не все так безнадежно, мальчик, – уверила его Демцова. – Даже собаки стараются повилять хвостом в надежде на кусок, а умные люди предлагают поторговаться.
– Дак то собаки, а ума во мне…
– Хватит словоблудствовать! – хлопнула по столу Луговская. – Мне нужны архивы вашего отца и показания в отношении некоторых семейств. За это я вам гарантирую жизнь.
– В качестве кого? – нахмурился Мытный. – Безродного ссыльного поселенца? Без чести?
– А ты хочешь, чтобы тебя Великий Князь наследником объявил? – не удержавшись, вставила шпильку Демцова.
Адриану не нравилось, что две женщины сидят в разных углах комнаты и, как бы он ни повернулся, к одной он непременно оказывался спиной, да и, разговаривая, приходилось постоянно вертеться. Поэтому, решив, что княгиня важнее фаворитки, он в конце концов позволил себе бестактность, развернувшись к Анжеле спиной. А к столу, за которым сидела Луговская, наоборот, подошел и оперся на него руками. Таким образом, нависнув над своей пленительницей, он заявил со всей серьезностью:
– Еще несколько дней назад, Анна Васильевна, я бы выдвинул вам такие условия, что вы получаете от меня архив и нужные показания в обмен на казну моего отца и руку вашей дочери в качестве гарантии моей неприкосновенности.
Лицо Анны дрогнуло и стало чуть удивленным, но и более уважительным.
– Однако за эти дни произошло нечто заставившее меня по-другому мыслить. А посему вы получите от меня только архив и полказны. Я же уеду в Златоград или Мирену, но с честью, как боярин Мытный. – Он хотел выпрямиться, но тут его кольнуло сзади куда-то в печень.
Он обернулся через плечо и обнаружил напружиненную, как кошка, Анжелу. В левой руке у нее был стилет, им она и кольнула его, а в правой – маленькая дамская пистоль. Мытный не представлял, можно ли из такой крохотулечки убить человека, но Демцова держала его очень уверенно.
– А теперь вернись на место, – посоветовала Адриану фаворитка.
Двери распахнулись, и в кабинет ворвалось нечто воздушное, как облако, золотистое, как солнечные зайчики, и… крикливое, как базарная торговка.
– Убери руки! – визжала Ланка, отбиваясь от мордоворота, который караулил двери в кабинет и имел твердый приказ не пускать до конца разговора никого. Конюший Гаврилы Спиридоновича по прозвищу Туча неловко споткнулся и опрокинул детину, позволив Костричной ворваться в кабинет.
– Это что?! – возопила Ланка, увидев, что Мытного уже колют ножом и собираются стрелять из пистоли. Тетка была демонического склада. С такой драться себе дороже, но разгоряченная гроссмейстерша, ни на мгновение не усомнившись в своей правоте, наступила ей на шелковый подол и толкнула изо всех сил.
Не ожидавшая нападения Демцова, охнув, завалилась на бок, пальцы против воли сжались, ища опору, бабахнул выстрел, и маленькая злая пуля, ударившись в лепнину потолка, с визгом пронеслась по кабинету, пробив бумаги и даже расщепив лак на столе перед Луговской. Вломившаяся охрана первым делом заломила руки Адриану, Ланка запрыгнула на пуф и начала отмахиваться канделябром. При этом все страстно орали, пока княгине не надоел этот бедлам. К счастью, ей ничего не пришлось бить, чтобы привлечь к себе внимание, – у Гаврилы Спиридоновича стоял на столе колокольчик, довольно звонкий.
– Угомонились? – холодно поинтересовалась она у присутствующих, а когда все гуськом и с извинениями удалились, обратила свой взгляд на виновницу скандала.
Отбиваясь канделябром, Ланка попортила Серебрянскому витраж в кабинете, несколько цветных стеклышек выпали наружу, и в образовавшуюся дыру задувал ветер, отчего ленты ее эльфийского платья трепетали за спиной, словно крылья. Анна никогда не завидовала красивым, но всегда по достоинству оценивала тех, кто мог себя подать. А это платье, несомненно, вырывало Дорофею из рядов простых прелестниц, да и в глазах мелькал характер. Шальной, конечно, девичий, но характер.
– Примерно так я вас себе и представляла: нежная, хрупкая и ранимая, – с серьезным лицом заявила Луговская, и Ланка против воли смутилась, спрятав канделябр за спину. – Значит, это ради вас Адриан Якимович рискует спорить с вершительницей его судьбы, отказываясь от руки моей дочери.
Лана не сразу поняла, что ей сказали, а поняв, открыла рот от удивления. Анжела и Адриан хмыкнули, Луговская улыбнулась одними глазами, и гроссмейстерша почувствовала себя единственной молоденькой дурочкой среди взрослых. Она сделала ножки крестиком, подумав: «Бабули на вас нет, она бы вам показала, как над гроссмейстершами смеяться». Мытный посмотрел на Ланку и сказал:
– Я совсем запамятовал еще одно условие. С логовских ведьм должно быть снято обвинение в бунте.
Княгиня снова удивилась. Донесения на эту тему были весьма противоречивы, а вообще, ведь эти Костричные, кажется, близки к императорской семье… В воображении княгини тут же образовалось несколько небезынтересных идей, каждая из которых сулила выгоды как политические, так и личные. И она по-новому взглянула на Адриана. Мальчик был отнюдь не глуп, кажется, романтичен и, возможно, даже способен на преданность. А преданные люди никогда не бывают лишними.
Адриан правильно оценил ее взгляд и, ни слова не говоря, отвесил глубокий поклон.
Синюшная луна не разгоняла мрак в душе, а, напротив, заставляла волноваться. Я семенила вслед за Илиодором, косясь на ночное светило, и никак не могла сообразить, что с ним не так. Родная, с детства знакомая топь тоже выглядела как-то иначе. В черном лесу, частоколом ставшем вдоль границы болота, мне мерещились войска великанов, кутающихся в плащи из мрака. Редкие березки, несомненно, были вылизанными ветром костями. «В черном-черном лесу стоит черный-черный дом…» – шепнул мне затаившийся за плечом страх.
Я вздрогнула и в испуге схватилась за кафтан Илиодора. Он приостановился и удивленно обернулся ко мне, но так медленно и зловеще, что еще за миг до того, как свет луны упал на его лицо, я уже знала, что увижу. Взвизгнула, отскочила – и, конечно, сразу обеими ногами в омут.
– Стой, сумасшедшая! – дернул он меня назад, и я повисла, прижатая к его груди. Илиодор насмешливо хмурил брови и совсем не походил на покойника, каким казался только что.
– На что только девицы не идут, лишь бы оказаться в моих объятиях, – вздохнул он с притворным отчаянием.
Я моргнула удивленно, и на миг все стало прежним: обыкновенная одутловатая луна над пьяным лесом, тропинка петляет, прыгая с кочки на кочку, уводя к Чучелкиной могилке, а шагах в десяти сидит, буравя нас мертвым взглядом, волк. Я вся напряглась, ужом выскальзывая из объятий, и показывая глазами:
– Он сзади.
Два раза намекать мне не пришлось, Илиодор выхватил саблю и нанес удар еще раньше, чем я успела пригнуться, чтобы не зацепило ненароком. Только вот на тропинке никого не было. Все та же синяя луна, все те же мрачные великаны, взявшие болото в кольцо.
– Что-то я не совсем… – начал Илиодор с легкой досадой, но я прижала палец к губам, зашипев, как гадюка:
– Тише, тише.
Без всякой тропинки, шлепая прямо по мутной болотной водице, мимо нас скользила сонная омутница. Шар голубого огня был зацеплен у нее за гибкий ивовый прут, который мотался вверх-вниз на каждом шагу, и несчастный болотный огонек метался вслед за ним, чудом не срываясь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66