Капитан Турстан с огромным трудом отыскал свободное место и бросил якорь неподалеку от большой военно-транспортной галеры. Судя по вымпелам с красными крестами, раздвоенными на концах на манер ласточкиного хвоста, этот корабль принадлежал ордену госпитальеров. Не желая терять времени понапрасну, Турстан приказал спустить шлюпку и, оставив за себя мэтра Понше, отправился в порт, чтобы пополнить запасы пресной воды и вместе с капитаном «Фалько» определиться, с каким конвоем они пойдут дальше, на Родос.
Как только прекратилась качка, из кладовой выбрались две черные крысы. Тамплиерский овес определенно пошел им на пользу – в движениях грызунов уже не ощущалась та голодная стремительность, с которой они прорывались на неф в Марселлосе. Черная шерсть лоснилась на упитанных боках, а ребра просматривались с большим трудом. Попискивая и недовольно шевеля носами, они покрутились, принюхиваясь к щелям в переборках, о чем-то посовещались, а затем, не теряя достоинства, припустили в отсек, где у рачительных рыцарей Храма хранилась лошадиная упряжь.
На палубе уже звучал до боли знакомый голос. Это пришедший в себя после вынужденного многодневного молчания Рыцарь Надежды сзывал паломников, приглашая занять места в прогулочной шеландре, чтобы «всего за четверть денье с человека насладиться красотами здешних мест, осмотреть недавно отстроенный венецианский форт и развалины храма Зевса. А кроме того, посетить деревенский базар, где купцы продадут по очень низким ценам местные товары, а лучшие танцовщики специально для дорогих гостей исполнят знаменитый греческий танец сиртаки».
– А не отправиться ли нам вместе с ними? – почесал в затылке Робер. – Надоел мне этот неф так, что хочется мачту мечом срубить…
– Похоже, подобные мысли появились не только у нас. – Жак толкнул приятеля локтем в бок и быстро увлек его в укрытие.
К Рыцарю Надежды, стоящему у веревочной лестницы, опущенной в шеландру, протягивая медную монету, подошел сицилиец. Судя по землистому цвету лица, он еще не пришел в себя, но тем не менее выказывал решительные намерения совершить развлекательную поездку. Перед тем как начать спуск по лестнице, он бросил внимательный взгляд на палубу и осторожно, словно проверяя сохранность, ощупал небольшой цилиндрический предмет, спрятанный под рубахой.
– Грамоту какую-то на берег везет, – процедил сквозь зубы Робер, – не иначе для своих, чтобы нас перехватили.
– Повезло же нам, сир, что ты с этим портшезом на берегу столкнулся, – прочувствованно произнес Жак, – иначе лежать бы мне на дне Сицилийского пролива еще три ночи назад…
Робер смущенно кивнул и отвернулся в сторону. Ему стыдно было признаться вновь приобретенному другу, что встреча на берегу была отнюдь не везением.

* * *
Дело в том, что еще на стоянке в Неаполе, а стало быть, за день до ночной стычки, произошло событие, которое настоятель часовни в Мерлане, преподобный отец Мишель из Горби, принимая у шевалье де Мерлана исповедь, определенно бы назвал судьбоносным.
Тогда Робер прогуливался по палубе, время от времени бросая косые взгляды на жирующую знать. Там, рядом с шатрами, вокруг которых метались лакеи, рассматривая живописные италийские берега, стояла та самая загадочная дама. Ее укрывал неизменный шелковый платок. «Поглядеть бы на ее лицо», – вздохнул де Мерлан. Словно вняв его просьбе, неожиданно налетевший порыв ветра дунул в усы доблестного рыцаря, пронесся вперед, налетел на незнакомку, надул, словно парус, ее платок и, уносясь обратно в море, утащил с собой тонкое шелковое полотнище.
Оказалось, что все это время от посторонних глаз пряталась молодая женщина, в точности соответствующая образу Прекрасной Дамы из песен трубадуров. Златокудрая и голубоглазая, с длинными черными ресницами, оттеняющими белизну аристократической кожи, она тихо вскрикнула от неожиданности, надула чувственные алые губки и, оглянувшись по сторонам, быстро прикрылась широким рукавом. Ее взгляд, скользнув по палубе, на какое-то мгновение задержался на Робере. Сердце доблестного шевалье де Мерлана, которого еще ни одна женщина не сумела удержать больше чем на одну ночь, сначала ушло в пятки, затем вернулось обратно в то место, которое определил для него Господь Бог, как известно, сотворивший человека по своему образу и подобию, а потом заколотилось с удвоенной силой, словно сообщая всему миру, что с этого момента оно готово быть принесенным в дар таинственной незнакомке. Дама же, судя по всему, напротив, не нашла во всклокоченном коротышке (которого, положа руку на сердце, принимал за простолюдина не только мэтр Понше) ничего достойного своего драгоценного внимания. Мало того, она не почуяла в нем ни малейшей угрозы для своего инкогнито. Презрительно фыркнув, она кликнула одного из неизменных охранников, дабы тот принес из шатра другой платок, взамен похищенного судьбоносным ветром. Но пренебрежение, высказанное столь явно и неоднозначно, уже ничего не могло изменить – доблестный рыцарь влюбился с первого взгляда.
Стоит ли говорить, что с этого момента все его помыслы были заняты поиском возможности для знакомства. И в ту злосчастную ночь Робер поднялся наверх именно потому, что любовное томление, не находящее выхода ни в битвах, ни в попойках, разогнало сон и толкнуло прогуляться на воздухе. Рассчитывая на встречу, которая позволит – нет, не объясниться и не пытаться добиться взаимности, а хотя бы представиться и узнать, кто же она такая на самом деле, Робер неожиданно оказался свидетелем нападения на Жака и, не успев даже толком понять, что происходит, отправил на тот свет сразу двух слуг предмета своих воздыханий. Само собой разумеется, что после такого, с позволения сказать, представления ему вряд ли приходилось рассчитывать на ее благосклонность.
Но рыцарь, много раз в жизни попадавший в безвыходные ситуации, не привык отступать перед трудностями. Покинув неф в Мессине, Робер, выйдя из ворот порта, притаился за углом ближайшего дома, дождался, когда портшез, окруженный поредевшей охраной, появится в поле зрения, и, стараясь соблюдать все меры предосторожности, двинулся вслед за ним. Крадясь вдоль бесконечных заборов и изо всех сил стараясь, чтобы его не заметили, он вряд ли смог бы ответить, что им руководило в первую очередь – желание выяснить обстоятельства убийства или внезапно вспыхнувшая любовь…
На узких, извилистых улочках Мессины – этого не то норманнского, не то сарацинского города – остаться незамеченным оказалось совсем не сложно. Процессия, пробиваясь сквозь разноязыкую толпу, добралась до окраины города и скрылась за почерневшими от солнца глухими деревянными воротами. Подпрыгивая перед глухой стеной, Робер смог разглядеть лишь атриум да плоскую крышу роскошной виллы. Влюбленный рыцарь огляделся по сторонам, тихо припомнил Божью Матерь, твердо пообещав на ближайшей исповеди покаяться в том, по какому поводу ее упомянул, и протиснулся в узкий проход между двумя глинобитными заборами. Там де Мерлан обнаружил большой кипарис, растущий в нужном ему дворе, подпрыгнул, легко подтянулся на руках и заглянул вовнутрь.
На сей раз ему повезло. Кипарис стоял вплотную к большой открытой беседке, где предмет его обожания, стоя в большой медной чаше, при помощи двух служанок, которые держали в руках изящные узкогорлые кувшины, совершал омовение и одновременно беседовал с кем-то через натянутую поперек простыню.
Влюбленный рыцарь был ошеломлен увиденным. Находясь в мятущихся чувствах, он подрастерял обычное хладнокровие и, вместо того чтобы внимательно прислушаться к разговору, занялся сравнением обводов кувшинов и открывшихся его взору изящных форм – благо разоблаченная госпожа и нимфы-поливальщицы стояли к нему спиной. Но, вволю налюбовавшись на стройные, в меру худые ноги, крутые, изящные бедра, точеные лопатки и море тяжелых от воды золотистых волос, он с ужасом начал осознавать, что мирная беседа, которую вела молодая женщина, касается его и Жака самым непосредственным образом. И речь при этом идет о вещах отнюдь не куртуазных.
– Вот письмо к мессиру! – Незнакомка говорила по-франкски, но были в ее голосе какие-то непонятные – то ли германские, то ли нормандские – акценты и незнакомые слова. – Передашь его из рук в руки на Корфу, Родосе или в Акре – там, где встретишь. Отряд, который он возглавляет, отправился в Святую Землю из Венеции. Этих двоих, которых я тебе описала, попробуй убрать на борту. Один из них – рыжий – простой виллан, с ним проблем не будет. А вот второй – черноволосый, голубоглазый – явно благородный рыцарь. Разделался с моими gridnyamy, как со слепыми котятами. С ножом не лезь – он и тебя на тот свет спровадит. Попробуй отраву… И помни – если то, что успел произнести перед смертью посланник, станет достоянием шпионов римской курии – все пойдет насмарку. Перед тем как отправиться в порт, зайди к управляющему, он даст тебе триста солидов. Из Акры пришлешь письмо прямо в Палермо. Я буду ждать на вилле его преосвященства.
– Я все випольнять, как во велели, сеньора! – ответил из-за простыни незнакомый мужчина, чудовищно коверкая франкскую речь.
– Ступай же скорее в порт, «Акила» вскоре уйдет на Корфу!
Поливальщицы накинули на хозяйку большое ворсистое полотенце, укрыв ее от макушки до пят, и аудиенция, судя по всему, завершилась. Робер пришел в себя, тихо сквозь зубы ругнулся, спрыгнул со стены и затаился за углом. Вскоре калитка в воротах тихо отворилась, и оттуда появился тот самый сицилиец. Робер де Мерлан прислонился к шершавой стене и долго стоял, положив руку на рукоятку меча и переводя взгляд с ворот виллы на улицу, по которой ушел подосланный убийца. Затем влюбленный рыцарь принял очень и очень непростое решение. Он оторвался от стены, подбросил в воздух кошель с двумя с половиной ливрами, кинул прощальный взгляд на атриум и припустил в сторону порта, чтобы успеть к отплытию.

* * *
– Ну, что делать будем? – спросил Жак, прерывая мысли достославного рыцаря. – Может, тоже отправимся окрестности осматривать да поглядим, кому он письмо передаст? Денье для оплаты я найду…
– А толку с того? – тряхнув головой, словно освобождаясь от надоедливых воспоминаний, ответил Робер. – На шеландре мы от него не спрячемся – увидит и затаится или, хуже того, поймет, что мы за ним следим. Так что придется нам пока оставаться на корабле.
– А я знаю, что можно сделать, пока его нет на нефе! – Лицо Жака прояснилось, словно он только что получил полное отпущение грехов, после чего вольный виллан нахмурился и надолго замолчал.
– Ну говори, не тяни! – Де Мерлан хлопнул приятеля ладонью по спине, так, что тот едва удержался на ногах.
– Настоятель монастыря, где меня грамоте обучали, преподобный отец Браун, – затараторил Жак, словно его прорвало, – ежели в графстве беззаконие совершалось – ну, убили кого или свинью украли, – так он всегда приставу советы давал, где злодея искать. И столь в этом деле был искусен, что не было ни одного преступления, которого бы он не распутал. Вот как-то раз, после очередного удачного расследования, он мне и рассказал, в чем секрет его проницательности. «В любом деле, Жак, – сказал он мне, готовясь отойти ко сну, – всегда найдется человечек, который что-либо видел, что-либо слышал. Нужно только его найти и поговорить по душам».
– Ну, так кроме нас с тобой, поди, никто ничего и не видел, – почесав затылок, ответил Робер, – где же мы такого человечка возьмем?
– Очень просто. – Жак, словно гончая, взявшая след, наклонил голову вперед и засвистел обеими ноздрями. – Очевидцев, конечно, нет, но ведь убитый, дама эта и ее прислужники не божьей волей на «Акилу» попали. А стало быть, капитан и его помощник знают, кто они такие.
Друзья, не сговариваясь, обратили взоры на мостик, с которого доносился знакомый голос, и двинули в сторону кормовой башни.
Робер молча отодвинул вахтенного матроса, который робко пытался перегородить им вход на лестницу, и потопал наверх. Узкие ступеньки крутой деревянной лестницы жалобно скрипели и прогибались – несмотря на малый рост, рыцарь был изрядно тяжел. «С кабанчика-двухлетка», – стараясь не отставать, подумал Жак.
Мэтр Понше, оставленный капитаном за старшего, проникся собственной значимостью и распекал вовсю давешнего офицера-савояра:
– Сколько раз тебе можно говорить, Гуго, что ты должен сам проверять запас стрел и болтов на носовой башне. Сам! Ежедневно! Ни в коем случае не доверяя этого матросам! Мы входим в Эгейское море и должны быть готовы в любой момент к стычке с пиратами.
Савояр стоял по стойке «смирно», низко опустив голову, и всем своим видом выражал глубочайшее раскаяние, как умеют это делать самые ленивые и нерадивые исполнители. При виде приближающихся приятелей Понше непроизвольным движением прикрыл ладонью только недавно пришедшее в себя ухо и отпустил подчиненного:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50