А при выбранном им способе восхождения солдаты на внешней стороне парапета увидят лишь смутное пятно, Римо же тем временем окажется на крыше. Еще не успев коснуться твердой поверхности, Римо уже вовсю работал руками, костяшками пальцев сломав шеи двух солдат.
Ему даже не надо было ничего видеть. С того момента, как он начал разбег у стен монастыря, все его привычные чувства были блокированы, уступив место ощущению занятого пространства. Он сам и солдаты были предметами, заполнившими это пространство. Все они имели массу, и Римо чувствовал, когда эта масса перемещалась, оказываясь возле него. Он нанес кому-то резкий удар ногой не потому, что услышал крадущуюся походку солдата или звук взводимого курка, но потому, что этот самый солдат вторгся в пространство у него за спиной. Удар пришелся солдату в живот. По тихому хрусту позвонков под ногой Римо понял, что у противника сломан позвоночник.
Без видимого усилия, не задумываясь, он поднял руку — она взметнулась быстрее молнии. Локоть угодил другому охраннику в челюсть, раздался хруст, и голова закрутилась, словно карусель. Римо не переставая работал руками. Постепенно окружающее пространство стало расчищаться, отовсюду слышались горловые хрипы умирающих и быстрая чечетка тяжелых солдатских ботинок по кафельному полу — это смертельно раненые бились в последних конвульсиях.
Тут раздались автоматные очереди, и Римо понял, что преодолел лишь первую линию обороны. Усилием воли заставив глаза смотреть, он разглядел еще одну группу солдат, вооруженных автоматами; они были выстроены по периметру крыши с трех сторон. У четвертой стены, за спиной у Римо, сгрудились в кучу плачущие женщины.
Римо не мог допустить, чтобы солдаты открыли по нему огонь. Сам он мог в крайнем случае увернуться от пуль, но женщины этого сделать не могли.
Тут вперед вышел командир, и автоматчики начали сжимать вокруг Римо кольцо.
— Цельсь! — скомандовал командир.
Солдаты сделали еще один шаг вперед.
В этот самый момент Римо увидел кусочек синей парчи, выглядывавший из-за надвигающейся стены солдат, и понял, что теперь его будет трудно остановить.
Он подпрыгнул, оторвавшись от земли настолько высоко, словно взлетел, а затем начал снижаться, согнувшись пополам и нацелившись ногами точно в грудь командира автоматчиков. Тот вскрикнул, выпустив из рук автомат. Толчок оказался настолько сильным, что командир отлетел к дальней стене, ударился о верхний край зубца, перевернулся в воздухе и полетел со стены головой вниз.
Остальные, удивленные странной траекторией полета своего командира, на какое-то мгновение задержались со стрельбой.
Но этого мгновения оказалось достаточно. В атаку пошел Чиун, огибая каждого солдата и сокрушая все на своем пути. Старец двигался так быстро, что даже Римо был не в состоянии уследить за мельканием его рук и ног. Но по четким, резким звукам он знал, что каждый удар попадает в цель.
Пока Чиун делал свое дело, Римо собрал женщин и незаметно повел их к выходу. Одна была настолько изранена, что не могла идти. Ее длинные черные волосы были в крови, лицо распухло, но все же Римо сумел разглядеть, что она настоящая красавица.
— Так вы и есть Консуэла? — спросил он, бережно поднимая ее с земли.
Девушка кивнула, изо всех сил пытаясь открыть заплывшие от побоев глаза.
— Там, внизу, лежит человек, который вас любил, — начал он, но осекся.
С колокольни донесся звук, который он не мог спутать ни с чем — это был стрекот вертолета.
Забыв, что держит на руках девушку, Римо попытался увидеть, что происходит на колокольне. В большой, выкрашенный ярко-синей краской вертолет садились два человека. Один из них был в гражданском, другой в черной форме, как солдаты, охранявшие монастырь. Гражданский забрался в машину, даже не оглянувшись; второй быстро обернулся назад, отвернулся, затем вдруг словно замер и снова поглядел назад. Он узнал Римо.
И Римо тоже вспомнил это лицо, лицо пыток и смерти, оторванных рук и умирающих детей. Для Римо война имела лицо майора Дика Бауэра.
Внезапно в памяти Римо всколыхнулся вихрь забытых образов и ощущений: зажаренная на вертеле птица — ее белое оперение развевается на поднявшемся перед тропическим ливнем ветерке; подвешенные на проволоке тела, словно вытанцовывающие зловещую джигу в первых утренних лучах; запах разлагающихся, гниющих тел.
С губ его сорвался слабый стон. Сверхчеловеческие рефлексы, выработавшиеся в нем за десять лет работы с Чиуном, куда-то пропали. Для него больше не существовало Синанджу, не существовало ничего, кроме войны и бесконечной, бессмысленной комедии на холме.
Словно в замедленной съемке, он наблюдал, как Бауэр достает автомат.
«Завтра прилетит вертолет с продовольствием...» — произнес позабытый голос из глубин памяти.
«Я захватил эту высоту и буду ее удерживать, и мне плевать, пусть хоть все вы подохнете здесь...»
«Протяните еще одну проволоку. Мы им покажем, как связываться с армией США!»
— Ложись! — внезапно прервал его размышления чей-то истошный крик, и Римо вместе с рыдающей девушкой на руках бросился на землю.
Сэм стоял, вытянув руки. Вдруг Римо услыхал свист пуль, и индеец свалился на Римо, истекая кровью.
— О Боже! — воскликнул Римо, приходя в себя. — Сэм!
Винты вертолета разрезали воздух. Он плавно поднялся, немного повисел и, быстро набирая скорость, скрылся за горизонтом.
Покончив с солдатами, к ним подошел Чиун и ловко поставил индейца на ноги. У Сэма была почти оторвана рука. Старый кореец быстро перевязал его, использовав вместо бинта шелковую полосу, оторванную от кимоно.
— Будет жить, — наконец сказал он. — Правда, не знаю, сколько именно, но какое-то время уж точно. Но в таком состоянии он вряд ли сможет спуститься с горы, даже если мы его понесем.
Римо, потрясенный, продолжал лежать. Вдруг он смутно почувствовал, что девушка выскользнула у него из рук.
— Он спас нам жизнь, — произнесла Консуэла. — Иначе пули...
— Да, я видел, — сказал Чиун, глядя на раненого индейца. — Я сразу почувствовал, что в нем есть что-то героическое, — с нежностью добавил он.
Губы Уолфши дрогнули в улыбке, и он медленно открыл глаза.
— Я все слышал, — прошептал он. — Может, теперь научите меня приемам Синанджу.
Чиун положил свою прохладную руку Сэму на лоб.
— Сын мой, храбрость, подобная твоей, превыше любого учения.
Римо отвернулся. Он видел лицо врага, этот взгляд чуть не стоил Сэму Уолфши жизни. Это был непростительный грех, и Римо его совершил. Он забыл о Синанджу.
Во всем виноват вертолет, сказал он себе. Проклятый вертолет.
И вдруг он вновь услышал его, угрожающий и неумолимый, этот живущий у него в подсознании звук, который сведет его с ума.
Но нет, это не галлюцинации. Внезапно Консуэла разразилась тирадой по-испански, указывая на восток.
Римо тоже увидел его. Он летел со стороны, противоположной той, куда улетел Бауэр. По мере приближения машины Римо разглядел, что и знаки на нем были другие. Это был полицейский вертолет.
— Карен! — выдохнула Консуэла. — Она, должно быть, успела перед смертью связаться с полицией.
— Ваша белокурая подруга в кабине, — улыбнулся Чиун.
— Какое же должно быть зрение, чтобы видеть на таком расстоянии! — поразилась мексиканка.
— И не спрашивай, — ответил ей Сэм.
Но кореец уже был на ногах.
— Нам надо спешить. Полиция позаботится о лекарстве и месте для тебя, сынок, только ни в коем случае не говори, что я и Римо были с тобой.
— А почему? Ведь вы.
— Наш император желает, чтобы мы оставались инкогнито. Скажешь властям, что действовал один. — Он кинул прощальный взгляд на Консуэлу. — И попроси женщин одеться. Это неприлично!
Подняв Римо за ребра, он кинул его в сторону лестницы. Когда полиция в сопровождении Карен Локвуд появилась в монастыре, их уже и след простыл.
Глава двенадцатая
К ночи Римо и Чиун достигли подножья горной гряды. Римо не произнес ни слова с того самого момента, как пули Дика Бауэра прорезали залитую солнцем крышу монастыря. Автоматная очередь чуть не убила Сэма Уолфши, и это была полностью вина Римо.
И как только я мог забыть? — снова и снова вопрошал себя Римо. — Как можно было забыть все приемы и уроки Синанджу из-за простой вспышки ярости?
Один вид Дика Бауэра заставил его потерять контроль над собой. И он это допустил! Именно в тот момент, когда больше всего нуждался в собственном мастерстве и уверенности в себе, он их утратил. И Сэм Уолфши вынужден был заплатить за неудачу Римо дорогой ценой.
На опушке хилого леса, возле струящегося ручейка Чиун наконец выпустил руку ученика из своей и велел ему сесть. Римо послушался; на лице его застыла ненависть к себе.
Чиун развел костер. Затем с помощью камня выдолбил из деревянного чурбана котелок и наполнил его водой. Затем достал маленький шелковый мешочек из пояса кимоно, высыпал содержимое в воду и поставил котелок на огонь.
— Это рис, — тихо сказал он. — Даже Мастер Синанджу должен иногда есть.
Римо поднялся на ноги и отвернулся.
— Равно как и ты, — добавил Чиун, — вне зависимости от того, заслуживаешь ты этого или нет.
Римо прислонился к дереву и стоял так, погруженный в себя, пока не сварился рис. Наконец он подошел к костру и опустился перед старцем на колени.
— Прошу тебя, сделай мне одолжение, — еле слышно проговорил он.
— Итак, белый наконец решил заговорить. И, конечно, первым же делом просит меня об одолжении. Что ж, я готов. Продолжай.
— Я прошу тебя вернуться к Смитти и сказать, что меня можно списывать в тираж.
Выражение лица Чиуна не изменилось.
— И все лишь потому, что ты оказался не на высоте?
Римо опустил голову.
— Да. — С его губ сорвался невеселый смех. — Так, чуть-чуть. Из-за меня Сэм всего-навсего едва не лишился руки.
Чиун положил себе риса.
— Что ж, в одном могу с тобой согласиться — ты самым недостойным образом всех подвел.
Римо ждал, что он станет продолжать, но вместо этого Чиун в полном молчании приступил к еде. Римо встал.
— Тогда, пожалуй, здесь мы и расстанемся. Я ухожу.
Чиун кивнул.
— Да-да, конечно. Только прежде позволь задать тебе один вопрос. Неужели у тебя никогда раньше не бывало неудач?
— Таких — никогда.
— А-а.
Чиун проглотил еще пригоршню риса.
Прошло несколько минут, показавшихся Римо вечностью.
— Что означает это «а-а»? — спросил он.
— Ничего. Только то, что ты получил хороший урок, но, судя по всему, урок этот ничему тебя не научил.
— О чем ты говоришь? — вскричал Римо; вены у него на шее напряглись. — Я вынужден бросить то, что для меня дороже всего на свете!
— А почему?
— Потому что я этого заслужил, черт побери!
— А-а, — повторил Чиун. — Я так и думал.
Римо глубоко вздохнул.
— Мне кажется, ты знал, что я собираюсь уйти.
— Естественно.
— Ах, извини! — взорвался Римо. — Я недооценивал твои способности пророка.
— Не пророка, а летописца.
— Но такого прежде никогда не случалось!
— С тобой нет, а с другими случалось. Ну что, рассказать тебе одну историю или ты предпочитаешь бесславно уйти в небытие?
Кинув на Чиуна испепеляющий взгляд, Римо сел.
— Надеюсь, не про то, как Мастера Синанджу предлагали свои услуги в качестве наемных убийц, чтобы прокормить голодающую деревню?
— Именно про это, — радостно закивал Чиун.
Римо закатил глаза. Слава Богу, это в последний раз, решил Римо. Хотя он слышал эту историю уже несчетное число раз, он хотел вновь услышать ее.
— Хорошо, — согласился он.
— Я никогда прежде не рассказывал тебе всю историю о Великом Ванге, первом истинном Мастере Синанджу, целиком, — начал Чиун. — Тебе известно лишь то, что именно он спас деревню, предложив иностранному монарху свои услуги в качестве наемного убийцы, но ты не знаешь, как эта мысль пришла Вангу в голову. Дело в том, что сам Мастер явился причиной несчастья, которое уничтожило деревню и заставило ее народ голодать.
— Ванг? А я-то думал, что он просто восточный Робин Гуд.
— Тогда слушай же, сын мой.
Старец расправил кимоно. В свете луны его пергаментная кожа, казалось, испускала сияние.
— Ванг стал Мастером, когда ему было уже далеко за пятьдесят. Но в народе он с юных лет слыл героем. Еще юношей он разработал и использовал учение Синанджу, чтобы защитить деревню от алчного князя. Народ ценил его за ратные подвиги. Люди украшали его дом гирляндами цветов и пели ему хвалебные песни. И называли его в деревне не иначе, как Ванг Непобедимый.
В его честь ежегодно проводился большой праздник, когда все юноши деревни соревновались в силе и ловкости с могучим Вангом. Никто, конечно же, не мог его победить, потому что даже в те времена мастерство Дома Синанджу считалось непревзойденным. Но Ванг делал вид, что действительно соревнуется с участниками, поэтому каждый заканчивал поединок с чувством удовлетворения.
Те же, кто не участвовал в соревнованиях, торговали сувенирами, играли на музыкальных инструментах, устраивали танцы и пировали, и праздник в честь Непобедимого Ванга был днем радости и удовольствия для всех.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19