«Товарищи пассажиры! Хочу предложить вашему вниманию сливочный шоколад с орехами по заводской цене!»
Тут в окно «Победы» заглянуло лицо, и я пискнула от испуга. К счастью, это оказался всего-навсего Даниель.
— Слушай, почему вы с Надей все время пугаетесь, когда я появляюсь? — удивленно спросил он, открывая дверцу и заглядывая в салон. — На вот, я тебе принес на всякий случай, — он протянул мне маленький, словно игрушечный, серебристый пистолет. — Только, умоляю, не пали сразу во все, что покажется тебе страшным или подозрительным, ладно?
Я пообещала вести себя благоразумно и в подтверждение своих благих намерений спрятала пистолет в рюкзак. А из рюкзака достала термос со сладким чаем, сверток с бутербродами, пакет с ванильными сухарями и кулек конфет. Я уже, кажется, упоминала, что меня на нервной почве одолевает страшный жор, иногда в сочетании с не менее страшной сонливостью. Бывает, конечно, и наоборот — я теряю и сон, и аппетит. Но такое случается только при сильных любовных переживаниях.
Пиршество мое закончилось тем, чем и должно было закончиться. Наевшись до отвала, потаращившись немного осоловелыми глазами в темноту за окнами машины и зевнув от всей души раз двадцать, я устроилась поудобнее, закрыла глаза и моментально провалилась в глубокий и крепкий сон.
Проснулась я от хлопка автомобильной дверцы — кто-то сел на водительское сиденье. Я приняла сидячее положение — за время сна я съехала куда-то вбок и вниз, приняв положение, которое моя кузина образно называет позой «зю», — и, пытаясь разлепить веки, сонным голосом спросила:
— Ну что, поймали ее?
— Пока что нет! — насмешливо ответил женский голос, и одновременно с этим раздался неприятный металлический щелчок.
Глаза мои распахнулись сами собой. И первое, что они увидели, было дуло пистолета, направленное мне прямо в лоб.
— Добрый вечер! — хрипло сказала Катя.
С трудом оторвав глаза от пистолета, я встретилась с ней взглядом. Надо признаться, это доставило мне столько же радости, сколько можно испытать, обнаружив, что стоишь на краю колодца и держаться тебе абсолютно не за что. На бледном лице Кати, покрытом крупными каплями пота, обозначилась какая-то полубезумная улыбка, пистолет трясся в ее руке. К сожалению, я была слишком близко от нее, чтобы надеяться, что, начав стрелять в меня, она промахнется. У меня тоже был пистолет, но что толку? За ним надо было лезть в рюкзак, а Катя вряд ли была настроена на то, чтобы позволить мне это.
Дуло пистолета уткнулось мне в переносицу. От холодного прикосновения металла меня моментально затрясло, как осиновый лист. Катя же отвернулась от меня и, держа пистолет все в том же положении, начала вращать ручку стеклоподъемника. Приоткрыв окно, она проорала в темноту:
— У меня ваша девчонка! Если кто-нибудь из вас подойдет к машине ближе чем на два метра, она умрет!
После этих слов мне показалось, что умру я гораздо раньше и даже без помощи Катиного пистолета — просто окочурюсь от страха.
А Катя снова повернулась ко мне.
— Лезь вперед! — потребовала она, плотнее прижимая пистолет к моей голове.
— Как это? — растерянно пролепетала я.
— Перелезай на переднее сиденье! Живо! Мне пришлось повиноваться, хотя руки и ноги слушались неохотно, а зубы лихо исполняли ударную партию из какой-то веселенькой джазовой композиции.
— Хромова, отпустите девушку, — раздался усиленный мегафоном голос Захарова. — Этим вы ничего не добьетесь. Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!
— Ничего, ничего… — шептала тем временем Катя. — Ничего, ничего, ничего…
На ее счастье, Даниель оставил ключи в зажигании. На ее беду, «Победа» принадлежала ангелу, и, даже имея в своем распоряжении ключи, посторонний человек не мог завести эту машину. А у Кати, вдобавок ко всему, одна рука была занята пистолетом, да и нервы ее были не в порядке. И когда она принялась левой рукой шарить под приборной панелью, а правой, державшей пистолет, начала крутить ключ зажигания, оставив на минуту меня без внимания, дверь с моей стороны распахнулась и кто-то с силой выдернул меня наружу.
Как только я вывалилась из машины, меня схватили в охапку и потащили прочь от машины, прикрывая собой. Что-то грохнуло совсем рядом, потом раздались выстрелы и нечленораздельные крики… Отбежав от «Победы» на полтора десятка метров, мы с моим спасителем повалились на сырую траву…
В ту же минуту я увидела бегущих в нашу сторону Себастьяна и Даниеля.
Мой ангел, подбежавший первым, схватил меня за плечи и прошептал:
— Ты цела?
У меня хватило сил только на то, чтобы слабо кивнуть. Тогда Себастьян повернулся к моему спасителю. К тому времени в глазах у меня уже прояснилось, так что и я смогла рассмотреть его. И вскрикнула от удивления.
Это был тот самый сероглазый саксофонист!
Правда, теперь рукав его черного бушлата был порван, и по нему на глазах расползалось темное пятно.
— Ты ранен! — воскликнул Себастьян.
— Пустяки! — совершенно в духе всяких там боевиков отмахнулся саксофонист. — Царапина.
— Не надо было так рисковать, — Себастьян укоризненно покачал головой.
— Я привык сам исправлять свои ошибки.
— Это была наша ошибка, не твоя.
— Нет, и моя тоже. Я мог этого не допустить…
Даниель легко, как бумагу, разорвал рукав, обнажив руку, по которой ручейками текла кровь, капая с ладони и пальцев.
— Ну, вот, — шипя от боли, произнес саксофонист, — испортил хорошую вещь. Можно ведь было еще постирать да зашить…
— Я тебе еще сто штук таких достану, — пообещал Даниель и подул на рану. Кровь тут же перестала течь, а поверхность раны покрылась темной корочкой. — Через пару дней будешь как новенький, — пообещал Даниель.
— Зачем вы пошли в сыщики? — зачарованно спросила я. — Стали бы лучше докторами…
— Докторов у вас и без нас хватает, — ответил Даниель. — К тому же в мединститут без блата не пробьешься, а без диплома на работу не примут даже в районную поликлинику.
Я так и не поняла, шутил он или говорил серьезно. Кроме того, меня заботил вопрос посерьезнее.
— Кто это? — спросила я у Себастьяна, показав кивком головы на саксофониста. Ангелы тем временем подняли нас обоих на ноги.
— Давай об этом дома поговорим! — сурово ответил Себастьян.
Из-за «Победы» вынырнул и пошел нам навстречу Захаров, радостно потирающий руки.
— Ну, как вы тут? Все живы?
— Как видишь, — сдержанно отозвался Себастьян.
— Ну, мы вдовушку нашу взяли в целости и сохранности, пара синяков не в счет. Наши тоже в порядке.
— Где она? — спросила я.
Захаров посмотрел на меня холодно и нехотя процедил:
— Увезли уже.
Потом повернулся к Себастьяну и сказал, кивая в мою сторону:
— Слушай, Шнайдер, уволь ты эту девицу, а… Христом-богом прошу, для ее же блага! Ведь пристукнут же ее как-нибудь, а ты себе ее смерть никогда не простишь.
К моему сильнейшему негодованию, Себастьян ответил:
— Мы подумаем над этим вопросом.
Весь путь до дома (имеется в виду жилище Даниеля и Себастьяна) мы проделали в полнейшем молчании. Саксофонист дремал, прислонившись головой к оконному стеклу, только тихонько постанывал, когда «Победу» очень уж сильно встряхивало на московских выбоинах — видать, рана, несмотря на лечение Даниеля, все-таки его беспокоила. Ангелы, сидевшие впереди, всем своим видом демонстрировали нежелание вести беседу. Даже спины их, казалось, советовали мне не лезть к ним с разговорами. Ну, я и не лезла. А ела конфеты потихонечку. Вообще-то, меня винить не в чем. Я тихо сидела в машине, как мне и было велено. Сами Катю чуть не упустили, так пусть на себя и пеняют. И нечего изображать сидячие монументы. По приезде на место случилось небольшое столпотворение — стараниями Нади. Она из-за раны саксофониста устроила такой переполох, словно тому, по меньшей мере, отрезали голову. А вот мои злоключения не тронули ее нисколько.
— Говорила я тебе! — заявила подружка с возмутительным бессердечием. — Не слушаешь умных людей — и вот результат!
— Ну, вообще-то, виноват во всем я, — соизволил тут признаться Себастьян. Но вместо ожидаемого: «упустил преступницу и подверг опасности жизнь любимой» я услышала совсем другое: — Поддался на уговоры и взял ее с собой, а этого делать, конечно же, не следовало.
Тут я не выдержала. И сказала с ядом в голосе:
— Да уж, действительно! А вот дать мымре-вдовушке убежать и сесть в вашу же собственную машину — это следовало сделать непременно.
Ангелы переглянулись и вздохнули.
После того как рану дрожащего в ознобе саксофониста обработали каким-то снадобьем, напоили чаем с травами и уложили спать в комнате у Даниеля, оставшаяся часть честной компании — то есть два ангела и мы с Надей — собралась у Себастьяна. Причем Надя притащила с собой груду журналов на французском языке, экспроприированных у друзей и родственников, и незамедлительно погрузилась в них с головой. Дело в том, что по приезде из отпуска на нашу дорогую секретаршу, как лавина с горы, обрушилось новое увлечение — она решила во что бы то ни стало довести свой французский до совершенства, причем в максимально сжатые сроки. Организация заговора заставила ее немного отклониться от намеченного срока, но теперь, когда заговор остался в прошлом, она наверстывала упущенное, причем такими бешеными темпами, что у Даниеля при одном взгляде на журналы делалась кислая физиономия.
Первым делом нам с Надей, которая, по приведенной выше причине, слушала вполуха, поведали ту часть истории с Катей, которая произошла непосредственно перед тем, что мне пришлось пережить в машине. Оказывается, вдову, в отличие от Андрея Рябинина, почему-то недооценили, и дозор под окнами поставить не потрудились. Поэтому события развивались так: Катя, открыв дверь своим ключом, зашла в квартиру, народ, затаившийся на лестнице, подождав пару минут, ринулся за ней, чтобы взять ее с поличным. Да не тут-то было — как только в квартиру ворвались наши, вдовица резво, не раздумывая ни секунды, сиганула в окно, только ее и видели. Вдобавок и пистолет с собой прихватила.
— Поздравляю, — насмешливо сказала я. — Блестяще проведенная операция! И Захаров еще имеет наглость предлагать уволить меня… По-моему, ему самому надо писать заявление об уходе. Именно из-за таких головотяпов, как он, преступность у нас в стране расцветает махровым цветом.
— Ладно-ладно… Не перегибай палку… — ответил Себастьян. — Он же про увольнение не всерьез сказал, а так, сгоряча. Знаешь, как он за тебя волновался, когда Катя тебя в заложники взяла.
— Не знаю и знать не хочу! — сердито отрезала я. И тут же поинтересовалась: — Мне другое хотелось бы выяснить — что за фрукт дрыхнет сейчас в квартире по соседству и с какой радости он за мной следил…
— Его зовут Федор. И он, между прочим, спас тебе жизнь, — строго сказал Себастьян.
Не надо думать, что я этого не заметила. Так сначала хотела ответить я, но сдержалась. Препирательства ни к чему хорошему не приводят, этот горький урок я усвоила хорошо. И хотя совсем обойтись без них при наших с Себастьяном характерах не представлялось возможным, следовало все-таки стараться сводить дискуссии и перепалки к минимуму. Кроме того, Себастьян сидел рядом со мной на диване, обняв меня за плечи, и это почему-то отбивало у меня охоту спорить с ним. Значит, саксофониста зовут Федор. Богом данный. Очень подходящее имя.
— И кто же он такой? — как можно более миролюбиво спросила я. — Зачем он следил за мной?
— Архангел Михаил дал мне его в помощники на время, — объяснил Себастьян и улыбнулся лукаво. — Я не мог одновременно работать и следить за тем, чтобы одна моя знакомая не попала в какой-нибудь переплет. Пришлось поручить наблюдение за ней Федору. Как выяснилось, моя предусмотрительность оказалась совсем не лишней.
— Он тоже ангел?
Себастьян покачал головой:
— Нет. Он страж.
— Страж? — недоуменно переспросила я.
— Давным-давно было время, когда ангелы спускались на землю. Но не так, как мы сейчас, а в открытую, ни от кого не скрывая своей подлинной сути. Они брали в жены человеческих дочерей, у них рождались дети — могучие и гордые. Не люди, но уже и не ангелы. В конце концов, по воле божией все они были уничтожены… Вернее, так только считалось, что все. Некоторые выжили. Их потомки с виду ничем не отличаются от обычных людей, но связь с небесами они не потеряли.
— А я бы, если бы с моими предками так поступили, ни за что не стала бы иметь с небесами никакого дела, — заметила я.
— Но среди стражей есть и те, что примкнули к темным силам. Те, которые не поняли, что свет — это не значит постоянное благодушие и умиление. Что свет может быть и жестоким, и даже страшным. Но это не значит, что тьма — лучше. Понимаешь?
— Не вполне, — призналась я.
— Ну, еще поймешь, — вмешался Даниель. — Это довольно сложная штука. Даже ангелы не все понимают. Вот я, честно говоря, не слишком-то понимаю. Но для собственного спокойствия стараюсь обо всем таком не думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Тут в окно «Победы» заглянуло лицо, и я пискнула от испуга. К счастью, это оказался всего-навсего Даниель.
— Слушай, почему вы с Надей все время пугаетесь, когда я появляюсь? — удивленно спросил он, открывая дверцу и заглядывая в салон. — На вот, я тебе принес на всякий случай, — он протянул мне маленький, словно игрушечный, серебристый пистолет. — Только, умоляю, не пали сразу во все, что покажется тебе страшным или подозрительным, ладно?
Я пообещала вести себя благоразумно и в подтверждение своих благих намерений спрятала пистолет в рюкзак. А из рюкзака достала термос со сладким чаем, сверток с бутербродами, пакет с ванильными сухарями и кулек конфет. Я уже, кажется, упоминала, что меня на нервной почве одолевает страшный жор, иногда в сочетании с не менее страшной сонливостью. Бывает, конечно, и наоборот — я теряю и сон, и аппетит. Но такое случается только при сильных любовных переживаниях.
Пиршество мое закончилось тем, чем и должно было закончиться. Наевшись до отвала, потаращившись немного осоловелыми глазами в темноту за окнами машины и зевнув от всей души раз двадцать, я устроилась поудобнее, закрыла глаза и моментально провалилась в глубокий и крепкий сон.
Проснулась я от хлопка автомобильной дверцы — кто-то сел на водительское сиденье. Я приняла сидячее положение — за время сна я съехала куда-то вбок и вниз, приняв положение, которое моя кузина образно называет позой «зю», — и, пытаясь разлепить веки, сонным голосом спросила:
— Ну что, поймали ее?
— Пока что нет! — насмешливо ответил женский голос, и одновременно с этим раздался неприятный металлический щелчок.
Глаза мои распахнулись сами собой. И первое, что они увидели, было дуло пистолета, направленное мне прямо в лоб.
— Добрый вечер! — хрипло сказала Катя.
С трудом оторвав глаза от пистолета, я встретилась с ней взглядом. Надо признаться, это доставило мне столько же радости, сколько можно испытать, обнаружив, что стоишь на краю колодца и держаться тебе абсолютно не за что. На бледном лице Кати, покрытом крупными каплями пота, обозначилась какая-то полубезумная улыбка, пистолет трясся в ее руке. К сожалению, я была слишком близко от нее, чтобы надеяться, что, начав стрелять в меня, она промахнется. У меня тоже был пистолет, но что толку? За ним надо было лезть в рюкзак, а Катя вряд ли была настроена на то, чтобы позволить мне это.
Дуло пистолета уткнулось мне в переносицу. От холодного прикосновения металла меня моментально затрясло, как осиновый лист. Катя же отвернулась от меня и, держа пистолет все в том же положении, начала вращать ручку стеклоподъемника. Приоткрыв окно, она проорала в темноту:
— У меня ваша девчонка! Если кто-нибудь из вас подойдет к машине ближе чем на два метра, она умрет!
После этих слов мне показалось, что умру я гораздо раньше и даже без помощи Катиного пистолета — просто окочурюсь от страха.
А Катя снова повернулась ко мне.
— Лезь вперед! — потребовала она, плотнее прижимая пистолет к моей голове.
— Как это? — растерянно пролепетала я.
— Перелезай на переднее сиденье! Живо! Мне пришлось повиноваться, хотя руки и ноги слушались неохотно, а зубы лихо исполняли ударную партию из какой-то веселенькой джазовой композиции.
— Хромова, отпустите девушку, — раздался усиленный мегафоном голос Захарова. — Этим вы ничего не добьетесь. Сдавайтесь! Сопротивление бесполезно!
— Ничего, ничего… — шептала тем временем Катя. — Ничего, ничего, ничего…
На ее счастье, Даниель оставил ключи в зажигании. На ее беду, «Победа» принадлежала ангелу, и, даже имея в своем распоряжении ключи, посторонний человек не мог завести эту машину. А у Кати, вдобавок ко всему, одна рука была занята пистолетом, да и нервы ее были не в порядке. И когда она принялась левой рукой шарить под приборной панелью, а правой, державшей пистолет, начала крутить ключ зажигания, оставив на минуту меня без внимания, дверь с моей стороны распахнулась и кто-то с силой выдернул меня наружу.
Как только я вывалилась из машины, меня схватили в охапку и потащили прочь от машины, прикрывая собой. Что-то грохнуло совсем рядом, потом раздались выстрелы и нечленораздельные крики… Отбежав от «Победы» на полтора десятка метров, мы с моим спасителем повалились на сырую траву…
В ту же минуту я увидела бегущих в нашу сторону Себастьяна и Даниеля.
Мой ангел, подбежавший первым, схватил меня за плечи и прошептал:
— Ты цела?
У меня хватило сил только на то, чтобы слабо кивнуть. Тогда Себастьян повернулся к моему спасителю. К тому времени в глазах у меня уже прояснилось, так что и я смогла рассмотреть его. И вскрикнула от удивления.
Это был тот самый сероглазый саксофонист!
Правда, теперь рукав его черного бушлата был порван, и по нему на глазах расползалось темное пятно.
— Ты ранен! — воскликнул Себастьян.
— Пустяки! — совершенно в духе всяких там боевиков отмахнулся саксофонист. — Царапина.
— Не надо было так рисковать, — Себастьян укоризненно покачал головой.
— Я привык сам исправлять свои ошибки.
— Это была наша ошибка, не твоя.
— Нет, и моя тоже. Я мог этого не допустить…
Даниель легко, как бумагу, разорвал рукав, обнажив руку, по которой ручейками текла кровь, капая с ладони и пальцев.
— Ну, вот, — шипя от боли, произнес саксофонист, — испортил хорошую вещь. Можно ведь было еще постирать да зашить…
— Я тебе еще сто штук таких достану, — пообещал Даниель и подул на рану. Кровь тут же перестала течь, а поверхность раны покрылась темной корочкой. — Через пару дней будешь как новенький, — пообещал Даниель.
— Зачем вы пошли в сыщики? — зачарованно спросила я. — Стали бы лучше докторами…
— Докторов у вас и без нас хватает, — ответил Даниель. — К тому же в мединститут без блата не пробьешься, а без диплома на работу не примут даже в районную поликлинику.
Я так и не поняла, шутил он или говорил серьезно. Кроме того, меня заботил вопрос посерьезнее.
— Кто это? — спросила я у Себастьяна, показав кивком головы на саксофониста. Ангелы тем временем подняли нас обоих на ноги.
— Давай об этом дома поговорим! — сурово ответил Себастьян.
Из-за «Победы» вынырнул и пошел нам навстречу Захаров, радостно потирающий руки.
— Ну, как вы тут? Все живы?
— Как видишь, — сдержанно отозвался Себастьян.
— Ну, мы вдовушку нашу взяли в целости и сохранности, пара синяков не в счет. Наши тоже в порядке.
— Где она? — спросила я.
Захаров посмотрел на меня холодно и нехотя процедил:
— Увезли уже.
Потом повернулся к Себастьяну и сказал, кивая в мою сторону:
— Слушай, Шнайдер, уволь ты эту девицу, а… Христом-богом прошу, для ее же блага! Ведь пристукнут же ее как-нибудь, а ты себе ее смерть никогда не простишь.
К моему сильнейшему негодованию, Себастьян ответил:
— Мы подумаем над этим вопросом.
Весь путь до дома (имеется в виду жилище Даниеля и Себастьяна) мы проделали в полнейшем молчании. Саксофонист дремал, прислонившись головой к оконному стеклу, только тихонько постанывал, когда «Победу» очень уж сильно встряхивало на московских выбоинах — видать, рана, несмотря на лечение Даниеля, все-таки его беспокоила. Ангелы, сидевшие впереди, всем своим видом демонстрировали нежелание вести беседу. Даже спины их, казалось, советовали мне не лезть к ним с разговорами. Ну, я и не лезла. А ела конфеты потихонечку. Вообще-то, меня винить не в чем. Я тихо сидела в машине, как мне и было велено. Сами Катю чуть не упустили, так пусть на себя и пеняют. И нечего изображать сидячие монументы. По приезде на место случилось небольшое столпотворение — стараниями Нади. Она из-за раны саксофониста устроила такой переполох, словно тому, по меньшей мере, отрезали голову. А вот мои злоключения не тронули ее нисколько.
— Говорила я тебе! — заявила подружка с возмутительным бессердечием. — Не слушаешь умных людей — и вот результат!
— Ну, вообще-то, виноват во всем я, — соизволил тут признаться Себастьян. Но вместо ожидаемого: «упустил преступницу и подверг опасности жизнь любимой» я услышала совсем другое: — Поддался на уговоры и взял ее с собой, а этого делать, конечно же, не следовало.
Тут я не выдержала. И сказала с ядом в голосе:
— Да уж, действительно! А вот дать мымре-вдовушке убежать и сесть в вашу же собственную машину — это следовало сделать непременно.
Ангелы переглянулись и вздохнули.
После того как рану дрожащего в ознобе саксофониста обработали каким-то снадобьем, напоили чаем с травами и уложили спать в комнате у Даниеля, оставшаяся часть честной компании — то есть два ангела и мы с Надей — собралась у Себастьяна. Причем Надя притащила с собой груду журналов на французском языке, экспроприированных у друзей и родственников, и незамедлительно погрузилась в них с головой. Дело в том, что по приезде из отпуска на нашу дорогую секретаршу, как лавина с горы, обрушилось новое увлечение — она решила во что бы то ни стало довести свой французский до совершенства, причем в максимально сжатые сроки. Организация заговора заставила ее немного отклониться от намеченного срока, но теперь, когда заговор остался в прошлом, она наверстывала упущенное, причем такими бешеными темпами, что у Даниеля при одном взгляде на журналы делалась кислая физиономия.
Первым делом нам с Надей, которая, по приведенной выше причине, слушала вполуха, поведали ту часть истории с Катей, которая произошла непосредственно перед тем, что мне пришлось пережить в машине. Оказывается, вдову, в отличие от Андрея Рябинина, почему-то недооценили, и дозор под окнами поставить не потрудились. Поэтому события развивались так: Катя, открыв дверь своим ключом, зашла в квартиру, народ, затаившийся на лестнице, подождав пару минут, ринулся за ней, чтобы взять ее с поличным. Да не тут-то было — как только в квартиру ворвались наши, вдовица резво, не раздумывая ни секунды, сиганула в окно, только ее и видели. Вдобавок и пистолет с собой прихватила.
— Поздравляю, — насмешливо сказала я. — Блестяще проведенная операция! И Захаров еще имеет наглость предлагать уволить меня… По-моему, ему самому надо писать заявление об уходе. Именно из-за таких головотяпов, как он, преступность у нас в стране расцветает махровым цветом.
— Ладно-ладно… Не перегибай палку… — ответил Себастьян. — Он же про увольнение не всерьез сказал, а так, сгоряча. Знаешь, как он за тебя волновался, когда Катя тебя в заложники взяла.
— Не знаю и знать не хочу! — сердито отрезала я. И тут же поинтересовалась: — Мне другое хотелось бы выяснить — что за фрукт дрыхнет сейчас в квартире по соседству и с какой радости он за мной следил…
— Его зовут Федор. И он, между прочим, спас тебе жизнь, — строго сказал Себастьян.
Не надо думать, что я этого не заметила. Так сначала хотела ответить я, но сдержалась. Препирательства ни к чему хорошему не приводят, этот горький урок я усвоила хорошо. И хотя совсем обойтись без них при наших с Себастьяном характерах не представлялось возможным, следовало все-таки стараться сводить дискуссии и перепалки к минимуму. Кроме того, Себастьян сидел рядом со мной на диване, обняв меня за плечи, и это почему-то отбивало у меня охоту спорить с ним. Значит, саксофониста зовут Федор. Богом данный. Очень подходящее имя.
— И кто же он такой? — как можно более миролюбиво спросила я. — Зачем он следил за мной?
— Архангел Михаил дал мне его в помощники на время, — объяснил Себастьян и улыбнулся лукаво. — Я не мог одновременно работать и следить за тем, чтобы одна моя знакомая не попала в какой-нибудь переплет. Пришлось поручить наблюдение за ней Федору. Как выяснилось, моя предусмотрительность оказалась совсем не лишней.
— Он тоже ангел?
Себастьян покачал головой:
— Нет. Он страж.
— Страж? — недоуменно переспросила я.
— Давным-давно было время, когда ангелы спускались на землю. Но не так, как мы сейчас, а в открытую, ни от кого не скрывая своей подлинной сути. Они брали в жены человеческих дочерей, у них рождались дети — могучие и гордые. Не люди, но уже и не ангелы. В конце концов, по воле божией все они были уничтожены… Вернее, так только считалось, что все. Некоторые выжили. Их потомки с виду ничем не отличаются от обычных людей, но связь с небесами они не потеряли.
— А я бы, если бы с моими предками так поступили, ни за что не стала бы иметь с небесами никакого дела, — заметила я.
— Но среди стражей есть и те, что примкнули к темным силам. Те, которые не поняли, что свет — это не значит постоянное благодушие и умиление. Что свет может быть и жестоким, и даже страшным. Но это не значит, что тьма — лучше. Понимаешь?
— Не вполне, — призналась я.
— Ну, еще поймешь, — вмешался Даниель. — Это довольно сложная штука. Даже ангелы не все понимают. Вот я, честно говоря, не слишком-то понимаю. Но для собственного спокойствия стараюсь обо всем таком не думать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33