— А ты случайно не знаком с ним? — пропуская мимо ушей его не слишком учтивое замечание, оживленно спросила я. — Ты же работаешь в издательстве и, наверное, знаешь всех знаменитых писателей!
— Во-первых, не всех. — В голосе Марка послышалось раздражение. — Во-вторых, Крымова я не знаю. И, в-третьих, даже если бы и знал, не стал бы лезть к нему со всякими глупостями. Неужели ты не понимаешь, что творческие люди, как и все остальные, имеют право на частную жизнь?
— Ладно-ладно, — примирительно сказала я. — Что толку спорить и сердиться, если ты все равно его не знаешь?
На самом-то деле я была почти на сто процентов уверена, что они с Крымовым знакомы — слишком уж бурной была реакция на обычный женский треп. А если и незнакомы — все равно Марку что-то известно. И провалиться мне на месте, если я из него не вытащу это что-то в ближайшие несколько дней.
Сев в «Фольксваген» Марка, я почти успокоилась. На улице возле моего дома не обнаружилось никого подозрительного, вспышки на горизонте могли оказаться ложной тревогой, да к тому же рядом со мной находился человек, на которого можно было положиться в минуту опасности.
— Кстати. — Меня вдруг озарило. — Ведь ты спас мне жизнь, а я так тебя за это и не отблагодарила!
— У тебя впереди еще масса времени, — улыбнулся он. — И я рад, что ты так высоко ценишь мои скромные заслуги!
Внезапно я ощутила укол совести. Человек действительно спас мне жизнь — и это при том, что перед этим получил от меня пару увесистых ударов по лицу, — относится ко мне, непонятно почему, как к родной, а я только размышляю, как бы им получше воспользоваться. Да, хороша работа детектива, нечего сказать. Но, с другой стороны, преступление, на мой взгляд, гораздо хуже.
Дорогой, пока мы болтали о какой-то малозначащей чепухе, я ломала себе голову над тем, как заставить Марка разговориться о Прошиной и их отношениях. Задача представлялась трудновыполнимой — Марк казался человеком, который не любит делиться наболевшим и разговорам о собственных проблемах предпочитает занятия, разгоняющие черные мысли. Еще того хуже, мне предстояло разузнать как можно больше о Крымове, а Марк, как стало ясно из его слов, распространяться о том, что ему известно, категорически не намерен.
Я так погрузилась в мыслительный процесс, что не заметила, как машина въехала через арку в какой-то двор и остановилась. Только когда Марк галантно вышел из машины и распахнул дверь, я поняла, что мы приехали.
А выйдя из салона во дворик, как и весь город, притихший в ожидании грозы, я увидела знакомые ручки в виде львиных голов с кольцами в зубах на знакомых белых двустворчатых дверях, знакомые готические буквы на вывеске над ними и на мгновение окаменела.
Марк привез меня в «Ступени», клуб Себастьяна и Даниеля.
Первым моим порывом было немедленно симулировать приступ стенокардии, аппендицита, эпилепсии, словом, чего угодно, только бы заставить его увезти меня отсюда. Но потом течение моих мыслей изменилось. Если Себастьян и Даниель узнают, что я знакома с Марком, в расследовании это им не поможет, а мои планы не расстроит — я прикинусь клинической дурой, эта роль у меня не так уж плохо получается, и напущу такого тумана, из которого им вовек не выбраться. Говорить Марку, что я работаю в детективном агентстве, они не станут — на это у них мозгов хватит, как всякая Баба Яга в тылу врага, я могу им пригодиться. Да и удалось ли им уже выяснить, что Марка и Евгению Прошину связывали близкие отношения?
И потом, Себастьяну полезно будет убедиться, что он для меня не единственный свет в окошке. Если он, конечно, здесь, а не в «Гарде» или еще где-нибудь, что вполне возможно, учитывая необходимость как можно скорее расследовать довольно сложное и запутанное дело.
Марку я благоразумно решила не говорить о том, что клуб «Ступени» мне давно и хорошо — слишком хорошо! — известен.
К счастью, я не стала изображать восторг первооткрывательницы. Потому что не успели мы войти, как охранник Гриша бросился ко мне с приветствиями и улыбками. Спасибо, хоть по имени не назвал.
— Почему ты не сказала мне, что уже была здесь? — спросил Марк, спускаясь вслед за мной по длинной лестнице с подсвеченными ступенями. В его голосе явственно звучало разочарование.
— Не хотела тебя огорчать. Да и была я тут всего пару раз.
— А охранник тебя помнит!
— У меня масть заметная. — Господи, и почему мужчин так волнуют всякие глупости?
Больше всего я боялась, что нас усадят за уютный столик в углу зала, где посетители оказывались в поле зрения объектива камеры, почти незаметной за листьями искусственного плюща, а все разговоры, благодаря вмонтированному в подставку симпатичной настольной лампочки микрофону, можно было при желании с легкостью прослушать.
Но нас провели за столик, расположенный между сценой и фонтаном в виде каменного ангела с чашей, из которой непрерывно струилась вода. Сцена была пуста, если не считать рояля. Я осторожно огляделась по сторонам. В зале Себастьяна тоже не было видно, и, несмотря на всю свою жажду реванша, я облегченно вздохнула.
Рано радовалась. Вацлав — официант, обслуживающий наш столик, — подлетел с радостными возгласами, назвал меня по имени, попенял на то, что я совсем куда-то запропастилась, и спросил, буду ли я сегодня, как обычно, заказывать свой любимый картофель-фри. Правда, и тут было за что поблагодарить судьбу: он не расцеловал меня, как обычно, видно, присутствие незнакомого мужчины остановило его, и не спросил, как продвигается расследование, — то-то Марку было бы развлечение!
— Пару раз, говоришь? — задумчиво произнес Марк, когда зараза Вацлав принял у нас заказ и отчалил в сторону кухни.
— Я что, виновата, что у них тут у всех память такая хорошая? — Отчаяние внезапно сделало меня агрессивной. — И потом, разве я сделала что-то противозаконное? Я не виновата, что уже была здесь и что я им всем полюбилась, как родная! Был бы ты симпатичной девицей, они бы и тебя запомнили со второго раза, спорить готова! А если тебе не нравится, давай уйдем! Не я тебя сюда пригласила!
— Да я ничего, — смешался Марк под моим натиском. — Извини, у меня, наверное, вчерашний спирт еще не выветрился, я и правда реагирую на все как-то неадекватно.
Милостиво даровав Марку прощение, я на всякий случай приняла свирепый вид, чтобы отбить у кого-либо из обслуживающего персонала желание подскакивать ко мне с нежностями, и уставилась на каменного ангела, вызывавшего у меня большую симпатию своей неподвижностью, бледностью и молчанием.
Вацлав принес салаты и, встретившись с моим злобным взглядом, мгновенно испарился.
Уничтожив полпорции салата «оливье», я немного смягчилась и, решив воспользоваться запуганным состоянием Марка, с самым невинным выражением лица спросила:
— Слушай, а почему ты такой подозрительный? Печальный жизненный опыт, а?
— Что ты имеешь в виду? — Марк заметно напрягся. Не выходит из меня Мата Хари, хоть плачь. Придется переводить все в шутку.
— Ну, может быть, на твоей совести лежат кровавые преступления. Служба в гитлерюгенде. Или работа в штази.
Марк насупился. А мне всегда казалось, что шутки у меня смешные и с чувством юмора все в порядке.
— Ладно, — сдалась я. — Вижу, тебе не нравится то, что я говорю. Тогда говори сам, потому что я уже и не знаю...
Я не договорила, потому что Марк вдруг с интересом посмотрел куда-то мне за спину, и в ту же секунду сзади раздался еще один знакомый голос:
— Приятного аппетита.
Ну вот. За что боролась, на то и напоролась. Растянув рот в мерзкой улыбке, я обернулась на звук голоса.
— Надеюсь, вам у нас понравится, — ласково произнес Себастьян, но прекрасные шоколадные глаза, полуприкрытые ресницами, были холодны, как волны Арктики. — Желаю приятно провести вечер.
Пока Марк, привстав, произносил слова благодарности, Себастьян поцеловал мою руку, сжав ее так больно, что я едва не взвыла. И удалился, обменявшись с моим спутником весьма церемонными поклонами.
— Это владелец клуба, — шепотом сказал Марк в спину уходящего Себастьяна. — Нли ты его тоже знаешь?
— Видела издали, — механически соврала я.
За соседними столиками захлопали. Без энтузиазма повернувшись к сцене, я увидела садящегося за рояль Себастьяна. Выглядел он вполне цветуще — интересная холодность исчезла без следа. Что ж, прекрасно. Я томно посмотрела на Марка и призывно улыбнулась. Марка эта перемена в моем поведении застала врасплох — он едва не выронил вилку, которой перед тем без аппетита ковырял в только что принесенном горячем, поморгал растерянно и наконец накрыл мою руку своей. Молодец, правильно понял поставленные перед ним задачи.
Себастьян между тем, отыграв вступление, запел мою любимую песню: «Скажите, девушки, подружке вашей, что я ночей не сплю, о ней мечтая», — отчего моя неприязнь к нему возросла в несколько раз. Доведя призывность обращенной к Марку улыбки до самой опасной грани, я тщетно пыталась не смотреть на сцену и не замечать, как ноет мое сердце. У Марка от волнения начали дрожать губы, а я думала, что, конечно, я последняя сволочь, не отрицаю, но неужели и мой любимый мужчина всего лишь спустя два дня после моей смерти будет сидеть с другой женщиной, и гладить пальцами ее ладонь, и смотреть затуманенными глазами? Впрочем, все гораздо проще — моему любимому я и сейчас даром не нужна, вон он, поет как соловей.
— ..напрасно ты скрываешь, что нежной страстью сама ко мне пылаешь...
А вот взять сейчас, подняться на сцену, да и прихлопнуть крышкой клавиатуры эти длинные пальцы! Интересно, какую ноту издал бы бархатный голос? Меньше, чем на фа третьей октавы я не соглашусь.
Настольная лампочка вдруг зашипела, и не успела я ничего понять, как она взорвалась с треском, который сделал бы честь любой новогодней петарде. Мы с Марком отшатнулись, инстинктивно закрывая лица от осколков, за соседними столиками раздался взволнованный шум, а официанты со всех концов зала кинулись к нам.
Один Себастьян ничего не заметил. Он уже пел знаменитую «Nothing's gonna change my love for you» — по своему обыкновению так нежно и проникновенно, что, прежде чем произошло несчастье с лампочкой, я успела украдкой уронить на скатерть пару слезинок. Даже когда абажур нашей лампы приземлился на сцене, в шаге от его табурета, вдохновенный певец и бровью не повел. В мою душу закралось подозрение.
Официанты убрали лампу, вернее, то, что от нее осталось, и, во избежание дальнейших эксцессов, принесли взамен массивную свечу в красном стакане-призме. Освещение за столиком было восстановлено, чего, к моему большому сожалению, никак нельзя было сказать об атмосфере. Трепет и волнение ушли, сменившись смущением и подавленным молчанием. Потребовалось не меньше пятнадцати минут — три с половиной песни, — чтобы пальцы Марка вновь заскользили по моей коже.
Раздались два негромких хлопка. В ту же секунду я стремительно съехала со стула и скрылась под спасительные края скатерти. Увидеть я ничего не успела, но лицо вчерашней беременной с пистолетом представилось мне настолько живо, что я предпочла положиться не на зрение, а на инстинкт.
— Доннерветтер! — услышала я сквозь отчетливый стук собственных зубов и оглушительный грохот сердца раздосадованный голос Марка. — Оба бокала лопнули! Одновременно! Ты только полюбуйся!.. Марина? Ты где? Сейчас я выберусь из-под стола, вылезу на сцену и оторву голову этому фокуснику!
— Позвольте вам помочь.
Меня взяли за руки, края скатерти раскрылись, как занавес, и я вернулась обратно к людям, поддерживаемая обворожительно улыбающимся Себастьяном.
— Приношу вам свои извинения за все эти неприятности, — произнес он с трогательным сочувствием в голосе и еле слышно добавил:
— Моя голова в твоем распоряжении.
— О, ничего страшного, — срывающимся голосом ответила я и прошипела:
— Оставь меня в покое! Видеть тебя не хочу.
— Придется. Ничем не могу помочь. Да, хочу тебя предупредить — не ложись слишком поздно, завтра на работу, если ты еще не забыла.
— Чихать я хотела на тебя и твою работу!
— Не получится. Тебе от меня так просто не отделаться.
Лицо Себастьяна вдруг оказалось так близко, а глаза его смотрели на мои губы так яростно, что пол под моими ногами начал тревожно подрагивать, словно предвещая землетрясение.
Себастьян резко отпустил меня и ушел, даже не взглянув на обескураженного Марка, который, не говоря ни слова, кивнул в ответ на мое объявление о том, что я отправляюсь домой, так же молча отвез меня и, сухо попрощавшись, умчался в предгрозовую темноту.
Проклятый Себастьян снова испортил мне все что мог: настроение, личную жизнь и расследование.
Глава 19
ДРУЖЕСКИЙ РАЗГОВОР
Гроза гремела над ночной Москвой, разрывая угольно-черное небо молниями, ломая ветки деревьев, катясь кипящими потоками воды по безлюдным мостовым.
Но тихо было в «Ступенях» — до подвала не долетал ни рокот грома, ни шум дождя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22