Но, поскольку у нас с ней общих интересов не было, мы неплохо ладили. Правда, когда у меня Вадик появился, мы общаться почти перестали. С ней своих мужиков лучше было не знакомить. Хотя я слышала, что она в последнее время поспокойнее стала — у нее появился кто-то новый, и она в него вроде как даже была влюблена. Ну, не знаю, это совсем не в ее стиле — любить кого-нибудь, кроме себя. А с другой стороны — чего на свете не бывает. И все-таки, какая бы она ни была, такой смерти она не заслужила. Варя поежилась и прибавила газу.
— Как-то я не подумала о том, что в такое время, когда кругом полно маньяков, из дома лучше не выходить, — тревожно произнесла она. — Прямо хоть домой поворачивай.
Но это совсем не входило в мои планы.
— А как же связи в издательской сфере? Ты же сама сказала, что это для меня много значит, — жалобно заныла я. Но, вовремя сообразив, что мои проблемы Варвару волнуют не больше, чем жизнь австралийских аборигенов, я надавила с другой стороны:
— И потом, ты что, собираешься теперь сиднем сидеть дома, пока не приедет Вадик? Чего ты боишься? Попросишь кого-нибудь знакомого проводить тебя домой, вот и все.
А чтобы окончательно ее убедить, коварно добавила:
— То, что Женю жалко ужасно, никто не спорит. Но ты же не собираешься носить по ней траур?
— Вот еще, глупости! — фыркнула Варя, вмиг согнав с лица похоронное выражение. — Нет, танцевать я, конечно, сегодня не буду, это бессердечно, но съездить надо, ты права. Раз уж мы с тобой раз в сто лет собрались. И потом, народ меня ждет.
— Ну, вот видишь! — поддакнула я, пряча усмешку и размышляя, как бы половчее воспользоваться своей невероятной удачей и выспросить у Вари все, что она знает о погибшей актрисе.
Но мои умственные усилия пропали даром. Невероятная удача стала с невероятной же скоростью таять на глазах, едва наш «Опель-Вектра» остановился возле стены электрических огней, представляющей собой фасад ночного клуба. Всего ярче сияло многообещающее название «Поземка», и мной овладели недобрые предчувствия, которые и начали оправдываться, едва фотоэлементы при нашем приближении услужливо распахнули большие стеклянные двери и мы из свежего летнего вечера попали, словно в желе, в густую липкую духоту, сотрясающуюся от оглушительной электронной музыки. Вести сколько-нибудь связную беседу в таком грохоте не представлялось возможным. Мой опыт посещения подобных заведений говорил, что общаться нам придется с помощью истошных воплей, направленных друг другу в самое ухо.
Взмах продолговатым картонным прямоугольником, кивок стриженой головы охранника, беглый досмотр содержимого наших сумочек (любимый рюкзак по причине его необъятности и негодности для ношения с вечерним нарядом я оставила дома, отчего чувствовала себя на редкость неуютно), и вот мы среди прочих гостей.
В клубе было не только душно, но и так же светло и просторно, как в консервной банке с селедкой или шпротами, с той только небольшой разницей, что консервные банки не оборудованы беспорядочно вращающимися и мигающими световыми приборами, а селедки и шпроты мирно и спокойно лежат в собственном соку, винном соусе или масле, не пытаясь пуститься в пляс. Угнетенная «уютом» обстановки, я вертела головой в разные стороны, отчаянно, но безуспешно пытаясь увидеть хоть кого-нибудь похожего на человека, занимающегося издательским бизнесом. Но на глаза мне попадались в основном девушки в ядовито-оранжевых комбинезонах — очевидно, своеобразной униформе, — разносящие бутылки с такого же ядовитого цвета жидкостью — судя по всему, какой-то напиток, одна мысль об употреблении которого внутрь вызвала у меня приступ желудочной колики. Словом, ни клуб, ни вечеринка мне решительно не понравились, и я повернулась к Варваре, чтобы поделиться с ней этим печальным известием.
И обнаружила, что упирающийся в меня слева локоть принадлежит вовсе не Варе, как я думала, а какой-то совершенно незнакомой мне девице, то есть не девице, потому что девица не может быть изрядно беременной, с безумным видом озирающейся вокруг. Должно быть, за исключением беременности и торчащей изо рта палочки «Чупа-чупса», я выглядела точно так же.
С сожалением признавшись себе, что вряд ли стоит ждать от Вари, что она будет метаться по клубу, пытаясь разыскать меня, я задумалась, стоит ли мне самой тратить время на ее поиски, при том что безрезультатность их очевидна с самого начала и только чудо, в которое я не слишком верила, могло мне помочь ее найти.
Еще меньше мне верилось в возможность вступить в тесный контакт с воротилами от издательского бизнеса. Обстановочка в помещении вообще не подразумевала никакого вида контактов, кроме телепатии, если, конечно, не брать в расчет тычки в спину и ребра, а также весьма чувствительные прогулки по ногам.
Музыка ревела и лязгала, словно тысяча комбайнов в уборочную страду, свет то гас, то вспыхивал, норовя попасть в глаза, а народ пил ядовитую жидкость и интенсивно извивался, все глубже погружаясь в транс и все дальше уходя в астрал. Пора домой, решила я и стала осторожно разворачиваться к выходу, стараясь увернуться от ударов локтями и коленями, грозящих мне со всех сторон.
Внезапно я застыла на месте. И совсем не от ощутимого пинка пониже спины, нанесенного мне чьим-то не в меру набитым ридикюлем.
Белый луч света упал на парочку, нежно обнимающуюся в паре метров от меня. Девушку — высокую шатенку в крупных кудрях — я никогда раньше не видела, чего никак нельзя было сказать о мужчине.
Несколько секунд я надеялась, что сплю и вижу кошмарный сон. Но напрасно.
Это был не сон. Это был Себастьян.
Глава 9
СТРАНИЧКА ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
Мир устроен несправедливо. Всю жизнь человек пытается найти причину этой несправедливости. Кто-то находит ложные оправдания тому злу, которое творится вокруг, кто-то придумывает себе другой, лучший мир. Но тот, кто не хочет лгать себе, понимает — нельзя оправдать ни этот мир, ни его законы, ни тех, кто живет, подчиняясь им. И неважно, верят ли они в лучший мир или предпочитают оправдывать этот. Они живут в грязи, по ее законам, и становятся такой же грязью, как и все, что творится вокруг них. Мало кто способен на бунт. Мало кто может сказать: мы живем в хаосе, лишенном смысла. В мире нет справедливости. Напрасно искать правду. Напрасно ждать любви. Напрасно надеяться на бога, каким именем его ни назови.
Бороться с хаосом может только тот, кто сам станет справедливостью и любовью. Тот, кто не страшится ничего — ни боли, ни знаний, которые сжигают душу, ни страшного оскала темноты.
Тот, кто проливает не слезы, а кровь.
Глава 10
ОПАСНОСТИ ЗЛАЧНОГО МЕСТА
Вообще-то по натуре я девушка не агрессивная и не нахальная, скорее даже наоборот — нерешительная, замкнутая и застенчивая. Но то ли длительное общение с Надей и постоянно подаваемые ею дурные примеры подействовали столь пагубным образом, то ли несчастная любовь вконец меня допекла, только, оправившись от перенесенного потрясения, я, действуя локтями, как веслами, ринулась в сторону Себастьяна с твердым намерением сплющить сумочку и сломать ногти о его невыразимо прекрасное, но неверное лицо.
Расчищать себе путь было нелегко. Расталкивание локтями и натужное кряхтение, прерываемое по временам чертыханием сквозь зубы, помогли мне не очень. К тому же народ так и норовил стеной стать на моем пути, а одна мерзкая личность, пол и внешность которой от меня ускользнули, облила мою юбку ядовитой жидкостью для питья, и в первое мгновение мне показалось, что я слышу шипение разъедаемой кислотой ткани. Конечно, на самом-то деле ничего слышать я не могла — музыку ведь никто не выключал.
На мою беду, в тот миг, когда я оказалась в двух шагах от своей цели, луч света, указывавший мне на нее, словно лазер снайперу, резко сменил направление и уперся совсем в другой объект.
Если бы в клубе не было так душно, а юбка моя не была пропитана ядохимикатом, и музыка бы не была так похожа на трудовые будни консервного завода, и в голове моей сохранилось бы хоть какое-то подобие мозгов, я бы остановилась и подумала — даже в небольших дозах это занятие иногда дает совершенно изумительные результаты.
Но думать я не стала. Вместо этого я извлекла откуда-то из-под мышки смертельное оружие ближнего боя, взялась за его ремешок и, раскрутив на вытянутой вверх руке, с силой отправила вперед — туда, где, по моему убеждению, должен был находиться вероломный ангел в человеческом обличье.
Удар был мощным. К моему искреннему горю, ответный вопль — вопль боли и изумления, на который я весьма рассчитывала, — не донесся до меня, слишком уж высок был уровень консервно-лязгающего шума. Но я не стала терять времени на пустые сожаления, за первым ударом немедленно последовал второй, и готовился уже замах для третьего, но тут...
Моя правая рука была крепко схвачена за запястье, а вслед за этим очередной ослепительный луч — только на этот раз не белый, а синий — осветил мою жертву.
Холодный пот покрыл меня немедленно — всю целиком, словно курицу, вытащенную на божий свет из морозилки.
Тот, кого я только что била, сжимал мою руку. И это был не Себастьян, а какой-то совершенно незнакомый седой мужчина в бордовой футболке! Наискосок через его лоб шла яркая царапина — очевидно, след, оставленный застежкой сумочки (если кто не понял, то именно сумочка была моим оружием). Светлые глаза мужчины зло блестели, словно два тающих кусочка льда.
Не успела я даже ойкнуть, как он подтащил меня к себе, едва не вывернув мне локоть, цепко схватил за плечи и, нависнув над моим ухом, яростно взревел:
— Вы совсем с ума сошли, уважаемая?
По его тону я поняла, что «уважаемая» в его лексиконе означает жуткое ругательство, и съежилась, мысленно умоляя какие-нибудь незнакомые, но доброжелательные светлые силы унести меня отсюда куда-нибудь за тридевять земель.
Но незнакомые доброжелательные силы меня не слышали, а знакомые, такие, как Себастьян и Даниель, вместо того чтобы помогать богу, занимались черт знает чем и мышей не ловили, не говоря уж о помощи мне. Волшебное кольцо искрилось на пальце, но толку от его искрения не было никакого. Словом, я влипла, и вылезать из неприятностей, в которых очутилась, мне придется самостоятельно.
— Какого черта вы машете здесь сумкой? Не видите, вокруг люди! — Жертва моей ошибки тем временем продолжала изливать свое вполне понятное возмущение.
— Простите, пожалуйста, — страдальчески закатив глаза, услышала я свой полузадушенный голос. — Я не хотела вас ударить.
— А что вы хотели, позвольте узнать? — саркастически осведомился седой мужик.
Выразить наслаждение жизнью на доступном окружающим языке? Или это такая фигура танца?
— Простите, пожалуйста, — в полном отчаянии повторила я, предчувствуя, что произносить эту фразу мне еще придется не раз и не два за этот вечер. — Это недоразумение... Я... Простите, пожалуйста.
— Ладно, — внезапно произнес мужик и, снова взяв меня за руку, правда, на этот раз не так больно, развернулся и решительно пошел куда-то в сторону. Волей-неволей мне пришлось следовать за ним, и от предположения, что он сейчас сдаст меня охране клуба, сопроводив это соответствующими комментариями, у меня в горле встал ком.
Навыков в путешествии сквозь толпу у мужика было явно больше, чем у меня, так что буквально через минуту мы вырвались из гущи народа и очутились у столика с початой бутылкой ядовитой жидкости и табличкой «Reserved», с которого мужчина парой не расслышанных мной слов согнал парочку увлеченных друг другом молодых людей неясного пола. Освободив места, он уселся сам и усадил меня рядом. Я не сопротивлялась. Всплеск праведного гнева и последовавшее за этим обнаружение роковой ошибки, истощили мою энергию — я стала вялой и равнодушной, словно заколдованная Марья Искусница из фильма моего детства. Для полного сходства недоставало только повторяемых через равный промежуток слов: «Что воля, что неволя — все равно, все равно». Вместо этого мне предстояло твердить извинения.
— Простите, пожалуйста, — голосом Марьи Искусницы завела я, старательно глядя пустыми глазами мимо мужика.
— Ладно, — внезапно произнес он и, придвинув ко мне пустой стакан, плеснул в него ядовитой жидкости. Я, ничуть не удивившись тому, что он желает моей смерти, покорно сделала глоток и едва не поперхнулась, потому что вкус жидкости совершенно оправдывал ее цвет. Мне никогда, не приходилось пробовать серную кислоту, но, похоже, это был как раз ее раствор.
— Что случилось? — искренне встревожился мой нежеланный собеседник.
— Гадость какая, — страдальчески произнесла я.
— Ой, простите, я и забыл, что это пить нельзя. Засмотрелся на здешнюю публику, знаете, а они все одну бутылку за другой пьют и глазом не моргнут.
Выйдя из оцепенения, я посмотрела на него в изумлении. Светлые глаза из ледяных стали вполне приветливыми, только вместо злости — или мне это только показалось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22
— Как-то я не подумала о том, что в такое время, когда кругом полно маньяков, из дома лучше не выходить, — тревожно произнесла она. — Прямо хоть домой поворачивай.
Но это совсем не входило в мои планы.
— А как же связи в издательской сфере? Ты же сама сказала, что это для меня много значит, — жалобно заныла я. Но, вовремя сообразив, что мои проблемы Варвару волнуют не больше, чем жизнь австралийских аборигенов, я надавила с другой стороны:
— И потом, ты что, собираешься теперь сиднем сидеть дома, пока не приедет Вадик? Чего ты боишься? Попросишь кого-нибудь знакомого проводить тебя домой, вот и все.
А чтобы окончательно ее убедить, коварно добавила:
— То, что Женю жалко ужасно, никто не спорит. Но ты же не собираешься носить по ней траур?
— Вот еще, глупости! — фыркнула Варя, вмиг согнав с лица похоронное выражение. — Нет, танцевать я, конечно, сегодня не буду, это бессердечно, но съездить надо, ты права. Раз уж мы с тобой раз в сто лет собрались. И потом, народ меня ждет.
— Ну, вот видишь! — поддакнула я, пряча усмешку и размышляя, как бы половчее воспользоваться своей невероятной удачей и выспросить у Вари все, что она знает о погибшей актрисе.
Но мои умственные усилия пропали даром. Невероятная удача стала с невероятной же скоростью таять на глазах, едва наш «Опель-Вектра» остановился возле стены электрических огней, представляющей собой фасад ночного клуба. Всего ярче сияло многообещающее название «Поземка», и мной овладели недобрые предчувствия, которые и начали оправдываться, едва фотоэлементы при нашем приближении услужливо распахнули большие стеклянные двери и мы из свежего летнего вечера попали, словно в желе, в густую липкую духоту, сотрясающуюся от оглушительной электронной музыки. Вести сколько-нибудь связную беседу в таком грохоте не представлялось возможным. Мой опыт посещения подобных заведений говорил, что общаться нам придется с помощью истошных воплей, направленных друг другу в самое ухо.
Взмах продолговатым картонным прямоугольником, кивок стриженой головы охранника, беглый досмотр содержимого наших сумочек (любимый рюкзак по причине его необъятности и негодности для ношения с вечерним нарядом я оставила дома, отчего чувствовала себя на редкость неуютно), и вот мы среди прочих гостей.
В клубе было не только душно, но и так же светло и просторно, как в консервной банке с селедкой или шпротами, с той только небольшой разницей, что консервные банки не оборудованы беспорядочно вращающимися и мигающими световыми приборами, а селедки и шпроты мирно и спокойно лежат в собственном соку, винном соусе или масле, не пытаясь пуститься в пляс. Угнетенная «уютом» обстановки, я вертела головой в разные стороны, отчаянно, но безуспешно пытаясь увидеть хоть кого-нибудь похожего на человека, занимающегося издательским бизнесом. Но на глаза мне попадались в основном девушки в ядовито-оранжевых комбинезонах — очевидно, своеобразной униформе, — разносящие бутылки с такого же ядовитого цвета жидкостью — судя по всему, какой-то напиток, одна мысль об употреблении которого внутрь вызвала у меня приступ желудочной колики. Словом, ни клуб, ни вечеринка мне решительно не понравились, и я повернулась к Варваре, чтобы поделиться с ней этим печальным известием.
И обнаружила, что упирающийся в меня слева локоть принадлежит вовсе не Варе, как я думала, а какой-то совершенно незнакомой мне девице, то есть не девице, потому что девица не может быть изрядно беременной, с безумным видом озирающейся вокруг. Должно быть, за исключением беременности и торчащей изо рта палочки «Чупа-чупса», я выглядела точно так же.
С сожалением признавшись себе, что вряд ли стоит ждать от Вари, что она будет метаться по клубу, пытаясь разыскать меня, я задумалась, стоит ли мне самой тратить время на ее поиски, при том что безрезультатность их очевидна с самого начала и только чудо, в которое я не слишком верила, могло мне помочь ее найти.
Еще меньше мне верилось в возможность вступить в тесный контакт с воротилами от издательского бизнеса. Обстановочка в помещении вообще не подразумевала никакого вида контактов, кроме телепатии, если, конечно, не брать в расчет тычки в спину и ребра, а также весьма чувствительные прогулки по ногам.
Музыка ревела и лязгала, словно тысяча комбайнов в уборочную страду, свет то гас, то вспыхивал, норовя попасть в глаза, а народ пил ядовитую жидкость и интенсивно извивался, все глубже погружаясь в транс и все дальше уходя в астрал. Пора домой, решила я и стала осторожно разворачиваться к выходу, стараясь увернуться от ударов локтями и коленями, грозящих мне со всех сторон.
Внезапно я застыла на месте. И совсем не от ощутимого пинка пониже спины, нанесенного мне чьим-то не в меру набитым ридикюлем.
Белый луч света упал на парочку, нежно обнимающуюся в паре метров от меня. Девушку — высокую шатенку в крупных кудрях — я никогда раньше не видела, чего никак нельзя было сказать о мужчине.
Несколько секунд я надеялась, что сплю и вижу кошмарный сон. Но напрасно.
Это был не сон. Это был Себастьян.
Глава 9
СТРАНИЧКА ИЗ ЗАПИСНОЙ КНИЖКИ
Мир устроен несправедливо. Всю жизнь человек пытается найти причину этой несправедливости. Кто-то находит ложные оправдания тому злу, которое творится вокруг, кто-то придумывает себе другой, лучший мир. Но тот, кто не хочет лгать себе, понимает — нельзя оправдать ни этот мир, ни его законы, ни тех, кто живет, подчиняясь им. И неважно, верят ли они в лучший мир или предпочитают оправдывать этот. Они живут в грязи, по ее законам, и становятся такой же грязью, как и все, что творится вокруг них. Мало кто способен на бунт. Мало кто может сказать: мы живем в хаосе, лишенном смысла. В мире нет справедливости. Напрасно искать правду. Напрасно ждать любви. Напрасно надеяться на бога, каким именем его ни назови.
Бороться с хаосом может только тот, кто сам станет справедливостью и любовью. Тот, кто не страшится ничего — ни боли, ни знаний, которые сжигают душу, ни страшного оскала темноты.
Тот, кто проливает не слезы, а кровь.
Глава 10
ОПАСНОСТИ ЗЛАЧНОГО МЕСТА
Вообще-то по натуре я девушка не агрессивная и не нахальная, скорее даже наоборот — нерешительная, замкнутая и застенчивая. Но то ли длительное общение с Надей и постоянно подаваемые ею дурные примеры подействовали столь пагубным образом, то ли несчастная любовь вконец меня допекла, только, оправившись от перенесенного потрясения, я, действуя локтями, как веслами, ринулась в сторону Себастьяна с твердым намерением сплющить сумочку и сломать ногти о его невыразимо прекрасное, но неверное лицо.
Расчищать себе путь было нелегко. Расталкивание локтями и натужное кряхтение, прерываемое по временам чертыханием сквозь зубы, помогли мне не очень. К тому же народ так и норовил стеной стать на моем пути, а одна мерзкая личность, пол и внешность которой от меня ускользнули, облила мою юбку ядовитой жидкостью для питья, и в первое мгновение мне показалось, что я слышу шипение разъедаемой кислотой ткани. Конечно, на самом-то деле ничего слышать я не могла — музыку ведь никто не выключал.
На мою беду, в тот миг, когда я оказалась в двух шагах от своей цели, луч света, указывавший мне на нее, словно лазер снайперу, резко сменил направление и уперся совсем в другой объект.
Если бы в клубе не было так душно, а юбка моя не была пропитана ядохимикатом, и музыка бы не была так похожа на трудовые будни консервного завода, и в голове моей сохранилось бы хоть какое-то подобие мозгов, я бы остановилась и подумала — даже в небольших дозах это занятие иногда дает совершенно изумительные результаты.
Но думать я не стала. Вместо этого я извлекла откуда-то из-под мышки смертельное оружие ближнего боя, взялась за его ремешок и, раскрутив на вытянутой вверх руке, с силой отправила вперед — туда, где, по моему убеждению, должен был находиться вероломный ангел в человеческом обличье.
Удар был мощным. К моему искреннему горю, ответный вопль — вопль боли и изумления, на который я весьма рассчитывала, — не донесся до меня, слишком уж высок был уровень консервно-лязгающего шума. Но я не стала терять времени на пустые сожаления, за первым ударом немедленно последовал второй, и готовился уже замах для третьего, но тут...
Моя правая рука была крепко схвачена за запястье, а вслед за этим очередной ослепительный луч — только на этот раз не белый, а синий — осветил мою жертву.
Холодный пот покрыл меня немедленно — всю целиком, словно курицу, вытащенную на божий свет из морозилки.
Тот, кого я только что била, сжимал мою руку. И это был не Себастьян, а какой-то совершенно незнакомый седой мужчина в бордовой футболке! Наискосок через его лоб шла яркая царапина — очевидно, след, оставленный застежкой сумочки (если кто не понял, то именно сумочка была моим оружием). Светлые глаза мужчины зло блестели, словно два тающих кусочка льда.
Не успела я даже ойкнуть, как он подтащил меня к себе, едва не вывернув мне локоть, цепко схватил за плечи и, нависнув над моим ухом, яростно взревел:
— Вы совсем с ума сошли, уважаемая?
По его тону я поняла, что «уважаемая» в его лексиконе означает жуткое ругательство, и съежилась, мысленно умоляя какие-нибудь незнакомые, но доброжелательные светлые силы унести меня отсюда куда-нибудь за тридевять земель.
Но незнакомые доброжелательные силы меня не слышали, а знакомые, такие, как Себастьян и Даниель, вместо того чтобы помогать богу, занимались черт знает чем и мышей не ловили, не говоря уж о помощи мне. Волшебное кольцо искрилось на пальце, но толку от его искрения не было никакого. Словом, я влипла, и вылезать из неприятностей, в которых очутилась, мне придется самостоятельно.
— Какого черта вы машете здесь сумкой? Не видите, вокруг люди! — Жертва моей ошибки тем временем продолжала изливать свое вполне понятное возмущение.
— Простите, пожалуйста, — страдальчески закатив глаза, услышала я свой полузадушенный голос. — Я не хотела вас ударить.
— А что вы хотели, позвольте узнать? — саркастически осведомился седой мужик.
Выразить наслаждение жизнью на доступном окружающим языке? Или это такая фигура танца?
— Простите, пожалуйста, — в полном отчаянии повторила я, предчувствуя, что произносить эту фразу мне еще придется не раз и не два за этот вечер. — Это недоразумение... Я... Простите, пожалуйста.
— Ладно, — внезапно произнес мужик и, снова взяв меня за руку, правда, на этот раз не так больно, развернулся и решительно пошел куда-то в сторону. Волей-неволей мне пришлось следовать за ним, и от предположения, что он сейчас сдаст меня охране клуба, сопроводив это соответствующими комментариями, у меня в горле встал ком.
Навыков в путешествии сквозь толпу у мужика было явно больше, чем у меня, так что буквально через минуту мы вырвались из гущи народа и очутились у столика с початой бутылкой ядовитой жидкости и табличкой «Reserved», с которого мужчина парой не расслышанных мной слов согнал парочку увлеченных друг другом молодых людей неясного пола. Освободив места, он уселся сам и усадил меня рядом. Я не сопротивлялась. Всплеск праведного гнева и последовавшее за этим обнаружение роковой ошибки, истощили мою энергию — я стала вялой и равнодушной, словно заколдованная Марья Искусница из фильма моего детства. Для полного сходства недоставало только повторяемых через равный промежуток слов: «Что воля, что неволя — все равно, все равно». Вместо этого мне предстояло твердить извинения.
— Простите, пожалуйста, — голосом Марьи Искусницы завела я, старательно глядя пустыми глазами мимо мужика.
— Ладно, — внезапно произнес он и, придвинув ко мне пустой стакан, плеснул в него ядовитой жидкости. Я, ничуть не удивившись тому, что он желает моей смерти, покорно сделала глоток и едва не поперхнулась, потому что вкус жидкости совершенно оправдывал ее цвет. Мне никогда, не приходилось пробовать серную кислоту, но, похоже, это был как раз ее раствор.
— Что случилось? — искренне встревожился мой нежеланный собеседник.
— Гадость какая, — страдальчески произнесла я.
— Ой, простите, я и забыл, что это пить нельзя. Засмотрелся на здешнюю публику, знаете, а они все одну бутылку за другой пьют и глазом не моргнут.
Выйдя из оцепенения, я посмотрела на него в изумлении. Светлые глаза из ледяных стали вполне приветливыми, только вместо злости — или мне это только показалось?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22