Так я вам скажу – нет! Я бы и сам не прочь выкупить у них свою жизнь. Но они не поверят ни мне, ни вам.
– Вы представляете собой неоспоримое доказательство.
– Они и слушать не станут. Знаете почему? Потому что у них свои устойчивые представления о прошлом. Тот, кто посягнет изменить эти представления, будет в их глазах святотатцем, хотя бы и говорил чистую правду. Им нужна не правда, а традиции.
– Бел, по-моему, он прав, – сказала Пола.
– Но попытаться все же стоит, – стиснул зубы Арвардан.
– Все равно ничего не выйдет.
– Откуда вы знаете?
– Знаю, и все! – Это прозвучало так пророчески, что Арвардан умолк.
Теперь уже Шект смотрел на Шварца со странным огнем в глазах.
– Вы испытывали какие-нибудь неприятные ощущения после синапсатора? – мягко спросил он.
Шварц не знал этого слова, но понял его значение. Значит, ему все-таки сделали мозговую операцию. Подумать только, сколько он всего узнал!
– Нет, не испытывал.
– Но, как я вижу, вы быстро усвоили наш язык и очень хорошо говорите на нем, будто всю жизнь говорили, Это вас не удивляет?
– Память у меня всегда была хорошая, – холодно ответил Шварц.
– Значит, вы совсем не изменились после эксперимента?
– Нет.
– Зачем вы притворяетесь? – пристально глядя на Шварца, спросил физик. – Я уверен, что вы знаете, о чем я думаю.
– Стало быть, я умею читать мысли? – хмыкнул Шварц, – Ну и что из этого?
Но бледный потрясенный Шект уже повернулся к Арвардану.
– Он чувствует чужие мысли. Чего бы я с ним только не добился!.. А я вот здесь – совершенно беспомощный…
– Что-что? – опешил Арвардан.
Даже Пола заинтересовалась.
– Вы правда это умеете? – спросила девушка у Шварца.
Шварц подтвердил: она ухаживала за ним, а теперь ее убьют. Но она предательница и заслужила это.
– Арвардан, – говорил Шект, – помните, я рассказывал вам о бактериологе, который умер после синапсатора? Первым признаком его умственного расстройства было заявление, что он умеет читать мысли, И это было правдой. Я понял это перед самой его смертью и держал в тайне. Но это возможно, Арвардан, возможно. Видите ли, с понижением сопротивления между клетками мозга они обретают способность воспринимать магнитные волны, индуцированные микротоками чужих мыслей, и превращать их в понятные им колебания. Этот принцип лежит в основе любого записывающего устройства. Телепатия в полном смысле слова.
Шварц по-прежнему хранил упорное, враждебное молчание.
– Если так, Шект, то мы сможем его использовать. – В голове у Арвардана бешено прокручивались самые невероятные варианты, – У нас появился выход. И для нас, и для Галактики.
Но Шварц остался холоден к его взбудораженному Образу.
– И все это с помощью чтения мыслей? Чем же оно может помочь? Впрочем, я умею не только читать мысли. Что вы скажете, к примеру, на это? – Легкий толчок, и Арвардан взвизгнул от боли. – Это сделал я. Хотите еще?
– Вы и охранников можете так? – ахнул Арвардан. – И секретаря?.. Как же вы позволили им затащить вас сюда? Ей-Богу, Шект, теперь все будет в порядке. Слушайте, Шварц…
– Нет, это вы слушайте. Какой мне смысл бежать отсюда? Где я окажусь? Все в том же мертвом мире… Я хочу домой – и не могу туда попасть. Хочу вернуться к своим родным, в свой мир – и не могу… Лучше уж умереть.
– Речь идет обо всей Галактике, Шварц! Нельзя думать только о себе!
– Почему это нельзя? На что мне ваша Галактика? Пусть себе гниет… и погибает. Мне известно, что замышляет Земля, и я этому рад. Девушка сказала недавно, что выбрала, на чьей стороне быть. Вот и я тоже выбрал – я за Землю.
– Что?
– А что тут такого? Я землянин или кто?
Глава семнадцатая
Смена стана
Час назад Арвардан, с трудом придя в себя, обнаружил, что лежит, точно туша говядины в ожидании мясника. С тех пор он ничем не занимался, кроме лихорадочной, бессодержательной болтовни, неумолимо отнимавшей бесценное время.
Но и в ней была своя польза – Арвардан это сознавал. Лежать просто так беспомощной колодой, которая не стоит даже того, чтобы ее охранять, значило поддаться слабости. Ни один, самый упрямый, дух не смог бы этого вынести, и если инквизитор все-таки явился бы, то не встретил бы никакого сопротивления. И Арвардан сказал, чтобы прервать затянувшееся молчание:
– Здесь, должно быть, полно подслушивающих устройств. Слишком уж мы разговорились.
– Нет, – равнодушно ответил Шварц, – нас никто не подслушивает.
Арвардан чуть было не спросил машинально: «Откуда вы знаете?», но удержался.
Какая сила! К сожалению, она принадлежит не ему, а человеку из прошлого, который говорит, что он землянин и хочет умереть!
У Арвардана перед глазами был только потолок. Поворачивая голову, он мог видеть или угловатый профиль Шекта, или голую стену. Приподняв голову, мог увидеть на миг бледную, изнуренную Полу.
Ему не давало покоя то, что его – гражданина Империи, гражданина Галактики, звезды ясные! – смеют держать в тюрьме не кто-нибудь, а земляне. Это было особенно унизительно.
Могли бы тогда положить его рядом с Полой. Нет, лучше уж так. Не очень-то вдохновляющее зрелище он собой представляет.
Потом и эта мысль ушла.
– Бел?
Этот дрожащий звук был странно сладок Арвардану в водовороте близкой смерти.
– Что, Пола?
– Как ты думаешь, скоро они придут?
– Наверное, скоро, милая. Вот жалость какая. Мы потеряли целых два месяца.
– Это я виновата. Я. И мы могли бы оставить себе хотя бы несколько минут напоследок. Все равно все было впустую.
Арвардан не смог ей ответить. Его ум работал вхолостую, крутя все то же «подмазанное колесо». Казалось это ему или он действительно начинал чувствовать спиной жесткий пластик, на котором лежал? Сколько времени продолжается паралич?
Шварца нужно заставить помочь. Арвардан попытался скрыть свои мысли, но знал, что это бесполезно.
– Шварц, – позвал он.
Шварц лежал такой же беспомощный, как и все, но ему невольно устроили более жесткую и утонченную пытку, чем остальным: у него в голове было четыре разума вместо одного.
Будь он один, он сумел бы сохранить свое стремление к бесконечному покою смерти и преодолеть: татки любви к жизни, которая всего два дня назад – или три? – толкнула его уйти с фермы. Но как он это сделать теперь, если над Шектом пеленой сел леденящий душу ужас, если сильный, полный жизни разум Арвардана исходил мятежной тоской, если девушка переживала трагическое крушение своих надежд?
Закрыть бы от них свой разум. Зачем ему знать о страданиях других? У него своя жизнь и своя смерть.
Но они продолжали напирать, просачиваясь во все щели его сознания.
«Шварц», сказал Арвардан, и Шварц знал: Арвардан хочет, чтобы он их спас. Но зачем ему это? Зачем?
– Шварц, – настойчиво повторил Арвардан, – вы могли бы жить, и жить героем, Зачем вам умирать за этих людей?
Шварц вспомнил свою юность. Ему стоило отчаянных усилий удержать воспоминания в своем колеблющемся уме, и странный сплав прошлого с настоящим вызвал у него взрыв негодования. Но ответил он спокойно и сдержанно:
– Да, я мог бы стать героем… и предателем заодно. Да, эти люди хотят убить меня. Вы назвали их людьми, но это слово у вас было на языке, а в уме вы назвали их по-другому – не знаю как, но это дурное слово. И не потому, что они дурные люди, а просто потому, что они земляне.
– Ложь, – горячо возразил Арвардан.
– Нет, не ложь, и все здесь это знают. Да, они хотят убить меня, но только потому, что считают меня одним из ваших, которые огульно осуждают всю планету, обливают ее презрением, душат своим несносным высокомерием. Вот и спасайтесь сами от этих жалких червей, которые вздумали угрожать своим богоравным властителям. Не просите о помощи одного из них.
– Вы говорите как фанатик, – удивился Арвардан. – Но почему? Вы-то чем пострадали? Вы говорите, что были жителем большой независимой планеты. Были землянином в то время, когда Земля была единственным оплотом человечества. Вы принадлежите к нам – к правящей расе. Зачем же причислять себя к жалким отбросам? Это не та планета, которую вы помните. Моя планета больше похожа на старую Землю, чем этот умирающий мир.
– Так значит, я принадлежу к правящей расе? – засмеялся Шварц. – Не будем на этом останавливаться – не стоит. Возьмем лучше вас. Вы прекрасный экземпляр того, что посылает нам Галактика. Вы терпимы, восхитительно великодушны и восхищаетесь собой потому, что обращаетесь с доктором Шектом, как с равным. Но в глубине души – и не так уж глубоко, чтобы мне не было видно, – вы себя чувствуете с ним неловко. Вам не нравится, как он говорит и как он выглядит. Вы вообще не любите его, хоть он и предал Землю. А недавно вы целовались с земной девушкой и сейчас смотрите на это как на слабость. Вам стыдно…
– Клянусь Всевышним, нет… Пола, не верь ему, не слушай его.
– Не надо отрицать, Бел, – спокойно сказала Пола, – и не надо из-за этого расстраиваться. Он видит то, что осело в тебе с детских лет. Если бы он заглянул в мой разум, то увидел бы то же самое. А если бы он заглянул в себя так же беззастенчиво, как в нас, результат был бы тот же. – Шварц почувствовал, что краснеет. Пола ровно, не повышая голоса, продолжала: – Шварц, если вы умеете читать мысли, прочтите мои. И скажите, похожа ли я на предательницу. Посмотрите на моего отца. Разве неправда, что он мог бы спокойно избежать Шестидесяти, если бы сотрудничал с безумцами, которые хотят погубить Галактику? Что же он выиграл своим предательством? Скажите также: хочет ли кто-нибудь из нас причинить зло Земле или землянам? Вы говорили, что мельком заглянули в мысли Балкиса. Не знаю, насколько глубоко вы сумели проникнуть в эту грязь, но когда он вернется и будет уже поздно, займитесь им поближе. Вы поймете, что он сумасшедший, и умрете с этим.
Шварц молчал.
– Можете и во мне читать, Шварц, – вмешался Арвардан. – Копайте поглубже, если хотите. Я родился на Баронне в секторе Сириуса и воспитывался в атмосфере антитеррализма – я не отвечаю за те комплексы и отклонения, что засели в моем подсознании. Но проверьте верхний слой и скажите: разве я, став взрослым, не старался искоренить в себе эти предрассудки? Не в других – это легко, но в самом себе – сколько мог. Шварц, вы не знаете нашей истории! Не знаете о тысячелетиях и десятках тысячелетий, за которые человек расселился по всей Галактике, о войнах и бедствиях, которые он испытал. Не знаете о первых веках Империи, когда деспотизм сменялся хаосом. Только в последние два века галактическое правительство обрело реальную силу. При этом всем мирам позволено сохранять культурную автономию, самоуправление, и все они могут участвовать в органах управления Галактикой. Еще ни разу за всю историю человечество не было настолько свободно от войн и бедности, как сейчас; никогда еще так мудро не ретушировалась экономика Галактики; никогда еще у нас не было таких светлых видов на будущее. Хотите уничтожить все это и начать сначала? Но на какой основе? С помощью деспотической теократии, взращенной на ненависти и подозрительности? Жалобы Земли удовлетворят когда-нибудь законным путем, если будет жить Галактика. То, что делают сторонники Балкиса, это не выход. Вы ведь знаете, что они задумали?
Если бы у Арвардана был тот же дар, что и у Шварца, он увидел бы, какая борьба происходит у того в голове. Но и не видя, он инстинктивно почувствовал, что теперь лучше помолчать.
Шварца тронула его речь. Все эти миры, обреченные умереть, сгнить от страшной болезни… Да землянин ли он? Только землянин – и больше никто? В юности он уехал из Европы в Америку, но разве от этого он перестал быть собой? И если потом люди стали покидать разоренную, израненную Землю ради поднебесных миров, разве они перестали от этого быть землянами? Разве ему не принадлежит вся Галактика? Разве все ее жители – все до одного – не произошли от него и от его собратьев?
– Ладно, я с вами, – тяжело произнес он. – Чем я могу помочь?
– На каком расстоянии вы воспринимаете мысли? – торопливо, словно боясь, что Шварц передумает, спросил Арвардан.
– Трудно сказать. Я вижу, например, что за дверью есть люди – охрана, наверное. Пожалуй, смогу достать даже до улицы, но чем дальше, тем менее четко я вижу.
– Это естественно. Но где секретарь? Вы можете отличить его от других?
– Не знаю, – заколебался Шварц.
Все затихли. Минуты тянулись невыносимо.
– Мне мешают ваши мысли, – сказал Шварц. – Не надо следить за мной так пристально. Думайте о другом.
Все остальные попытались выполнить его просьбу, но это им не удалось.
– Нет, не могу, не могу.
– Я уже оживаю, – вдруг заявил Арвардан. – Ноги начинают слушаться. У-ух! – каждое движение причиняло ему острую боль. – А можете вы ударить человека сильно, Шварц? Сильнее, чем меня?
– Одного я убил.
– Да ну? Как это вы так?
– Не знаю. Это делается само собой. Это… это… Шварц делал почти комические усилия, пытаясь облечь невыразимое в слова.
– А с несколькими сразу сможете управиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Вы представляете собой неоспоримое доказательство.
– Они и слушать не станут. Знаете почему? Потому что у них свои устойчивые представления о прошлом. Тот, кто посягнет изменить эти представления, будет в их глазах святотатцем, хотя бы и говорил чистую правду. Им нужна не правда, а традиции.
– Бел, по-моему, он прав, – сказала Пола.
– Но попытаться все же стоит, – стиснул зубы Арвардан.
– Все равно ничего не выйдет.
– Откуда вы знаете?
– Знаю, и все! – Это прозвучало так пророчески, что Арвардан умолк.
Теперь уже Шект смотрел на Шварца со странным огнем в глазах.
– Вы испытывали какие-нибудь неприятные ощущения после синапсатора? – мягко спросил он.
Шварц не знал этого слова, но понял его значение. Значит, ему все-таки сделали мозговую операцию. Подумать только, сколько он всего узнал!
– Нет, не испытывал.
– Но, как я вижу, вы быстро усвоили наш язык и очень хорошо говорите на нем, будто всю жизнь говорили, Это вас не удивляет?
– Память у меня всегда была хорошая, – холодно ответил Шварц.
– Значит, вы совсем не изменились после эксперимента?
– Нет.
– Зачем вы притворяетесь? – пристально глядя на Шварца, спросил физик. – Я уверен, что вы знаете, о чем я думаю.
– Стало быть, я умею читать мысли? – хмыкнул Шварц, – Ну и что из этого?
Но бледный потрясенный Шект уже повернулся к Арвардану.
– Он чувствует чужие мысли. Чего бы я с ним только не добился!.. А я вот здесь – совершенно беспомощный…
– Что-что? – опешил Арвардан.
Даже Пола заинтересовалась.
– Вы правда это умеете? – спросила девушка у Шварца.
Шварц подтвердил: она ухаживала за ним, а теперь ее убьют. Но она предательница и заслужила это.
– Арвардан, – говорил Шект, – помните, я рассказывал вам о бактериологе, который умер после синапсатора? Первым признаком его умственного расстройства было заявление, что он умеет читать мысли, И это было правдой. Я понял это перед самой его смертью и держал в тайне. Но это возможно, Арвардан, возможно. Видите ли, с понижением сопротивления между клетками мозга они обретают способность воспринимать магнитные волны, индуцированные микротоками чужих мыслей, и превращать их в понятные им колебания. Этот принцип лежит в основе любого записывающего устройства. Телепатия в полном смысле слова.
Шварц по-прежнему хранил упорное, враждебное молчание.
– Если так, Шект, то мы сможем его использовать. – В голове у Арвардана бешено прокручивались самые невероятные варианты, – У нас появился выход. И для нас, и для Галактики.
Но Шварц остался холоден к его взбудораженному Образу.
– И все это с помощью чтения мыслей? Чем же оно может помочь? Впрочем, я умею не только читать мысли. Что вы скажете, к примеру, на это? – Легкий толчок, и Арвардан взвизгнул от боли. – Это сделал я. Хотите еще?
– Вы и охранников можете так? – ахнул Арвардан. – И секретаря?.. Как же вы позволили им затащить вас сюда? Ей-Богу, Шект, теперь все будет в порядке. Слушайте, Шварц…
– Нет, это вы слушайте. Какой мне смысл бежать отсюда? Где я окажусь? Все в том же мертвом мире… Я хочу домой – и не могу туда попасть. Хочу вернуться к своим родным, в свой мир – и не могу… Лучше уж умереть.
– Речь идет обо всей Галактике, Шварц! Нельзя думать только о себе!
– Почему это нельзя? На что мне ваша Галактика? Пусть себе гниет… и погибает. Мне известно, что замышляет Земля, и я этому рад. Девушка сказала недавно, что выбрала, на чьей стороне быть. Вот и я тоже выбрал – я за Землю.
– Что?
– А что тут такого? Я землянин или кто?
Глава семнадцатая
Смена стана
Час назад Арвардан, с трудом придя в себя, обнаружил, что лежит, точно туша говядины в ожидании мясника. С тех пор он ничем не занимался, кроме лихорадочной, бессодержательной болтовни, неумолимо отнимавшей бесценное время.
Но и в ней была своя польза – Арвардан это сознавал. Лежать просто так беспомощной колодой, которая не стоит даже того, чтобы ее охранять, значило поддаться слабости. Ни один, самый упрямый, дух не смог бы этого вынести, и если инквизитор все-таки явился бы, то не встретил бы никакого сопротивления. И Арвардан сказал, чтобы прервать затянувшееся молчание:
– Здесь, должно быть, полно подслушивающих устройств. Слишком уж мы разговорились.
– Нет, – равнодушно ответил Шварц, – нас никто не подслушивает.
Арвардан чуть было не спросил машинально: «Откуда вы знаете?», но удержался.
Какая сила! К сожалению, она принадлежит не ему, а человеку из прошлого, который говорит, что он землянин и хочет умереть!
У Арвардана перед глазами был только потолок. Поворачивая голову, он мог видеть или угловатый профиль Шекта, или голую стену. Приподняв голову, мог увидеть на миг бледную, изнуренную Полу.
Ему не давало покоя то, что его – гражданина Империи, гражданина Галактики, звезды ясные! – смеют держать в тюрьме не кто-нибудь, а земляне. Это было особенно унизительно.
Могли бы тогда положить его рядом с Полой. Нет, лучше уж так. Не очень-то вдохновляющее зрелище он собой представляет.
Потом и эта мысль ушла.
– Бел?
Этот дрожащий звук был странно сладок Арвардану в водовороте близкой смерти.
– Что, Пола?
– Как ты думаешь, скоро они придут?
– Наверное, скоро, милая. Вот жалость какая. Мы потеряли целых два месяца.
– Это я виновата. Я. И мы могли бы оставить себе хотя бы несколько минут напоследок. Все равно все было впустую.
Арвардан не смог ей ответить. Его ум работал вхолостую, крутя все то же «подмазанное колесо». Казалось это ему или он действительно начинал чувствовать спиной жесткий пластик, на котором лежал? Сколько времени продолжается паралич?
Шварца нужно заставить помочь. Арвардан попытался скрыть свои мысли, но знал, что это бесполезно.
– Шварц, – позвал он.
Шварц лежал такой же беспомощный, как и все, но ему невольно устроили более жесткую и утонченную пытку, чем остальным: у него в голове было четыре разума вместо одного.
Будь он один, он сумел бы сохранить свое стремление к бесконечному покою смерти и преодолеть: татки любви к жизни, которая всего два дня назад – или три? – толкнула его уйти с фермы. Но как он это сделать теперь, если над Шектом пеленой сел леденящий душу ужас, если сильный, полный жизни разум Арвардана исходил мятежной тоской, если девушка переживала трагическое крушение своих надежд?
Закрыть бы от них свой разум. Зачем ему знать о страданиях других? У него своя жизнь и своя смерть.
Но они продолжали напирать, просачиваясь во все щели его сознания.
«Шварц», сказал Арвардан, и Шварц знал: Арвардан хочет, чтобы он их спас. Но зачем ему это? Зачем?
– Шварц, – настойчиво повторил Арвардан, – вы могли бы жить, и жить героем, Зачем вам умирать за этих людей?
Шварц вспомнил свою юность. Ему стоило отчаянных усилий удержать воспоминания в своем колеблющемся уме, и странный сплав прошлого с настоящим вызвал у него взрыв негодования. Но ответил он спокойно и сдержанно:
– Да, я мог бы стать героем… и предателем заодно. Да, эти люди хотят убить меня. Вы назвали их людьми, но это слово у вас было на языке, а в уме вы назвали их по-другому – не знаю как, но это дурное слово. И не потому, что они дурные люди, а просто потому, что они земляне.
– Ложь, – горячо возразил Арвардан.
– Нет, не ложь, и все здесь это знают. Да, они хотят убить меня, но только потому, что считают меня одним из ваших, которые огульно осуждают всю планету, обливают ее презрением, душат своим несносным высокомерием. Вот и спасайтесь сами от этих жалких червей, которые вздумали угрожать своим богоравным властителям. Не просите о помощи одного из них.
– Вы говорите как фанатик, – удивился Арвардан. – Но почему? Вы-то чем пострадали? Вы говорите, что были жителем большой независимой планеты. Были землянином в то время, когда Земля была единственным оплотом человечества. Вы принадлежите к нам – к правящей расе. Зачем же причислять себя к жалким отбросам? Это не та планета, которую вы помните. Моя планета больше похожа на старую Землю, чем этот умирающий мир.
– Так значит, я принадлежу к правящей расе? – засмеялся Шварц. – Не будем на этом останавливаться – не стоит. Возьмем лучше вас. Вы прекрасный экземпляр того, что посылает нам Галактика. Вы терпимы, восхитительно великодушны и восхищаетесь собой потому, что обращаетесь с доктором Шектом, как с равным. Но в глубине души – и не так уж глубоко, чтобы мне не было видно, – вы себя чувствуете с ним неловко. Вам не нравится, как он говорит и как он выглядит. Вы вообще не любите его, хоть он и предал Землю. А недавно вы целовались с земной девушкой и сейчас смотрите на это как на слабость. Вам стыдно…
– Клянусь Всевышним, нет… Пола, не верь ему, не слушай его.
– Не надо отрицать, Бел, – спокойно сказала Пола, – и не надо из-за этого расстраиваться. Он видит то, что осело в тебе с детских лет. Если бы он заглянул в мой разум, то увидел бы то же самое. А если бы он заглянул в себя так же беззастенчиво, как в нас, результат был бы тот же. – Шварц почувствовал, что краснеет. Пола ровно, не повышая голоса, продолжала: – Шварц, если вы умеете читать мысли, прочтите мои. И скажите, похожа ли я на предательницу. Посмотрите на моего отца. Разве неправда, что он мог бы спокойно избежать Шестидесяти, если бы сотрудничал с безумцами, которые хотят погубить Галактику? Что же он выиграл своим предательством? Скажите также: хочет ли кто-нибудь из нас причинить зло Земле или землянам? Вы говорили, что мельком заглянули в мысли Балкиса. Не знаю, насколько глубоко вы сумели проникнуть в эту грязь, но когда он вернется и будет уже поздно, займитесь им поближе. Вы поймете, что он сумасшедший, и умрете с этим.
Шварц молчал.
– Можете и во мне читать, Шварц, – вмешался Арвардан. – Копайте поглубже, если хотите. Я родился на Баронне в секторе Сириуса и воспитывался в атмосфере антитеррализма – я не отвечаю за те комплексы и отклонения, что засели в моем подсознании. Но проверьте верхний слой и скажите: разве я, став взрослым, не старался искоренить в себе эти предрассудки? Не в других – это легко, но в самом себе – сколько мог. Шварц, вы не знаете нашей истории! Не знаете о тысячелетиях и десятках тысячелетий, за которые человек расселился по всей Галактике, о войнах и бедствиях, которые он испытал. Не знаете о первых веках Империи, когда деспотизм сменялся хаосом. Только в последние два века галактическое правительство обрело реальную силу. При этом всем мирам позволено сохранять культурную автономию, самоуправление, и все они могут участвовать в органах управления Галактикой. Еще ни разу за всю историю человечество не было настолько свободно от войн и бедности, как сейчас; никогда еще так мудро не ретушировалась экономика Галактики; никогда еще у нас не было таких светлых видов на будущее. Хотите уничтожить все это и начать сначала? Но на какой основе? С помощью деспотической теократии, взращенной на ненависти и подозрительности? Жалобы Земли удовлетворят когда-нибудь законным путем, если будет жить Галактика. То, что делают сторонники Балкиса, это не выход. Вы ведь знаете, что они задумали?
Если бы у Арвардана был тот же дар, что и у Шварца, он увидел бы, какая борьба происходит у того в голове. Но и не видя, он инстинктивно почувствовал, что теперь лучше помолчать.
Шварца тронула его речь. Все эти миры, обреченные умереть, сгнить от страшной болезни… Да землянин ли он? Только землянин – и больше никто? В юности он уехал из Европы в Америку, но разве от этого он перестал быть собой? И если потом люди стали покидать разоренную, израненную Землю ради поднебесных миров, разве они перестали от этого быть землянами? Разве ему не принадлежит вся Галактика? Разве все ее жители – все до одного – не произошли от него и от его собратьев?
– Ладно, я с вами, – тяжело произнес он. – Чем я могу помочь?
– На каком расстоянии вы воспринимаете мысли? – торопливо, словно боясь, что Шварц передумает, спросил Арвардан.
– Трудно сказать. Я вижу, например, что за дверью есть люди – охрана, наверное. Пожалуй, смогу достать даже до улицы, но чем дальше, тем менее четко я вижу.
– Это естественно. Но где секретарь? Вы можете отличить его от других?
– Не знаю, – заколебался Шварц.
Все затихли. Минуты тянулись невыносимо.
– Мне мешают ваши мысли, – сказал Шварц. – Не надо следить за мной так пристально. Думайте о другом.
Все остальные попытались выполнить его просьбу, но это им не удалось.
– Нет, не могу, не могу.
– Я уже оживаю, – вдруг заявил Арвардан. – Ноги начинают слушаться. У-ух! – каждое движение причиняло ему острую боль. – А можете вы ударить человека сильно, Шварц? Сильнее, чем меня?
– Одного я убил.
– Да ну? Как это вы так?
– Не знаю. Это делается само собой. Это… это… Шварц делал почти комические усилия, пытаясь облечь невыразимое в слова.
– А с несколькими сразу сможете управиться?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28