Когда Селдон шел туда, сердце его всякий раз наполнялось любовью к приемному сыну. Рейча нельзя было не любить – доброго, веселого, преданного, смышленого Рейча, обладающего удивительной способностью вселять любовь к себе в души людей, с которыми встречался.
Это его обаяние поразило Селдона еще тогда, когда Рейчу было всего двенадцать – тогда он был биллиботтонским беспризорником, грязным бродяжкой, но ухитрился-таки тронуть сердца Гэри и Дорс. Не забыл Селдон и о том, каким искренним чувством к Рейчу прониклась когда-то Рейчел, тогдашняя мэр Сэтчема. Помнил он и то, как Рейч втерся в доверие к Джорануму, что в итоге привело Джоранума к гибели. Как его пасынок сумел завоевать сердце красавицы Манеллы. Гэри не мог дать себе отчет в том, как именно удается Рейчу быть таким обаятельным, но не вдаваясь в размышления, он попросту наслаждался всяким случаем, когда ему удавалось встретиться с сыном.
– Все хорошо? – по обыкновению поинтересовался Селдон, войдя в дом Рейча.
Рейч отложил в сторону голографические материалы, с которыми работал, и улыбнулся.
– Все хорошо, па.
– Что-то не слышно Ванды.
– Ясное дело. Они с Манеллой отправились за покупками.
Селдон уселся в кресло и с веселой усмешкой посмотрел на рабочий беспорядок на столе Рейча.
– Ну, как поживает книга?
– Она-то замечательно. Я похуже, – вздохнул Рейч. – Но когда я ее закончу, это будет прямо сенсация. Представь себе, про Даль до сих пор еще никто не писал книг, вот дела! – Селдон давно заметил – стоило Рейчу заговорить о родине, как он тут же сбивался на далийский жаргон, – Ну а ты как, па? – спросил Рейч. – Небось рад до смерти, что праздники закончились?
– Не то слово. Я их с трудом пережил.
– Да? По тебе заметно не было.
– Ну, я старался… Не хотелось другим настроение портить.
– Ну а как тебе мамино вторжение на дворцовую территорию? Сейчас все только про это и болтают.
– Рейч, конечно, я не в восторге, мягко выражаясь. Твоя мама – замечательный, удивительный человек, но с ней порой очень трудно. Похоже, она нарушила мои планы.
– Что за планы, па?
Селдон откинулся па спинку кресла, Ему было приятно разговаривать с Рейчем – всегда приятно поговорить с человеком, который тебя понимает и которому полностью доверяешь, но особенно Селдона в разговорах с Рейчем привлекало то, что тот ничего не смыслил в психоистории. Поговорив с сыном, он порой думал о его словах, прикидывал так и этак, и в итоге мысли эти приобретали такую форму, как если бы пришли в голову самому Селдону.
– Мы экранированы? – негромко спросил он.
– Всегда, – ответил Рейч.
– Отлично. Я сделал то, что намеревался сделать – натолкнул генерала Теннара на кое-какие любопытные мысли.
– Какие же?
– Ну, я кое-что рассказал ему о системе налогообложения и особо подчеркнул тот факт, что попытки равномерного сбора налогов с населения неизбежно приводят к тому, что система становится избыточно сложной, непродуктивной и дорогостоящей. Отсюда вполне естественно следует вывод о том, что система налогообложения должна быть упрощена.
– Да, пожалуй, это имеет смысл.
– До определенной степени – да, но очень может быть, что после нашей беседы генерал Теннар может переборщить и скатиться к избыточному упрощению. Видишь ли, налогообложение при обеих крайностях порочно. Стоит чересчур усложнить систему – люди перестанут ее понимать и будут отказываться платить налоги. Стоит ее наоборот, упростить – люди сочтут такую систему несправедливой и будут протестовать. Самый простой налог – подушный, при котором все платят поровну, но нельзя с бедного и богатого брать поровну, это очевидно.
– А ты это генералу объяснил?
– Не получилось.
– И ты думаешь, что генерал введет подушный налог?
– Думаю, он склонится к этому. Если у него возникнут подобные намерения, информация непременно просочится, и этого одного будет достаточно, чтобы народ разбушевался и правительство почувствовало себя не слишком уютно.
– Значит, ты намеренно подкинул ему эту информацию, па?
– Естественно.
Рейч покачал головой.
– Не понимаю я тебя, па. В личной жизни ты человек мягкий, добрый – самый обычный. И вдруг затеваешь дело, из-за которого могут начаться волнения, восстания – ведь их будут подавлять, и кто-то может даже погибнуть, Это не безболезненно, папа. Ты об этом подумал?
Селдон тяжело вздохнул.
– Да я ни о чем другом, кроме этого, не думаю, Рейч. Когда я только начинал работать над психоисторией, все это дело представлялось мне чисто научной работой. Казалось, из этого ничего не выйдет, а если и выйдет, все равно результаты нельзя будет применить на практике. Но проходят годы, десятилетия, и мы узнаем все больше и больше, и возникает непреодолимое желание все-таки попробовать, что дадут полученные результаты.
– Ради чего? Ради того, чтобы погибали люди?
– Нет, ради того, чтобы погибало меньше людей, чем могло бы погибнуть. Если проведенный нами психоисторический анализ верен, то хунта больше нескольких лет не продержится, и есть несколько способов ускорить ее уход со сцены. Все не бескровные, все не безобидные. Но этот способ – уловка с налогами – должен пройти наиболее спокойно, чем какой-либо другой, повторяю – в том случае, если результаты анализа верны.
– А если нет, тогда что?
– Тогда может случиться неизвестно что. Но должна же когда-то психоистория достичь такой стадии, когда ее выводы можно было бы применить на практике, а мы такой возможности ждали многие годы – такой возможности, когда мы могли бы с высокой степенью вероятности прогнозировать последствия событий, и эти последствия были бы наименее отрицательны в сравнении с другими вариантами. В каком-то смысле игра с налогами – первый настоящий психоисторический эксперимент.
– Что-то уж очень просто получается, как тебя послушаешь.
– Это иллюзия. Ты просто не представляешь, как сложна психоистория. Нет, все непросто. Время от времени к подушному налогу так или иначе прибегали на протяжении истории. И народ никогда не воспринимал его введение как большую радость, и всегда были выступления против такой системы налогообложения, однако протест никогда, практически никогда не приводил к низвержению правительства в резкой форме. В конце концов правительство может обладать слишком сильной властью, а форма протеста может быть достаточно спокойной и планомерной, и в итоге парод может добиться того, что правительство пойдет на уступки и отменит налог. Если бы подушный налог был смертельно опасен, уверяю тебя, ни одно правительство никогда бы не подумало вводить его. Именно из-за того, что он почти безболезнен, к нему и прибегали время от времени. Однако ситуация на Тренторе не совсем типичная. Психоисторический анализ прослеживает значительную нестабильность общественно-политической обстановки, и поэтому введение подушного налога должно вызвать исключительно сильный протест, подавление которого должно оказаться исключительно вялым.
Рейч покачал головой.
– Надеюсь, что все получится, папа, но не кажется ли тебе, что генерал возьмет и объявит во всеуслышание, что он действовал согласно указаниям психоистории, и, погружаясь на дно, утянет и тебя с собой?
– Я почти уверен, что наша беседа с ним записывалась, но если ее содержанию суждено увидеть свет, то станет ясно, что я уговаривал его повременить, выждать, покуда я не доведу анализ существующего положения вещей до конца, покуда не представлю ему отчет – а он отказался ждать.
– А мама что обо всем этом думает?
– Ясней об этом не говорил, – ответил Селдон. – У нее теперь другие дела – очередная охота на ведьм.
– Правда?
– Угу. Пытается выявить глубокое подполье в рядах сотрудников Проекта, деятельность которого направлена против меня, ты только представь себе! Наверное, ей кажется, что среди моих сотрудников есть немало людей, которые только и мечтают от меня избавиться. Честно говоря, – вздохнул Селдон, – один из этих людей – я сам. Мне бы очень хотелось сбросить с себя груз ответственности за Проект и всю психоисторию, и переложить его на плечи других.
– По-моему, маме не дает покоя сон Ванды. Ты же знаешь, как она заботится о твоей безопасности. Клянусь, даже сон о твоей смерти мог заставить ее броситься на поиски заговора против тебя.
– Искренне надеюсь, что никакого заговора нет и быть не может.
Отец и сын весело расхохотались.
21
В электрофизической лаборатории почему-то было заметно холоднее, чем в других: помещениях. Ожидая, когда освободится сотрудница – единственная, кто работал в лаборатории, Дорс сидела и разглядывала ее.
Стройная, с тонкими чертами лица. Красивой ее назвать было нельзя – лицо очень портили узкие губы и тяжеловатый подбородок, но в карих глазах светился ум. На табличке на письменном столе горели буквы «СИНДА МОНЕЙ».
Наконец она обернулась к Дорс и сказала:
– Прошу простить, доктор Венабили, но есть кое-какие процессы, которые нельзя прерывать даже ради жены директора.
– Я бы очень расстроилась, если бы вы бросили работу ради меня. Мне о вас говорили много хорошего.
– Это всегда приятно. Кто же меня хвалил?
– Точно не вспомню, – ответила Дорс, – Насколько я понимаю, вы одна из самых выдающихся ученых-нематематиков, занятых в работе над Проектом.
Синда Моней усмехнулась.
– Знаете, математики у нас числятся аристократами. Что касается меня, то я бы предпочла, чтобы меня считали выдающимся участником работы над Проектом, таким же, как все остальные. Какая разница – математик я или нет?
– Я с вами согласна. Скажите, вы давно работаете здесь?
– Два с половиной года. До этого я закончила аспирантуру по радиационной физике в Стрилинге и параллельно проходила практику здесь.
– Видимо, вы успешно работаете в Проекте?
– Меня дважды повышали в должности, доктор Венабили.
– Скажите, были у вас какие-нибудь трудности – строго между нами, доктор Моней?
– Работа сложная, но вы, вероятно, имеете в виду личные сложности. На это я вам могу ответить одно: нет. По крайней мере, если они и были, то это вполне естественно, как я думаю, в таком большом коллективе.
– Что это означает?
– Мелкие стычки, ссоры. Мы же все живые люди.
– Но ничего серьезного?
Моней покачала головой.
– Нет, ничего серьезного.
– Насколько мне известно, доктор Моней, – сказала Дорс, – именно вы разработали устройство, исключительно важное для работы с Главным Радиантом, с помощью которого этот прибор выдает гораздо больше информации.
Моней радостно улыбнулась.
– Так вы знаете об этом? Да, это электрофокусировщик. После того как он был разработан, профессор Селдон выделил мне эту небольшую лабораторию и назначил меня ответственной над работой в этой области.
– Я удивлена, что такой значительный успех не дал вам возможности выдвинуться в ряды элиты Проекта.
– Ну что вы… – смущенно проговорила Моней. – Это было бы несправедливо. На самом деле моя работа носила чисто технический характер, инженерный. Да, конечно, она была чрезвычайно тонкой, но тем не менее именно инженерной.
– А кто работал с вами?
– Разве вы не знаете? Тамвиль Элар. Он высказал идею, а я разработала и осуществила сборку устройства.
– Означает ли это, что слава изобретения досталась ему?
– Нет-нет. Вы не должны так думать. Доктор Элар вовсе не такой человек. Он честно разделил со мной права на изобретение. На самом деле, он хотел, чтобы устройство носило наши имена – оба наших имени, но ему это не удалось.
– Почему?
– Таковы указания профессора Селдона. Все устройства, все формулы – должны носить исключительно функциональные названия, а не имена их создателей, чтобы не было никаких обид. И поэтому разработанное нами устройство называется просто электрофокусировщиком. Правда, когда мы работаем вместе с доктором Селдоном, он называет его нашими именами, и это звучит замечательно, доктор Венабили, честно говоря. Может быть, когда-нибудь все наши изобретения получат наши имена. Я очень на это надеюсь.
– Я тоже, – вежливо кивнула Дорс. – Судя по тому, как вы говорите об Эларе, получается, что он очень милый человек.
– Да. Да, это так, – кивнула Моней. – С ним очень приятно работать. Как раз сейчас я разрабатываю новый вариант устройства – более мощный. Точно определить, для чего он предназначен, я не могу. А доктор Элар руководит моей работой.
– Есть успехи?
– О, да. Я уже передала доктору Элару прототип устройства, который он собирается опробовать. Если получится, мы продолжим работу.
– Звучит неплохо, – сказала Дорс. – Скажите, доктор Моней, как вы думаете, что произойдет, если профессор Селдон решит уйти с поста руководителя Проекта? Если он уйдет в отставку?
Моней не смогла скрыть удивления.
– Разве профессор собирается в отставку?
– Нет, насколько я знаю. Я просто высказываю предположение. Допустим, он уйдет в отставку, Как вы думаете, кто бы мог стать его естественным преемником?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57