Доктор Джакоби вышел из оцепенения, которое охватило его. Он снял очки, протер глаза, потом вытащил носовой платок, протер стекла дымчатых очков.
— Господи, этого не может быть, это нереально. Это что-то ужасное, это нереально, — повторял доктор, вытирая мгновенно вспотевшее лицо. Это нереально.
И он вновь нажал на клавишу дистанционного управления. Вновь завертелась кассета и на экране появилась Лора с сегодняшней газетой в руках. Доктор несколько раз посмотрел видеозапись. Он знал место, где стоит Лора. Он мгновенно узнал белую беседку на краю города.
— Не может быть! Нереально! — вновь и вновь повторял доктор, не в силах оторваться от экрана, не в силах оторваться от улыбающегося лица Лоры Палмер.
Наконец, он схватил револьвер, и, оставив включенным телевизор, бросился к машине. Он сбежал по черному ходу во двор дома, резко распахнул дверь автомобиля, вскочил в него, нажал до отказа педаль газа. Но при этом он забыл повернуть ключ зажигания.
— О черт! — доктор тяжело откинулся на спинку сиденья, — о черт, со мной происходит что-то неладное. Неужели я так боюсь этого. Не может быть, это нереально, — сказал доктор, вставляя ключ в замок зажигания.
Мотор заработал, и это немного успокоило доктора. Машина резко дернулась и помчалась по ночному Твин Пиксу с зажженными фарами.
Джозеф и Донна удовлетворенно переглянулись. Они выскочили из-за ржавых бочек, за которыми прятались, перелезли через невысокий забор, и по лестнице, по которой только что сбежал доктор Джакоби, бросились в дом. Они знали, что им нужно найти и даже примерно знали, где может находиться исчезнувшая аудиокассета.
Едва за ними закрылась дверь, как тут же из своего убежища выскочил запыхавшийся Бобби. Он подбежал к мотоциклу Джозефа, отвинтил крышку бензобака, достал из кармана пакет с белым порошком и бросил его в бензобак.
После этого удовлетворенно хмыкнул, посмотрел на дверь, за которой скрылись Дона и Джозеф, и сказал:
— Ну все, Джозеф, теперь тебе конец. Я обещал тебе, если ты помнишь, что ты будешь трупом. И свое обещание я сдержу, во что бы то ни стало.
Доктор Джакоби тоже сообразил, что подъехать на машине прямо к условленному месту слишком рискованно. Он остановился за полквартала, заглушил мотор, снял револьвер с предохранителя, сунул его в карман куртки и крадучись, прячась за деревьями, через пустырь пошел к беседке. Он спрятался в тех же кустах, где прятался Боб и внимательно принялся рассматривать девушку, которая нервно расхаживала возле беседки. Сколько доктор не напрягался, сколько не протирал стекла очков, он так и не смог понять, Лора это или кто-то другой, тот, кто выдает себя за Лору. Ему хотелось рвануться, подбежать к девушке, но он все сдерживал себя и сдерживал.

ЧАСТЬ II
Глава 28
Купер продолжает чтение дневника Лоры Палмер. — Доктор Лоуренс Джакоби отправляется на встречу с Мэдлин, переодетой Лорой. — Джозеф Хэрвэй и Донна Хайвер находят в доме доктора кокосовый орех с кассетой. — Продолжение аудиодневника агента ФБР Дэйла Купера.
Купер, прекрасно понимая, какую ценность представляет для расследования дневник покойной, продолжал изучать его — впрочем, Дэйл, всегда отличавшийся превосходной памятью, и без чтения знал его содержание если и не на память, то, во всяком случае, как говорится, близко к тексту. Однако всякий раз, возвратившись в гостиничный номер, Дэйл, достав из шуфляды письменного стола дневник, аккуратно завернутый, чтобы не обтрепывались углы, в целлофан, открывал его на первой попавшейся странице для того, чтобы вновь и вновь возвращаться в дни, предшествующие загадочной смерти дочери адвоката Лиланда; хотя Купер и знал общее содержание записей покойной, он надеялся найти что-нибудь достойное внимания, как говорится, между строк в подтексте.
«Мой любимый! — Читал Купер, — Мой любимый, ответь, почему люди не придумали до сих пор какого-нибудь приличного названия для любовных игр и утех?.. Я не понимаю, почему, написав миллионы стихов о любви, романтике и прочих возвышенных чувствах, мечтатели и поэты постыдились дать имя блаженному слиянию, соитию, венцу и вершине взаимоотношений мужчины и женщины, и осталось оно как название какой-то постыдной болезни — имуществом и достоянием врачей, именующим его каким-то собачьим словом „коитус“ (у меня это слово почему-то всегда ассоциировалось со словом „койот“), или же арсеналом хулиганья и дикарей, подобравших для этого многочисленные пакостные названия и матерные клички… Боже, от всего этого меня просто выворачивает наизнанку, меня тошнит. Хотя, — только что поймала себя на мысли, — не всегда: однажды, когда … (тут стояло какое-то имя или инициалы, но они были тщательно замазаны фломастером) предложил мне заняться этим в самых что ни на есть грубых выражениях, свойственных разве что докерам или рабочим с лесопилки Пэккардов, я с удивлением заметила, что это меня возбуждает…»
«Не одну только тебя, — подумал Купер, — я знаю, что подобные вещи часто действуют возбуждающе на многих женщин, порой даже самых возвышенных и утонченных…»
Купер продолжил чтение:
«О, как крепки твои руки, как горячи твои бедра на моих ногах, которые я распахиваю тебе навстречу, мой любимый!.. И сколько бы раз мы ни любили друг друга до этого, сердце снова замирает в тот самый миг, когда ты со стоном входишь в мое лоно, разжигая своим яростным факелом все нарастающее пламя, такое гудящее, такое слепящее, дающее мне счастье…»
Купер, вспомнив необычайно развратную позу, в которой Лора была запечатлена в «Суперплоти», нехорошо ухмыльнулся.
Он подумал:
«Слишком красиво написано для такой… Не иначе, как откуда-нибудь списала. Вообще, в таком возрасте девочки имеют страсть к украшательству…»
«Какая в тебе нежность и сила, — продолжал чтение Дэйл, — Когда ты в меня входишь, когда ты в меня вонзаешься, у тебя всегда закрыты глаза, ты весь, весь, до последней клеточки во мне…»
Дэйл перевернул страницу.
«О, дорогой, любимый, как тяжело ты лег на меня, какая сила от твоей мускулистой тяжести!..
Пожалуйста, теснее!..
Пожалуйста, крепче!..
Еще!..
Еще!..
Какая радость во мне бушует!.. Я просто перестаю чувствовать себя, отнимаются ноги… Руки, словно беспомощные плети, свисают вниз… Я уже ничего не понимаю, ничего не чувствую, кроме тебя, мой любимый… О, я не могу больше, не могу!..
О-о, не могу!..
Какая боль!..
Какая радость!..
Судорога наслаждения!..
Пик восторженной муки!..
Ты — весь во мне, мой любимый… Я чувствую тебя под сердцем… Твое дыхание — точно хрип, и тело твое бьется в моих объятиях…»
Купер, откинувшись на спинку стула, подумал:
«Нет, определенно откуда-то списала… Вообще, я не совсем понимаю эту Палмер. Когда писатель списывает что-нибудь у другого писателя, чтобы издать чужие мысли под своей фамилией, это называется плагиат. В таком случае он обманывает других людей… Но, списывая красивости в собственный дневник, получается, что таким образом хочешь выдать чужие мысли за свои собственные, только для самого же себя. Для чего только? Чтобы казаться в собственных глазах умнее?.. Не понимаю…»
Купер, закрыв дневник Лоры Палмер, аккуратно положил его в ящик стола и, щелкнув замком, спрятал ключ в карман. Он был человеком слова — твердо помня, что обещал родителям покойной беречь последние записи Лоры от посторонних глаз. Кроме того, Купер продолжал надеяться, что в недалеком будущем дневник сможет пригодиться.
Быстро одевшись, Дэйл вставил в диктофон новую кассету и направился к дверям — он решил съездить к шерифу Трумену.
Просмотрев видеокассету, доктор Джакоби пришел в необычайное волнение — спустя десять минут он был в необходимом месте…
Спрятавшись за кустами, Лоуренс принялся наблюдать. Через несколько минут неподалеку от беседки замаячила чья-то фигура, несомненно — девичья, притом очертания ее показались Лоуренсу очень знакомыми… Девушка обернулась — у Лоуренса потемнело в глазах… Льняные волосы; правильные, как у античного изваяния, черты лица, необыкновенно стройные ножки… Вне всякого сомнения, это была. Лора Палмер. Это было так похоже на сон или видение, что доктор Лоуренс ущипнул себя за руку… Лора, медленно расхаживая по узкой, выхоженной известняковыми плитами, дорожке, медленно, словно заводная кукла, поворачивала голову то в одну сторону, то в другую, будто бы демонстрируя своим видом, что это — действительно она, что никаких похорон не было и что все события в Твин Пиксе, произошедшие в последние дни — не более, чем вымысел…
— Боже… — Прошептал пораженный доктор, — Боже, это действительно она…
Лора Палмер продолжала, словно манекенщица, прохаживаться взад и вперед.
В этот самый момент сзади на Лоуренса обрушился удар страшной силы, он успел только ойкнуть, после чего медленно осел на землю… Уже будучи на земле, Джакоби обернулся вполоборота — то ли инстинктивно, то ли для того, чтобы рассмотреть нападавшего — но только успел заметить, что его лицо закрывала сделанная из лыжной шапочки маска — наподобие тех, что носят североирландские террористы. После этого Лоуренс получил еще два мощных удара — один в спину, видимо, чем-то тяжелым, а другой — в солнечное сплетение. Изо рта доктора хлынула темная кровь; однако он продолжал смотреть вперед — туда, где по выложенной известняковыми плитами дорожке медленно расхаживала Лора Палмер. Последнее, что он запомнил — к Лоре откуда-то сбоку подъехал огромный черный «Харлей-Дэвидсон», за рулем которого сидел молодой человек, чем-то напоминающий Джозефа Хэрвэя (сзади сидела черноволосая девушка латиноамериканского типа); Лора, подойдя к водителю мотоцикла, нагнулась и прошептала ему что-то на ухо… Еще один удар — и Джакоби провалился в какую-то черную зияющую бездну.
Джозеф, открыв двери квартиры доктора Джакоби, осторожно включил свет в прихожей и, стараясь не шуметь, прошел вперед. Половица под ногами Джозефа предательски заскрипела — он вздрогнул. Впрочем, Хэрвэй знал, что особенных причин для беспокойства у него нет — вне всякого сомнения, Джакоби отправился на встречу с Мэдлин, переодетой Лорой.
«Конечно, не самое удачное решение проблемы, — подумал Джозеф, — но что еще оставалось делать?..»
Убедившись, что в квартире действительно никого нет, Джозеф тихо свистнул — это был условный знак Донне, стоявшей за дверью. Та, несмело войдя в чужую квартиру, сразу же прикрыла двери.
— Джозеф…
Хэрвэй обернулся.
— Что, волнуешься?..
Несколько осмотревшись, Донна произнесла:
— Да…
Джозеф успокоительно улыбнулся.
— Наверное, у тебя сейчас мысли, что мы участвуем в чем-то таком страшно противозаконном?.. Видимо, чувствуешь себя маленькой преступницей, не правда ли?..
Донна ответила голосом, в котором слышалась легкая сконфуженность:
— Если честно, то да… Немножко.
Джозеф вновь успокаивающе заулыбался.
— Ничего, ничего… Просто у нас с тобой нет другого выхода, Донна. Мы ведь не какие-то там квартирные грабители, мы расследуем убийство Лоры, твоей лучшей подруги и моей… моей девушки. Нам бы только
найти эту кассету — может быть, она что-то прояснит…
Донна несмело прошла в кабинет Лоуренса.
— А где мы будем искать?..
Джозеф, не оборачиваясь, ответил:
— Везде…
Подойдя к письменному столу, он резким движением открыл шуфляду и, вытащив оттуда небольшую картонную коробку, с затертыми от длительного, видимо, пользования, уголками, поставил ее на стол.
Подойдя к столу, Донна спросила:
— Что это?..
— Сейчас посмотрим…
В коробке, к удивлению Джозефа и его спутницы, оказались точные копии китайских зонтиков, сделанные из сосновых щепочек. К каждой копии были прикреплены небольшие картонные корочки — вроде магазинных этикеток.
— «Седьмого декабря тысяча девятьсот восемьдесят пятого года я впервые поцеловался с Джейн», — прочитал Хэрвэй на одной из корочек.
Донна посмотрела через его плечо.
— Что это?.. Джозеф с явным недоумением повертел зонтики в руках.
— Ничего не понимаю… Очень странно.
Взяв из коробки другой зонтик, Донна прочитала на картонной корочке:
«Сегодня прошло десять лет с того момента, как астронавт Армстронг вступил на лунную поверхность…»
Взяв из рук Донны зонтик, Джозеф Хэрвэй положил его и коробочку и, сунув ее на прежнее место, в шуфляду письменного стола доктора, сказал:
— Ладно, Дон… Это явно не то, что мы ищем… Насчет зонтиков — как-нибудь в другой раз.
Хорошенько осмотревшись, Донна нашла глазами искусственную пальму — на пластмассовых ветвях ее висел светло-коричневый кокосовый орех. Сняв орех, она протянула его Джозефу.
— Вот то, что мы ищем, — раскрыв кокос, Хэрвэй вынул из него аудиокассету, — смотри: «двадцать второе февраля», — прочитал он на конверте кассеты, — как раз за день до того, как… — не договорив, он спрятал кассету в карман куртки.
— Что это?..
— Где? — не понял Джозеф.
— Вот, — Донна, вытащив из кокоса золотое сердечко-медальон, протянула его Хэрвэю, — точно такое, как то, что мы спрятали в лесу… Только там была половинка, а это почему-то целое…
— Ты думаешь, оно тоже принадлежало Лоре?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62