Но Моргейна не почувствовала, как в былые дни, безумной ревности и зависти — она взирала на красоту девушки с чистейшей, непорочной любовью… Туман сгущался. Моргейна уже почти не видела стоящего рядом с ней Ланселета — но вместе с тем она ясно различала Галахада, преклонившего колени у алтаря другой церкви. Лицо юноши сияло, словно на нем отражался нездешний свет, и Моргейна поняла, что он тоже глядит сквозь туманы — в церковь на Авалоне, где стоит Грааль…
Моргейна услышала доносящийся из другой церкви звон крохотных колоколов, и еще услышала… она так и не знала, который священник это говорил — тот, который был на Авалоне, или тот, который находился на Инис Витрин, но в сознании Моргейны зазвучал мягкий голос Талиесина:» В ту ночь, когда Христос был предан, Учитель наш взял эту чашу и благословил ее, и сказал: «Все, что вы пьете из этой чаши, есть кровь моя, что пролита будет за вас. И всякий раз, как будете вы пить из этой чаши — вспоминайте обо мне».
Моргейна видела тень священника, поднявшего чашу причастия — но в то же самое время это была дева Грааля, Нимуэ… а может, это она сама, Моргейна, поднесла чашу к губам Галахада? Ланселет бросился вперед, вскрикнув: «Свет, тот самый свет!..» — и рухнул на колени, заслонив глаза рукой, а потом распростерся на полу.
От прикосновения к Граалю лицо молодого рыцаря, скрытое ранее тенью, вдруг четко обрисовалось, сделалось ясным и живым, и туманы развеялись; Галахад преклонил колени и отпил из чаши.
— И как давят множество виноградин, чтоб создать единое вино, так и мы объединяемся в этом бескровном и безупречном жертвоприношении, и станем мы все едины в Великом свете, кои есть бог…
Лицо Галахада просияло восторгом; казалось, будто юноша исполнен света. Он вздохнул, не в силах вынести переполняющей его безграничной радости, протянул руки и взял чашу… осел на пол и остался лежать, недвижен.
«Прикосновение к Священным реликвиям — смерть для непосвященного…»
Моргейна увидела, как Нимуэ — или это была она сама? — накрыла лицо Галахада белым покрывалом. А затем Нимуэ исчезла, и оказалось, что чаша стоит на алтаре — всего лишь золотая чаша таинств, уже не сияющая нездешним светом… хотя
Моргейна не была уверена, действительно ли чаша там стоит … ее окутывал туман. А мертвый Галахад лежал на полу церкви на Авалоне, холодный и застывший, бок о бок с Ланселетом.
Прошло немало времени, прежде чем Ланселет пошевелился. Когда он поднял голову, Моргейна увидела на его лице печать трагедии.
— Я оказался недостоин последовать за ним, — прошептал Ланселет.
— Ты должен отвезти его назад, в Камелот, — мягко произнесла Моргейна. — Он победил — он отыскал Грааль. Но это была его последняя победа. Он не смог вынести этого света.
— И я не смог, — все так же шепотом произнес Ланселет. — Взгляни — этот свет по-прежнему отражается на его лице. Что он видит?
Моргейна медленно покачала головой, чувствуя, как стынут ее руки.
— Нам никогда этого не узнать, Ланселет. Я знаю лишь одно — он умер, коснувшись Грааля.
Ланселет взглянул на алтарь. Христиане тихонько разошлись, оставив Моргейну наедине с мертвым и живым. А чаша, окутанная туманом, по-прежнему стояла на своем месте, неярко поблескивая.
Ланселет поднялся на ноги.
— Да. И чаша тоже вернется со мной в Камелот, чтоб все знали: поиски Грааля завершены… и чтоб рыцари не стремились в поисках неведомого навстречу смерти или безумию…
Он шагнул к алтарю, на котором посверкивал Грааль, но Моргейна повисла у него на плечах и оттащила его.
— Нет! Нет! Ты же рухнул при одном лишь взгляде на него! Прикосновение к Священным реликвиям — смерть для непосвященного!..
— Значит, я умру, пытаясь это сделать, — отозвался Ланселет, но Моргейна не отпускала его, и вскоре он сдался. — Но зачем, Моргейна? Зачем позволять этому самоубийственному безрассудству продолжаться?
— Нет, — возразила Моргейна. — Поиски Грааля завершились. Судьба пощадила тебя, чтоб ты мог вернуться в Камелот и рассказать об этом. Но ты не можешь унести Грааль обратно в Камелот. Ни один человек не может взять его и оставить у себя. Тот, кто будет искать Грааль, преисполнившись веры, непременно его найдет, — Моргейна слышала собственный голос, но не знала, что скажет секунду спустя — не знала до того момента, пока слова словно бы сами собою не срывались с ее губ, — найдет здесь, за пределами смертных земель. Но если вернуть Грааль в Камелот, он попадет в руки твердолобых, фанатичных священников и станет их орудием…
В голосе Моргейны зазвенели слезы.
— Умоляю тебя, Ланселет! Оставь Грааль здесь, на Авалоне! Пусть в нынешнем, новом мире, лишенном магии, останется хоть одна великая тайна, которую жрецы не смогут раз и навсегда разложить по полочкам, не смогут втиснуть в свои догмы…
Голос ее пресекся.
— Надвигаются времена, когда священники будут указывать роду людскому, что есть добро и что есть зло, как людям думать, как молиться и во что верить. Я не знаю, чем все это закончится. Быть может, людям необходимо пройти сквозь период тьмы, чтоб в конце концов вновь познать благословение света. Но, Ланселет, пусть в этой тьме сохраняется хоть один-единственный проблеск надежды! Однажды Грааль побывал в Камелоте. Но если священная чаша будет стоять на каком-нибудь алтаре, память о ее явлении неизбежно будет осквернена. Давай же сохраним хоть одну Тайну, хоть одно видение, что сможет манить людей за собой.
В горле у Моргейны настолько пересохло, что голос ее начал походить на карканье ворона.
Ланселет сдался перед ее напором.
— Моргейна, ты ли это? Я начинаю думать, что никогда не знал тебя. Но ты сказала истинную правду. Пусть Грааль навеки останется на Авалоне.
Моргейна вскинула руку. Откуда-то появился маленький народец Авалона. Они подняли тело Галахада и бесшумно понесли его к авалонской ладье. Не выпуская руки Ланселета, Моргейна спустилась к берегу, присмотреть, как тело будут укладывать в ладью. Ни миг Моргейне почудилось, будто там лежит Артур, но затем видение задрожало и исчезло. Это был всего лишь Галахад, и на лице его по-прежнему лежал отсвет понимания великой тайны и покоя.
— И вот ты едешь в Камелот вместе со своим сыном, — тихо произнесла Моргейна, — но не так, как я предвидела. Думается мне, боги смеются над нами. Они посылают нам видения — но мы не знаем, что эти видения означают. Пожалуй, родич, я никогда больше не стану пользоваться Зрением.
— Дай-то Бог.
На мгновение Ланселет взял Моргейну за руки, потом склонился и поцеловал их.
— Итак мы наконец расстаемся, — с нежностью произнес он. И в этот миг, хоть она и сказала, что отказывается от Зрения, Моргейна увидела в его глазах то, что видел Ланселет, глядя на нее — девушку, с которой он лежал среди стоячих камней и от которой отвернулся из страха перед Богиней; женщину, которой он овладел в неистовом порыве желания, стремясь позабыть об измучившей его любви к Гвенвифар и Артуру; ту же самую женщину, бледную, наводящую ужас, с факелом в руке — в ту ночь, когда его застали в постели с Элейной; и вот теперь — сумрачную и таинственную Владычицу, тень среди света, что велела унести безжизненное тело его сына от Грааля и упросила его самого навеки оставить священную чашу за гранью мира.
Моргейна подалась вперед и поцеловала Ланселета в лоб. Слова были не нужны; оба они знали, что это и прощание, и благословение. Ланселет медленно повернулся и ступил на борт волшебной ладьи, и Моргейна заметила, как поникли его плечи, и увидела отблеск заходящего солнца на его волосах. Волосы у Ланселета сделались теперь совершенно седыми; и Моргейна, снова взглянув на себя его глазами, подумала: «И я тоже слишком стара…»
Теперь Моргейна поняла, почему она не видит больше королеву фейри — даже мельком.
«Теперь я — королева волшебной страны.
Нет иной Богини, кроме этой, и это — я…
И все же она есть. Она — в Игрейне, в Вивиане, в Моргаузе, в Нимуэ, в королеве. И все они тоже живут во мне, как и она…
И здесь, на Авалоне, они будут жить вечно».
Глава 13
На север, в королевство Лотиан, вести о поисках Грааля доходили редко, а те, что доходили, были не слишком-то достоверны. Моргауза ожидала возвращения своего молодого возлюбленного Ламорака. Но затем, полгода спустя, пришло известие, что он погиб в пути. «Что ж, он не первый, — подумала Моргауза, — и не последний, кого погубило это чудовищное безумие, заставляющее людей гоняться за чем-то неведомым! Я всегда считала, что болтовня о вере и богах — это такая разновидность помешательства. Глянуть только, чем это обернулось для Артура! И из-за этого я потеряла Ламорака — а ведь он был так молод!»
Ну что ж. Ламорак умер. Но хоть Моргауза по нему и скучала, и думала, что всегда будет скучать на свой лад, — ведь он пробыл рядом с нею дольше любого другого мужчины, не считая Лота, — это еще не значило, что она должна смириться со своим почтенным возрастом и одиноким ложем. Моргауза внимательно изучила себя в старинном бронзовом зеркале, стерла с лица следы слез и осмотрела себя еще раз. Если даже она и не сохранила той цветущей красоты, что некогда повергла к ее ногам Ламорака, она все же оставалась хороша собою; а в этой стране еще достаточно мужчин — не могли же они все свихнуться и отправиться гоняться за Граалем. Она богата, она — королева Лотиана, и все ее женское оружие при ней. Правда, брови и ресницы слегка поблекли и сделались бледно-рыжими, так что их приходится подкрашивать… Ну, неважно. В общем, мужчины всегда найдутся. Все они — глупцы, и умная женщина может ими вертеть, как ей заблагорассудится. А она, Моргауза, — не дура вроде Моргейны, чтоб переживать из-за какой-то там нравственности или вопросов религии, и не какая-нибудь вечно хнычущая идиотка вроде Гвенвифар, чтоб только и думать о душе.
Время от времени до Моргаузы доходила какая-нибудь история о поисках Грааля, каждая — поразительнее предыдущей. Как рассказывали, Ламорак вернулся в конце концов в замок Пелинора, привлеченный старыми слухами о волшебном блюде, что якобы хранилось в склепе под замком; там он и умер, а перед смертью кричал, что видит впереди Грааль в руках девы, в руках своей сестры Элейны, — такой, какой она была в юности… Интересно, что же он видел на самом-то деле? Еще Моргауза слыхала, будто Ланселет сошел с ума, и его держат в темнице где-то в прежних владениях сэра Эктория, неподалеку от римской стены, и никто не смеет известить Артура; потом дошел слух, будто в тех краях объявился Боре, брат Ланселета, и узнал его, и тогда разум вернулся к Ланселету, и он уехал — то ли продолжать поиски, то ли обратно в Камелот. Моргаузу это не интересовало. Может, ему повезет умереть в дороге, — подумала Моргауза. А то ведь иначе прелести Гвенвифар вновь заставят его наделать глупостей.
И только ее умница Гвидион никуда не поехал, а остался в Камелоте, у Артура под боком. И почему только Гавейну с Гаретом не хватило соображения поступить точно так же?! Теперь ее сыновья должны наконец-то занять подобающее им место рядом с Артуром.
Однако же у Моргаузы имелся и другой способ узнавать, что творится в мире. В юности, когда Моргауза жила на Авалоне, Вивиана сказала ей, что у нее нет ни должного терпения, ни надлежащей смелости, чтоб пройти посвящение и приобщиться к таинствам, и Вивиана — теперь Моргауза и сама это знала, — была права; да и кому захочется так надолго отказываться от радостей жизни? На протяжении многих лет Моргауза была уверена, что двери магии и Зрения закрыты для нее, — не считая некоторых мелких уловок, которыми она овладела самостоятельно. А потом, после того, как она впервые воспользовалась чарами, чтоб разузнать, кто же отец Гвидиона, Моргауза начала понимать, что искусство магии все это время находилось рядом и ждало ее. И чтоб пользоваться им, не требовалось ничего, кроме ее желания. Ни запутанных друидских правил, ни запретов, указывающих, как можно использовать магию, а как нельзя, ни всей этой болтовни о богах. Магия — всего лишь часть жизни, доступная для всякого, у кого достанет безжалостности и силы воли ею воспользоваться, а добро и зло тут ни при чем.
«А те, кто притворяется верующими, просто хотят прибрать источники силы к рукам, — подумала Моргауза. — Но я заполучила эту силу сама, собственными стараниями, не связывая себя никакими клятвами, и буду пользоваться ей, как захочу, — никто мне не указ».
Вот и нынешней ночью Моргауза, уединившись, проделала все необходимые приготовления. Ей было немного жаль белого пса, которого она привела в дом, а когда из перерезанного горла собаки в миску хлынула горячая кровь, Моргауза почувствовала искреннее отвращение. Но, в конце концов, это был ее собственный пес! Он принадлежал ей точно так же, как и свиньи, которых резали ради мяса. А сила пролитой крови куда крепче и позволяет куда быстрее добиться результата, чем сила авалонского жречества, построенная на долгих молитвах и обучении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50
Моргейна услышала доносящийся из другой церкви звон крохотных колоколов, и еще услышала… она так и не знала, который священник это говорил — тот, который был на Авалоне, или тот, который находился на Инис Витрин, но в сознании Моргейны зазвучал мягкий голос Талиесина:» В ту ночь, когда Христос был предан, Учитель наш взял эту чашу и благословил ее, и сказал: «Все, что вы пьете из этой чаши, есть кровь моя, что пролита будет за вас. И всякий раз, как будете вы пить из этой чаши — вспоминайте обо мне».
Моргейна видела тень священника, поднявшего чашу причастия — но в то же самое время это была дева Грааля, Нимуэ… а может, это она сама, Моргейна, поднесла чашу к губам Галахада? Ланселет бросился вперед, вскрикнув: «Свет, тот самый свет!..» — и рухнул на колени, заслонив глаза рукой, а потом распростерся на полу.
От прикосновения к Граалю лицо молодого рыцаря, скрытое ранее тенью, вдруг четко обрисовалось, сделалось ясным и живым, и туманы развеялись; Галахад преклонил колени и отпил из чаши.
— И как давят множество виноградин, чтоб создать единое вино, так и мы объединяемся в этом бескровном и безупречном жертвоприношении, и станем мы все едины в Великом свете, кои есть бог…
Лицо Галахада просияло восторгом; казалось, будто юноша исполнен света. Он вздохнул, не в силах вынести переполняющей его безграничной радости, протянул руки и взял чашу… осел на пол и остался лежать, недвижен.
«Прикосновение к Священным реликвиям — смерть для непосвященного…»
Моргейна увидела, как Нимуэ — или это была она сама? — накрыла лицо Галахада белым покрывалом. А затем Нимуэ исчезла, и оказалось, что чаша стоит на алтаре — всего лишь золотая чаша таинств, уже не сияющая нездешним светом… хотя
Моргейна не была уверена, действительно ли чаша там стоит … ее окутывал туман. А мертвый Галахад лежал на полу церкви на Авалоне, холодный и застывший, бок о бок с Ланселетом.
Прошло немало времени, прежде чем Ланселет пошевелился. Когда он поднял голову, Моргейна увидела на его лице печать трагедии.
— Я оказался недостоин последовать за ним, — прошептал Ланселет.
— Ты должен отвезти его назад, в Камелот, — мягко произнесла Моргейна. — Он победил — он отыскал Грааль. Но это была его последняя победа. Он не смог вынести этого света.
— И я не смог, — все так же шепотом произнес Ланселет. — Взгляни — этот свет по-прежнему отражается на его лице. Что он видит?
Моргейна медленно покачала головой, чувствуя, как стынут ее руки.
— Нам никогда этого не узнать, Ланселет. Я знаю лишь одно — он умер, коснувшись Грааля.
Ланселет взглянул на алтарь. Христиане тихонько разошлись, оставив Моргейну наедине с мертвым и живым. А чаша, окутанная туманом, по-прежнему стояла на своем месте, неярко поблескивая.
Ланселет поднялся на ноги.
— Да. И чаша тоже вернется со мной в Камелот, чтоб все знали: поиски Грааля завершены… и чтоб рыцари не стремились в поисках неведомого навстречу смерти или безумию…
Он шагнул к алтарю, на котором посверкивал Грааль, но Моргейна повисла у него на плечах и оттащила его.
— Нет! Нет! Ты же рухнул при одном лишь взгляде на него! Прикосновение к Священным реликвиям — смерть для непосвященного!..
— Значит, я умру, пытаясь это сделать, — отозвался Ланселет, но Моргейна не отпускала его, и вскоре он сдался. — Но зачем, Моргейна? Зачем позволять этому самоубийственному безрассудству продолжаться?
— Нет, — возразила Моргейна. — Поиски Грааля завершились. Судьба пощадила тебя, чтоб ты мог вернуться в Камелот и рассказать об этом. Но ты не можешь унести Грааль обратно в Камелот. Ни один человек не может взять его и оставить у себя. Тот, кто будет искать Грааль, преисполнившись веры, непременно его найдет, — Моргейна слышала собственный голос, но не знала, что скажет секунду спустя — не знала до того момента, пока слова словно бы сами собою не срывались с ее губ, — найдет здесь, за пределами смертных земель. Но если вернуть Грааль в Камелот, он попадет в руки твердолобых, фанатичных священников и станет их орудием…
В голосе Моргейны зазвенели слезы.
— Умоляю тебя, Ланселет! Оставь Грааль здесь, на Авалоне! Пусть в нынешнем, новом мире, лишенном магии, останется хоть одна великая тайна, которую жрецы не смогут раз и навсегда разложить по полочкам, не смогут втиснуть в свои догмы…
Голос ее пресекся.
— Надвигаются времена, когда священники будут указывать роду людскому, что есть добро и что есть зло, как людям думать, как молиться и во что верить. Я не знаю, чем все это закончится. Быть может, людям необходимо пройти сквозь период тьмы, чтоб в конце концов вновь познать благословение света. Но, Ланселет, пусть в этой тьме сохраняется хоть один-единственный проблеск надежды! Однажды Грааль побывал в Камелоте. Но если священная чаша будет стоять на каком-нибудь алтаре, память о ее явлении неизбежно будет осквернена. Давай же сохраним хоть одну Тайну, хоть одно видение, что сможет манить людей за собой.
В горле у Моргейны настолько пересохло, что голос ее начал походить на карканье ворона.
Ланселет сдался перед ее напором.
— Моргейна, ты ли это? Я начинаю думать, что никогда не знал тебя. Но ты сказала истинную правду. Пусть Грааль навеки останется на Авалоне.
Моргейна вскинула руку. Откуда-то появился маленький народец Авалона. Они подняли тело Галахада и бесшумно понесли его к авалонской ладье. Не выпуская руки Ланселета, Моргейна спустилась к берегу, присмотреть, как тело будут укладывать в ладью. Ни миг Моргейне почудилось, будто там лежит Артур, но затем видение задрожало и исчезло. Это был всего лишь Галахад, и на лице его по-прежнему лежал отсвет понимания великой тайны и покоя.
— И вот ты едешь в Камелот вместе со своим сыном, — тихо произнесла Моргейна, — но не так, как я предвидела. Думается мне, боги смеются над нами. Они посылают нам видения — но мы не знаем, что эти видения означают. Пожалуй, родич, я никогда больше не стану пользоваться Зрением.
— Дай-то Бог.
На мгновение Ланселет взял Моргейну за руки, потом склонился и поцеловал их.
— Итак мы наконец расстаемся, — с нежностью произнес он. И в этот миг, хоть она и сказала, что отказывается от Зрения, Моргейна увидела в его глазах то, что видел Ланселет, глядя на нее — девушку, с которой он лежал среди стоячих камней и от которой отвернулся из страха перед Богиней; женщину, которой он овладел в неистовом порыве желания, стремясь позабыть об измучившей его любви к Гвенвифар и Артуру; ту же самую женщину, бледную, наводящую ужас, с факелом в руке — в ту ночь, когда его застали в постели с Элейной; и вот теперь — сумрачную и таинственную Владычицу, тень среди света, что велела унести безжизненное тело его сына от Грааля и упросила его самого навеки оставить священную чашу за гранью мира.
Моргейна подалась вперед и поцеловала Ланселета в лоб. Слова были не нужны; оба они знали, что это и прощание, и благословение. Ланселет медленно повернулся и ступил на борт волшебной ладьи, и Моргейна заметила, как поникли его плечи, и увидела отблеск заходящего солнца на его волосах. Волосы у Ланселета сделались теперь совершенно седыми; и Моргейна, снова взглянув на себя его глазами, подумала: «И я тоже слишком стара…»
Теперь Моргейна поняла, почему она не видит больше королеву фейри — даже мельком.
«Теперь я — королева волшебной страны.
Нет иной Богини, кроме этой, и это — я…
И все же она есть. Она — в Игрейне, в Вивиане, в Моргаузе, в Нимуэ, в королеве. И все они тоже живут во мне, как и она…
И здесь, на Авалоне, они будут жить вечно».
Глава 13
На север, в королевство Лотиан, вести о поисках Грааля доходили редко, а те, что доходили, были не слишком-то достоверны. Моргауза ожидала возвращения своего молодого возлюбленного Ламорака. Но затем, полгода спустя, пришло известие, что он погиб в пути. «Что ж, он не первый, — подумала Моргауза, — и не последний, кого погубило это чудовищное безумие, заставляющее людей гоняться за чем-то неведомым! Я всегда считала, что болтовня о вере и богах — это такая разновидность помешательства. Глянуть только, чем это обернулось для Артура! И из-за этого я потеряла Ламорака — а ведь он был так молод!»
Ну что ж. Ламорак умер. Но хоть Моргауза по нему и скучала, и думала, что всегда будет скучать на свой лад, — ведь он пробыл рядом с нею дольше любого другого мужчины, не считая Лота, — это еще не значило, что она должна смириться со своим почтенным возрастом и одиноким ложем. Моргауза внимательно изучила себя в старинном бронзовом зеркале, стерла с лица следы слез и осмотрела себя еще раз. Если даже она и не сохранила той цветущей красоты, что некогда повергла к ее ногам Ламорака, она все же оставалась хороша собою; а в этой стране еще достаточно мужчин — не могли же они все свихнуться и отправиться гоняться за Граалем. Она богата, она — королева Лотиана, и все ее женское оружие при ней. Правда, брови и ресницы слегка поблекли и сделались бледно-рыжими, так что их приходится подкрашивать… Ну, неважно. В общем, мужчины всегда найдутся. Все они — глупцы, и умная женщина может ими вертеть, как ей заблагорассудится. А она, Моргауза, — не дура вроде Моргейны, чтоб переживать из-за какой-то там нравственности или вопросов религии, и не какая-нибудь вечно хнычущая идиотка вроде Гвенвифар, чтоб только и думать о душе.
Время от времени до Моргаузы доходила какая-нибудь история о поисках Грааля, каждая — поразительнее предыдущей. Как рассказывали, Ламорак вернулся в конце концов в замок Пелинора, привлеченный старыми слухами о волшебном блюде, что якобы хранилось в склепе под замком; там он и умер, а перед смертью кричал, что видит впереди Грааль в руках девы, в руках своей сестры Элейны, — такой, какой она была в юности… Интересно, что же он видел на самом-то деле? Еще Моргауза слыхала, будто Ланселет сошел с ума, и его держат в темнице где-то в прежних владениях сэра Эктория, неподалеку от римской стены, и никто не смеет известить Артура; потом дошел слух, будто в тех краях объявился Боре, брат Ланселета, и узнал его, и тогда разум вернулся к Ланселету, и он уехал — то ли продолжать поиски, то ли обратно в Камелот. Моргаузу это не интересовало. Может, ему повезет умереть в дороге, — подумала Моргауза. А то ведь иначе прелести Гвенвифар вновь заставят его наделать глупостей.
И только ее умница Гвидион никуда не поехал, а остался в Камелоте, у Артура под боком. И почему только Гавейну с Гаретом не хватило соображения поступить точно так же?! Теперь ее сыновья должны наконец-то занять подобающее им место рядом с Артуром.
Однако же у Моргаузы имелся и другой способ узнавать, что творится в мире. В юности, когда Моргауза жила на Авалоне, Вивиана сказала ей, что у нее нет ни должного терпения, ни надлежащей смелости, чтоб пройти посвящение и приобщиться к таинствам, и Вивиана — теперь Моргауза и сама это знала, — была права; да и кому захочется так надолго отказываться от радостей жизни? На протяжении многих лет Моргауза была уверена, что двери магии и Зрения закрыты для нее, — не считая некоторых мелких уловок, которыми она овладела самостоятельно. А потом, после того, как она впервые воспользовалась чарами, чтоб разузнать, кто же отец Гвидиона, Моргауза начала понимать, что искусство магии все это время находилось рядом и ждало ее. И чтоб пользоваться им, не требовалось ничего, кроме ее желания. Ни запутанных друидских правил, ни запретов, указывающих, как можно использовать магию, а как нельзя, ни всей этой болтовни о богах. Магия — всего лишь часть жизни, доступная для всякого, у кого достанет безжалостности и силы воли ею воспользоваться, а добро и зло тут ни при чем.
«А те, кто притворяется верующими, просто хотят прибрать источники силы к рукам, — подумала Моргауза. — Но я заполучила эту силу сама, собственными стараниями, не связывая себя никакими клятвами, и буду пользоваться ей, как захочу, — никто мне не указ».
Вот и нынешней ночью Моргауза, уединившись, проделала все необходимые приготовления. Ей было немного жаль белого пса, которого она привела в дом, а когда из перерезанного горла собаки в миску хлынула горячая кровь, Моргауза почувствовала искреннее отвращение. Но, в конце концов, это был ее собственный пес! Он принадлежал ей точно так же, как и свиньи, которых резали ради мяса. А сила пролитой крови куда крепче и позволяет куда быстрее добиться результата, чем сила авалонского жречества, построенная на долгих молитвах и обучении.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50