Реджи Уилсон был прав. Несмотря на всем известную религиозность О'Тула, а может быть, и благодаря ей, — впрочем, своих взглядов генерал никому не навязывал, — он пользовался уважением всего экипажа. — Я полагаю, нам сейчас следует проявить осторожность и не растерять тот дух товарищества, который мы с таким трудом выработали за последний год. Выборы на соревновательной основе могут разделить нас. И результат их не столь важен, как может показаться. Кто бы номинально ни значился руководителем экспедиции, все равно каждый ее участник обязан выполнять те функции, которые входят в круг его обязанностей. И их мы будем выполнять в любой ситуации.
В каюте согласно кивали.
— Со своей стороны, — продолжал генерал О'Тул, — должен признаться, что почти ничего… во всяком случае, очень мало знаю о том, что предстоит нам делать внутри Рамы. Я учился управлять двумя кораблями «Ньютона», принимать меры против возможной военной угрозы и исполнять на борту функции координатора и связиста. Я не обладаю квалификацией, необходимой для начальника экспедиции. — Реджи Уилсон попытался прервать его, но О'Тул продолжил без всякой паузы. — Мне бы хотелось рекомендовать всем план, предложенный Хейльманом и Брауном, и заняться нашим главным делом — а именно исследованием левиафана, приплывшего к нам от звезд.
Завершая собрание, два новых лидера проинформировали прочих космонавтов о том, что наметки сценария первой вылазки будут готовы к завтрашнему утру. Николь отправилась в свою комнату. По пути она остановилась возле двери Яноша Табори и постучала. Сперва ответа не было. Постучав второй раз, она услыхала голос Яноша:
— Кто там?
— Это я, Николь, — отозвалась она.
— Входи.
Табори лежал на спине с непривычным для него хмурым выражением на лице.
— В чем дело? — спросила Николь.
— Ни в чем. Просто голова болит.
— Принимал чего-нибудь? — осведомилась Николь.
— Нет. Не такая уж сильная боль, — Янош не улыбнулся. — Чем могу услужить? — спросил он неприязненным тоном.
Николь была озадачена. Она осторожно попробовала обратиться к интересующему ее вопросу.
— Видишь ли, я прочла твой отчет о смерти Валерия…
— Зачем тебе это понадобилось? — резко прервал ее Янош.
— Чтобы посмотреть, нет ли разночтении в нашем восприятии событий, — отозвалась Николь.
Ей было ясно, что Табори не желает касаться этой темы. Подождав несколько секунд, Николь заговорила снова:
— Извини, Янош. Вижу — попала не вовремя. Зайду в другой раз.
— Нет-нет, — ответил он. — Давай-ка немедленно покончим с этим делом.
«Странный способ постановки вопроса», — подумала Николь, подбирая слова.
— Янош, в своем отчете ты нигде не упомянул, что успел дотянуться до пульта «Рохира» перед началом маневра. Клянусь, что видела твои пальцы на клавиатуре, прежде чем отлетела к стене.
Николь умолкла. На лице космонавта Табори застыла ничего не выражающая маска. Словно бы он думал о чем-то далеком.
— Не помню, — наконец без всяких эмоций выговорил он, — может быть, ты и права. Этот удар затронул мою память.
«Стоп, — обратилась к себе Николь, глядя на коллегу. — Здесь ничего более не узнать».
19. ОБРЯД ПОСВЯЩЕНИЯ
Женевьева вдруг разрыдалась.
— Мама, я тебя так люблю… все это совершенно невозможно.
Девочка поспешно исчезла из кадра, на ее месте возникло лицо отца Николь. Несколько секунд Пьер глядел вправо и, убедившись, что девочка не может его слышать, повернулся лицом к монитору.
— Последние сутки были для нее просто невыносимы. Сама ведь знаешь, ты
— ее божок. В иностранной печати проскочили намеки, что это ты завалила операцию. А какой-то американский репортер и вовсе ляпнул, что ты делала операцию пьяной.
Он умолк. Тревога проступала и на лице отца.
— Мы-то с Женевьевой знаем, что все это вздорные измышления. Мы тебя любим, держись.
Экран потемнел. Николь уже звонила домой, и первый разговор с семьей подбодрил ее. Но последующий, когда отец с дочерью появились на экране с опозданием в двадцать пять минут, ясно показал, что случившееся на борту «Ньютона» нарушило и спокойный ход жизни в Бовуа… Особенно расстраивалась Женевьева. Вспоминая генерала Борзова, она то и дело ударялась в слезы, — с ним она несколько раз встречалась, русский дядюшка всегда был очень приветлив с ней, — и едва смогла взять себя в руки, прежде чем вновь разреветься в конце разговора.
«Значит, и тебя я смутила, дочка», — думала Николь, опускаясь на постель. Она потерла глаза. Николь ощущала крайнюю усталость. Медленно, не замечая глубин собственного уныния, она разделась ко сну. Ее ум одолевали сценки, которые могли происходить в школе в Люине, где главным действующим лицом была ее дочь. Поежившись, Николь представила себе, как подруги Женевьевы расспрашивают ее об операции и смерти Борзова. «Доченька, думала она, если бы ты знала, как я тебя люблю. Если бы только я могла избавить тебя от этой муки». Николь хотелось бы обнять Женевьеву, утешить ее, окружить материнской лаской, прогоняющей от своего ребенка всяких демонов. Но это было немыслимо. Женевьева находилась в сотне миллионов километров от матери.
Николь лежала на спине. Глаза ее были закрыты, но уснуть она не могла. Ома ощущала глубочайшее одиночество, куда более острое, чем когда-либо в жизни. Николь понимала, что ждет от кого-нибудь знаков симпатии, ждет, чтобы кто-нибудь сказал ей, что ощущение собственной неполноценности выдумано ею и не отвечает действительности. Но никто не мог этого сделать. Отец с дочерью на Земле. А из двоих самых близких ей членов экипажа «Ньютона» один был мертв, другой же вел себя довольно подозрительно.
«Неудачница я, — томилась Николь в своей постели, — провалила самое важное дело своей жизни». Ей уже приходилось испытывать на себе, что такое неудача. Тогда ей было шестнадцать. Николь решила принять участие в конкурсе на роль Жанны д'Арк — огромном национальном мероприятии, затеянном по поводу 750-й годовщины гибели девы. В случае победы Николь получила бы право играть Жанну д'Арк в целой серии представлений, растянувшейся на два года. Она полностью отдалась состязанию, прочла о Жанне все, что могла, и проглядела все видеоматериалы. И по всем разделам конкурса Николь оказалась первой, кроме одного — внешнего сходства. И проиграла. Отец утешал ее тем, что французы еще не готовы воспринять свою героиню в облике темнокожей девушки.
«Но все-таки это не было неудачей, — говорила себе офицер службы жизнеобеспечения „Ньютона“. — В любом случае отец сумел утешить меня…» Николь вспомнились похороны матери. Тогда ей было десять. Мать одна отправилась в Республику Берег Слоновой Кости, чтобы повидать прибывших из Америки родственников. Анави оказалась в Нидугу, когда на деревню обрушилась эпидемия лихорадки Хогана. Мучилась она недолго.
Пять дней спустя Анави сожгли с почестями, подобающими королеве сенуфо. Николь плакала, а Омэ заклинаниями пролагал душе матери путь по тому свету в Землю Приготовления, где она должна была отдохнуть перед новым воплощением на Земле. Когда пламя охватило костер и задымилось королевское одеяние матери, Николь ощутила всепоглощающее чувство потери. И одиночества. «Но в тот раз рядом со мной был отец. Он держал меня за руку, и мы оба следили, как огонь пожирал тело матери. Вместе это все-таки давалось легче. Во время поро я была куда более одинокой. И испуганной».
Она еще помнила тот ужас и ту беспомощность, что наполняли ее семилетнее сердчишко в то весеннее утро в аэропорту Парижа. Отец ласково поглаживал ее.
— Милая моя, родная, — говорил он. — Я буду очень скучать без тебя. Возвращайся целой и невредимой.
— Зачем ты нас отправляешь, папа? — интересовалась она. — Почему ты не летишь с нами?
Он нагнулся к ней.
— Ты должна стать частью народа своей матери. Все дети сенуфо проходят обряд поро в семь лет.
Николь начала плакать.
— Но, папа, я не хочу. Я же француженка, не африканка. Мне не нравятся эти странные люди, эта жара, эти букашки…
Отец крепко взял в ладони ее голову.
— Надо ехать, Николь. Мы так решили с мамой.
Анави действительно не один раз обсуждала все это с Пьером. Николь всю свою жизнь провела во Франции. И о своей африканской стороне знала лишь то, что рассказывала ей мать и чему научилась во время долгих — месяца на два — наездов всего семейства в Республику Берег Слоновой Кости.
Пьеру нелегко было дать согласие… нелегко было отпустить свою дочь на поро. Примитивный обряд. Но Пьер знал, что поро является краеугольным камнем всей религиозной традиции сенуфо. Еще во время свадьбы с Анави он заверил Омэ, что все его дети вернутся в Нидугу для участия хотя бы в первой части этого обряда.
Труднее всего было для Пьера остаться во Франции. Но Анави права. В Нидугу он чужой. Он не имеет права участвовать в поро и ничего не поймет в происходящем. Его присутствие будет лишь отвлекать малышку. С болью в сердце он целовал жену и дочь перед посадкой на самолет, отправляющийся в Абиджан.
Анави была обеспокоена тем, как ее единственная дочка, ее детка, едва достигшая семи лет, пройдет обряд посвящения. И она учила Николь всему, что знала сама. Дитя имело дар к языкам и начатками речи сенуфо овладела достаточно быстро. Однако нельзя было даже сомневаться, что в сравнении с остальными детьми Николь окажется в невыгодном положении. Те всю свою жизнь провели в африканских деревнях и прекрасно знакомы с окрестностями. Чтобы девочка успела приспособиться, Анави привезла ее в Нидугу за неделю до срока.
В основу поро было положено представление о том, что жизнь есть последовательность фаз или циклов и переходы между ними следует отмечать соответствующим образом. Циклы длились по семь лет. И в жизни каждого сенуфо должно было состояться три поро — три метаморфозы требовались для того, чтобы ребенок племени мог сделаться взрослым. Несмотря на то что нашествие современных телекоммуникационных средств на деревни Республики Берег Слоновой Кости в XXI веке вытеснило многие из традиционных обрядов, поро остался непременной принадлежностью общества сенуфо. В XXII веке племенной образ жизни испытал истинное возрождение, в особенности после того как Великий хаос доказал большинству африканских лидеров, что опасно чрезмерно полагаться на европейский мир.
Как и положено, Анави с улыбкой встретила жрецов, явившихся забрать девочку на поро. Она не хотела, чтобы Николь ощутила ее страх и волнение. Тем не менее Николь видела, что мать обеспокоена.
— Маман, у тебя холодные и мокрые руки, — шепнула она, обнимая Анави на прощание. — Не беспокойся. Все будет хорошо.
И действительно, когда они уселись в тележки, только кофейная физиономия Николь среди целой дюжины девчоночьих угольно-черных мордашек казалась довольной и ожидающей развлечения, словно в увеселительном парке или зоосаде.
Тележек было четыре: в двух ехали девочки, в двух везли нечто неизвестное, прикрытое сверху. Подружка, с которой Николь была знакома уже четыре года, — одна из ее кузин по имени Лутува, — объяснила остальным, что в этих, последних, едут жрецы и везут с собой «приспособления для пыток»… После этого все долго молчали, наконец одна из девочек набралась смелости и спросила, что, собственно, Лутува имеет в виду.
— Мне это приснилось две ночи назад, — деловито проговорила Лутува. — Они будут жечь нам соски и совать палки во все дырки. И если мы не будем плакать, то не почувствуем никакой боли.
Последующий час пять девочек, ехавших вместе с Николь, в том числе и Лутува, не проронили ни слова.
К закату они заехали далеко на восток — мимо заброшенной микроволновой ретрансляционной станции — в места, ведомые лишь религиозным старейшинам племени. С полдюжины жрецов устроили временные укрытия и начали разводить костер. Когда стемнело, девочек, широким кругом сидевших возле костра, накормили и напоили. После ужина начались костюмированные пляски. Омэ комментировал четыре пляски в честь различных животных. Гремели тамбурины и грубые ксилофоны, монотонный ритм отбивали на тамтаме. К счастью, каждый важный момент рассказа Омэ подчеркивался трубным звуком костяного охотничьего рога.
Перед тем как девочек уложили спать, Омэ в огромной маске и головном уборе, явно выдающем в нем главного, вручил каждой из них по мешку из выделанной шкуры антилопы и приказал внимательно изучить его содержимое. Там была фляга с водой, немного сушеных фруктов и орехов, два ломтя местного хлеба, что-то режущее, немного веревки, две различные мази и клубень неизвестного ей растения.
— Дети, завтра вас увезут из лагеря, — сказал Омэ, — и оставят неподалеку отсюда. Все девочки будут иметь с собой лишь завернутые в шкуру антилопы дары. Каждая из вас должна суметь выжить и возвратиться сюда, когда на следующий день солнце поднимется высоко. В шкуру уложено все необходимое, кроме мудрости, отваги и любопытства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64
В каюте согласно кивали.
— Со своей стороны, — продолжал генерал О'Тул, — должен признаться, что почти ничего… во всяком случае, очень мало знаю о том, что предстоит нам делать внутри Рамы. Я учился управлять двумя кораблями «Ньютона», принимать меры против возможной военной угрозы и исполнять на борту функции координатора и связиста. Я не обладаю квалификацией, необходимой для начальника экспедиции. — Реджи Уилсон попытался прервать его, но О'Тул продолжил без всякой паузы. — Мне бы хотелось рекомендовать всем план, предложенный Хейльманом и Брауном, и заняться нашим главным делом — а именно исследованием левиафана, приплывшего к нам от звезд.
Завершая собрание, два новых лидера проинформировали прочих космонавтов о том, что наметки сценария первой вылазки будут готовы к завтрашнему утру. Николь отправилась в свою комнату. По пути она остановилась возле двери Яноша Табори и постучала. Сперва ответа не было. Постучав второй раз, она услыхала голос Яноша:
— Кто там?
— Это я, Николь, — отозвалась она.
— Входи.
Табори лежал на спине с непривычным для него хмурым выражением на лице.
— В чем дело? — спросила Николь.
— Ни в чем. Просто голова болит.
— Принимал чего-нибудь? — осведомилась Николь.
— Нет. Не такая уж сильная боль, — Янош не улыбнулся. — Чем могу услужить? — спросил он неприязненным тоном.
Николь была озадачена. Она осторожно попробовала обратиться к интересующему ее вопросу.
— Видишь ли, я прочла твой отчет о смерти Валерия…
— Зачем тебе это понадобилось? — резко прервал ее Янош.
— Чтобы посмотреть, нет ли разночтении в нашем восприятии событий, — отозвалась Николь.
Ей было ясно, что Табори не желает касаться этой темы. Подождав несколько секунд, Николь заговорила снова:
— Извини, Янош. Вижу — попала не вовремя. Зайду в другой раз.
— Нет-нет, — ответил он. — Давай-ка немедленно покончим с этим делом.
«Странный способ постановки вопроса», — подумала Николь, подбирая слова.
— Янош, в своем отчете ты нигде не упомянул, что успел дотянуться до пульта «Рохира» перед началом маневра. Клянусь, что видела твои пальцы на клавиатуре, прежде чем отлетела к стене.
Николь умолкла. На лице космонавта Табори застыла ничего не выражающая маска. Словно бы он думал о чем-то далеком.
— Не помню, — наконец без всяких эмоций выговорил он, — может быть, ты и права. Этот удар затронул мою память.
«Стоп, — обратилась к себе Николь, глядя на коллегу. — Здесь ничего более не узнать».
19. ОБРЯД ПОСВЯЩЕНИЯ
Женевьева вдруг разрыдалась.
— Мама, я тебя так люблю… все это совершенно невозможно.
Девочка поспешно исчезла из кадра, на ее месте возникло лицо отца Николь. Несколько секунд Пьер глядел вправо и, убедившись, что девочка не может его слышать, повернулся лицом к монитору.
— Последние сутки были для нее просто невыносимы. Сама ведь знаешь, ты
— ее божок. В иностранной печати проскочили намеки, что это ты завалила операцию. А какой-то американский репортер и вовсе ляпнул, что ты делала операцию пьяной.
Он умолк. Тревога проступала и на лице отца.
— Мы-то с Женевьевой знаем, что все это вздорные измышления. Мы тебя любим, держись.
Экран потемнел. Николь уже звонила домой, и первый разговор с семьей подбодрил ее. Но последующий, когда отец с дочерью появились на экране с опозданием в двадцать пять минут, ясно показал, что случившееся на борту «Ньютона» нарушило и спокойный ход жизни в Бовуа… Особенно расстраивалась Женевьева. Вспоминая генерала Борзова, она то и дело ударялась в слезы, — с ним она несколько раз встречалась, русский дядюшка всегда был очень приветлив с ней, — и едва смогла взять себя в руки, прежде чем вновь разреветься в конце разговора.
«Значит, и тебя я смутила, дочка», — думала Николь, опускаясь на постель. Она потерла глаза. Николь ощущала крайнюю усталость. Медленно, не замечая глубин собственного уныния, она разделась ко сну. Ее ум одолевали сценки, которые могли происходить в школе в Люине, где главным действующим лицом была ее дочь. Поежившись, Николь представила себе, как подруги Женевьевы расспрашивают ее об операции и смерти Борзова. «Доченька, думала она, если бы ты знала, как я тебя люблю. Если бы только я могла избавить тебя от этой муки». Николь хотелось бы обнять Женевьеву, утешить ее, окружить материнской лаской, прогоняющей от своего ребенка всяких демонов. Но это было немыслимо. Женевьева находилась в сотне миллионов километров от матери.
Николь лежала на спине. Глаза ее были закрыты, но уснуть она не могла. Ома ощущала глубочайшее одиночество, куда более острое, чем когда-либо в жизни. Николь понимала, что ждет от кого-нибудь знаков симпатии, ждет, чтобы кто-нибудь сказал ей, что ощущение собственной неполноценности выдумано ею и не отвечает действительности. Но никто не мог этого сделать. Отец с дочерью на Земле. А из двоих самых близких ей членов экипажа «Ньютона» один был мертв, другой же вел себя довольно подозрительно.
«Неудачница я, — томилась Николь в своей постели, — провалила самое важное дело своей жизни». Ей уже приходилось испытывать на себе, что такое неудача. Тогда ей было шестнадцать. Николь решила принять участие в конкурсе на роль Жанны д'Арк — огромном национальном мероприятии, затеянном по поводу 750-й годовщины гибели девы. В случае победы Николь получила бы право играть Жанну д'Арк в целой серии представлений, растянувшейся на два года. Она полностью отдалась состязанию, прочла о Жанне все, что могла, и проглядела все видеоматериалы. И по всем разделам конкурса Николь оказалась первой, кроме одного — внешнего сходства. И проиграла. Отец утешал ее тем, что французы еще не готовы воспринять свою героиню в облике темнокожей девушки.
«Но все-таки это не было неудачей, — говорила себе офицер службы жизнеобеспечения „Ньютона“. — В любом случае отец сумел утешить меня…» Николь вспомнились похороны матери. Тогда ей было десять. Мать одна отправилась в Республику Берег Слоновой Кости, чтобы повидать прибывших из Америки родственников. Анави оказалась в Нидугу, когда на деревню обрушилась эпидемия лихорадки Хогана. Мучилась она недолго.
Пять дней спустя Анави сожгли с почестями, подобающими королеве сенуфо. Николь плакала, а Омэ заклинаниями пролагал душе матери путь по тому свету в Землю Приготовления, где она должна была отдохнуть перед новым воплощением на Земле. Когда пламя охватило костер и задымилось королевское одеяние матери, Николь ощутила всепоглощающее чувство потери. И одиночества. «Но в тот раз рядом со мной был отец. Он держал меня за руку, и мы оба следили, как огонь пожирал тело матери. Вместе это все-таки давалось легче. Во время поро я была куда более одинокой. И испуганной».
Она еще помнила тот ужас и ту беспомощность, что наполняли ее семилетнее сердчишко в то весеннее утро в аэропорту Парижа. Отец ласково поглаживал ее.
— Милая моя, родная, — говорил он. — Я буду очень скучать без тебя. Возвращайся целой и невредимой.
— Зачем ты нас отправляешь, папа? — интересовалась она. — Почему ты не летишь с нами?
Он нагнулся к ней.
— Ты должна стать частью народа своей матери. Все дети сенуфо проходят обряд поро в семь лет.
Николь начала плакать.
— Но, папа, я не хочу. Я же француженка, не африканка. Мне не нравятся эти странные люди, эта жара, эти букашки…
Отец крепко взял в ладони ее голову.
— Надо ехать, Николь. Мы так решили с мамой.
Анави действительно не один раз обсуждала все это с Пьером. Николь всю свою жизнь провела во Франции. И о своей африканской стороне знала лишь то, что рассказывала ей мать и чему научилась во время долгих — месяца на два — наездов всего семейства в Республику Берег Слоновой Кости.
Пьеру нелегко было дать согласие… нелегко было отпустить свою дочь на поро. Примитивный обряд. Но Пьер знал, что поро является краеугольным камнем всей религиозной традиции сенуфо. Еще во время свадьбы с Анави он заверил Омэ, что все его дети вернутся в Нидугу для участия хотя бы в первой части этого обряда.
Труднее всего было для Пьера остаться во Франции. Но Анави права. В Нидугу он чужой. Он не имеет права участвовать в поро и ничего не поймет в происходящем. Его присутствие будет лишь отвлекать малышку. С болью в сердце он целовал жену и дочь перед посадкой на самолет, отправляющийся в Абиджан.
Анави была обеспокоена тем, как ее единственная дочка, ее детка, едва достигшая семи лет, пройдет обряд посвящения. И она учила Николь всему, что знала сама. Дитя имело дар к языкам и начатками речи сенуфо овладела достаточно быстро. Однако нельзя было даже сомневаться, что в сравнении с остальными детьми Николь окажется в невыгодном положении. Те всю свою жизнь провели в африканских деревнях и прекрасно знакомы с окрестностями. Чтобы девочка успела приспособиться, Анави привезла ее в Нидугу за неделю до срока.
В основу поро было положено представление о том, что жизнь есть последовательность фаз или циклов и переходы между ними следует отмечать соответствующим образом. Циклы длились по семь лет. И в жизни каждого сенуфо должно было состояться три поро — три метаморфозы требовались для того, чтобы ребенок племени мог сделаться взрослым. Несмотря на то что нашествие современных телекоммуникационных средств на деревни Республики Берег Слоновой Кости в XXI веке вытеснило многие из традиционных обрядов, поро остался непременной принадлежностью общества сенуфо. В XXII веке племенной образ жизни испытал истинное возрождение, в особенности после того как Великий хаос доказал большинству африканских лидеров, что опасно чрезмерно полагаться на европейский мир.
Как и положено, Анави с улыбкой встретила жрецов, явившихся забрать девочку на поро. Она не хотела, чтобы Николь ощутила ее страх и волнение. Тем не менее Николь видела, что мать обеспокоена.
— Маман, у тебя холодные и мокрые руки, — шепнула она, обнимая Анави на прощание. — Не беспокойся. Все будет хорошо.
И действительно, когда они уселись в тележки, только кофейная физиономия Николь среди целой дюжины девчоночьих угольно-черных мордашек казалась довольной и ожидающей развлечения, словно в увеселительном парке или зоосаде.
Тележек было четыре: в двух ехали девочки, в двух везли нечто неизвестное, прикрытое сверху. Подружка, с которой Николь была знакома уже четыре года, — одна из ее кузин по имени Лутува, — объяснила остальным, что в этих, последних, едут жрецы и везут с собой «приспособления для пыток»… После этого все долго молчали, наконец одна из девочек набралась смелости и спросила, что, собственно, Лутува имеет в виду.
— Мне это приснилось две ночи назад, — деловито проговорила Лутува. — Они будут жечь нам соски и совать палки во все дырки. И если мы не будем плакать, то не почувствуем никакой боли.
Последующий час пять девочек, ехавших вместе с Николь, в том числе и Лутува, не проронили ни слова.
К закату они заехали далеко на восток — мимо заброшенной микроволновой ретрансляционной станции — в места, ведомые лишь религиозным старейшинам племени. С полдюжины жрецов устроили временные укрытия и начали разводить костер. Когда стемнело, девочек, широким кругом сидевших возле костра, накормили и напоили. После ужина начались костюмированные пляски. Омэ комментировал четыре пляски в честь различных животных. Гремели тамбурины и грубые ксилофоны, монотонный ритм отбивали на тамтаме. К счастью, каждый важный момент рассказа Омэ подчеркивался трубным звуком костяного охотничьего рога.
Перед тем как девочек уложили спать, Омэ в огромной маске и головном уборе, явно выдающем в нем главного, вручил каждой из них по мешку из выделанной шкуры антилопы и приказал внимательно изучить его содержимое. Там была фляга с водой, немного сушеных фруктов и орехов, два ломтя местного хлеба, что-то режущее, немного веревки, две различные мази и клубень неизвестного ей растения.
— Дети, завтра вас увезут из лагеря, — сказал Омэ, — и оставят неподалеку отсюда. Все девочки будут иметь с собой лишь завернутые в шкуру антилопы дары. Каждая из вас должна суметь выжить и возвратиться сюда, когда на следующий день солнце поднимется высоко. В шкуру уложено все необходимое, кроме мудрости, отваги и любопытства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64