Правда, попадается иногда личность или даже целая группа людей, способная встать над основными генетическими или общественными недостатками вида... но любой из них – это чудо и никак уж не норма.
– Я не разделяю твоей точки зрения, – тихо ответила Николь. – Ты видишь все в мрачном свете. По-моему, люди в основном отчаянно стремятся добиться согласия. Мы просто не умеем достичь его. Вот почему нам так необходимы образование и хороший пример.
– Даже этому рыжему? Неужели ты полагаешь, что образование сделает его более терпимым?
– Я вынуждена так думать, дорогой. В противном случае, увы, мне придется сдаться.
Ричард не то кашлянул, не то рассмеялся.
– Ты что? – спросила Николь.
– Просто подумал, – проговорил Ричард, – не случалось ли Сизифу уговаривать себя... дескать, уж в этот раз камень с горы не покатится.
Николь улыбнулась.
– Наверное, надеялся, что сумеет оставить свой камень на вершине, иначе незачем было так усердствовать... во всяком случае, с моей точки зрения.
9
Кэндзи Ватанабэ вышел из поезда в Хаконе, невольно вспоминая свою давнишнюю встречу с Тосио Накамурой на планете, находившейся теперь в миллиарде километров отсюда. «В тот раз он тоже позвонил мне, – подумал Кэндзи, – и потребовал, чтобы мы переговорили о Кейко».
Кэндзи остановился перед окном магазина и поправил галстук. Разглядывая свое искаженное отражение, он легко мог представить себя в Киото школьника-идеалиста, собиравшегося на встречу с соперником. «Но это было давно, – сказал самому себе Кэндзи, – и тогда дело было лишь в нашем самолюбии. А сейчас судьба всего нашего крошечного мира...»
Наи, не желая встречи своего мужа с Накамурой, настояла, чтобы тот позвонил Николь и посоветовался. Николь также не рекомендовала губернатору встречаться с Тосио Накамурой.
– Он бесчестный, свихнувшийся на властолюбии мегаломан, – проговорила Николь. – Ваша встреча ни к чему хорошему не приведет. Тосио просто пытается нащупать твои слабые места.
– Но он сказал, что может ослабить напряженность в колонии.
– Какой ценой, Кэндзи? Внимательнее отнесись к условиям. Этот человек никогда не предложит что-либо за так.
«Зачем же ты пошел?» – спрашивал его внутренний голос, когда Кэндзи увидел огромный дворец, в котором ныне обитал приятель его детства. «Не знаю, – отозвался другой голос внутри. – Быть может, ради собственной чести, самоуважения, чего-то глубоко укоренившегося в твоей сути».
Дворец Накамуры и окружающие его дома были выстроены в классическом стиле Киото; голубые черепичные крыши, аккуратно ухоженные сады, тенистые деревья, невероятно чистые дорожки... даже запах цветов – все напоминало Кэндзи о родном городе, оставшемся на далекой планете.
У дверей его встретила очаровательная молодая девушка в сандалиях и кимоно, она поклонилась и в самой вежливой японской манере сказала: «Охаири кудасаи» [входите, пожалуйста (яп.) ]. Кэндзи оставил свои туфли на стеллаже и надел сандалии. Обратив глаза к полу, девушка проводила его через несколько комнат, обставленных в западном стиле, в царство татами; поговаривали, что там Накамура проводит большую часть своего свободного времени, забавляясь с наложницами.
Девушка вскоре остановилась и отодвинула бумажный экран, украшенный летящими журавлями. «Додзо» [прошу (яп.) ], – произнесла она, пригласив его внутрь. Кэндзи вошел в комнату с шестью татами и, скрестив ноги, уселся на двух подушках перед блестящим столом, покрытым черным лаком. «Тосио опоздает, – подумал он. – Так задумано заранее».
Другая молодая девица, столь же хорошенькая, в восхитительном нежных тонов кимоно, старавшаяся держаться незаметно, бесшумно вошла в комнату, неся воду и японский чай. Кэндзи медленно потягивал чай, окидывая взглядом комнату. В одном углу находилась деревянная ширма с четырьмя панелями. Кэндзи за несколько метров видел чудесную резьбу. Он встал с подушки, чтобы поглядеть получше.
Обращенная к нему сторона изображала красоты Японии во все четыре времени года. Зиму символизировал лыжный курорт в японских Альпах, покрытых метровым слоем снега. Весну изображала сакура в цвету над рекой Кама в Киото. Потом шел летний ослепительный день, увенчанная снегом вершина Фудзиямы возвышалась над сочной зеленью. Осень бушевала красками в деревьях вокруг фамильной усыпальницы Токугава и мавзолея в Никко.
«Удивительная красота, – подумал Кэндзи, вдруг ощутив тоску по дому. Тосио попытался воспроизвести мир, который мы оставили позади. Но зачем? Почему он тратит свои мерзкие деньги на такое великолепное искусство? Странный, непонятный человек».
Четыре панели на обратной стороне ширмы живописали другую Японию. Яркими красками была изображена битва при замке Осака, происшедшая в начале XVII века; после нее Иэясу Токугава сделался сегуном Японии. Ширму покрывали человеческие фигурки: сражающиеся самураи, придворные – мужчины и женщины, – наблюдавшие за ходом сражения; был изображен даже сам господин Токугава – будучи выше всех прочих, он с явным чувством удовлетворения радовался победе. Не без интереса Кэндзи отметил, что резной фигуре сегуна были приданы черты Накамуры.
Кэндзи уже собирался усесться на подушки, когда ширма раздвинулась и появился его соперник.
– Оматидо сама дэсита [извините, что заставил вас ждать (яп.) ], проговорил Накамура, слегка кланяясь в его сторону.
Кэндзи ответил неловким поклоном, потому что не хотел встречаться взглядом со своим соотечественником. Тосио Накамура был одет в форму самурая со всеми атрибутами, включая меч и кинжал! «Все это часть психологической обработки, – сказал себе Кэндзи. – Он хочет испугать меня или смутить».
– Ано, хадземемасека [не пора ли начать (яп.) ], – сказал Накамура, усаживаясь на подушку перед Кэндзи. – Котя га, оисии дэсу, нэ? [Правда, черный чай вкусный? (яп.) ]
– Тотэмо оисии дэсу [да, очень вкусный (яп.) ], – ответил Кэндзи, сделав новый глоток. Чай оказался действительно великолепным. «Но ты не сегун, думал Кэндзи, – и я должен изменить общий настрой, прежде чем начнется серьезный разговор».
– Накамура-сан, мы с вами занятые люди, – произнес по-английски губернатор Ватанабэ. – Давайте побыстрее покончим с формальностями и приступим прямо к делу. Сегодня утром ваш представитель сообщил мне по телефону, что вы «озабочены» событиями, происшедшими за последние двадцать четыре часа, и имеете конкретные «позитивные предложения» для уменьшения напряженности, существующей в Новом Эдеме. Поэтому я и пришел переговорить с вами.
На лице Накамуры ничего не отразилось. С легким шипением, выражающим недовольство прямотой Кэндзи, он заговорил:
– Ватанабэ-сан, вы забыли хорошие японские манеры. Невежливо приступать к деловому разговору, не сделав комплимент хозяину дома и не поинтересовавшись его здоровьем. Подобные неловкости всегда ведут к неприятным разногласиям, а их следует избегать...
– Прошу прощения, – перебил его Кэндзи с некоторым нетерпением в голосе. – По-моему, вы в последнюю очередь можете учить меня хорошим манерам. Кстати, мы не в Японии и даже не на Земле, так что старинные обычаи нашей страны здесь неуместны, как и эта одежда на вас...
Кэндзи не собирался оскорблять Накамуру, однако хотел, чтобы его противник обнаружил свои истинные намерения. Заправила-тайкун вскочил на ноги. На какой-то миг губернатору показалось, что Накамура собирается обнажить самурайский меч.
– Хорошо, – сказал Накамура, не скрывая враждебности во взгляде, пусть будет по-вашему... Ватанабэ, вы утратили власть над колонией, граждан больше не устраивает ваше руководство, и, по моим сведениям, в поселении многие поговаривают об импичменте, люди возмущены. Вы провалили исследования погоды и RV-41, а теперь ваша любимая темнокожая судья после бесчисленных проволочек заявила, что насильник-ниггер не будет предан суду. Кое-кто из думающих колонистов, зная, что мы соотечественники, попросил меня убедить вас отказаться от власти, чтобы избежать кровопролития и хаоса.
«Невероятно, – думал Кэндзи, слушая Накамуру. – Этот человек совершенно лишился рассудка». Губернатор решил ограничиться минимальными комментариями в разговоре.
– Итак, вы рекомендуете мне уйти в отставку? – помолчав, переспросил Кэндзи.
– Да, – ответил Накамура уже повелительным тоном. – Но не сию секунду, во всяком случае, не раньше завтрашнего дня. Сегодня вы должны воспользоваться своей исполнительной властью и забрать дело Мартинеса у Николь де Жарден-Уэйкфилд; она явно предвзято относится к этому черномазому. Передайте его судье Ианнелле или Родригесу... любому из них. Видите, – проговорил он с деланной улыбкой, – я даже не предлагаю вам судью Нисимуру.
– Что у вас еще? – спросил Кэндзи.
– Только один вопрос: скажите Уланову, чтобы он снял свою кандидатуру. У него нет никаких шансов одержать победу, а избирательная кампания помешает нам объединиться после победы Макмиллана. Мы нуждаемся в единстве. Я предвижу серьезные опасности: скоро колонии будут угрожать враги, обитающие в другом поселении... те самые ногастики, которых вы считаете «безвредными наблюдателями», тогда как они, без сомнения, являются разведчиками...
Кэндзи был удивлен тем, что он слышит. Почему Накамура так возбужден? Или он всегда такой?
– ... Я хочу подчеркнуть, что время сейчас имеет чрезвычайно важное значение, – продолжал Накамура, – особенно следует поторопиться с делом Мартинеса и с вашей отставкой. Я попросил Кобаяси-сан и прочих членов азиатского сообщества не действовать чересчур поспешно, но после событий прошедшей ночи я уже не уверен, что сумею сдержать их. Его дочь была такой красивой, такой одаренной молодой женщиной. Самоубийство показало всем, что она не хочет жить после позора и бесконечных отсрочек суда над насильником. Все возмущены...
Губернатор Ватанабэ на мгновение забыл о сдержанности.
– А вы разве не знаете, – проговорил он, также вставая, – что в теле Марико Кобаяси обнаружена сперма двух разных людей после той самой ночи, когда она предположительно была изнасилована? А ведь Марико и Педро Мартинес неоднократно утверждали, что провели весь вечер вдвоем... Даже когда на прошлой неделе Николь намекнула Марико на имеющиеся свидетельства, молодая женщина продолжала придерживаться своей версии.
Накамура на миг лишился самообладания. Он поглядел на Кэндзи Ватанабэ.
– Мы не сумели определить, кто был тот другой, – продолжил Кэндзи. Образцы спермы таинственным образом исчезли из лаборатории госпиталя до того, как был завершен полный анализ ДНК. Пока мы располагаем только результатами предварительного исследования.
– Они могут оказаться ошибочными, – заметил Накамура, вновь ощутивший уверенность в себе.
– Очень маловероятно. Во всяком случае, теперь вы можете понять причины нерешительности судьи Уэйкфилд. Все в колонии уже решили, что Педро виновен, а она опасается осудить невиновного.
Последовало продолжительное молчание. Губернатор встал, собираясь уйти.
– Удивляюсь я вам, Ватанабэ, – произнес наконец Накамура. – Вы совершенно не поняли, зачем я назначил вам встречу. Что нам до того, изнасиловал ли этот подонок Марико Кобаяси или нет. Дело не в этом... Я обещал ее отцу, что никарагуанского парня накажут... и он должен получить по заслугам.
Кэндзи Ватанабэ с презрением посмотрел на бывшего одноклассника.
– Я хочу уйти побыстрее, прежде чем успею по-настоящему рассердиться.
– Другого шанса у вас не будет, – проговорил Накамура, вновь окинув его враждебным взглядом. – Я сделал вам первое и последнее предложение.
Кэндзи покачал головой, сам отодвинул бумажную ширму и вышел в коридор.
Николь шагала по залитому солнечным светом пляжу. Впереди в пятидесяти метрах от нее Элли в подвенечном платье стояла возле доктора Тернера; на женихе был купальный костюм. Облаченный в длинное зеленое одеяние племени прапрапрадед Николь Омэ проводил церемонию.
Омэ вложил ладони Элли в руки доктора Тернера и завел напев на сенуфо, подняв глаза к небу. Над головой промелькнула одинокая птица, вскрикивавшая в такт брачному заклинанию. И пока Николь разглядывала птицу, небо потемнело. На безмятежную синеву набежали грозовые тучи.
Поднялись волны, задул ветер. Волосы Николь, теперь уже совершенно седые, вились позади нее. Свадьба расстроилась. Все бежали в сторону суши, чтобы избежать грядущего шторма. Николь не могла шевельнуться. Она не могла отвести глаз от большого предмета, раскачивавшегося на волнах.
Это был огромный зеленый пластиковый мешок, использовавшийся для уборки мусора еще в XXI веке. Мешок был полон, он приближался к берегу. Николь хотела бы ухватить его, но побоялась волн. Она указала на мешок и криком попросила о помощи. И в левом верхнем углу ее сонного видения появилось длинное каноэ. Оно приближалось. Николь осознала, что восемь сидевших в каноэ существ были родом не с Земли:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
– Я не разделяю твоей точки зрения, – тихо ответила Николь. – Ты видишь все в мрачном свете. По-моему, люди в основном отчаянно стремятся добиться согласия. Мы просто не умеем достичь его. Вот почему нам так необходимы образование и хороший пример.
– Даже этому рыжему? Неужели ты полагаешь, что образование сделает его более терпимым?
– Я вынуждена так думать, дорогой. В противном случае, увы, мне придется сдаться.
Ричард не то кашлянул, не то рассмеялся.
– Ты что? – спросила Николь.
– Просто подумал, – проговорил Ричард, – не случалось ли Сизифу уговаривать себя... дескать, уж в этот раз камень с горы не покатится.
Николь улыбнулась.
– Наверное, надеялся, что сумеет оставить свой камень на вершине, иначе незачем было так усердствовать... во всяком случае, с моей точки зрения.
9
Кэндзи Ватанабэ вышел из поезда в Хаконе, невольно вспоминая свою давнишнюю встречу с Тосио Накамурой на планете, находившейся теперь в миллиарде километров отсюда. «В тот раз он тоже позвонил мне, – подумал Кэндзи, – и потребовал, чтобы мы переговорили о Кейко».
Кэндзи остановился перед окном магазина и поправил галстук. Разглядывая свое искаженное отражение, он легко мог представить себя в Киото школьника-идеалиста, собиравшегося на встречу с соперником. «Но это было давно, – сказал самому себе Кэндзи, – и тогда дело было лишь в нашем самолюбии. А сейчас судьба всего нашего крошечного мира...»
Наи, не желая встречи своего мужа с Накамурой, настояла, чтобы тот позвонил Николь и посоветовался. Николь также не рекомендовала губернатору встречаться с Тосио Накамурой.
– Он бесчестный, свихнувшийся на властолюбии мегаломан, – проговорила Николь. – Ваша встреча ни к чему хорошему не приведет. Тосио просто пытается нащупать твои слабые места.
– Но он сказал, что может ослабить напряженность в колонии.
– Какой ценой, Кэндзи? Внимательнее отнесись к условиям. Этот человек никогда не предложит что-либо за так.
«Зачем же ты пошел?» – спрашивал его внутренний голос, когда Кэндзи увидел огромный дворец, в котором ныне обитал приятель его детства. «Не знаю, – отозвался другой голос внутри. – Быть может, ради собственной чести, самоуважения, чего-то глубоко укоренившегося в твоей сути».
Дворец Накамуры и окружающие его дома были выстроены в классическом стиле Киото; голубые черепичные крыши, аккуратно ухоженные сады, тенистые деревья, невероятно чистые дорожки... даже запах цветов – все напоминало Кэндзи о родном городе, оставшемся на далекой планете.
У дверей его встретила очаровательная молодая девушка в сандалиях и кимоно, она поклонилась и в самой вежливой японской манере сказала: «Охаири кудасаи» [входите, пожалуйста (яп.) ]. Кэндзи оставил свои туфли на стеллаже и надел сандалии. Обратив глаза к полу, девушка проводила его через несколько комнат, обставленных в западном стиле, в царство татами; поговаривали, что там Накамура проводит большую часть своего свободного времени, забавляясь с наложницами.
Девушка вскоре остановилась и отодвинула бумажный экран, украшенный летящими журавлями. «Додзо» [прошу (яп.) ], – произнесла она, пригласив его внутрь. Кэндзи вошел в комнату с шестью татами и, скрестив ноги, уселся на двух подушках перед блестящим столом, покрытым черным лаком. «Тосио опоздает, – подумал он. – Так задумано заранее».
Другая молодая девица, столь же хорошенькая, в восхитительном нежных тонов кимоно, старавшаяся держаться незаметно, бесшумно вошла в комнату, неся воду и японский чай. Кэндзи медленно потягивал чай, окидывая взглядом комнату. В одном углу находилась деревянная ширма с четырьмя панелями. Кэндзи за несколько метров видел чудесную резьбу. Он встал с подушки, чтобы поглядеть получше.
Обращенная к нему сторона изображала красоты Японии во все четыре времени года. Зиму символизировал лыжный курорт в японских Альпах, покрытых метровым слоем снега. Весну изображала сакура в цвету над рекой Кама в Киото. Потом шел летний ослепительный день, увенчанная снегом вершина Фудзиямы возвышалась над сочной зеленью. Осень бушевала красками в деревьях вокруг фамильной усыпальницы Токугава и мавзолея в Никко.
«Удивительная красота, – подумал Кэндзи, вдруг ощутив тоску по дому. Тосио попытался воспроизвести мир, который мы оставили позади. Но зачем? Почему он тратит свои мерзкие деньги на такое великолепное искусство? Странный, непонятный человек».
Четыре панели на обратной стороне ширмы живописали другую Японию. Яркими красками была изображена битва при замке Осака, происшедшая в начале XVII века; после нее Иэясу Токугава сделался сегуном Японии. Ширму покрывали человеческие фигурки: сражающиеся самураи, придворные – мужчины и женщины, – наблюдавшие за ходом сражения; был изображен даже сам господин Токугава – будучи выше всех прочих, он с явным чувством удовлетворения радовался победе. Не без интереса Кэндзи отметил, что резной фигуре сегуна были приданы черты Накамуры.
Кэндзи уже собирался усесться на подушки, когда ширма раздвинулась и появился его соперник.
– Оматидо сама дэсита [извините, что заставил вас ждать (яп.) ], проговорил Накамура, слегка кланяясь в его сторону.
Кэндзи ответил неловким поклоном, потому что не хотел встречаться взглядом со своим соотечественником. Тосио Накамура был одет в форму самурая со всеми атрибутами, включая меч и кинжал! «Все это часть психологической обработки, – сказал себе Кэндзи. – Он хочет испугать меня или смутить».
– Ано, хадземемасека [не пора ли начать (яп.) ], – сказал Накамура, усаживаясь на подушку перед Кэндзи. – Котя га, оисии дэсу, нэ? [Правда, черный чай вкусный? (яп.) ]
– Тотэмо оисии дэсу [да, очень вкусный (яп.) ], – ответил Кэндзи, сделав новый глоток. Чай оказался действительно великолепным. «Но ты не сегун, думал Кэндзи, – и я должен изменить общий настрой, прежде чем начнется серьезный разговор».
– Накамура-сан, мы с вами занятые люди, – произнес по-английски губернатор Ватанабэ. – Давайте побыстрее покончим с формальностями и приступим прямо к делу. Сегодня утром ваш представитель сообщил мне по телефону, что вы «озабочены» событиями, происшедшими за последние двадцать четыре часа, и имеете конкретные «позитивные предложения» для уменьшения напряженности, существующей в Новом Эдеме. Поэтому я и пришел переговорить с вами.
На лице Накамуры ничего не отразилось. С легким шипением, выражающим недовольство прямотой Кэндзи, он заговорил:
– Ватанабэ-сан, вы забыли хорошие японские манеры. Невежливо приступать к деловому разговору, не сделав комплимент хозяину дома и не поинтересовавшись его здоровьем. Подобные неловкости всегда ведут к неприятным разногласиям, а их следует избегать...
– Прошу прощения, – перебил его Кэндзи с некоторым нетерпением в голосе. – По-моему, вы в последнюю очередь можете учить меня хорошим манерам. Кстати, мы не в Японии и даже не на Земле, так что старинные обычаи нашей страны здесь неуместны, как и эта одежда на вас...
Кэндзи не собирался оскорблять Накамуру, однако хотел, чтобы его противник обнаружил свои истинные намерения. Заправила-тайкун вскочил на ноги. На какой-то миг губернатору показалось, что Накамура собирается обнажить самурайский меч.
– Хорошо, – сказал Накамура, не скрывая враждебности во взгляде, пусть будет по-вашему... Ватанабэ, вы утратили власть над колонией, граждан больше не устраивает ваше руководство, и, по моим сведениям, в поселении многие поговаривают об импичменте, люди возмущены. Вы провалили исследования погоды и RV-41, а теперь ваша любимая темнокожая судья после бесчисленных проволочек заявила, что насильник-ниггер не будет предан суду. Кое-кто из думающих колонистов, зная, что мы соотечественники, попросил меня убедить вас отказаться от власти, чтобы избежать кровопролития и хаоса.
«Невероятно, – думал Кэндзи, слушая Накамуру. – Этот человек совершенно лишился рассудка». Губернатор решил ограничиться минимальными комментариями в разговоре.
– Итак, вы рекомендуете мне уйти в отставку? – помолчав, переспросил Кэндзи.
– Да, – ответил Накамура уже повелительным тоном. – Но не сию секунду, во всяком случае, не раньше завтрашнего дня. Сегодня вы должны воспользоваться своей исполнительной властью и забрать дело Мартинеса у Николь де Жарден-Уэйкфилд; она явно предвзято относится к этому черномазому. Передайте его судье Ианнелле или Родригесу... любому из них. Видите, – проговорил он с деланной улыбкой, – я даже не предлагаю вам судью Нисимуру.
– Что у вас еще? – спросил Кэндзи.
– Только один вопрос: скажите Уланову, чтобы он снял свою кандидатуру. У него нет никаких шансов одержать победу, а избирательная кампания помешает нам объединиться после победы Макмиллана. Мы нуждаемся в единстве. Я предвижу серьезные опасности: скоро колонии будут угрожать враги, обитающие в другом поселении... те самые ногастики, которых вы считаете «безвредными наблюдателями», тогда как они, без сомнения, являются разведчиками...
Кэндзи был удивлен тем, что он слышит. Почему Накамура так возбужден? Или он всегда такой?
– ... Я хочу подчеркнуть, что время сейчас имеет чрезвычайно важное значение, – продолжал Накамура, – особенно следует поторопиться с делом Мартинеса и с вашей отставкой. Я попросил Кобаяси-сан и прочих членов азиатского сообщества не действовать чересчур поспешно, но после событий прошедшей ночи я уже не уверен, что сумею сдержать их. Его дочь была такой красивой, такой одаренной молодой женщиной. Самоубийство показало всем, что она не хочет жить после позора и бесконечных отсрочек суда над насильником. Все возмущены...
Губернатор Ватанабэ на мгновение забыл о сдержанности.
– А вы разве не знаете, – проговорил он, также вставая, – что в теле Марико Кобаяси обнаружена сперма двух разных людей после той самой ночи, когда она предположительно была изнасилована? А ведь Марико и Педро Мартинес неоднократно утверждали, что провели весь вечер вдвоем... Даже когда на прошлой неделе Николь намекнула Марико на имеющиеся свидетельства, молодая женщина продолжала придерживаться своей версии.
Накамура на миг лишился самообладания. Он поглядел на Кэндзи Ватанабэ.
– Мы не сумели определить, кто был тот другой, – продолжил Кэндзи. Образцы спермы таинственным образом исчезли из лаборатории госпиталя до того, как был завершен полный анализ ДНК. Пока мы располагаем только результатами предварительного исследования.
– Они могут оказаться ошибочными, – заметил Накамура, вновь ощутивший уверенность в себе.
– Очень маловероятно. Во всяком случае, теперь вы можете понять причины нерешительности судьи Уэйкфилд. Все в колонии уже решили, что Педро виновен, а она опасается осудить невиновного.
Последовало продолжительное молчание. Губернатор встал, собираясь уйти.
– Удивляюсь я вам, Ватанабэ, – произнес наконец Накамура. – Вы совершенно не поняли, зачем я назначил вам встречу. Что нам до того, изнасиловал ли этот подонок Марико Кобаяси или нет. Дело не в этом... Я обещал ее отцу, что никарагуанского парня накажут... и он должен получить по заслугам.
Кэндзи Ватанабэ с презрением посмотрел на бывшего одноклассника.
– Я хочу уйти побыстрее, прежде чем успею по-настоящему рассердиться.
– Другого шанса у вас не будет, – проговорил Накамура, вновь окинув его враждебным взглядом. – Я сделал вам первое и последнее предложение.
Кэндзи покачал головой, сам отодвинул бумажную ширму и вышел в коридор.
Николь шагала по залитому солнечным светом пляжу. Впереди в пятидесяти метрах от нее Элли в подвенечном платье стояла возле доктора Тернера; на женихе был купальный костюм. Облаченный в длинное зеленое одеяние племени прапрапрадед Николь Омэ проводил церемонию.
Омэ вложил ладони Элли в руки доктора Тернера и завел напев на сенуфо, подняв глаза к небу. Над головой промелькнула одинокая птица, вскрикивавшая в такт брачному заклинанию. И пока Николь разглядывала птицу, небо потемнело. На безмятежную синеву набежали грозовые тучи.
Поднялись волны, задул ветер. Волосы Николь, теперь уже совершенно седые, вились позади нее. Свадьба расстроилась. Все бежали в сторону суши, чтобы избежать грядущего шторма. Николь не могла шевельнуться. Она не могла отвести глаз от большого предмета, раскачивавшегося на волнах.
Это был огромный зеленый пластиковый мешок, использовавшийся для уборки мусора еще в XXI веке. Мешок был полон, он приближался к берегу. Николь хотела бы ухватить его, но побоялась волн. Она указала на мешок и криком попросила о помощи. И в левом верхнем углу ее сонного видения появилось длинное каноэ. Оно приближалось. Николь осознала, что восемь сидевших в каноэ существ были родом не с Земли:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68