Степа поймал себя на желании пощупать рукой – не лежит ли рядом неопознанное женское тело в сладко спящем состоянии, но вовремя одумался: откуда ж ему, этому телу, было взяться на чужой планете? В остальном ощущение было ностальгически-узнаваемым, и даже дракон в него почему-то вписывался.
«А все-таки человеческие цивилизации, – подумал Степан, медленным со сна движением переходя в сидячее положение, – как бы ни были они широко разбросаны по галактике, несомненно, восходят к одному корню. И чем разваленнее миры, тем большее между их обитателями наблюдается сходство».
– Ага, вот он уже и сам проснулся, – спокойно констатировал незнакомый гость, разливая между тем синюю жидкость из канистры в стоявшую перед ним дружной кучкой металлическую посуду. И передал один стаканчик через Склайса Степану, сообщив торжественно:
– Я – Грумпель. – Словно одно его имя должно было произвести на пришельцев из других миров неизгладимое впечатление, как будто оно гремело из конца в конец вселенной, и именно в поисках его, Грумпеля, они явились в этот, позабытый богом мир.
– Степан, – сипло и до неприличия буднично представился «инопланетный гость», замечая, кстати, что и на долю драконицы было «розлито». Но, как видно, Грумпель, несмотря на браваду, робел предложить рептилии выпить, что и понятно: упомянутые живые твари и даже деревья, с которыми он до сих пор находил общий язык, были свои, родные, Степан тоже худо-бедно походил на местного уроженца, а вот как отнесется к такому занятию инопланетная по всем статьям форма жизни?.. Пока что Арл не шевелилась, словно бы глубоко замкнувшись в чуждой ей компании гуманоидных самцов, собравшихся спозаранку пьянствовать, тогда как ее женское сердце ратовало за здоровый образ жизни, заключавшийся в неустанной работе по обгладыванию зеленых насаждений. Грумпель глядел на звероящерицу в некотором сомнении, а Склайс заерзал, явно нервничая: он-то, как пить дать, наплел соседу семь верст до небес про разговорчивое чудовище, к тому ж еще пьющее, а оно громоздится над столом, как скала, и не реагирует, вроде как пренебрегает.
Старик перевел взгляд на Степана, отрекомендованного им за переводчика, и нерешительно спросил:
– А брыдл пить будет?
Со своей стороны, Степан, как следует присмотревшись к Арл, кажется, сообразил, в чем дело: она сидела на том же месте, где он видел ее вчера, засыпая, дыхание ее было ровным, а веки наполовину прикрыты, словно в задумчивости.
– Я думаю, что не откажется, – сказал он, на радость Склайса, и добавил: – Когда проснется. – Теперь ему стало ясно, почему она не разбудила его при появлении гостей – просто-напросто дрыхла. И даже сочного баритона Грумпеля оказалось недостаточно, чтобы нарушить крепкий девичий сон. «На заре ты ее не буди…» – пропел в голове насмешливый голос, в то время как Грумпель, отчаявшись пообщаться с чудовищем, махом опустошил свой «бокал», откромсал ножом порядочный кусок от фрюпа и принялся смачно им хрустеть. Склайс не отставал – и по части выпивки, и по части закуски, и Степану не оставалось ничего другого, как к ним присоединиться.
Еще немного заторможенный со сна, он опасался быстро захмелеть, однако после второй сознание, напротив, окончательно прояснилось, а мысли заодно со зрением обрели особую, пронзительную четкость. Самое время было приступить к беседе. Грумпель, видимо, хорошо изучивший данный эффект, протянул руку помощи гостю, как раз пребывавшему в размышлении, с чего бы начать разговор.
– Так и живем, – произнес он с тяжким вздохом, окидывая взглядом застолье и прилегающую местность. – Считаем денечки перед концом света. Теплимся на костях. Пьем из нашей матушки последние соки. Так порой поглядишь на мразь и запустение, нами же сотворенные, и думаешь – не пестовать бы ей нас, паразитов, надо, а искоренить всех до последнего. Тогда бы ей, может, и достало сил опять возродиться.
– Вот все вроде бы ты верно говоришь, – заметил Склайс, – а ведь с того и пошли выжима-тели: уничтожим, мол, лишних приживал, а то планета гибнет – не способна, мол, родимая, всех прокормить.
– А кто они такие, эти выжиматели? – поинтересовался Степан. – И что они, если не секрет, выжимают?
– Жизнь, – мрачно уронил Грумпель и опрокинул в рот очередную чарку. Занюхал рукавом, пренебрегая лежавшей в изобилии закуской, потом с горечью продолжил: – Они выжимают жизнь. Пускают людей в переработку на белок и прочее, что можно использовать в качестве пищи и запасов к тому времени, когда Остров окончательно угаснет. Заодно и жизненное пространство от убитых перетекает к оставшимся – вроде как в наследство.
Вот оно, значит, как. А Степан-то уже подумывал, не являются ли здешние жители вегетарианцами, не претит ли им убивать животных и есть мясо при таком-то трепетном отношении планеты ко всякой живой твари. Оказалось – какое там!..
Склайс на слова приятеля удрученно кивнул и незаметно затравленно огляделся. То есть это он думал, что незаметно: вообще-то алкоголю свойственно притуплять страх, но сейчас, на первом этапе, ослабился лишь контроль над эмоциями. Значит, угроза была и впрямь реальной. Степан мысленно обругал себя, что легкомысленно относился к предупреждениям: ему-то что, а вот дра-конице, выходит, могла угрожать серьезная опасность.
– Я уверен, – сказал он, желая их взбодрить, – что планета не погибнет, возможно, что она уже сейчас стабилизировалась. То есть я имел в виду, что она больше не умирает. Хотелось бы, конечно, чтобы она еще и возрождаться начала…
Его собеседники как-то кисло переглянулись. Грумпель безнадежно покачал патлатой головой. Он был довольно молод по сравнению со Склайсом, вот только землистый цвет лица и общая одутловатая болезненность в облике скрадывали разницу. Разумеется, Степан не заблуждался насчет того, насколько утопической была его надежда реанимировать своими силами загубленный мир. Быстрых путей скорее всего не существовало – просто жителям, когда они сумеют чуть-чуть подняться, не следовало больше гадить (в промышленном плане), и тогда их Остров (кажется, так они называли не только оазисы, но и целиком всю планету) постепенно восстановит свою экологию, на что потребуется, наверное, не одно столетие.
– Сожалею, – сказал Грумпель, – но вы ошибаетесь. Если бы вы успели с утра пройтись и как следует оглядеться… А… – он махнул рукой и заревел трубно: – Гибнем, скукоживаемся, день ото дня!
– А по каким признакам вы это определяете? – спросил Степан, не видевший вокруг сколько-нибудь заметных изменений.
– Ну, это-то как раз несложно…
– Острова уменьшились за эту ночь почти на целый вигл! – сообщил Склайс. – Если так пойдет и дальше, то нам останется всего несколько дней.
– Не более семи, – спокойно уточнил Грумпель.
– И нет никакой возможности покинуть планету? – выдал Степан сакраментальный вопрос, уже догадываясь об ответе: если бы была такая возможность, их здесь давным-давно бы уже не было – мало того, что земля буквально умирает под ногами, да на ней еще и выжиматели свирепствуют…
– Покинуть? – Грумпель невесело усмехнулся. – А что же, можно – если на тот свет. Туда всегда пожалуйста.
– А как же Галактическая Служба Спасения? – вспомнил Степан. – Они не пытались эвакуировать жителей?
– Их заботил наш уникальный Остров, – пояснил Грумпель, – а на его население им было плевать. Я думаю, что верхушку-то нашу все-таки вывезли, и далеко не задаром…
– Погоди, но как же так?.. – рука Склайса, подносившего в этот момент чарку ко рту, дрогнула, и жидкость плеснула на балахон, но он этого даже не заметил. – Значит, по-твоему, они живы?..
– Ах, этот акт самопожертвования? – Грумпель саркастически ухмьшьнулся и процитировал издевательским тоном: – «Мы призываем наших граждан совершить этот справедливый и мужественный акт и считаем своим долгом подать пример добровольного ухода из жизни! Цивилизация, погубившая свою планету, должна принести себя в жертву ради ее спасения!» Фарс! Лживый, лицемерный фарс, притом скверно разыгранный.
– Боже мой!.. – прошептал Склайс с несчастными глазами. – А я-то убивался, я-то считал себя слабовольным…
– Ты просто оказался дальновиднее многих, – утешил его Грумпель. – Что и помогло тебе продлить жизнь. Впрочем, ненадолго, – философски добавил он.
– А народ-то, народ поверил!.. Семьями ведь жизни себя лишали!..
– Чем изрядно облегчили работу выжимателям, – заключил Грумпель, по новой разливая.
Когда полные до краев стаканы уже подносились к губам, в небесах послышался отдаленный рокот. Степан еще и глаз поднять не успел, а Склайс уже вскочил на ноги, уронив, а скорее, даже бросив чарку со словами:
– Ну вот, как чуял я! Не успели сесть! Летят, проклятые!
В небесах, закрытых плотным слоем белесого тумана, ничего не проглядывалось, однако звук нарастал, напоминая приближение штурмового вертолета. Степан продолжал сидеть, наблюдая, как Грумпель, сохраняя невозмутимый вид, выливает в рот содержимое чарки и только потом довольно резво отрывает седалище от земли. В то же время Арл, коротко всхрапнув, широко открыла глаза.
– Бегите! Здесь оставаться – верная смерть, – распоряжение исходило от Грумпеля, а в следующий момент он уже пребывал в респираторе и подхватывал свою далеко еще не пустую канистру. Степан только махнул рукой:
– Давайте без меня, я остаюсь. Охота посмотреть вблизи на этих выжимателей.
Грумпель растерянно стоял напротив, рядом топтался Склайс, хрюкая из-под маски что-то неразборчивое: они сейчас чертовски походили на двух поросят – Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа, впавших в панику, заслышав рык приближающегося волка.
– Да не волнуйтесь, все будет нормально. У меня есть оружие, – постарался успокоить их Степан. И добавил уже про себя: «Проверенное в боях».
– Хру-ру-ру, – воинственно прохркжотал Грумпель; Степан уж думал, что он собирается подхватить его под мышку. Но была ведь еще и Арл, которую под мышку не прихватишь. Возможно, поэтому Грумпель, немного подумав, развернулся, и оба «поросенка» припустили во весь дух с территории островка, торопясь скрыться в спасительной (на данный момент) плеши.
Рокот между тем усиливался – здешние волки, наверняка не читавшие поучительную земную сказку, надвигались на домик третьего поросенка, построенный, о чем они пока не догадывались, из камня. Аналогия была бы в точку, если бы не заспанный малогабаритный дракон, попавший сюда явно из какого-то другого произведения.
– Опасность? – Арл, только что вынырнувшая из сна, безошибочно оценила обстановку – наверное, сказывалось ее пиратское прошлое.
– Точно, – сказал он. – И серьезная. Я остаюсь здесь, а вы должны немедленно укрыться в руинах.
– Не считаю это необходимым, – заявила она еще одним своим голосом, каким-то новым, очень смахивающим на командный. Степан от этого в восторг не пришел, однако сейчас было не самое подходящее время, чтобы спорить. Поскольку слушаться приказов она явно не собиралась, он решил воззвать к ее разуму иным методом.
– Какого черта ты строишь из себя героиню?! – заорал Степан, перекрывая назойливое тарахтение рыскающего где-то поблизости летательного аппарата. – Тебя же грохнут первым выстрелом, чем бы ни пальнули, чтобы по тебе промазать, надо очень постараться! И не надейся, что я тебя спасу – ты видела мое оружие в действии? Хочешь знать военную тайну? Оно работает только на меня! Так что давай быстро, ноги в руки и бегом за периметр! Там где-нибудь укройся! Беги, кому сказано!
Арл не двигалась, хотя Степан прогонял отчаянно, с трудом сдерживаясь, чтобы не шлепнуть ее, как строптивую кобылу, по круто выпирающему боку.
– Я все-таки рискну остаться, – отчеканила она все тем же тоном генерала, собирающегося самолично командовать сражением. Словно угадала его намерение и давала понять, НА КОГО он собрался замахнуться! Как ни странно, это подействовало – Степан охолонул и произнес уже куда сдержанней, с только лишь естественным, обычно возникающим при разговоре с обреченными отчаянием в голосе:
– Не испытывай судьбу, уходи! Пока не поздно!
– Поздно, – без малейшего пафоса, но с легкой издевкой сказала она. У Степана еще успела возникнуть емкая мысль о том, что женская логика, вернее, ее катастрофическое отсутствие, не является исключительной привилегией человеческих женщин: пусть динозаврихе теперь придется стать легкой мишенью, бестолковым чучелом на стенде, зато она утвердила свою независимость, поставила на своем!
Рокот резко усилился, а в следующий миг молочную пелену над их головами раздвинуло темное тело – воздушный аппарат напоминал морду хищника, высунувшуюся из тумана на запах живой горячей плоти. И сразу же кругом защелкало, забило, словно на пятачок плеснуло свинцовым градом – по земле, по листьям и дробным стуком – по спине Арл, еще, еще и еще.
Степана не задевало, хотя вокруг него хлестало так плотно, что, кажется, увековечило тут его абрис, вырывая даже лоскутки одежды, но не срезав при этом ни клочка кожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
«А все-таки человеческие цивилизации, – подумал Степан, медленным со сна движением переходя в сидячее положение, – как бы ни были они широко разбросаны по галактике, несомненно, восходят к одному корню. И чем разваленнее миры, тем большее между их обитателями наблюдается сходство».
– Ага, вот он уже и сам проснулся, – спокойно констатировал незнакомый гость, разливая между тем синюю жидкость из канистры в стоявшую перед ним дружной кучкой металлическую посуду. И передал один стаканчик через Склайса Степану, сообщив торжественно:
– Я – Грумпель. – Словно одно его имя должно было произвести на пришельцев из других миров неизгладимое впечатление, как будто оно гремело из конца в конец вселенной, и именно в поисках его, Грумпеля, они явились в этот, позабытый богом мир.
– Степан, – сипло и до неприличия буднично представился «инопланетный гость», замечая, кстати, что и на долю драконицы было «розлито». Но, как видно, Грумпель, несмотря на браваду, робел предложить рептилии выпить, что и понятно: упомянутые живые твари и даже деревья, с которыми он до сих пор находил общий язык, были свои, родные, Степан тоже худо-бедно походил на местного уроженца, а вот как отнесется к такому занятию инопланетная по всем статьям форма жизни?.. Пока что Арл не шевелилась, словно бы глубоко замкнувшись в чуждой ей компании гуманоидных самцов, собравшихся спозаранку пьянствовать, тогда как ее женское сердце ратовало за здоровый образ жизни, заключавшийся в неустанной работе по обгладыванию зеленых насаждений. Грумпель глядел на звероящерицу в некотором сомнении, а Склайс заерзал, явно нервничая: он-то, как пить дать, наплел соседу семь верст до небес про разговорчивое чудовище, к тому ж еще пьющее, а оно громоздится над столом, как скала, и не реагирует, вроде как пренебрегает.
Старик перевел взгляд на Степана, отрекомендованного им за переводчика, и нерешительно спросил:
– А брыдл пить будет?
Со своей стороны, Степан, как следует присмотревшись к Арл, кажется, сообразил, в чем дело: она сидела на том же месте, где он видел ее вчера, засыпая, дыхание ее было ровным, а веки наполовину прикрыты, словно в задумчивости.
– Я думаю, что не откажется, – сказал он, на радость Склайса, и добавил: – Когда проснется. – Теперь ему стало ясно, почему она не разбудила его при появлении гостей – просто-напросто дрыхла. И даже сочного баритона Грумпеля оказалось недостаточно, чтобы нарушить крепкий девичий сон. «На заре ты ее не буди…» – пропел в голове насмешливый голос, в то время как Грумпель, отчаявшись пообщаться с чудовищем, махом опустошил свой «бокал», откромсал ножом порядочный кусок от фрюпа и принялся смачно им хрустеть. Склайс не отставал – и по части выпивки, и по части закуски, и Степану не оставалось ничего другого, как к ним присоединиться.
Еще немного заторможенный со сна, он опасался быстро захмелеть, однако после второй сознание, напротив, окончательно прояснилось, а мысли заодно со зрением обрели особую, пронзительную четкость. Самое время было приступить к беседе. Грумпель, видимо, хорошо изучивший данный эффект, протянул руку помощи гостю, как раз пребывавшему в размышлении, с чего бы начать разговор.
– Так и живем, – произнес он с тяжким вздохом, окидывая взглядом застолье и прилегающую местность. – Считаем денечки перед концом света. Теплимся на костях. Пьем из нашей матушки последние соки. Так порой поглядишь на мразь и запустение, нами же сотворенные, и думаешь – не пестовать бы ей нас, паразитов, надо, а искоренить всех до последнего. Тогда бы ей, может, и достало сил опять возродиться.
– Вот все вроде бы ты верно говоришь, – заметил Склайс, – а ведь с того и пошли выжима-тели: уничтожим, мол, лишних приживал, а то планета гибнет – не способна, мол, родимая, всех прокормить.
– А кто они такие, эти выжиматели? – поинтересовался Степан. – И что они, если не секрет, выжимают?
– Жизнь, – мрачно уронил Грумпель и опрокинул в рот очередную чарку. Занюхал рукавом, пренебрегая лежавшей в изобилии закуской, потом с горечью продолжил: – Они выжимают жизнь. Пускают людей в переработку на белок и прочее, что можно использовать в качестве пищи и запасов к тому времени, когда Остров окончательно угаснет. Заодно и жизненное пространство от убитых перетекает к оставшимся – вроде как в наследство.
Вот оно, значит, как. А Степан-то уже подумывал, не являются ли здешние жители вегетарианцами, не претит ли им убивать животных и есть мясо при таком-то трепетном отношении планеты ко всякой живой твари. Оказалось – какое там!..
Склайс на слова приятеля удрученно кивнул и незаметно затравленно огляделся. То есть это он думал, что незаметно: вообще-то алкоголю свойственно притуплять страх, но сейчас, на первом этапе, ослабился лишь контроль над эмоциями. Значит, угроза была и впрямь реальной. Степан мысленно обругал себя, что легкомысленно относился к предупреждениям: ему-то что, а вот дра-конице, выходит, могла угрожать серьезная опасность.
– Я уверен, – сказал он, желая их взбодрить, – что планета не погибнет, возможно, что она уже сейчас стабилизировалась. То есть я имел в виду, что она больше не умирает. Хотелось бы, конечно, чтобы она еще и возрождаться начала…
Его собеседники как-то кисло переглянулись. Грумпель безнадежно покачал патлатой головой. Он был довольно молод по сравнению со Склайсом, вот только землистый цвет лица и общая одутловатая болезненность в облике скрадывали разницу. Разумеется, Степан не заблуждался насчет того, насколько утопической была его надежда реанимировать своими силами загубленный мир. Быстрых путей скорее всего не существовало – просто жителям, когда они сумеют чуть-чуть подняться, не следовало больше гадить (в промышленном плане), и тогда их Остров (кажется, так они называли не только оазисы, но и целиком всю планету) постепенно восстановит свою экологию, на что потребуется, наверное, не одно столетие.
– Сожалею, – сказал Грумпель, – но вы ошибаетесь. Если бы вы успели с утра пройтись и как следует оглядеться… А… – он махнул рукой и заревел трубно: – Гибнем, скукоживаемся, день ото дня!
– А по каким признакам вы это определяете? – спросил Степан, не видевший вокруг сколько-нибудь заметных изменений.
– Ну, это-то как раз несложно…
– Острова уменьшились за эту ночь почти на целый вигл! – сообщил Склайс. – Если так пойдет и дальше, то нам останется всего несколько дней.
– Не более семи, – спокойно уточнил Грумпель.
– И нет никакой возможности покинуть планету? – выдал Степан сакраментальный вопрос, уже догадываясь об ответе: если бы была такая возможность, их здесь давным-давно бы уже не было – мало того, что земля буквально умирает под ногами, да на ней еще и выжиматели свирепствуют…
– Покинуть? – Грумпель невесело усмехнулся. – А что же, можно – если на тот свет. Туда всегда пожалуйста.
– А как же Галактическая Служба Спасения? – вспомнил Степан. – Они не пытались эвакуировать жителей?
– Их заботил наш уникальный Остров, – пояснил Грумпель, – а на его население им было плевать. Я думаю, что верхушку-то нашу все-таки вывезли, и далеко не задаром…
– Погоди, но как же так?.. – рука Склайса, подносившего в этот момент чарку ко рту, дрогнула, и жидкость плеснула на балахон, но он этого даже не заметил. – Значит, по-твоему, они живы?..
– Ах, этот акт самопожертвования? – Грумпель саркастически ухмьшьнулся и процитировал издевательским тоном: – «Мы призываем наших граждан совершить этот справедливый и мужественный акт и считаем своим долгом подать пример добровольного ухода из жизни! Цивилизация, погубившая свою планету, должна принести себя в жертву ради ее спасения!» Фарс! Лживый, лицемерный фарс, притом скверно разыгранный.
– Боже мой!.. – прошептал Склайс с несчастными глазами. – А я-то убивался, я-то считал себя слабовольным…
– Ты просто оказался дальновиднее многих, – утешил его Грумпель. – Что и помогло тебе продлить жизнь. Впрочем, ненадолго, – философски добавил он.
– А народ-то, народ поверил!.. Семьями ведь жизни себя лишали!..
– Чем изрядно облегчили работу выжимателям, – заключил Грумпель, по новой разливая.
Когда полные до краев стаканы уже подносились к губам, в небесах послышался отдаленный рокот. Степан еще и глаз поднять не успел, а Склайс уже вскочил на ноги, уронив, а скорее, даже бросив чарку со словами:
– Ну вот, как чуял я! Не успели сесть! Летят, проклятые!
В небесах, закрытых плотным слоем белесого тумана, ничего не проглядывалось, однако звук нарастал, напоминая приближение штурмового вертолета. Степан продолжал сидеть, наблюдая, как Грумпель, сохраняя невозмутимый вид, выливает в рот содержимое чарки и только потом довольно резво отрывает седалище от земли. В то же время Арл, коротко всхрапнув, широко открыла глаза.
– Бегите! Здесь оставаться – верная смерть, – распоряжение исходило от Грумпеля, а в следующий момент он уже пребывал в респираторе и подхватывал свою далеко еще не пустую канистру. Степан только махнул рукой:
– Давайте без меня, я остаюсь. Охота посмотреть вблизи на этих выжимателей.
Грумпель растерянно стоял напротив, рядом топтался Склайс, хрюкая из-под маски что-то неразборчивое: они сейчас чертовски походили на двух поросят – Ниф-Нифа и Нуф-Нуфа, впавших в панику, заслышав рык приближающегося волка.
– Да не волнуйтесь, все будет нормально. У меня есть оружие, – постарался успокоить их Степан. И добавил уже про себя: «Проверенное в боях».
– Хру-ру-ру, – воинственно прохркжотал Грумпель; Степан уж думал, что он собирается подхватить его под мышку. Но была ведь еще и Арл, которую под мышку не прихватишь. Возможно, поэтому Грумпель, немного подумав, развернулся, и оба «поросенка» припустили во весь дух с территории островка, торопясь скрыться в спасительной (на данный момент) плеши.
Рокот между тем усиливался – здешние волки, наверняка не читавшие поучительную земную сказку, надвигались на домик третьего поросенка, построенный, о чем они пока не догадывались, из камня. Аналогия была бы в точку, если бы не заспанный малогабаритный дракон, попавший сюда явно из какого-то другого произведения.
– Опасность? – Арл, только что вынырнувшая из сна, безошибочно оценила обстановку – наверное, сказывалось ее пиратское прошлое.
– Точно, – сказал он. – И серьезная. Я остаюсь здесь, а вы должны немедленно укрыться в руинах.
– Не считаю это необходимым, – заявила она еще одним своим голосом, каким-то новым, очень смахивающим на командный. Степан от этого в восторг не пришел, однако сейчас было не самое подходящее время, чтобы спорить. Поскольку слушаться приказов она явно не собиралась, он решил воззвать к ее разуму иным методом.
– Какого черта ты строишь из себя героиню?! – заорал Степан, перекрывая назойливое тарахтение рыскающего где-то поблизости летательного аппарата. – Тебя же грохнут первым выстрелом, чем бы ни пальнули, чтобы по тебе промазать, надо очень постараться! И не надейся, что я тебя спасу – ты видела мое оружие в действии? Хочешь знать военную тайну? Оно работает только на меня! Так что давай быстро, ноги в руки и бегом за периметр! Там где-нибудь укройся! Беги, кому сказано!
Арл не двигалась, хотя Степан прогонял отчаянно, с трудом сдерживаясь, чтобы не шлепнуть ее, как строптивую кобылу, по круто выпирающему боку.
– Я все-таки рискну остаться, – отчеканила она все тем же тоном генерала, собирающегося самолично командовать сражением. Словно угадала его намерение и давала понять, НА КОГО он собрался замахнуться! Как ни странно, это подействовало – Степан охолонул и произнес уже куда сдержанней, с только лишь естественным, обычно возникающим при разговоре с обреченными отчаянием в голосе:
– Не испытывай судьбу, уходи! Пока не поздно!
– Поздно, – без малейшего пафоса, но с легкой издевкой сказала она. У Степана еще успела возникнуть емкая мысль о том, что женская логика, вернее, ее катастрофическое отсутствие, не является исключительной привилегией человеческих женщин: пусть динозаврихе теперь придется стать легкой мишенью, бестолковым чучелом на стенде, зато она утвердила свою независимость, поставила на своем!
Рокот резко усилился, а в следующий миг молочную пелену над их головами раздвинуло темное тело – воздушный аппарат напоминал морду хищника, высунувшуюся из тумана на запах живой горячей плоти. И сразу же кругом защелкало, забило, словно на пятачок плеснуло свинцовым градом – по земле, по листьям и дробным стуком – по спине Арл, еще, еще и еще.
Степана не задевало, хотя вокруг него хлестало так плотно, что, кажется, увековечило тут его абрис, вырывая даже лоскутки одежды, но не срезав при этом ни клочка кожи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38