Я ни с кем не вступал в разговоры, на вопросы отвечал междометиями. Пусть видят – туп, как дуб. Мало ли, вдруг тут подсадная утка имеется? Начнешь откровенничать, а она потом накрякает кому надо.
Два дня спустя нас повезли на юго-восток. Большой обоз, шесть саней, полсотни голов живого товара и десяток охранников. Тут уж никаких спецсредств не применялось, лошадей меняли на дорожных станциях. Очень мешали жить ножные кандалы. Вроде и не тяжелые, и кожу не натирают – а противно.
Скучнейшее наше путешествие заняло почти два месяца. К «Белому клыку» мы подъехали уже в начале марта. Календарная весна. Правда, снег об этом не знал – и не думал таять.
Во дворе сказали вылезать из саней. Кучепольские стражники куда-то делись. Обедать, наверное. Вместо них пришли здешние солдаты, построили нас в длинную шеренгу.
Откуда-то появился тощий и хмурый дядька в шубе мехом внутрь, в надвинутой до самых глаз шапке. У пояса болтался короткий прямой клинок… Мне почему-то вдруг вспомнились чертежные линейки, на которых мы, было дело, фехтовали на первом курсе. Дикость, не правда ли? Двадцать первый век, автоматизированные системы проектирования, «Автокады» там всякие, «Арчикады» – а нас заставляли чертить по старинке, как в каком-нибудь замшелом девятнадцатом…
Дядька не спеша прошелся вдоль шеренги, вглядываясь в лица. Потом заговорил:
– Ну, значит, так, орлы да соколы, воробьи да чижики, голуби да вороны… Поразбойничали вы, погнули линию народную, вот и пригнали вас сюда. Как снег сойдет, степняки за товаром приедут, а покуда здесь, в подвале посидите. Но кое у кого у вас есть выбор. Мне бойцов не хватает, в конце весны больших набегов ждем. Кто захочет, может в войско записаться. Прямо скажу – занятие наше опасное, не то что купцов на трактах потрошить да старух топорами пугать… Степняки – они дикие люди, про линию ничего не знают и знать не хотят, да и смерть в бою для них почетна. Поэтому кто согласится – знайте: из пятерых выживут едва ли трое. Рабу жить всяко спокойнее. Уж как-никак, а накормят, а стараться будешь – так и вкуса плети не отведаешь. Так что решайте, чижи-стрижи, сороки-вороны… Сейчас вас по очереди ко мне водить будут, а там уж и посмотрим, кто на что сгодится.
И любитель орнитологии не торопясь удалился в теплое помещение. Товарищи по несчастью зашептались. Понятное дело – шанс открывался удивительно вкусный. Надо обсосать плюсы и минусы.
Но обсосать не позволили. Коренастый стражник велел всем закрыть рты, если не хотим палок. Здесь, по его словам, нам не там, здесь порядки простые и строгие…
Потом нас по одному начали расковывать и отводить в крепость. Чувствовалось, как люди волнуются – кого раньше взяли, у того ведь больше шансов… Какой тут, интересно, конкурс на одно место?
Мне не повезло – оказался с самого края шеренги, и потому стражники повели меня на собеседование последним. Обидно… Хотя, если вероятность гибели – сорок процентов, может, и не так обидно? Впрочем, рабство у кочевников – это тебе не яблоньки поливать в усадьбе боярина Волкова. И, наверное, пострашнее даже, чем выносить отбросы у князя-боярина Лыбина. Тут, я понимал, обычные кочевники… такие же, как в нашем мире всякие татаро-монголы, печенеги и прочие половцы. Не облагороженные аринакским Учением. Не подозревающие о переплетении линий и о смягчении нравов. Замордуют, ясное дело…
– Ну что, парень, давай знакомиться. – Без шапки этот местный любитель птиц оказался лыс как коленка, а небольшая остренькая бородка будила всякие забавные ассоциации. – Да ты не жмись, вон, на лавку сядь.
Собеседование происходило в небольшой комнатке, где, кроме двух низеньких лавок да начальственного табурета, ничего не было. Единственное, что меня поразило, – это окно. Двойная рама и самое настоящее стекло! Не слюда, не бычьи пузыри, еле пропускающие свет. Интересно, сами наловчились делать или лазняки им носят? Но лазняки – это вряд ли… Слишком уж хрупкий и громоздкий товар, чтобы тащить его по межмировым норам. Я представил себе, как бы мы с Аркадием Львовичем несли подвальными коридорами здоровенное стекло, – и невольно хихикнул.
– Весело тебе, парень? – спросил лысый. – Это хорошо, веселье я люблю, если в меру, если не портит линию, конечно. Звать-то тебя как?
– Андреем, – я едва не удержался, чтобы не назвать и фамилию. Ошибочка вышла бы – фамилия мне по социальному статусу не положена. Холоп Андрюшка – и все дела.
– А я – Амвросий Лукич, начальствую вот над крепостью этой… И скажи-ка ты мне, Андрюша, как тебя угораздило душегубом сделаться?
Лукич, сам о том не подозревая, задал мне сложную задачу. Если я стану придерживаться своей – вернее, Буниной легенды, то без вопросов попадаю в степное рабство. Зачем в рядах доблестных защитников отечества этот недалекий, забывчивый и пускающий слюни холоп? На продажу, на продажу! А если я блесну интеллектом – по швам пойдет легенда. А вдруг это проверка? Вдруг по всем порубежным заставам разослали предписание о ловле беглого убийцы? Вдруг лысому известны мои приметы?
Но что-то же надо говорить… Какой бы из двух рисков избрать? Рабство у кочевников стопудово помешает мне найти дорогу в родной мир. Отвезут куда-нибудь в Кыргызстан здешний, а там лазняков не водится… А если стать солдатом… может, тут отпуск какой-нибудь полагается…
– Так вот получилось, Амвросий Лукич, – я грустно улыбнулся. – Правда, никаким душегубством не занимался. Прислуживал главарю «ночных» – это да, это правда. Тут ведь как вышло – в деревне нашей, Березовке, три года назад страшный мор случился, все родные мои померли… Ну и куда деваться? Мне семнадцати еще не было, пацан пацаном, ни силы, ни ума… Хозяйства не подниму, тягло платить не смогу… Ну и пошел я бродяжить, там поколешь дрова, хлеба сунут, здесь полы помоешь, кашей покормят… Ну и встретился однажды с купцом, Дмитрием Георгиевичем. Не слишком богатый купец, ездил по Тверской волости, продавал скобяной товар… Ну, он мне и говорит: чего тебе мыкаться, запишись ко мне в холопы, я тебе двадцать грошей дам и еще пять медовых пряников. Ну и… Два года ему служил, а потом он меня хмырю какому-то за полторы серебряных гривны продал. Оказалось, хмырь не для себя купил, а для старичка одного – большого человека, ворона тверских разбойников. За стариком уход нужен, подай-принеси, лекарство завари, то-се… А дальше приказные налетели, ворона взяли, ну и меня заодно. Потом уж, в Приказе, сказали – если служил душегубам, то и сам душегуб, и нужно тебя восточным варварам в рабство продать… Таким вот образом я здесь и оказался, Амвросий Лукич.
Идея какая была – и от легенды не уклониться, и продемонстрировать, что есть мозги. А вот насколько получилось? Внутри у меня гадкой лужицей плескался страх.
– Да, история понятная, – кивнул начальник. – И как, Андрюша, хочешь в рабство-то к степным? Ты ведь холоп, тебе это дело привычное, работать да господину угождать…
– Нет, Амвросий Лукич, уж поверьте, совершенно не хочется. Во-первых, я же не с рождения холоп, в нашей деревне все вольные были, платили тягло в казну. Холопом-то я только два года. Привычки на самом деле-то и нет. Во-вторых, доводилось мне слышать, что такое рабство у восточных… Они же линию не блюдут, чуть что – лупить станут, голодом морить, издеваться по-всякому. Дикие люди, дети степей… У нас-то, в княжестве, нравы куда как мягче. Хозяин мой бывший, Дмитрий Георгиевич, меня не обижал, и кормежка была, и одежка. За два года всего раз высек, так и то за дело… А уж старичок-разбойник – тот и вовсе пальцем не тронул…
– Ишь ты, – прицокнул языком Лукич. – Это тебя твой Дмитрий Георгиевич к таким гладким речам приучил? Понятное дело… Скажи-ка, Андрюша, а грамоту знаешь? Письмо, счет?
– Конечно, знаю! – улыбнулся я. – Дмитрий Георгиевич обучил. Как же в торговом деле без грамоты? Вмиг без штанов останешься…
– Грамотный – это хорошо… – серьезно кивнул он. – Ну как, послужить отечеству хочешь?
Плевать мне было на это Великое княжество словенское, да и на весь Круг Учения. Домой мне хотелось – отчаянно, до соленой рези в глазах.
– Отчего бы и не послужить? – улыбнулся я. – Я же понимаю прекрасно, отечество защищать надо. У нас мудрость, Учение, а у степных – дикость. Если заслон не выставить, все княжество пожгут и людей в полон…
– Ишь ты, сознательный попался, – хмыкнул начальник. – Посмотрим, каким на деле окажешься. Красивые слова многие говорить умеют, а вот когда на тебя конная лава несется, когда тебе выстоять надо, задержать врага жизнью своею… Ладно, попробуем тебе поверить. Беру тебя в бойцы крепостные. Воины у нас денежное довольствие получают, но тебе я начислять стану только после того, как в деле увижу. Я давеча вам говорил, что из пятерых трое выживают. Так вот, Андрюша, это не слова. Трудное наше дело. У нас, конечно, и крепости, и всякие хитрые штуки, которые потом увидишь… да только нас тут, крепостных, полторы сотни. И в соседних крепостях по стольку же. Больше тут просто не уместится и не прокормится. А степняки, особенно если кочевья объединяются и боевого хана выбирают… это многие тысячи, а бывает, и десятки тысяч… Пока воинская подмога подоспеет, могут и всю крепость вырезать. Не боишься?
– Боюсь, – честно ответил я. – Но постараюсь со страхом своим сладить. У нас в Березовке присловье было: волков бояться – в лес не ходить.
– О, понимаешь! – Лукич поднял вверх указательный палец. – Только ты пока это умом понимаешь, а надо – шкурой. Ну, за этим дело не станет. Теперь вот что знай: воином тебя беру на десять лет. Все эти годы здесь проведешь… если уцелеешь, конечно. Тут некоторые разбойнички думают: мол, поступлю на службу, получу оружие – и деру. Запомни – отсюда удрать нельзя. А если чудо и случится, если добредешь до внутренних земель словенских – тут же поймают. И тогда… рабством у степных не отделаешься… Беглый боец – это тебе не беглый холоп. Беглому бойцу казнь положена жестокая… и заметь, не на смерть. Специальные лекаря в Воинском Приказе имеются… безболезненно отрежут такому руки по локоть и ноги по колено… зрения лишат… Как раны заживут, так и отпустят бедолагу. Свободный человек, мол, ползи куда хочешь… О таком и говорить неприятно, а предупредить все же надо.
Да уж… с дезертирами тут сурово… несмотря на всяческие линейные загибы. Прав товарищ командир – уж лучше бы по-быстрому башку оттяпать, меньше мучений. И ведь гуманисты какие – под наркозом ампутируют… «Всеобщее смягчение нравов».
– Амвросий Лукич, а что же после десяти лет?
– А после жалованье получишь и решай: оставаться ли здесь еще на десять, возвращаться ли во внутренние земли. Там вольным человеком станешь, да и деньги немалые… Уж как-нибудь разберешься…
Десять лет… Ни фига себе! Вот это угодил под весенний призыв! Когда же я до лазняков доберусь? Впрочем, остальные варианты все равно хуже.
– Костя! – командирским басом гаркнул Лукич, и в комнату ввалился плечистый воин. – Вот тебе новый боец, в десятку. Зовут Андреем, мозги у него есть, все остальное сделаешь сам.
– Исполню в лучшем виде, – отрапортовал десятник Костя. И, положив мне мощную лапу на плечо, сказал: – Ничего, освоишься. Знаешь, у нас говорят: легко в учении – тяжело в гробу.
3
Зря Костя пугал, не так уж и ужасно оказалось здешнее учение. Гоняли, конечно, с утра и до вечера, но тут мне кучепольский опыт пригодился. Десятник Костя был не вреднее десятника Корсавы. Да и ругался он не столь забористо. Зато, в отличие от своего коллеги, мог и затрещину влепить.
– А линию покривить не боишься? – обиженно вякнул я ему после первого подзатыльника.
– Не, мы ж к народной привязаны, она всяко вытянет, – широко улыбнулся Костя. – А что, сильно переживаешь?
– Ну так, – пожал я плечами. – Да ладно, нормально.
Я действительно принимал это как должное: деться все равно некуда, толкать ребятам речи о линиях и смягчении нравов – глупо. А уж если сравнить с российской армией… Да здесь просто санаторий какой-то. Действительно – вот не подошел бы тогда Жора Панченко… так бы я и остался с неудом по теормеху, и завалил бы на комиссии… и вылетел бы из института белым лебедем… черным чижиком… Прямо под осенний призыв… Сейчас бы как раз полгода отслужил… из «сынков» перешел бы в «черпаки». Зато полтора года – не десять…
Здесь, конечно, был огромный плюс – никакой дедовщины не наблюдалось и в зародыше. И никакого армейского долбомаразма… Люди не дурью маялись, а дело делали, причем разумно… «Тут все опытом проверено, – пояснял мне Костя. – Опытом и кровью…»
Полтора месяца промелькнули незаметно. Когда тебя поднимают до рассвета и весь день – сабельный бой, верховая езда, бег с полной выкладкой, копьевая атака и щитовая оборона, не очень-то время и замечаешь. Некогда и терзаться всякими мыслями. Падаешь после отбоя на тюфяк – и в отрубе. Так что и таяние снега, и рост травы, и теплые ветры – все прошло мимо меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53
Два дня спустя нас повезли на юго-восток. Большой обоз, шесть саней, полсотни голов живого товара и десяток охранников. Тут уж никаких спецсредств не применялось, лошадей меняли на дорожных станциях. Очень мешали жить ножные кандалы. Вроде и не тяжелые, и кожу не натирают – а противно.
Скучнейшее наше путешествие заняло почти два месяца. К «Белому клыку» мы подъехали уже в начале марта. Календарная весна. Правда, снег об этом не знал – и не думал таять.
Во дворе сказали вылезать из саней. Кучепольские стражники куда-то делись. Обедать, наверное. Вместо них пришли здешние солдаты, построили нас в длинную шеренгу.
Откуда-то появился тощий и хмурый дядька в шубе мехом внутрь, в надвинутой до самых глаз шапке. У пояса болтался короткий прямой клинок… Мне почему-то вдруг вспомнились чертежные линейки, на которых мы, было дело, фехтовали на первом курсе. Дикость, не правда ли? Двадцать первый век, автоматизированные системы проектирования, «Автокады» там всякие, «Арчикады» – а нас заставляли чертить по старинке, как в каком-нибудь замшелом девятнадцатом…
Дядька не спеша прошелся вдоль шеренги, вглядываясь в лица. Потом заговорил:
– Ну, значит, так, орлы да соколы, воробьи да чижики, голуби да вороны… Поразбойничали вы, погнули линию народную, вот и пригнали вас сюда. Как снег сойдет, степняки за товаром приедут, а покуда здесь, в подвале посидите. Но кое у кого у вас есть выбор. Мне бойцов не хватает, в конце весны больших набегов ждем. Кто захочет, может в войско записаться. Прямо скажу – занятие наше опасное, не то что купцов на трактах потрошить да старух топорами пугать… Степняки – они дикие люди, про линию ничего не знают и знать не хотят, да и смерть в бою для них почетна. Поэтому кто согласится – знайте: из пятерых выживут едва ли трое. Рабу жить всяко спокойнее. Уж как-никак, а накормят, а стараться будешь – так и вкуса плети не отведаешь. Так что решайте, чижи-стрижи, сороки-вороны… Сейчас вас по очереди ко мне водить будут, а там уж и посмотрим, кто на что сгодится.
И любитель орнитологии не торопясь удалился в теплое помещение. Товарищи по несчастью зашептались. Понятное дело – шанс открывался удивительно вкусный. Надо обсосать плюсы и минусы.
Но обсосать не позволили. Коренастый стражник велел всем закрыть рты, если не хотим палок. Здесь, по его словам, нам не там, здесь порядки простые и строгие…
Потом нас по одному начали расковывать и отводить в крепость. Чувствовалось, как люди волнуются – кого раньше взяли, у того ведь больше шансов… Какой тут, интересно, конкурс на одно место?
Мне не повезло – оказался с самого края шеренги, и потому стражники повели меня на собеседование последним. Обидно… Хотя, если вероятность гибели – сорок процентов, может, и не так обидно? Впрочем, рабство у кочевников – это тебе не яблоньки поливать в усадьбе боярина Волкова. И, наверное, пострашнее даже, чем выносить отбросы у князя-боярина Лыбина. Тут, я понимал, обычные кочевники… такие же, как в нашем мире всякие татаро-монголы, печенеги и прочие половцы. Не облагороженные аринакским Учением. Не подозревающие о переплетении линий и о смягчении нравов. Замордуют, ясное дело…
– Ну что, парень, давай знакомиться. – Без шапки этот местный любитель птиц оказался лыс как коленка, а небольшая остренькая бородка будила всякие забавные ассоциации. – Да ты не жмись, вон, на лавку сядь.
Собеседование происходило в небольшой комнатке, где, кроме двух низеньких лавок да начальственного табурета, ничего не было. Единственное, что меня поразило, – это окно. Двойная рама и самое настоящее стекло! Не слюда, не бычьи пузыри, еле пропускающие свет. Интересно, сами наловчились делать или лазняки им носят? Но лазняки – это вряд ли… Слишком уж хрупкий и громоздкий товар, чтобы тащить его по межмировым норам. Я представил себе, как бы мы с Аркадием Львовичем несли подвальными коридорами здоровенное стекло, – и невольно хихикнул.
– Весело тебе, парень? – спросил лысый. – Это хорошо, веселье я люблю, если в меру, если не портит линию, конечно. Звать-то тебя как?
– Андреем, – я едва не удержался, чтобы не назвать и фамилию. Ошибочка вышла бы – фамилия мне по социальному статусу не положена. Холоп Андрюшка – и все дела.
– А я – Амвросий Лукич, начальствую вот над крепостью этой… И скажи-ка ты мне, Андрюша, как тебя угораздило душегубом сделаться?
Лукич, сам о том не подозревая, задал мне сложную задачу. Если я стану придерживаться своей – вернее, Буниной легенды, то без вопросов попадаю в степное рабство. Зачем в рядах доблестных защитников отечества этот недалекий, забывчивый и пускающий слюни холоп? На продажу, на продажу! А если я блесну интеллектом – по швам пойдет легенда. А вдруг это проверка? Вдруг по всем порубежным заставам разослали предписание о ловле беглого убийцы? Вдруг лысому известны мои приметы?
Но что-то же надо говорить… Какой бы из двух рисков избрать? Рабство у кочевников стопудово помешает мне найти дорогу в родной мир. Отвезут куда-нибудь в Кыргызстан здешний, а там лазняков не водится… А если стать солдатом… может, тут отпуск какой-нибудь полагается…
– Так вот получилось, Амвросий Лукич, – я грустно улыбнулся. – Правда, никаким душегубством не занимался. Прислуживал главарю «ночных» – это да, это правда. Тут ведь как вышло – в деревне нашей, Березовке, три года назад страшный мор случился, все родные мои померли… Ну и куда деваться? Мне семнадцати еще не было, пацан пацаном, ни силы, ни ума… Хозяйства не подниму, тягло платить не смогу… Ну и пошел я бродяжить, там поколешь дрова, хлеба сунут, здесь полы помоешь, кашей покормят… Ну и встретился однажды с купцом, Дмитрием Георгиевичем. Не слишком богатый купец, ездил по Тверской волости, продавал скобяной товар… Ну, он мне и говорит: чего тебе мыкаться, запишись ко мне в холопы, я тебе двадцать грошей дам и еще пять медовых пряников. Ну и… Два года ему служил, а потом он меня хмырю какому-то за полторы серебряных гривны продал. Оказалось, хмырь не для себя купил, а для старичка одного – большого человека, ворона тверских разбойников. За стариком уход нужен, подай-принеси, лекарство завари, то-се… А дальше приказные налетели, ворона взяли, ну и меня заодно. Потом уж, в Приказе, сказали – если служил душегубам, то и сам душегуб, и нужно тебя восточным варварам в рабство продать… Таким вот образом я здесь и оказался, Амвросий Лукич.
Идея какая была – и от легенды не уклониться, и продемонстрировать, что есть мозги. А вот насколько получилось? Внутри у меня гадкой лужицей плескался страх.
– Да, история понятная, – кивнул начальник. – И как, Андрюша, хочешь в рабство-то к степным? Ты ведь холоп, тебе это дело привычное, работать да господину угождать…
– Нет, Амвросий Лукич, уж поверьте, совершенно не хочется. Во-первых, я же не с рождения холоп, в нашей деревне все вольные были, платили тягло в казну. Холопом-то я только два года. Привычки на самом деле-то и нет. Во-вторых, доводилось мне слышать, что такое рабство у восточных… Они же линию не блюдут, чуть что – лупить станут, голодом морить, издеваться по-всякому. Дикие люди, дети степей… У нас-то, в княжестве, нравы куда как мягче. Хозяин мой бывший, Дмитрий Георгиевич, меня не обижал, и кормежка была, и одежка. За два года всего раз высек, так и то за дело… А уж старичок-разбойник – тот и вовсе пальцем не тронул…
– Ишь ты, – прицокнул языком Лукич. – Это тебя твой Дмитрий Георгиевич к таким гладким речам приучил? Понятное дело… Скажи-ка, Андрюша, а грамоту знаешь? Письмо, счет?
– Конечно, знаю! – улыбнулся я. – Дмитрий Георгиевич обучил. Как же в торговом деле без грамоты? Вмиг без штанов останешься…
– Грамотный – это хорошо… – серьезно кивнул он. – Ну как, послужить отечеству хочешь?
Плевать мне было на это Великое княжество словенское, да и на весь Круг Учения. Домой мне хотелось – отчаянно, до соленой рези в глазах.
– Отчего бы и не послужить? – улыбнулся я. – Я же понимаю прекрасно, отечество защищать надо. У нас мудрость, Учение, а у степных – дикость. Если заслон не выставить, все княжество пожгут и людей в полон…
– Ишь ты, сознательный попался, – хмыкнул начальник. – Посмотрим, каким на деле окажешься. Красивые слова многие говорить умеют, а вот когда на тебя конная лава несется, когда тебе выстоять надо, задержать врага жизнью своею… Ладно, попробуем тебе поверить. Беру тебя в бойцы крепостные. Воины у нас денежное довольствие получают, но тебе я начислять стану только после того, как в деле увижу. Я давеча вам говорил, что из пятерых трое выживают. Так вот, Андрюша, это не слова. Трудное наше дело. У нас, конечно, и крепости, и всякие хитрые штуки, которые потом увидишь… да только нас тут, крепостных, полторы сотни. И в соседних крепостях по стольку же. Больше тут просто не уместится и не прокормится. А степняки, особенно если кочевья объединяются и боевого хана выбирают… это многие тысячи, а бывает, и десятки тысяч… Пока воинская подмога подоспеет, могут и всю крепость вырезать. Не боишься?
– Боюсь, – честно ответил я. – Но постараюсь со страхом своим сладить. У нас в Березовке присловье было: волков бояться – в лес не ходить.
– О, понимаешь! – Лукич поднял вверх указательный палец. – Только ты пока это умом понимаешь, а надо – шкурой. Ну, за этим дело не станет. Теперь вот что знай: воином тебя беру на десять лет. Все эти годы здесь проведешь… если уцелеешь, конечно. Тут некоторые разбойнички думают: мол, поступлю на службу, получу оружие – и деру. Запомни – отсюда удрать нельзя. А если чудо и случится, если добредешь до внутренних земель словенских – тут же поймают. И тогда… рабством у степных не отделаешься… Беглый боец – это тебе не беглый холоп. Беглому бойцу казнь положена жестокая… и заметь, не на смерть. Специальные лекаря в Воинском Приказе имеются… безболезненно отрежут такому руки по локоть и ноги по колено… зрения лишат… Как раны заживут, так и отпустят бедолагу. Свободный человек, мол, ползи куда хочешь… О таком и говорить неприятно, а предупредить все же надо.
Да уж… с дезертирами тут сурово… несмотря на всяческие линейные загибы. Прав товарищ командир – уж лучше бы по-быстрому башку оттяпать, меньше мучений. И ведь гуманисты какие – под наркозом ампутируют… «Всеобщее смягчение нравов».
– Амвросий Лукич, а что же после десяти лет?
– А после жалованье получишь и решай: оставаться ли здесь еще на десять, возвращаться ли во внутренние земли. Там вольным человеком станешь, да и деньги немалые… Уж как-нибудь разберешься…
Десять лет… Ни фига себе! Вот это угодил под весенний призыв! Когда же я до лазняков доберусь? Впрочем, остальные варианты все равно хуже.
– Костя! – командирским басом гаркнул Лукич, и в комнату ввалился плечистый воин. – Вот тебе новый боец, в десятку. Зовут Андреем, мозги у него есть, все остальное сделаешь сам.
– Исполню в лучшем виде, – отрапортовал десятник Костя. И, положив мне мощную лапу на плечо, сказал: – Ничего, освоишься. Знаешь, у нас говорят: легко в учении – тяжело в гробу.
3
Зря Костя пугал, не так уж и ужасно оказалось здешнее учение. Гоняли, конечно, с утра и до вечера, но тут мне кучепольский опыт пригодился. Десятник Костя был не вреднее десятника Корсавы. Да и ругался он не столь забористо. Зато, в отличие от своего коллеги, мог и затрещину влепить.
– А линию покривить не боишься? – обиженно вякнул я ему после первого подзатыльника.
– Не, мы ж к народной привязаны, она всяко вытянет, – широко улыбнулся Костя. – А что, сильно переживаешь?
– Ну так, – пожал я плечами. – Да ладно, нормально.
Я действительно принимал это как должное: деться все равно некуда, толкать ребятам речи о линиях и смягчении нравов – глупо. А уж если сравнить с российской армией… Да здесь просто санаторий какой-то. Действительно – вот не подошел бы тогда Жора Панченко… так бы я и остался с неудом по теормеху, и завалил бы на комиссии… и вылетел бы из института белым лебедем… черным чижиком… Прямо под осенний призыв… Сейчас бы как раз полгода отслужил… из «сынков» перешел бы в «черпаки». Зато полтора года – не десять…
Здесь, конечно, был огромный плюс – никакой дедовщины не наблюдалось и в зародыше. И никакого армейского долбомаразма… Люди не дурью маялись, а дело делали, причем разумно… «Тут все опытом проверено, – пояснял мне Костя. – Опытом и кровью…»
Полтора месяца промелькнули незаметно. Когда тебя поднимают до рассвета и весь день – сабельный бой, верховая езда, бег с полной выкладкой, копьевая атака и щитовая оборона, не очень-то время и замечаешь. Некогда и терзаться всякими мыслями. Падаешь после отбоя на тюфяк – и в отрубе. Так что и таяние снега, и рост травы, и теплые ветры – все прошло мимо меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53