И если мне рассказывают ее и я в нее верю, тогда я запоминаю ее навсегда и рассказываю ее везде, куда бы меня не занесло».
«Так вы и зарабатываете себе на жизнь?», спросила одна из девочек. «Я зарабатываю на жизнь, помогая тащить фургоны, копать канавы, прясть пряжу или делать еще что-нибудь необходимое. Но дело моей жизни — собирание историй, и я разыскиваю их одну за одной. Вы сейчас считаете, что мне не стоит рассказывать ни о чем, и это меня вполне устраивает, потому что я никогда н пользуюсь историями, которые были бы рассказаны не по доброй воле. Я не вор. Но, смотрите, я уже получил одну историю — историю о том, что произошло со мной сегодня. О добрейших людях и мягчайшей кровати, которые только существуют между Миссипи и Алефом».
«Алеф — это где? Это река?», спросил Калли.
«Так что, вы хотите услышать историю?», спросил Сказитель.
Да, загомонили дети.
«Но только не о реке Алеф», сказал Алвин-младший. «Такого места нету». Сказитель посмотрел на него с неподдельным изумлением. «Откуда тебе об этом известно? Ты что, читал собрание колдриджских стихов лорда Байрона?» Алвин-младший оглянулся в замешательстве.
«У нас тут с книгами не густо», сказала Фэйт. «Священник дает им уроки по Библии, чтобы они могли научиться читать». «Тогда откуда ты знаешь, что река Алеф вымышлена?» Алвин-младший скривил гримасу, как бы говоря, не задавай мне вопросов, на которые я сам не знаю ответа. «Я хотел бы услышать историю про Джефферсона. Ты называл его имя и говорил, что встречал его».
«О да, встречал. И Тома Пэйна, и Патрика Генри до того, как его повесили, и еще я видел меч, которым была отрублена голова Джорджа Вашингтона. Я даже видел короля Роберта Второго до того, как французы потопили его корабль и отправили его на дно морское». «Где он до сих пор и остается», прошептала Фэйт.
«Если не глубже», сказала одна из старших девочек. «И поделом, скажу я. В Аппалачах говорят, что на руках короля столько крови, что его кости стали коричневыми, и даже самые неразборчивые рыбы брезгуют ими».
Дети рассмеялись.
«И даже больше чем о Томе Джефферсоне», сказал Алвин-младший. «Я хотел бы услышать рассказ о величайшем американском волшебнике. Бьюсь о заклад, ты знал Бена Франклина».
В очередной раз мальчик удивил его. Как он только догадался, что из всех историй именно эту, про Бена Франклина, он любил рассказывать больше всего? «Знал его? О, только чуть-чуть», сказал Сказитель, зная, что говорит это тоном, обещающим им все истории, которые они только могут себе вообразить. «Я жил бок о бок с ним всего лишь с полдюжины лет, и каждой ночью восемь часов он проводил в моем обществе, — так что я не сказал бы, что знаю о нем много».
Ал-младший склонился над столом и смотрел на Сказителя немигающими блестящими глазами. «Он действительно был колдуном?» «Я расскажу вам все эти истории, каждую в свое время», сказал Сказитель. «До тех пор, пока ваши родители будут рады видеть меня здесь и пока я могу быть тут чем-нибудь полезен, я останусь и буду рассказывать вам истории днем и ночью».
«Начни с Бена Франклина», настаивал Ал-младший. "Он действительно мог вызвать молнию с небес?
Глава 10
ВИДЕНИЯ
Алвин-младший проснулся весь в поту от приснившегося ему кошмара. Этот кошмар выглядел для него столь реальным, что он тяжело дышал и задыхался, как будто перед этим долго-долго бежал. Но он знал, что причина в другом. И лежал с закрытыми глазами, боясь, что когда он их откроет, кошмар окажется тут как тут. Давно, когда он был еще маленьким и к нему приходил этот кошмар, он начинал кричать. Но когда он пытался рассказать об этом Па или Маме, они всегда говорили ему одно и то же. «Слушай, сынок, это просто ерунда. Не хочешь же ты сказать, что так боишься ерунды?». Поэтому он научился терпеть и никогда не кричал, когда кошмар приходил. Он открыл глаза и кошмар ускользнул в угол комнаты, который был ему не виден. Что, в бошем-то, было не так уж плохо. Там и сиди, а ко мне не лезь, прошептал он беззвучно.
Тут он понял, что уже рассвело и Мама, наверное, уже подготовила широкие черные штаны, куртку и чистую рубашку. Его воскресную выходную одежду. И тогда он почти подумал, что лучше бы ему вернуться назад к своему кошмару чем проснуться и увидеть все это.
Воскресные утра Алвин-младший ненавидел. Он терпеть не мог быть одетым так, что нельзя было ни сесть на землю, ни встать на колени в траве, ни хотя бы наклониться без того, чтобы нарушить какие-нибудь приличия и получить замечание от Мамы о том, что нужно уважать День Господень. И было ужасно противно весь день толкаться без толку вокруг дома, потому что в воскресенье нельзя играть или шуметь. А хуже всего было сидеть на жесткой скамье и выпрямив спину перед глядящим на него во все глаза Преподобным Троуэром, проповедующем о Геене огненной, ожидающей тех, кто презирает истинную веру и отдает дань ничтожному разумению человеческому. Каждое воскресенье выглядело одинаково.
И не то чтобы Алвин и впрямь презирал религию. Просто он не любил Преподобного Троуэра. Из-за всех этих бесконечных часов, которые он теперь, когда урожай был собран, был вынужден проводить в школе. Алвин-младший хорошо умел читать и почти всегда правильно решал арифметические задачи. Но старому Троуэру этого было недостаточно. Он хотел обучать еще и религии. Другие дети из шведских и голландских семей с верховий реки или шотландцы и англичане с низовий получали взбучку только тогда, когда болтали на уроках или отвечали неверно три раза подряд. Но Троуэр опускал свою трость на Алвина при всяком удобном случае и всегда не на уроках чтения, а из-за религии.
Конечно, делу мало помогало то, что Библия смешила Алвина в самые неподходящие моменты. Так ему и сказал Мишур, разыскавший его в доме Дэвида, где он прятался до ужина. «Если ты не будешь смеяться хотя бы тогда, когда он читает вам Библию, то тебе будет доставаться гораздо меньше». Но ведь это действительно смешно. Когда Ионафан выпустил все эти стрелы в небо и они пролетели мимо. Когда Иеробоам не смог выпустить достаточно стрел из своего окна. Когда Фараон придумывал всякие хитрости, чтобы не дать евреям уйти из Египта. Когда Самсон оказался таким дураком, что открыл свой секрет Далиле после того, как она уже два раза его предала. «Как же мне удержаться тут от смеха?».
«А ты вспоминай о волдырях, которые появятся у тебя на заднице», сказал Мишур. «Это отобьет у тебя охоту смеяться».
«Но я спохватываюсь, когда я уже рассмеялся». «Ну, тогда может так статься что пока тебе не исполниться пятнадцать стул тебе будет ни к чему», сказал Мишур. «Потому что Мама не позволит тебе уйти из школы и Троуэр никогда не отвяжется от тебя, а прятаться в доме Дэвида все время ты не сможешь».
«Почему бы нет?»
«Потому что если ты прячешься от врага, это значит, что он тебя победил».
Так что Мишур не стал покрывать его, а значит он должен был возвращаться назад и получить взбучку еще и от Папы за то, что перепугал всех своим исчезновением так надолго. И все же Мишур помог ему. Потому что было большим облегчением знать, что кто-то еще согласен с тем, что Троуэр его враг. Все остальные так распинались о том, какой Троуэр прекрасный, благочестивый, образованный и как он добр, что снизошел с высот своей мудрости учить детей, что Алвина от всех этих разговоров просто тошнило. И хотя Алвин пытался теперь держать себя в школе в руках и доставаться ему стало поменьше, все же каждое воскресенье ему приходилось выдерживать тяжелейшую борьбу с самим собой, потому что, сидя на жесткой скамье и слушая Троуэра, ему половину урока хотелось хохотать до тех пор, пока он не повалится на пол, а вторую половину встать и крикнуть: «Это самая большая глупость, которую мне пришлось услышать от взрослого человека!» Ему даже казалось, что, скажи он эти слова Троуэру, Папа выдрал бы его не очень сильно, потому что Папа никогда не был высокого мнения об этом проповеднике. Но Мама — она никогда не простила бы ему кощунства в храме Божием. Воскресное утро, решил он, было, наверное, создано для того, чтобы дать грешникам представление о первом дне адских мук. Может быть, Мама сегодня не разрешит Сказителю рассказать какую-нибудь историю, если это будет история не из Библии. И так как рассказывать библейские истории было непохоже на Сказителя, Алвин понимал, что ничего хорошего ему сегодня услышать не удастся.
Снизу до него донесся Мамин голос: «Алвин-младший, я так устала от того, что в воскресное утро тебе нужно на одевание три часа, что почти готова вести тебя в церковь голым!»
«Я не голый!» закричал вниз Алвин. Но на нем была лишь его пижама, а это было еще хуже, чем быть голым. Он стянул фланелевую пижаму, повесил ее на вешалку, и начал как можно быстрее одеваться. Вот ведь забавно. В любой другой день стоило ему не задумываясь протянуть руку к своей одежде, как в руке тотчас оказывалась та самая вещь, которая была нужна. Рубашка, штаны, чулки, ботинки. Прямо в протянутой руке. Но в воскресное утро веши убегали из его рук. Он шел за рубашкой и возвращался со штанами. Он тянулся за чулком, а получал раз за разом ботинок. Как будто веши тоже не хотели быть одетыми на него не менее, чем сам он не желал видеть их на себе.
Так что Ал был ничуть не виновен в том, что когда Мама распахнула дверь его комнаты, он не успел еще надеть даже штанов. «Ты опоздал на завтрак! Ты все еще полуголый! И если ты считаешь, что я позволю допустить, чтобы из-за тебя вся семья опоздала в церковь, то тебе…»
«Лучше поразмыслить над этим еще», сказал Алвин. Он не был виноват, что она всегда говорила одно и то же. Но Мама просто вышла из себя, как будто он сказал, что ему это одно и то же надоело слышать в девяностый раз за последний год. О, она уже была вполне готова устроить ему порядочную порку или попросить сделать это Папу, что было гораздо хуже, когда на помощь к нему неожиданно пришел Сказитель. «Добрая Фэйт», сказал он. «Если вы хотели бы выйти пораньше, то я буду рад помочь ему добраться до церкви».
Когда Сказитель заговорил, Мама повернулась к нему и попыталась скрыть свой гнев. Алвин тотчас же принялся за знак умиротворения своей правой рукой, которую Мама не могла видеть — потому что если бы она увидела, что он пытается применить против нее заклятие, то сломала бы эту руку, в этом уж Алвин не сомневался. Лучше всего умиротворение срабатывало при прикосновении, но поскольку она изо всех сил пыталась выглядеть спокойной перед лицом Сказителя, то на этот раз оно подействовало и на расстоянии. «Мне бы не хотелось доставлять вам столько забот». «Не беспокойтесь, добрая Фэйт», сказал Сказитель. «Я и так слишком малым могу отплатить вам за вашу доброту».
«Слишком малым!», раздражение почти покинуло Мамин голос. «Мой муж говорит, что вы выполняете работу двух взрослых работников. И когда вы рассказываете младшим свои истории, в этом доме больше мира и тишины, чем когда бы то ни было после… — чем обычно». Она повернулась к Алвину, но теперь ее гнев был более показным, чем настоящим. «Я надеюсь, ты будешь слушаться Сказителя и появишься в церкви без опоздания?». «Да, Мама», сказал Алвин-младший. «Так быстро, как только смогу». «Ну что ж, хорошо. Большое вам спасибо, Сказитель. Если вам удастся заставить этого парня быть послушным, это будет достижение, которого не смог еще добиться никто с тех пор, как он начал говорить». «Он самый настоящий негодяй», сказала Мэри, стоя в дверях прихожей. «Закрой свой рот, Мэри», сказала Мама. «или я натяну твою нижнюю губу на нос и прибью ее там, чтобы он оставался закрытым». Алвин вздохнул с облегчением. Когда Мама принималась за невыполнимые угрозы, это означало, что она уже не сердится. Мэри задрала нос и выбежала из прихожей, но Алвина это мало волновало. Он просто улыбнулся Сказителю, получив от него в ответ такую же улыбку.
«Что, трудновато тебе дается одеться для церкви, парень?» «Я бы предпочел надеть овечью шкуру и пройтись по берлоге голодных медведей», сказал Алвин-младший.
«Обычно люди лучше переносят посещение церкви, чем стычку с медведями».
«Может и лучше, но, по-моему, ненамного».
Вскоре он закончил одеваться. И договорился со Сказителем о том, что они пойдут коротким путем через холм вместо того, чтобы обходить его по дороге. На улице было холодно, дожди уже давно не шли, а снега еще не было, поэтому земля была сухой и чистой, и значит Мама скорее всего ни о чем не догадается. А это было единственное, что волновало его. «Я заметил», сказал Сказитель, когда они карабкались по засыпанному листьями склону холма. «что твой отец не пошел с матерью, Калли и девочками».
«Папа не ходит в эту церковь», сказал Алвин. «Он говорит, что преподобный Троуэр — болван. Конечно, когда Мама этого не слышит». «Еще бы», сказал Сказитель.
Они стояли на вершине холма и смотрели на церковь стоящую за пустынными лугами. Церковь закрывала собой вид на Вигор-таун. Мороз лишь едва тронул бурую осеннюю траву и церковь казалась самой белой из всех существующих в мире вашей белого цвета и сверкала на солнце так, что сама казалась вторым солнцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
«Так вы и зарабатываете себе на жизнь?», спросила одна из девочек. «Я зарабатываю на жизнь, помогая тащить фургоны, копать канавы, прясть пряжу или делать еще что-нибудь необходимое. Но дело моей жизни — собирание историй, и я разыскиваю их одну за одной. Вы сейчас считаете, что мне не стоит рассказывать ни о чем, и это меня вполне устраивает, потому что я никогда н пользуюсь историями, которые были бы рассказаны не по доброй воле. Я не вор. Но, смотрите, я уже получил одну историю — историю о том, что произошло со мной сегодня. О добрейших людях и мягчайшей кровати, которые только существуют между Миссипи и Алефом».
«Алеф — это где? Это река?», спросил Калли.
«Так что, вы хотите услышать историю?», спросил Сказитель.
Да, загомонили дети.
«Но только не о реке Алеф», сказал Алвин-младший. «Такого места нету». Сказитель посмотрел на него с неподдельным изумлением. «Откуда тебе об этом известно? Ты что, читал собрание колдриджских стихов лорда Байрона?» Алвин-младший оглянулся в замешательстве.
«У нас тут с книгами не густо», сказала Фэйт. «Священник дает им уроки по Библии, чтобы они могли научиться читать». «Тогда откуда ты знаешь, что река Алеф вымышлена?» Алвин-младший скривил гримасу, как бы говоря, не задавай мне вопросов, на которые я сам не знаю ответа. «Я хотел бы услышать историю про Джефферсона. Ты называл его имя и говорил, что встречал его».
«О да, встречал. И Тома Пэйна, и Патрика Генри до того, как его повесили, и еще я видел меч, которым была отрублена голова Джорджа Вашингтона. Я даже видел короля Роберта Второго до того, как французы потопили его корабль и отправили его на дно морское». «Где он до сих пор и остается», прошептала Фэйт.
«Если не глубже», сказала одна из старших девочек. «И поделом, скажу я. В Аппалачах говорят, что на руках короля столько крови, что его кости стали коричневыми, и даже самые неразборчивые рыбы брезгуют ими».
Дети рассмеялись.
«И даже больше чем о Томе Джефферсоне», сказал Алвин-младший. «Я хотел бы услышать рассказ о величайшем американском волшебнике. Бьюсь о заклад, ты знал Бена Франклина».
В очередной раз мальчик удивил его. Как он только догадался, что из всех историй именно эту, про Бена Франклина, он любил рассказывать больше всего? «Знал его? О, только чуть-чуть», сказал Сказитель, зная, что говорит это тоном, обещающим им все истории, которые они только могут себе вообразить. «Я жил бок о бок с ним всего лишь с полдюжины лет, и каждой ночью восемь часов он проводил в моем обществе, — так что я не сказал бы, что знаю о нем много».
Ал-младший склонился над столом и смотрел на Сказителя немигающими блестящими глазами. «Он действительно был колдуном?» «Я расскажу вам все эти истории, каждую в свое время», сказал Сказитель. «До тех пор, пока ваши родители будут рады видеть меня здесь и пока я могу быть тут чем-нибудь полезен, я останусь и буду рассказывать вам истории днем и ночью».
«Начни с Бена Франклина», настаивал Ал-младший. "Он действительно мог вызвать молнию с небес?
Глава 10
ВИДЕНИЯ
Алвин-младший проснулся весь в поту от приснившегося ему кошмара. Этот кошмар выглядел для него столь реальным, что он тяжело дышал и задыхался, как будто перед этим долго-долго бежал. Но он знал, что причина в другом. И лежал с закрытыми глазами, боясь, что когда он их откроет, кошмар окажется тут как тут. Давно, когда он был еще маленьким и к нему приходил этот кошмар, он начинал кричать. Но когда он пытался рассказать об этом Па или Маме, они всегда говорили ему одно и то же. «Слушай, сынок, это просто ерунда. Не хочешь же ты сказать, что так боишься ерунды?». Поэтому он научился терпеть и никогда не кричал, когда кошмар приходил. Он открыл глаза и кошмар ускользнул в угол комнаты, который был ему не виден. Что, в бошем-то, было не так уж плохо. Там и сиди, а ко мне не лезь, прошептал он беззвучно.
Тут он понял, что уже рассвело и Мама, наверное, уже подготовила широкие черные штаны, куртку и чистую рубашку. Его воскресную выходную одежду. И тогда он почти подумал, что лучше бы ему вернуться назад к своему кошмару чем проснуться и увидеть все это.
Воскресные утра Алвин-младший ненавидел. Он терпеть не мог быть одетым так, что нельзя было ни сесть на землю, ни встать на колени в траве, ни хотя бы наклониться без того, чтобы нарушить какие-нибудь приличия и получить замечание от Мамы о том, что нужно уважать День Господень. И было ужасно противно весь день толкаться без толку вокруг дома, потому что в воскресенье нельзя играть или шуметь. А хуже всего было сидеть на жесткой скамье и выпрямив спину перед глядящим на него во все глаза Преподобным Троуэром, проповедующем о Геене огненной, ожидающей тех, кто презирает истинную веру и отдает дань ничтожному разумению человеческому. Каждое воскресенье выглядело одинаково.
И не то чтобы Алвин и впрямь презирал религию. Просто он не любил Преподобного Троуэра. Из-за всех этих бесконечных часов, которые он теперь, когда урожай был собран, был вынужден проводить в школе. Алвин-младший хорошо умел читать и почти всегда правильно решал арифметические задачи. Но старому Троуэру этого было недостаточно. Он хотел обучать еще и религии. Другие дети из шведских и голландских семей с верховий реки или шотландцы и англичане с низовий получали взбучку только тогда, когда болтали на уроках или отвечали неверно три раза подряд. Но Троуэр опускал свою трость на Алвина при всяком удобном случае и всегда не на уроках чтения, а из-за религии.
Конечно, делу мало помогало то, что Библия смешила Алвина в самые неподходящие моменты. Так ему и сказал Мишур, разыскавший его в доме Дэвида, где он прятался до ужина. «Если ты не будешь смеяться хотя бы тогда, когда он читает вам Библию, то тебе будет доставаться гораздо меньше». Но ведь это действительно смешно. Когда Ионафан выпустил все эти стрелы в небо и они пролетели мимо. Когда Иеробоам не смог выпустить достаточно стрел из своего окна. Когда Фараон придумывал всякие хитрости, чтобы не дать евреям уйти из Египта. Когда Самсон оказался таким дураком, что открыл свой секрет Далиле после того, как она уже два раза его предала. «Как же мне удержаться тут от смеха?».
«А ты вспоминай о волдырях, которые появятся у тебя на заднице», сказал Мишур. «Это отобьет у тебя охоту смеяться».
«Но я спохватываюсь, когда я уже рассмеялся». «Ну, тогда может так статься что пока тебе не исполниться пятнадцать стул тебе будет ни к чему», сказал Мишур. «Потому что Мама не позволит тебе уйти из школы и Троуэр никогда не отвяжется от тебя, а прятаться в доме Дэвида все время ты не сможешь».
«Почему бы нет?»
«Потому что если ты прячешься от врага, это значит, что он тебя победил».
Так что Мишур не стал покрывать его, а значит он должен был возвращаться назад и получить взбучку еще и от Папы за то, что перепугал всех своим исчезновением так надолго. И все же Мишур помог ему. Потому что было большим облегчением знать, что кто-то еще согласен с тем, что Троуэр его враг. Все остальные так распинались о том, какой Троуэр прекрасный, благочестивый, образованный и как он добр, что снизошел с высот своей мудрости учить детей, что Алвина от всех этих разговоров просто тошнило. И хотя Алвин пытался теперь держать себя в школе в руках и доставаться ему стало поменьше, все же каждое воскресенье ему приходилось выдерживать тяжелейшую борьбу с самим собой, потому что, сидя на жесткой скамье и слушая Троуэра, ему половину урока хотелось хохотать до тех пор, пока он не повалится на пол, а вторую половину встать и крикнуть: «Это самая большая глупость, которую мне пришлось услышать от взрослого человека!» Ему даже казалось, что, скажи он эти слова Троуэру, Папа выдрал бы его не очень сильно, потому что Папа никогда не был высокого мнения об этом проповеднике. Но Мама — она никогда не простила бы ему кощунства в храме Божием. Воскресное утро, решил он, было, наверное, создано для того, чтобы дать грешникам представление о первом дне адских мук. Может быть, Мама сегодня не разрешит Сказителю рассказать какую-нибудь историю, если это будет история не из Библии. И так как рассказывать библейские истории было непохоже на Сказителя, Алвин понимал, что ничего хорошего ему сегодня услышать не удастся.
Снизу до него донесся Мамин голос: «Алвин-младший, я так устала от того, что в воскресное утро тебе нужно на одевание три часа, что почти готова вести тебя в церковь голым!»
«Я не голый!» закричал вниз Алвин. Но на нем была лишь его пижама, а это было еще хуже, чем быть голым. Он стянул фланелевую пижаму, повесил ее на вешалку, и начал как можно быстрее одеваться. Вот ведь забавно. В любой другой день стоило ему не задумываясь протянуть руку к своей одежде, как в руке тотчас оказывалась та самая вещь, которая была нужна. Рубашка, штаны, чулки, ботинки. Прямо в протянутой руке. Но в воскресное утро веши убегали из его рук. Он шел за рубашкой и возвращался со штанами. Он тянулся за чулком, а получал раз за разом ботинок. Как будто веши тоже не хотели быть одетыми на него не менее, чем сам он не желал видеть их на себе.
Так что Ал был ничуть не виновен в том, что когда Мама распахнула дверь его комнаты, он не успел еще надеть даже штанов. «Ты опоздал на завтрак! Ты все еще полуголый! И если ты считаешь, что я позволю допустить, чтобы из-за тебя вся семья опоздала в церковь, то тебе…»
«Лучше поразмыслить над этим еще», сказал Алвин. Он не был виноват, что она всегда говорила одно и то же. Но Мама просто вышла из себя, как будто он сказал, что ему это одно и то же надоело слышать в девяностый раз за последний год. О, она уже была вполне готова устроить ему порядочную порку или попросить сделать это Папу, что было гораздо хуже, когда на помощь к нему неожиданно пришел Сказитель. «Добрая Фэйт», сказал он. «Если вы хотели бы выйти пораньше, то я буду рад помочь ему добраться до церкви».
Когда Сказитель заговорил, Мама повернулась к нему и попыталась скрыть свой гнев. Алвин тотчас же принялся за знак умиротворения своей правой рукой, которую Мама не могла видеть — потому что если бы она увидела, что он пытается применить против нее заклятие, то сломала бы эту руку, в этом уж Алвин не сомневался. Лучше всего умиротворение срабатывало при прикосновении, но поскольку она изо всех сил пыталась выглядеть спокойной перед лицом Сказителя, то на этот раз оно подействовало и на расстоянии. «Мне бы не хотелось доставлять вам столько забот». «Не беспокойтесь, добрая Фэйт», сказал Сказитель. «Я и так слишком малым могу отплатить вам за вашу доброту».
«Слишком малым!», раздражение почти покинуло Мамин голос. «Мой муж говорит, что вы выполняете работу двух взрослых работников. И когда вы рассказываете младшим свои истории, в этом доме больше мира и тишины, чем когда бы то ни было после… — чем обычно». Она повернулась к Алвину, но теперь ее гнев был более показным, чем настоящим. «Я надеюсь, ты будешь слушаться Сказителя и появишься в церкви без опоздания?». «Да, Мама», сказал Алвин-младший. «Так быстро, как только смогу». «Ну что ж, хорошо. Большое вам спасибо, Сказитель. Если вам удастся заставить этого парня быть послушным, это будет достижение, которого не смог еще добиться никто с тех пор, как он начал говорить». «Он самый настоящий негодяй», сказала Мэри, стоя в дверях прихожей. «Закрой свой рот, Мэри», сказала Мама. «или я натяну твою нижнюю губу на нос и прибью ее там, чтобы он оставался закрытым». Алвин вздохнул с облегчением. Когда Мама принималась за невыполнимые угрозы, это означало, что она уже не сердится. Мэри задрала нос и выбежала из прихожей, но Алвина это мало волновало. Он просто улыбнулся Сказителю, получив от него в ответ такую же улыбку.
«Что, трудновато тебе дается одеться для церкви, парень?» «Я бы предпочел надеть овечью шкуру и пройтись по берлоге голодных медведей», сказал Алвин-младший.
«Обычно люди лучше переносят посещение церкви, чем стычку с медведями».
«Может и лучше, но, по-моему, ненамного».
Вскоре он закончил одеваться. И договорился со Сказителем о том, что они пойдут коротким путем через холм вместо того, чтобы обходить его по дороге. На улице было холодно, дожди уже давно не шли, а снега еще не было, поэтому земля была сухой и чистой, и значит Мама скорее всего ни о чем не догадается. А это было единственное, что волновало его. «Я заметил», сказал Сказитель, когда они карабкались по засыпанному листьями склону холма. «что твой отец не пошел с матерью, Калли и девочками».
«Папа не ходит в эту церковь», сказал Алвин. «Он говорит, что преподобный Троуэр — болван. Конечно, когда Мама этого не слышит». «Еще бы», сказал Сказитель.
Они стояли на вершине холма и смотрели на церковь стоящую за пустынными лугами. Церковь закрывала собой вид на Вигор-таун. Мороз лишь едва тронул бурую осеннюю траву и церковь казалась самой белой из всех существующих в мире вашей белого цвета и сверкала на солнце так, что сама казалась вторым солнцем.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36