Они пугали ее, потому что в этих будущих путях так много будет зависеть от нее и от того, как она использует зажатую в ее руках и все еще теплую пленку.
«Мальчик», сказала Мама.
«Он будет», прошептала мать. «седьмым сыном?». Мама была занята завязыванием пуповины и поэтому не могла даже мельком бросить взгляд на Пэгги. «Посмотри», прошептала она. Малышка Пэгги посмотрела на одинокий сердечный огонь там, на далекой реке. «Да», сказала она, потому что он все еще горел. Не успела она отвести взгляд, как вдруг огонек замерцал угасая.
«Теперь его нет», сказала малышка Пэгги.
Женщина на кровати горько зарыдала, содрогаясь измученным родами телом. «Горевать при рождении ребенка», сказала Мама. «Это самое последнее дело».
«Тихо», прошептала Элеонор матери. «Будь радостной, а не то это омрачит жизнь ребенка!».
«Вигор!», прошептала женщина.
«Лучше молчать, чем плакать», сказала Мама. Она вынесла плачущего младенца и Элеонор приняла его в умелые руки — ей явно приходилось уже возиться с детьми. Мама подошла к стоявшему в углу комнаты столу и взяла платок, который красился среди черной шерсти так долго, что стал цветом чернее ночи. Она натянула его над лицом плачущей женщины, приговаривая, «Спи, мать, спи!»
Когда платок был убран, плач замолк и обессиленная женщина спала.
«Забери ребенка из комнаты», сказала Мама.
«Его еще не пора кормить?» спросила Элеонор.
«Она никогда не станет кормить этого ребенка», сказала Мама. «Если ты, конечно, не хочешь, чтобы с молоком он всосал ненависть?» «Она не станет ненавидеть его», сказала Элеонор. «Это не его вина». «Думаю ее молоко не знает этого», сказала Мама. «Правильно, Пэгги? Чью грудь будет сосать этот ребенок?»
«Своей матери», сказала малышка Пэгги.
Мама пронзительно посмотрела на нее.
«Ты уверена в этом?»
Она кивнула.
«Что ж, хорошо, мы принесем ребенка, когда она проснется. В любом случае, первую ночь ему лучше не есть».
И Элеонор унесла ребенка в большую комнату, где был разожжен огонь, чтобы дать просушиться мужчинам, которые прервали свои бесконечные воспоминания о дождях и потопах похлеще нынешнего для того, чтобы посмотреть на ребенка.
В это время в комнате Мама взяла малышку Пэгги за подбородок, требовательно вглядываясь ей в глаза. «Скажи мне правду, Маргарет. Это не шутка, если ребенок всосет ненависть с молоком собственной матери.» «Она не станет ненавидеть его, Мама», сказала малышка Пэгги.
«Что ты видела?»
Малышка Пэгги хотела ответить, но она не знала слов, чтобы описать большинство из тех вещей, которые открылись ее зрению. Так что она просто уставилась в пол. Мама глубоко вздохнула и малышка уже решила, что она вполне созрела для того, чтобы задать ей взбучку. Но Мама молча подождала, а потом нежно погладила ее щеку рукой. «Ах, детка, ну и денек у тебя был. Ребенок мог умереть, если б ты не сказала, что его нужно вытащить. Ты даже сама освободила его рот, ведь именно это ты сделала?» Малышка Пэгги кивнула.
«Достаточно для маленькой девочки и достаточно для всего лишь одного дня». Мама повернулась к остальным девочкам, жмущимся у стенки в мокрых платьицах. «И вы тоже, у вас был тяжелый день. Выйдите отсюда, пусть ваша мама поспит, выходите и идите сушиться к огню. А я пока займусь ужином для вас.»
Но Дедушка уже вовсю суетился на кухне, отказываясь даже слышать о том, чтобы кто-нибудь помогал ему. Очень скоро она была у ребенка, разогнав мужчин, чтобы укачать его, дав ему пососать палец. Малышка Пэгги сообразила, что так скоро очередь дойдет и до нее, и предпочла прошмыгнуть вверх по лестнице в темное затхлое пространство чердака. Пауки мало беспокоили ее, кошки почти истребили мышей, так что было не страшно. Она прокралась в свое укромное тайное место и достала резную шкатулку, которую дал ей Дедушка, ту самую, что привез из Ольстера еще дедушкин Папа, когда переехал в колонии. Шкатулка была полна ценнейшими детскими штуковинами — камнями, нитками, пуговицами — но теперь она знала, какая это все ерунда в сравнении с тем трудом, что ждал ее в будущем. Она вытряхнула безделушки и дунула в шкатулку, чтобы избавиться от пыли. Затем положила скомканную пленку внутрь и закрыла крышку. Пэгги была уверена, что в будущем ей придется много раз открывать эту шкатулку. Шкатулка будет взывать к ней, будить посреди ночи, отрывать от друзей, красть все ее мечты. И все это только потому, что этому мальчику там, внизу, обязательно суждено погибнуть от темной воды, если она не использует пленку, предохранявшую его в материнской утробе, чтобы оберечь его и от этой опасности.
На мгновение ей стало очень обидно, что ее собственная жизнь изменилась так сильно. Это было куда хуже, чем надоедливый кузнец, хуже, чем Папа с его поркой орешниковыми розгами, хуже сердитых глаз матери. Все теперь будет иначе и она не была этому рада. Все из-за этого ребенка, которого она не звала и не просила приходить сюда, так какое же ей вообще до него дело? Она протянула руку и открыла шкатулку, намереваясь достать пленку и закинуть ее в дальний угол чердака. Но даже в чердачной темноте она смогла увидеть место, которое было темнее темноты: то место у ее собственного сердечного огня, где пустота глубокой черной реки делала все, чтобы сделать малышку Пэгги убийцей.
Нет, сказала она воде. Ты не можешь стать частью меня. Но это так, шептала вода. Ты полна мной. Без меня ты высохнешь и умрешь.
Все равно, ты не можешь приказывать мне, возразила она. Она закрыла крышку шкатулки и съехала вниз по перилам лестницы. Папа всегда говорил, что если она будет это делать, то заполучит занозу в задницу. На этот раз он оказался прав. Что-то ужалило ее так сильно, что ей пришлось в раскоряку отправиться к Дедушке на кухню. Ясное дело, он оставил на время свои хозяйственные хлопоты, чтобы вытащить ее занозы. «Мои глаза недостаточно остры для этого, Мэгги», проворчал он.
«У тебя глаза орла. Так говорит Папа».
Дедушка довольно посмеивался. «Неужто?»
«Что будет на обед?»
«О, тебе понравится это обед, Мэгги!»
Малышка Пэгги сморщила нос. «Пахнет, как курица».
«Верно».
«А я не люблю куриный суп».
«Это будет не суп, Мэгги. Эта курица будет зажарена целиком, кроме крыльев и шеи».
«Жареную курицу я тоже терпеть не могу».
«Твой Дедушка тебя когда-нибудь обманывал?»
«Нет».
"Тогда поверь мне, этот куриный обед тебя действительно обрадует. Ты можешь вообразить такой особый обед из курицы, который принесет тебе радость?
Малышка Пэгги думала, думала, и наконец, улыбнулась.
«Чертова Мэри?»
Дедушка подмигнул ей: «Я всегда говорил, что эта курица создана для жаркого».
Малышка Пэгги с такой силой кинулась ему на шею, что он захрипел от удушья, а потом они долго-долго смеялись.
Позже ночью, когда малышка Пэгги была уже давно в кроватке, тело Вигора было принесено домой и Папа с Мэйкписом принялись за изготовление гроба. Алвин Миллер выглядел совершенно убитым, даже после того, как Элеонор показала ему ребенка. Пока она не сказала: «Их девочка — ведунья. Она сказала, что он родился седьмым сыном седьмого сына». Алвин огляделся вокруг, ища кого-нибудь, кто подтвердил бы ему это.
«О, ты можешь верить ей», сказала Мама.
Слезы опять выступили на глазах Алвина.
«Мальчик был жив», сказал он. «В этой воде. Он продержался».
«Он знал, как это важно», сказала Элеонор.
Тут Алвин протянул руки к ребенку, крепко обнял его и посмотрел ему в глаза.
«Никто еще не назвал его?», спросил он.
«Конечно, нет», сказала Элеонор. «Мама всегда называла мальчиков, но ты всегда говорил, что седьмой сын должен…»
«Мое имя. Алвин. Седьмой сын седьмого сына с тем же именем, что у отца. Алвин-младший». Он посмотрел вокруг и повернулся спиной к ночному лесу и лицом к реке. «Слышишь ты, Хатрак-ривер? Его имя Алвин и ты так и не смогла убить его».
Вскоре они закончили гроб и обложили в нем тело Вигора свечами, чтобы они послужили ему вместо утраченного жизненного огня. Алвин поднес дитя к гробу. «Посмотри на своего брата», шепнул он ребенку. «Малыш еще ничего не видит, Папа», сказал Дэвид. «Нет, Дэвид», ответил Алвин. "Он не понимает того, что видит, но его глаза способны видеть. И когда он станет достаточно большим, чтобы узнать историю своего рождения, я расскажу ему, что его собственные глаза видели брата Вигора, отдавшего за него жизнь.
Прошло две недели, пока Фэйт не оправилась достаточно для того, чтобы продолжить путь. Но Алвин позаботился о том, чтобы вместе с мальчиками отработать свое содержание. Они очистили добрый участок земли, заготовили дрова на зиму, натаскали несколько куч угля для кузнеца Мэйкписа и расширили дорогу. И еще они свалили четыре больших дерева и сделали крепкий мост через Хатрак-ривер, крытый сверху для того, чтобы даже во время грозы ни одна капля не могла коснуться людей, переправляющихся через реку. Могила Вигора стала всего лишь третьей в этих местах, после могил сестер малышки Пэгги. Семья собралась здесь на прощание и молитву в утро перед отъездом. Они сели в фургон и отправились на Запад. «Но в этой земле мы навсегда оставили частицу себя», сказала Фэйт и Алвин согласно кивнул. Малышка Пэгги посмотрела на их отъезд, затем побежала на чердак, открыла шкатулку и взяла пленку маленького Алвина в руку. Опасности не было — по крайней мере, сейчас. Все было в порядке. Она отодвинула шкатулку и закрыла крышку. Я надеюсь, что из тебя выйдет что-то дельное, малыш Алвин, сказала она себе, а то получится, что ты создал кучу проблем из-за ничего.
Глава 6
ШПИЛЬ
Звенели топоры, крепкие мужчины пели гимны за работой, и новая церковь преподобного Филадельфии Троуэра вырастала над общинными лугами Вигортауна. Это происходило даже быстрее, чем мог надеяться преподобный Троуэр. Еще вчера, когда первая стена молитвенного дома была едва начата, внутрь забрел пьяный одноглазый Краснокожий и был немедленно окрещен. Одно лишь созерцание внешнего вида церкви явилось толчком для возвышения его к высотам цивилизации и христианства. И раз даже такой невежественный Краснокожий, как Лолла-Воссики мог придти к Иисусу, то какие еще чудесные обращения могут произойти в этой глуши, когда молитвенный дом будет достроен под неусыпным пасторским руководством?
И все же преподобный Троуэр не был полностью удовлетворен, так как здесь присутствовали враги цивилизации, многократно сильнейшие варваров и язычников Краснокожих, и в их среде не происходили столь внушающие надежду знамения, каким явился Лолла-Воссики, впервые примеривший одежду белого человека. В частности, сей прекрасный день был омрачен тем, что среди работников не было Алвина Миллера. И сколько бы за это не извинялась его благочестивая жена, это больше не могло удовлетворить пастора. Поиски залежей камня, подходящего для изготовления мельничных жерновов были закончены, он отдыхал целый день и должен был уже быть здесь. «Он что, заболел?», спросил Троуэр. Фэйт сжала губы. «Когда я сказала, что он не придет, преподобный Троуэр, я не говорила, что он не может придти».
Это подтверждало растущие подозрения Троуэра. «Я его чем-нибудь обидел?»
Фэйт кивнула, смотря в сторону, на столбы и балки молитвенного дома. «Не вы лично, сэр, это не ссора между мужчинами». Внезапно она насторожилась «А это что такое?»
Прямо перед зданием несколько мужчин привязывали веревки к северному углу башенного шпиля, чтобы поднять его наверх. Это была непростая работа, которую затрудняли к тому же барахтающиеся в пыли и путающиеся под ногами детишки. Именно они и привлекли ее внимание. «Ал!», крикнула Фэйт. «Алвин-младший, немедленно отпусти его!» Она сделала два шага в сторону облака пыли, сопутствовавшего героическим битвам шестилеток. Преподобный Троуэр не собирался позволить ей избежать разговора так легко. «Миссис Фэйт», сказал он требовательно. «Алвин Миллер первый поселенец в этих местах и люди прислушиваются к его слову. Если по какой-либо причине он против меня, это сильно затруднит мою пастырскую миссию. Не могли бы вы хотя бы объяснить, чем я оскорбил его?» Фэйт посмотрела ему в глаза, как будто прикидывая, способен ли он устоять перед правдой. «Это все ваши глупые проповеди, сэр», сказала она. «Глупые?»
«Вы наверное не знаете, так как вы из Англии…»
«Из Шотландии, миссис Фэйт».
«Так как вы обучались во всех этих школах, где никто ничего не знает о…»
«В Эдинбургском Университете! Если уж там…»
«О заклятиях, оберегах, колдовстве, ясновидении и всех прочих вещах». «Я знаю одно: что претензия на владение этими темными и невидимыми силами влекут за собой смертный приговор через сожжение в землях, подвластных Лорду-Протектору, миссис Фэйт, хотя в милости своей он лишь изгоняет тех, кто…»
«Вот-вот, об этом я и говорю», сказала Фэйт с облегчением. «Похоже, они не научили вас этому в университете, правда? Но так мы живем в этих местах, и сколько не называй это суеверием…»
«Я назвал это истерией…»
«Это не опровергает того, что все это правда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36
«Мальчик», сказала Мама.
«Он будет», прошептала мать. «седьмым сыном?». Мама была занята завязыванием пуповины и поэтому не могла даже мельком бросить взгляд на Пэгги. «Посмотри», прошептала она. Малышка Пэгги посмотрела на одинокий сердечный огонь там, на далекой реке. «Да», сказала она, потому что он все еще горел. Не успела она отвести взгляд, как вдруг огонек замерцал угасая.
«Теперь его нет», сказала малышка Пэгги.
Женщина на кровати горько зарыдала, содрогаясь измученным родами телом. «Горевать при рождении ребенка», сказала Мама. «Это самое последнее дело».
«Тихо», прошептала Элеонор матери. «Будь радостной, а не то это омрачит жизнь ребенка!».
«Вигор!», прошептала женщина.
«Лучше молчать, чем плакать», сказала Мама. Она вынесла плачущего младенца и Элеонор приняла его в умелые руки — ей явно приходилось уже возиться с детьми. Мама подошла к стоявшему в углу комнаты столу и взяла платок, который красился среди черной шерсти так долго, что стал цветом чернее ночи. Она натянула его над лицом плачущей женщины, приговаривая, «Спи, мать, спи!»
Когда платок был убран, плач замолк и обессиленная женщина спала.
«Забери ребенка из комнаты», сказала Мама.
«Его еще не пора кормить?» спросила Элеонор.
«Она никогда не станет кормить этого ребенка», сказала Мама. «Если ты, конечно, не хочешь, чтобы с молоком он всосал ненависть?» «Она не станет ненавидеть его», сказала Элеонор. «Это не его вина». «Думаю ее молоко не знает этого», сказала Мама. «Правильно, Пэгги? Чью грудь будет сосать этот ребенок?»
«Своей матери», сказала малышка Пэгги.
Мама пронзительно посмотрела на нее.
«Ты уверена в этом?»
Она кивнула.
«Что ж, хорошо, мы принесем ребенка, когда она проснется. В любом случае, первую ночь ему лучше не есть».
И Элеонор унесла ребенка в большую комнату, где был разожжен огонь, чтобы дать просушиться мужчинам, которые прервали свои бесконечные воспоминания о дождях и потопах похлеще нынешнего для того, чтобы посмотреть на ребенка.
В это время в комнате Мама взяла малышку Пэгги за подбородок, требовательно вглядываясь ей в глаза. «Скажи мне правду, Маргарет. Это не шутка, если ребенок всосет ненависть с молоком собственной матери.» «Она не станет ненавидеть его, Мама», сказала малышка Пэгги.
«Что ты видела?»
Малышка Пэгги хотела ответить, но она не знала слов, чтобы описать большинство из тех вещей, которые открылись ее зрению. Так что она просто уставилась в пол. Мама глубоко вздохнула и малышка уже решила, что она вполне созрела для того, чтобы задать ей взбучку. Но Мама молча подождала, а потом нежно погладила ее щеку рукой. «Ах, детка, ну и денек у тебя был. Ребенок мог умереть, если б ты не сказала, что его нужно вытащить. Ты даже сама освободила его рот, ведь именно это ты сделала?» Малышка Пэгги кивнула.
«Достаточно для маленькой девочки и достаточно для всего лишь одного дня». Мама повернулась к остальным девочкам, жмущимся у стенки в мокрых платьицах. «И вы тоже, у вас был тяжелый день. Выйдите отсюда, пусть ваша мама поспит, выходите и идите сушиться к огню. А я пока займусь ужином для вас.»
Но Дедушка уже вовсю суетился на кухне, отказываясь даже слышать о том, чтобы кто-нибудь помогал ему. Очень скоро она была у ребенка, разогнав мужчин, чтобы укачать его, дав ему пососать палец. Малышка Пэгги сообразила, что так скоро очередь дойдет и до нее, и предпочла прошмыгнуть вверх по лестнице в темное затхлое пространство чердака. Пауки мало беспокоили ее, кошки почти истребили мышей, так что было не страшно. Она прокралась в свое укромное тайное место и достала резную шкатулку, которую дал ей Дедушка, ту самую, что привез из Ольстера еще дедушкин Папа, когда переехал в колонии. Шкатулка была полна ценнейшими детскими штуковинами — камнями, нитками, пуговицами — но теперь она знала, какая это все ерунда в сравнении с тем трудом, что ждал ее в будущем. Она вытряхнула безделушки и дунула в шкатулку, чтобы избавиться от пыли. Затем положила скомканную пленку внутрь и закрыла крышку. Пэгги была уверена, что в будущем ей придется много раз открывать эту шкатулку. Шкатулка будет взывать к ней, будить посреди ночи, отрывать от друзей, красть все ее мечты. И все это только потому, что этому мальчику там, внизу, обязательно суждено погибнуть от темной воды, если она не использует пленку, предохранявшую его в материнской утробе, чтобы оберечь его и от этой опасности.
На мгновение ей стало очень обидно, что ее собственная жизнь изменилась так сильно. Это было куда хуже, чем надоедливый кузнец, хуже, чем Папа с его поркой орешниковыми розгами, хуже сердитых глаз матери. Все теперь будет иначе и она не была этому рада. Все из-за этого ребенка, которого она не звала и не просила приходить сюда, так какое же ей вообще до него дело? Она протянула руку и открыла шкатулку, намереваясь достать пленку и закинуть ее в дальний угол чердака. Но даже в чердачной темноте она смогла увидеть место, которое было темнее темноты: то место у ее собственного сердечного огня, где пустота глубокой черной реки делала все, чтобы сделать малышку Пэгги убийцей.
Нет, сказала она воде. Ты не можешь стать частью меня. Но это так, шептала вода. Ты полна мной. Без меня ты высохнешь и умрешь.
Все равно, ты не можешь приказывать мне, возразила она. Она закрыла крышку шкатулки и съехала вниз по перилам лестницы. Папа всегда говорил, что если она будет это делать, то заполучит занозу в задницу. На этот раз он оказался прав. Что-то ужалило ее так сильно, что ей пришлось в раскоряку отправиться к Дедушке на кухню. Ясное дело, он оставил на время свои хозяйственные хлопоты, чтобы вытащить ее занозы. «Мои глаза недостаточно остры для этого, Мэгги», проворчал он.
«У тебя глаза орла. Так говорит Папа».
Дедушка довольно посмеивался. «Неужто?»
«Что будет на обед?»
«О, тебе понравится это обед, Мэгги!»
Малышка Пэгги сморщила нос. «Пахнет, как курица».
«Верно».
«А я не люблю куриный суп».
«Это будет не суп, Мэгги. Эта курица будет зажарена целиком, кроме крыльев и шеи».
«Жареную курицу я тоже терпеть не могу».
«Твой Дедушка тебя когда-нибудь обманывал?»
«Нет».
"Тогда поверь мне, этот куриный обед тебя действительно обрадует. Ты можешь вообразить такой особый обед из курицы, который принесет тебе радость?
Малышка Пэгги думала, думала, и наконец, улыбнулась.
«Чертова Мэри?»
Дедушка подмигнул ей: «Я всегда говорил, что эта курица создана для жаркого».
Малышка Пэгги с такой силой кинулась ему на шею, что он захрипел от удушья, а потом они долго-долго смеялись.
Позже ночью, когда малышка Пэгги была уже давно в кроватке, тело Вигора было принесено домой и Папа с Мэйкписом принялись за изготовление гроба. Алвин Миллер выглядел совершенно убитым, даже после того, как Элеонор показала ему ребенка. Пока она не сказала: «Их девочка — ведунья. Она сказала, что он родился седьмым сыном седьмого сына». Алвин огляделся вокруг, ища кого-нибудь, кто подтвердил бы ему это.
«О, ты можешь верить ей», сказала Мама.
Слезы опять выступили на глазах Алвина.
«Мальчик был жив», сказал он. «В этой воде. Он продержался».
«Он знал, как это важно», сказала Элеонор.
Тут Алвин протянул руки к ребенку, крепко обнял его и посмотрел ему в глаза.
«Никто еще не назвал его?», спросил он.
«Конечно, нет», сказала Элеонор. «Мама всегда называла мальчиков, но ты всегда говорил, что седьмой сын должен…»
«Мое имя. Алвин. Седьмой сын седьмого сына с тем же именем, что у отца. Алвин-младший». Он посмотрел вокруг и повернулся спиной к ночному лесу и лицом к реке. «Слышишь ты, Хатрак-ривер? Его имя Алвин и ты так и не смогла убить его».
Вскоре они закончили гроб и обложили в нем тело Вигора свечами, чтобы они послужили ему вместо утраченного жизненного огня. Алвин поднес дитя к гробу. «Посмотри на своего брата», шепнул он ребенку. «Малыш еще ничего не видит, Папа», сказал Дэвид. «Нет, Дэвид», ответил Алвин. "Он не понимает того, что видит, но его глаза способны видеть. И когда он станет достаточно большим, чтобы узнать историю своего рождения, я расскажу ему, что его собственные глаза видели брата Вигора, отдавшего за него жизнь.
Прошло две недели, пока Фэйт не оправилась достаточно для того, чтобы продолжить путь. Но Алвин позаботился о том, чтобы вместе с мальчиками отработать свое содержание. Они очистили добрый участок земли, заготовили дрова на зиму, натаскали несколько куч угля для кузнеца Мэйкписа и расширили дорогу. И еще они свалили четыре больших дерева и сделали крепкий мост через Хатрак-ривер, крытый сверху для того, чтобы даже во время грозы ни одна капля не могла коснуться людей, переправляющихся через реку. Могила Вигора стала всего лишь третьей в этих местах, после могил сестер малышки Пэгги. Семья собралась здесь на прощание и молитву в утро перед отъездом. Они сели в фургон и отправились на Запад. «Но в этой земле мы навсегда оставили частицу себя», сказала Фэйт и Алвин согласно кивнул. Малышка Пэгги посмотрела на их отъезд, затем побежала на чердак, открыла шкатулку и взяла пленку маленького Алвина в руку. Опасности не было — по крайней мере, сейчас. Все было в порядке. Она отодвинула шкатулку и закрыла крышку. Я надеюсь, что из тебя выйдет что-то дельное, малыш Алвин, сказала она себе, а то получится, что ты создал кучу проблем из-за ничего.
Глава 6
ШПИЛЬ
Звенели топоры, крепкие мужчины пели гимны за работой, и новая церковь преподобного Филадельфии Троуэра вырастала над общинными лугами Вигортауна. Это происходило даже быстрее, чем мог надеяться преподобный Троуэр. Еще вчера, когда первая стена молитвенного дома была едва начата, внутрь забрел пьяный одноглазый Краснокожий и был немедленно окрещен. Одно лишь созерцание внешнего вида церкви явилось толчком для возвышения его к высотам цивилизации и христианства. И раз даже такой невежественный Краснокожий, как Лолла-Воссики мог придти к Иисусу, то какие еще чудесные обращения могут произойти в этой глуши, когда молитвенный дом будет достроен под неусыпным пасторским руководством?
И все же преподобный Троуэр не был полностью удовлетворен, так как здесь присутствовали враги цивилизации, многократно сильнейшие варваров и язычников Краснокожих, и в их среде не происходили столь внушающие надежду знамения, каким явился Лолла-Воссики, впервые примеривший одежду белого человека. В частности, сей прекрасный день был омрачен тем, что среди работников не было Алвина Миллера. И сколько бы за это не извинялась его благочестивая жена, это больше не могло удовлетворить пастора. Поиски залежей камня, подходящего для изготовления мельничных жерновов были закончены, он отдыхал целый день и должен был уже быть здесь. «Он что, заболел?», спросил Троуэр. Фэйт сжала губы. «Когда я сказала, что он не придет, преподобный Троуэр, я не говорила, что он не может придти».
Это подтверждало растущие подозрения Троуэра. «Я его чем-нибудь обидел?»
Фэйт кивнула, смотря в сторону, на столбы и балки молитвенного дома. «Не вы лично, сэр, это не ссора между мужчинами». Внезапно она насторожилась «А это что такое?»
Прямо перед зданием несколько мужчин привязывали веревки к северному углу башенного шпиля, чтобы поднять его наверх. Это была непростая работа, которую затрудняли к тому же барахтающиеся в пыли и путающиеся под ногами детишки. Именно они и привлекли ее внимание. «Ал!», крикнула Фэйт. «Алвин-младший, немедленно отпусти его!» Она сделала два шага в сторону облака пыли, сопутствовавшего героическим битвам шестилеток. Преподобный Троуэр не собирался позволить ей избежать разговора так легко. «Миссис Фэйт», сказал он требовательно. «Алвин Миллер первый поселенец в этих местах и люди прислушиваются к его слову. Если по какой-либо причине он против меня, это сильно затруднит мою пастырскую миссию. Не могли бы вы хотя бы объяснить, чем я оскорбил его?» Фэйт посмотрела ему в глаза, как будто прикидывая, способен ли он устоять перед правдой. «Это все ваши глупые проповеди, сэр», сказала она. «Глупые?»
«Вы наверное не знаете, так как вы из Англии…»
«Из Шотландии, миссис Фэйт».
«Так как вы обучались во всех этих школах, где никто ничего не знает о…»
«В Эдинбургском Университете! Если уж там…»
«О заклятиях, оберегах, колдовстве, ясновидении и всех прочих вещах». «Я знаю одно: что претензия на владение этими темными и невидимыми силами влекут за собой смертный приговор через сожжение в землях, подвластных Лорду-Протектору, миссис Фэйт, хотя в милости своей он лишь изгоняет тех, кто…»
«Вот-вот, об этом я и говорю», сказала Фэйт с облегчением. «Похоже, они не научили вас этому в университете, правда? Но так мы живем в этих местах, и сколько не называй это суеверием…»
«Я назвал это истерией…»
«Это не опровергает того, что все это правда».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36