Китти падает на асфальт переулка. Верхушка черепа лежит на левом плече. Только мышцы шеи еще держат голову на теле.
Молодец, детка! Пристукнула бывшую подружку своего возлюбленного! Исключительно удачно.
– Черт побери!
Я отбрасываю крест и склоняюсь над телом. Пульс и дыхание проверять не надо. Мертва, как пень.
И что делать? Бросить тело в помойку мало. Его кто-нибудь найдет, а когда тело опознают, Джада обязательно притянут на допрос. А это значит, что рано или поздно начнут искать меня. Этого я допустить не могу.
Есть у меня идея, – вкрадчиво шепчет Другая. – Ты мне только не мешай.
~~
Угнать машину – проще простого. «Форд» семьдесят шестого года, с глушителем, подвязанным проволокой, с наклейкой «Дюка – в губернаторы» на отвисшем заднем бампере. Как раз то, что нужно, чтобы в глухую ночь забросить жертву убийства в болота возле Нового Орлеана.
Я съезжаю с шоссе, ведущего прочь от города. Изначально эту дорогу строили к фешенебельному жилому кварталу на самом краю болот. Подрядчики как раз успели поставить бетонные фундаменты, когда началась рецессия. Дома так никогда и не возвели, но дорога осталась, хотя в ее конце нет ничего, кроме чащи колючих кустов, где плодятся змеи и аллигаторы.
Я еду, не включая фар. Да и не нужны они мне. Я отлично вижу в темноте. Доехав, куда хотела, я глушу мотор и медленно останавливаюсь. Тишину здесь нарушает лишь кваканье лягушек да хрюканье крокодилов.
Я выхожу из машины и открываю багажник куском старой вешалки, потом останавливаюсь, про себя пересчитывая пластиковые мусорные пакеты. Их шесть: один для головы, один для туловища и по одному для каждой конечности. Одежду Китти я уже сожгла в печи склада, а зубы и украшения выбросила в реку.
Собрав мешки, я ухожу с дороги к ближайшему рукаву реки. В воде плещутся какие-то твари.
На берегу я на секунду останавливаюсь. Что-то шипит рядом. Я швыряю пакет с головой Китти в темную воду.
– Цып-цып!
Аллигаторы плещутся и дерутся за лакомые куски, как утки у кормушки.
Я устала. Очень устала. Закончив с этим делом, я должна буду отогнать украденную машину в какую-нибудь городскую трущобу и там поджечь. Сейчас я гляжу на руки – они в крови. Я их рассеянно вылизываю дочиста.
Когда я с этим заканчиваю, из моих глаз выглядывает Другая – и улыбается.
Она-то не устала. Ни капельки.
Из дневников Сони Блу.
~~
Не очень удачная выдалась ночь у Джада. Ему читали мораль насчет его отношения к работе, Арло и ребята отнеслись к нему, как к чесоточному, а Соня вообще не появилась. Пора как-то решать.
Домой он пришел в четыре утра. Настроение было такое мерзкое, что даже свет он включать не стал.
На этот раз на автоответчике не было дурацких посланий от Китти. От Сони, кстати, тоже. Джад хмыкнул, снимая рубашку. Соня злится, что ли? Он что-нибудь сказал или сделал такое, что она решила отвалить? Очень трудно судить о ее настроении, поскольку она не хочет снимать эти проклятые зеркалки.
Джад уже не первый раз подумал: а можно ли так ловко двигаться в темноте, когда на глазах эти фиговины?
Краем глаза он заметил какое-то движение. Это шевельнулась занавеска на окне, выходящем в переулок. Нахмурившись, Джад пошел закрывать окно. Забавно. Вроде бы он не оставлял окно открытым...
Она вышла из тени и улыбнулась, показав слишком острые зубы. Учуяла запах адреналина, хлынувшего в кровь Джада, когда организм переключился в аварийный режим. Он собирался завопить, но тут узнал ее. По крайней мере подумал, что узнал.
– С-соня?
– Я тебя напугала? – Если бы Боль обрела голос, то именно такой. Соня понюхала воздух и улыбнулась еще острее. – Ага. Ага, напугала ведь? – Она пошла к нему, медленно поводя руками. – Люблю запах страха по утрам.
– Соня, что у тебя с голосом?
– С голосом? – Она тихо засмеялась, расстегивая молнию куртки. – Я всегда так говорю.
Он даже не заметил ее движения, когда она подняла его за пряжку пояса и бросила на кровать так, что он подпрыгнул на пружинах. Схватив его рукой за челюсть, Соня отвела ее назад, обнажив яремную вену. Послышался резкий щелчок пружинного ножа, и Джад ощутил на горле острое и холодное прикосновение.
– Соня?
– Не сопротивляйся. Не кричи. Делай, что я говорю, и я, быть может, оставлю тебя в живых. Быть может.
– Чего ты хочешь?
– Ничего особенного, милый. Хочу получше тебя узнать. – Она сняла очки с глаз. – И чтобы ты меня узнал.
Джад часто просил Соню позволить ему заглянуть ей в глаза. Они миндалевидные или круглые? Синие, карие или зеленые? Но он, конечно же, всегда представлял себе, что они человеческие. И уж, конечно, не думал, что они кроваво-красные со зрачками размером с пуговицу.
* * *
Она ухмылялась, наслаждаясь отвращением на лице Джада. Потом прижалась губами к его губам, языком раздвинув зубы, и проникла в его волю быстрым толчком.
Джад конвульсивно дернулся, когда она захватила контроль над его нервной системой, и затих. Она отодвинулась – физически – и посмотрела на него сверху вниз. Он не шевелился – об этом она позаботилась. Тело его было сковано частичным параличом. Убедившись, что держит его крепко, она убрала нож от горла.
– Понимаю теперь, чего она на тебя запала. Ты симпатичный... и очень.
Она ущипнула его за сосок. Джад не вздрогнул – не мог. Она не давала на это разрешения.
– Но она очень старомодна насчет секса, тебе не кажется? Боится дать себе волю. Очень зажата.
Движением плеч она сбросила с себя куртку, дав ей упасть на пол.
– Я тебе сейчас кое-что скажу и повторять не буду. Ты мой. Я тобой владею. Если ты будешь делать то, что я говорю и я буду довольна, ты получишь награду. Вот так.
Она тронула центр удовольствия в коре его головного мозга. Джад затрепетал, охваченный восторгом, бедра непроизвольно дернулись вверх, в пустой воздух.
– А если станешь упираться или вызовешь мое неудовольствие чем бы то ни было - ты будешь наказан. Вот так.
Джад испустил задушенный крик – это она ударила в болевой центр. Будто сняли черепную крышку и на обнаженный мозг высыпали муравьиную кучу. Спина Джада напряглась так, что мышцы затрещали. Потом боль исчезла, будто ее и не было.
– Держи меня.
Джад сделал как было сказано – поднялся и охватил ее за талию. Она вцепилась пальцами ему в волосы, оттянув голову назад и заглядывая в глаза. Там был страх. Страх – и еще кое-что. Ей понравилось.
– Я тебе делаю больно? Скажи «да».
– Да.
Она улыбнулась, обнажив клыки, и он понял, что это только начало. Страх уступил место ужасу. А ей это еще больше понравилось.
* * *
Они трахались целых три часа. Она искусно манипулировала центрами удовольствия Джада, и эрекция держалась, несмотря на истощение. Она беспорядочно вызывала у него оргазмы один за другим, их уже были десятки. После семнадцатого или восемнадцатого Джад стал извергать воздух. Она наслаждалась его воплями боли при каждом спазме.
Когда в комнату стал проникать рассвет, она сняла контроль с тела Джада. Он отвалился от нее в середине фрикций, глаза его закатились под лоб. Она быстро оделась, поглядывая на поднимающееся солнце. Джад лежал, свернувшись в клубок посреди грязных спутанных простыней, голое тело дрожало и дергалось, пока нервная система восстанавливала контроль над ним.
– Расставание – такая сладкая скорбь, – мурлыкнула она гладя его дрожащий бок.
Джад ахнул от ее прикосновения, но не отодвинулся.
– Ты мне сделал приятно – в этот раз. И я оставлю тебя в живых – в этот раз.
Она наклонилась, коснулась губами яремной вены. Джад крепко зажмурился, ожидая укуса. Но она только шепнула:
– Привыкай, любовничек.
Когда он открыл глаза, ее уже не было.
* * *
Другая долго, смакуя, рассказывает мне, что она сделала с Джадом, стараясь не пропустить ни одной мерзкой подробности.
Я в ответ ору и кидаюсь головой на ближайшую стену. Потом продолжаю биться черепом об пол, пока очки не разлетаются вдребезги и кровь, струясь по лицу, склеивает волосы. Мне удается только сломать нос и обе скуловые кости, пока я не отрубаюсь.
Этого мало.
* * *
– Кисонька! Сколько не виделись! Что на сей раз привело тебя в эту берлогу порока?
Демон Мальфеис щеголяет внешностью белого толстяка старше средних лет; одет он в клетчатый дорогой костюм и замшевые туфли. Под подбородком у него болтается коллекция золотых медальонов, а в руке он держит бланк ставки на скачках.
Я сажусь напротив демона.
– Мэл, мне нужна магия.
– Всем нам нужна. Слушай, что это у тебя с лицом? Ты же куда лучше умеешь восстанавливаться!
Я пожимаю плечами, рассеянно проводя рукой по вспухшей щеке. Кость хрустит под пальцами и съезжает чуть в сторону. Серьезное восстановление лица требует попить крови, чтобы все вышло как следует, а я сегодня нарочно при пробуждении не ела.
– Связалась с огром? Или это был кто-то из панков-варгров?
– Оставь тему, Мэл.
Он тоже пожимает плечами:
– Просто хотел проявить внимание. Так что за магию ты сегодня ищешь?
– Путы и заточение.
Демон, хмыкнув, лезет за карманным калькулятором.
– А кого ты собираешься заточать? Призрака, элементала, демона, музу? Понимаешь, цены-то разные...
– Себя.
– А?
Мэл перестает считать, и на миг его внешность исчезает, открывая истинный вид – нечто вроде сгорбленного орангутанга с головой кабана.
– Ты слышал. Я хочу связать и заточить себя.
– Соня...
– Проклятие, говори же цену!
– Детка, не надо лишних слов.
Я вздыхаю и кладу на стол коробочку.
– Принесла из самых ценных своих приобретений. Волосы сбриты с головы Теда Банди перед посадкой на электрический стул, засохшая кровь – со стен дома Ла-Бьянки, стреляная винтовочная гильза – с травянистых холмов, а в портсигаре – то, что осталось от пениса Распутина. Товар качественный, подлинность гарантирую. И все это твое, если сделаешь то, что я сказала.
Мальфеис колеблется, барабаня когтями по столу. Такая близость людских страданий и зла его заводит.
– Ладно, сделаю. Но я не беру на себя ответственности за то, что с тобой станется.
– Об этом я тебя и не прошу.
– Соня, ты уверена, что хочешь все это проделать?
– Меня трогает твоя заботливость, Мэл. Нет, правда.
Демон качает головой, не веря.
– Нет, на самом деле ты через все это хочешь пройти?
– Кажется, я это уже сказала.
– Соня, ты понимаешь, что, когда ты окажешься внутри, тебе никак не выбраться, если кто-то не сломает печать?
– Возможно.
– Никаких тут «возможно» не будет! – передразнивает он меня.
– Чары, которые ты применяешь, – для пут и заточения вампира, так?
– Конечно. Ты же вампир.
Я пожимаю плечами:
– Отчасти. И я больше не дам этой части причинять вред кому бы то ни было. Либо сдохну, либо не дам.
– Ты же там будешь голодать!
– В том-то и смысл.
– Ладно, детка, как скажешь.
Я обнимаю себя за плечи, глядя в открытую дверь морозильника для мяса. Там темно и холодно, точь-в-точь как у меня на сердце.
– Ладно, поехали.
Мальфеис кивает, достает свечи, бутылки с нефтью, куски черного мела и флаконы белого порошка – все это он принес в кожаном саквояже. Я глотаю слюну пересохшим горлом и шагаю внутрь ячейки. Тяжелая дверь закрывается за мной с мягким и глухим стуком.
Из дневников Сони Блу.
~~
Мальфеис зажег свечи и запел глубоким звучным голосом, рисуя на внешних стенах ячейки причудливый узор. Пение стало быстрее, напряженнее, и демон смазал нефтью ручку и петли двери. Щелкнул электрический разряд, дверь засветилась синим огнем.
Заклинания Мальфеиса потеряли сходство с человеческой речью и достигли кульминации. Демон насыпал на порог полоску белого порошка, составленного в равных частях из соли, песка и молотых костей некрещеных младенцев. Потом отступил оценить дело рук своих.
Для человеческого глаза это выглядело бы как уличные граффити по всей нержавеющей двери – только и всего. Но глаза Притворщика, глаза, привычные к Реальному Миру, увидели бы загораживающее дверь переплетение веве – полуразумных защитных символов из сил вуду. Пока эта картинка останется на месте, сущность, известная под именем Сони Блу, не выйдет из холодной темноты морозильника.
* * *
Мальфеис собрал инструменты в саквояж. Остановился перед выходом со склада, обернулся через плечо:
– Прощай, детка. С тобой приятно было общаться.
– Я ищу Мэла.
Бармен оторвался от бланка ставки и хмуро глянул на Джада. Оценив его немытые волосы и четырехдневную щетину, кивнул в сторону задней кабинки.
Джад никогда раньше не заходил в «Монастырь». У забегаловки была репутация одного из самых противных – и небезопасных – мест во всем Квартале, и теперь стало ясно почему. Кабины вдоль стен когда-то были церковными кафедрами и скамьями. На штукатурке намалеваны святые, осыпавшиеся в разной степени. Мадонна с почерневшей кожей, покрытой проказой времени, глядела бессмысленными синими глазами со стены над стойкой бара. В руках у нее был такой же обшарпанный Младенец Иисус, и поднятые пухлые ручки кончались обрубками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29