Знойное марево поднималось над дорогой. Кейок задавал вопросы, выслушивал краткие ответы и вскоре выделил из общей толпы трех воинов. Вместе с ними он вернулся к паланкину госпожи. Даже слой грязи и пота не мог скрыть следы драки на лицах солдат.
— Это Селмон, госпожа, — сказал Кейок, указывая на человека в разодранной тунике и с кровоточащими костяшками пальцев.
— Я его знаю, — отозвалась Мара из глубокой тени паланкина. — Один из новичков. — Этим словом — «новички» — она называла всех, кто еще совсем недавно разбойничал вместе с другими серыми воинами. Сейчас она не стала дожидаться дальнейших пояснений и уверенно продолжала:
— Он исполняет обязанности командира патруля, а ты оставил его здесь за старшего, поскольку все три офицера были включены в эскорт.
Кейоку, видимо, польстило, что Маре известны такие подробности сделанных им назначений, но он не спускал глаз с солдат, стоявших рядом.
— Я полагал, что Селмон хорошо справляется со своим делом, но, может быть, я и допустил ошибку.
Мара пригляделась к двум другим солдатам. Одного из них, Дзатаки, она знала уже много лет; еще ребенком он играл вместе с Ланокотой и с нею самой. Мара вспомнила, что характер у него всегда был не из легких, и рискнула высказать вслух догадку о причинах смуты:
— Дзатаки, Селмон дал тебе приказ, а ты отказался его выполнить?
Дзатаки вздернул подбородок:
— Госпожа, этот Селмон приказал нам нести дозор в первую смену, пока он и его дружки будут отдыхать и насыщаться после долгого дневного перехода.
Мара обратилась к третьему бойцу:
— Ты… Картачалтака тоже новичок. Ты возмутился тем, что Дзатаки отказался повиноваться?
Теперь вознегодовал Картачалтака:
— Госпожа, он и другие смотрят на нас свысока и всегда, когда только могут, сваливают на нас самые неприятные обязанности.
Мара снова перевела взгляд на Селмона:
— Ты принял его сторону?
Кейок поспешил ответить сам:
— Нет, госпожа. Он просто пытался их разнять и прекратить потасовку. Он действовал правильно.
Мара поднялась с подушек. Не ожидая, пока Кейок ей поможет, она вышла из паланкина и обратила лицо к двум драчунам.
— На колени! — приказала она.
Будучи ростом едва по плечо любому из трех воинов, эта стройная девушка в светло-желтых одеждах и сандалиях держалась так, что никому и в голову не пришло бы усомниться: именно она представляла верховную власть в Акоме.
Доспехи загремели, когда оба противника в одно мгновение рухнули на колени.
— Слушайте меня! — воскликнула Мара так, чтобы ее услышали и другие солдаты. — Слушайте все!
Кейок выкрикнул команду:
— Выровнять строй!
За несколько секунд вся охрана Мары выстроилась перед ней, за спиной у двух виновников ссоры, замерших в покаянной позе.
Мара спросила у Кейока:
— Какое наказание полагается за такую провинность?
Кейок ответил без сожаления:
— Госпожа, их обоих надо повесить здесь же, на месте.
Мара вздрогнула. Она не думала, что приговор должен быть столь суровым. Но военачальник рассчитанным движением потер большим пальцем шрам на подбородке.
Жест Кейока служил предостережением: ее решение может иметь серьезные последствия. Мара перевела взгляд на Папевайо. Лицо командира авангарда было, как всегда, невозмутимым, но едва заметный кивок подтвердил, что с вердиктом Кейока он вполне согласен.
Мара почувствовала холод в груди. Она понимала, что должна действовать быстро и решительно, иначе может возникнуть непреодолимая пропасть между теми, кто годами служил ее семье, и теми, кто лишь недавно вступил в войско Акомы. Призвав на помощь все свое самообладание, Мара обратилась к солдатам, и в ее голосе звучал почти не сдерживаемый гнев:
— В этом гарнизоне никто не пользуется привилегиями! Здесь больше нет никаких «новичков». Здесь больше нет никакой «старой гвардии». Среди тех, кто носит зеленые доспехи Акомы, нет никого, кроме солдат Акомы. Каждый из вас дал клятву повиноваться и отдать жизнь на службе моему дому. — Она прошла вдоль строя, вглядываясь в глаза каждого из стоящих здесь. Потом заговорила вновь:
— Некоторых из вас я знаю с детства. Другие пришли к нам в последние недели, но все в равной мере обязаны с честью носить зеленый цвет Акомы. Я только что обещала передать это имя другому — ради того, чтобы Акома продолжала жить… и не просто .жить. Для того, чтобы Акома процветала! — Теперь ее голос возвысился почти до крика:
— Любой, кто роняет свою честь, состоя на службе Акомы, роняет честь Акомы… — следующие слова прозвучали тихо и неумолимо:
— и роняет мою честь.
Солдаты сохраняли безупречный строй, но все отвели глаза, увидев, как Мара внезапно остановилась перед двумя провинившимися бойцами. Она обратилась к Дзатаки, глядя на него сверху вниз:
— Ты получил приказ от офицера, поставленного над тобой твоим военачальником. Тебе оставалось только одно — повиноваться!
Дзатаки уткнулся лбом в дорожную пыль и замер, ни слова не сказав в свою защиту. А его госпожа, обернувшись к Картачалтаке, сказала:
— А ты ударил собрата-воина, когда он исполнял свой долг!
Тот также согнулся в земном поклоне у ног госпожи. На ее запястьях звякнули браслеты из драгоценного металла — подарок властителя Анасати будущей невестке.
Обратившись к своему военачальнику, властительница Акомы вынесла приговор:
— Эти двое предали честь Акомы. Обоих — повесить.
Кейок немедленно назначил солдат, чтобы привести приговор в исполнение. Лишь мгновенную тень страха смогла Мара уловить в глазах обреченных. Но то не был страх смерти: каждый воин принял бы смерть с радостью и без колебаний. Их страшила мысль о бесславной. смерти, о казни, уготованной рабам. Каждый знал, что означает для него утрата воинской чести: следующий оборот Колеса Жизни низведет его на более низкую ступень, и в новом рождении он окажется слугой или даже рабом. Но затем их лица вновь скрылись под маской бесстрастия, предписанной цуранскими обычаями. Только достойным поведением перед лицом самой позорной из смертей каждый из осужденных мог заслужить хотя бы малейшую надежду на милость богов, когда Колесо вновь вынесет его в мир живых.
Мара стояла рядом с носилками неподвижно, словно изваянный из камня символ самообладания; тем временем солдаты препроводили приговоренных к раскидистому дереву у дороги. С обоих были сорваны доспехи, а руки им связали за спиной. Не тратя времени на церемонию последней молитвы, исполнители казни приготовили веревки с петлями на одном конце; другой конец каждой из них перекинули через прочный сук дерева и набросили петли на шеи осужденным. Полдюжины солдат ухватились за свободные концы веревок и резко их натянули, когда был подан сигнал. Они постарались сделать это как можно быстрее, чтобы по мере сил сократить смертную муку своих товарищей.
Когда все было кончено, Мара сказала бесцветным голосом:
— Кейок, домой.
Солнечный свет внезапно показался ей невыносимо ярким. Убийство, которое совершилось по ее приказу, отняло у нее последние силы. Ясно было одно: солдаты не должны заметить в ней ни намека на слабость. Жестом подозвав одного из мальчиков-рабов, она приказала подать ей подслащенной воды с фруктовым соком. Медленно прихлебывая напиток, она пыталась вернуть себе душевное равновесие.
Кейок приказал воинам построиться: пора было трогаться в путь.
Накойя все это время помалкивала в глубине паланкина, но теперь, видя, что Мара стоит в оцепенении, окликнула ее:
— Госпожа?..
Мара вернула рабу пустую чашку:
— Иду, Накойя. Время не ждет. До свадьбы остался месяц, и нужно управиться с множеством дел.
Ничего к этому не добавив, она забралась в паланкин. Носильщики взвалили на плечи шесты носилок; Мара устроилась на подушках рядом с Накойей и снова погрузилась в тяжелую задумчивость. Кейок отдал приказ выступать, и солдаты сомкнули ряды вокруг паланкина — спереди, сзади и по обеим сторонам; судя по виду, это вновь был единый отряд.
Мару начала бить крупная дрожь. Широко открытыми невидящими глазами она уставилась в одну точку перед собой. Ни слова не говоря, Накойя обняла ее за плечи. Кортеж тронулся. Мара дрожала все сильнее, и наконец ее затрясло так, что Накойе пришлось обеими руками прижать к себе безутешную питомицу, и та молча уткнулась ей в плечо, с трудом удерживаясь, чтобы не зарыдать.
***
Когда они достигли границ ее имения, Мара задумалась о трудностях, стоявших перед ней. После казни двух солдат она за всю дорогу обменялась с Накойей и Кейоком лишь несколькими словами. Теперь-то пришло понимание: следовало с самого начала предвидеть конфликт между бывшими серыми воинами и ветеранами отцовского гарнизона.
Мысленно осыпая себя упреками за это упущение, Мара отодвинула занавеску паланкина и, подозвав военачальника, спросила:
— Кейок, почему Селмон не назначил в первую смену дозора старых и новых воинов вперемежку, а выбрал только ветеранов?
Если воина и удивил вопрос властительницы, он этого не показал:
— Госпожа, Селмон именно потому и ошибся, что не хотел вызвать недовольство старых солдат. Он думал, что, отстояв первую смену, они получат возможность отдыхать от обеда до утренней смены без перерыва и оценят такое преимущество. За этим юнцом Дзатаки и раньше водилось… Он мог вспылить из-за пустяка. И если бы здесь был любой из нас… — жестом он показал, что имел в виду самого себя, Папевайо и Тасидо, то есть трех офицеров, сопровождавших Мару во дворец Анасати, — ничего этого не случилось бы. — Он помолчал, прежде чем продолжить. — Но действовал Селмон правильно. Если бы он не вмешался, дело могло дойти до стычки между старыми и новыми, а он сумел это предотвратить, так что наказывать пришлось только двоих.
Мара кивнула:
— Когда вернемся домой, назначь Селмона командиром патруля по всем правилам. Наш гарнизон разрастается, и теперь требуется больше офицеров. — И тут Мара приняла одно из тех быстрых и непререкаемых решений, которые снискали ей уважение всех, состоящих на службе у Акомы:
— Из числа наиболее достойных воинов старой гвардии двоих тоже награди повышением. Выбери самого лучшего из старейших солдат нашего дома — может быть, Миаку — и назначь его сотником. Одного из новичков тоже произведи в офицеры. Этот мошенник Люджан был сотником, когда служил в доме Котаи. Если у тебя нет на примете кого-нибудь более подходящего, дай ему это звание.
Кейок пожал плечами: среди новичков он не мог назвать лучшего кандидата. Маре это было приятно, но виду она не подала, сказав только:
— Я хочу, чтобы как можно скорее были разрушены всякие барьеры между отдельными группами гарнизона. Ветераны и новички не должны чуждаться друг друга. Фаворитов здесь не будет.
Кейок кивнул. На его суровом лице даже промелькнул намек на улыбку, который вполне можно было принять за откровенное одобрение.
Не столько для слушателей, сколько для себя самой, Мара добавила:
— Скоро мне понадобятся люди, которые будут повиноваться без малейшего колебания. Я не могу допустить, чтобы мои планы сорвались.
Очевидно, ее одолевали многие заботы. Кейок ускорил шаг, направляясь к голове колонны. По пути он размышлял о том, что с каждым днем Мара становится все более похожей на своего отца.
***
Когда паланкин Мары проплывал мимо луговых пастбищ Акомы, она почувствовала — впервые после того, как покинула храм Лашимы, — что вера в лучшее будущее снова проснулась у нее в душе.
Она не станет ни с кем обсуждать свои замыслы, даже с Накойей или Кейоком. Намерения еще не превратились в законченный план, цели которого выходили далеко за рамки простого выживания. Честолюбивые мечты кружили голову.
Мара понимала, что впоследствии планы придется перестраивать, приноравливаясь к неожиданным приливам и отливам событий, к превратностям политических союзов, к причудам Игры Совета. Смелость и решительность зачастую оказываются важнее, чем способы и средства; ей предстоят годы обучения, прежде чем задуманное ею начнет приносить плоды.
Брак с Бантокапи был всего лишь первым шагом. С того момента как границы поместья Анасати остались позади, ей открылась надежда, и новые мечты увлекали вперед, к неизведанному.
К тому времени, когда рабы, несущие паланкин, почти достигли парадного входа в господский дом Акомы, грезам Мары пришлось потесниться под напором насущных дел. В этот предвечерний час двор был освещен значительно более ярко, чем обычно. При свете факелов Мара увидела, что около кухни собралось примерно восемьдесят человек; многие из них что-то ели из мисок. Между ними, энергично жестикулируя, расхаживал Люджан, который, как видно, обращался к ним с речью. Когда колонна Мары приблизилась к едокам, некоторые из них отставили миски и поднялись на ноги. Остальные продолжали насыщаться, хотя и выглядели несколько обеспокоенными.
Мара оглянулась на Накойю, но старая женщина спала, обессиленная жарой и убаюканная покачиванием носилок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83