Минванаби нанесет удар. Единственный вопрос — когда.
***
Сумерки за открытыми окнами скрадывали береговую линию, и при свете вечерней зари озеро мерцало, словно лист серебряной чеканки. Одна за другой зажигались звезды. Тем временем рабы с факелами и кувшинами с маслом совершали свой привычный обход, зажигая лампы. Вскоре должно было совсем стемнеть; с наступлением ночи опасность возрастала. Мара проследовала в пиршественную залу вместе с прочими гостями, стараясь выглядеть так же, как они, — веселой и оживленной. Если бы ей было позволено мечтать, она сейчас мечтала бы об одном — о роли воина, чтобы сражаться в доспехах и с мечом, пока смерть не отыщет ее или ее врагов… но идти через возбужденную толпу, видеть сияющие улыбки, слышать беспечный смех, и все это время нести в сердце, не показывая виду, неизбывный давящий страх — это значило бессильно дожидаться, пока достоинство не обратится в маску, под которой скрывается безумие.
Лучшие повара Империи готовили ужин для этого вечера, но Мара не чувствовала вкуса еды, которую брала с роскошных подносов, украшенных ободками из редкого металла. Она соглашалась отведать то одно, то другое, чтобы успокоить Накойю; но в голове назойливо билась одна мысль — что Папевайо сейчас борется с одолевающим его сном. Всю прошлую ночь напролет он бессменно стоял на страже у ее дверей, и хотя боги наделили его телесной силой, острым умом и волей, не приходилось надеяться, что он сможет так же бодрствовать и еще одну ночь. При первой же возможности Мара извинилась перед любезными хозяевами и попросила разрешения удалиться на покой.
Черные тени, отбрасываемые глубокими капюшонами, не позволяли понять выражение лиц Всемогущих, но их глаза следили за Марой, когда она встала из-за стола. Сидевший справа от них Альмеко широко улыбнулся, толкнув локтем под ребро властителя Минванаби. И многие глаза с презрением следили, как властительница Акомы помогала своей престарелой первой советнице подняться на ноги.
— Желаю тебе приятных сновидений, — пробормотал Десио, наследник Минванаби, когда маленькая группа направилась к выходу в коридор.
Мара была слишком утомлена, чтобы отвечать. Но мгновением позже ей пришлось пережить еще один удар по самолюбию: властитель Экамчи, не уступив ей дорогу, протиснулся в дверной проем перед ней. Папевайо заметил, как окаменели плечи госпожи. Одна лишь мысль, что этот надутый истукан может нанести ей новое оскорбление, привела воина в ярость. И, прежде чем Мара успела сказать хоть слово, прежде чем кто-либо из гостей обратил внимание на небольшую заминку в дверях, Папевайо схватил властителя Экамчи за плечи и вытолкнул в коридор, в сторону от дверного проема.
У властителя Экамчи даже дух занялся от неожиданности. Затем его пухлые щечки возмущенно заколыхались.
— Гнев богов!.. — негодующе зашипел он. — Ты, чурбан неотесанный! Думаешь, ты можешь меня тронуть, и тебе это сойдет с рук?!
Позади него загремели оружием его телохранители, но в узком коридоре они не могли обойти расплывшуюся фигуру взбешенного властителя и, следовательно, не могли добраться до Папевайо.
Командир авангарда Акомы отнесся к угрозам с подобающей невозмутимостью:
— Если ты еще хоть раз проявишь неуважение к моей госпоже, я тебя «трону» так, что тебе будет очень больно!
Пока Экамчи брызгал слюной, его телохранители пребывали в растерянности: немедленно покарать обидчика они не могли, поскольку от него их отделяла объемистая фигура хозяина; если же попытаться обогнуть это препятствие, то нападению со стороны Папевайо мог подвергнуться сам властитель, прежде чем они успеют помешать наглецу.
— Посторонись, — решительно сказала Мара господину Экамчи, который все еще загораживал ей путь. — Даже ты, Текачи из Экамчи, не посмеешь запятнать кровопролитием празднование дня рождения Имперского Стратега.
Толстый властитель побагровел еще больше.
— Для слуги, поднявшего руку на человека моего ранга, приговор известен заранее: смертная казнь, — злобно фыркнул он.
— Разумеется, — глубокомысленно подтвердила Мара.
Папевайо приподнял свой шлем, явив миру черную повязку позора.
Властитель Экамчи побледнел и придвинулся к стене, бормоча поспешные извинения. Он не мог требовать казни уже осужденного человека и не мог отдать своим стражникам приказ напасть на Папевайо: ведь этим он только угодил бы мерзавцу, даровав ему почетную смерть от клинка.
Попав впросак и за это еще больше возненавидев Мару, Экамчи с самым надменным видом направился к пиршественному столу.
— Давай поспешим, — шепнула Мара Накойе. — Коридоры для нас небезопасны.
— А по-твоему, наши покои чем-нибудь лучше капкана? — возразила старушка, но пошла побыстрей.
Как и предполагала Мара, в уединении и тишине Накойя быстро собралась с мыслями, и ее деятельный ум заработал.
Сменив праздничный наряд на более удобное домашнее одеяние и усевшись на подушки, первая советница принялась бесстрастно поучать свою госпожу, излагая ей методы выживания в неприятельском логове.
— Ты должна расставить снаружи лампы, напротив каждой из перегородок, — настойчиво внушала Накойя. — Тогда, если убийца попытается к тебе проникнуть, ты увидишь на перегородке его тень. Зато внутри надо разместить лампы между тобой и окнами: тот, кто рыщет снаружи, не должен видеть твой силуэт.
Мара кивнула, благоразумно предоставив Накойе выговориться.
Про все эти хитрости с лампами ей когда-то рассказывал Лано, и она сразу же после приезда в Минванаби подробно растолковала одной из своих служанок, каким образом нужно расположить светильники. Вскоре яркий свет уже заливал комнату, где сидели Мара с Накойей; Папевайо занял пост у входа.
Теперь, когда все возможные меры предосторожности были приняты, пора было обратиться к другим заботами некоторыми из своих тревог Мара поделилась с первой советницей:
— Накойя, что же будет с нашими пятьюдесятью воинами в казармах? Минванаби поручился за безопасность гостей, но ведь на свиту это ручательство не распространяется! Боюсь, с ними может случиться беда.
— Не думаю, — возразила старушка с уверенностью, которая могла бы показаться неожиданной после целого дня страха и назащищенности.
Мара готова была вспылить, но сдержалась:
— Да ведь подстроить их убийство — проще простого! Достаточно поднять ложную тревогу… объявить, например, что в казармах людей косит вспышка летней горячки… достаточно лишь подозрения на эту болезнь — и трупы будут сожжены. Никто не сможет доказать, как погибли наши солдаты…
Накойя коснулась запястья Мары:
— Ты напрасно мучаешь себя, Мараанни. Минванаби не станет утруждать себя такими пустяками, как расправа с твоими воинами. Госпожа моя, все/что ему требуется, — это прикончить тебя с Айяки. И тогда каждый, кто сейчас носит зеленые доспехи Акомы, станет серым воином, не имеющим хозяина и проклятым богами. По-моему, такой исход больше по вкусу Джингу.
Первая советница замолчала и взглянула на хозяйку, желая понять ее отклик на сказанное, но глаза у той были закрыты. Тогда она заговорила снова:
— Мара, послушай меня. Кругом притаились другие опасности, и каждая — словно релли, свернувшаяся в темноте. Ты должна остерегаться Теани. — Накойя выпрямилась, всем своим видом показывая, что намерена высказаться до конца.
— Я весь день наблюдала за ней, а она глаз с тебя не спускала, стоило тебе отвернуться.
Но Мара была слишком утомлена, чтобы все время держаться настороже. Опершись на локоть, она полулежала на подушках; обрывки мыслей сменяли друг друга беспорядочной чередой, и она не пыталась управлять ими. Своим мудрым многоопытным взглядом Накойя видела, что у ее госпожи уже не осталось сил. Нельзя было допустить, чтобы она заснула: если совершится нападение, она должна быть готова погасить лампу и метнуться в угол, который заранее указал ей Папевайо. Он хотел быть уверенным, что не заденет ее ненароком, когда начнет крушить все на своем пути.
— Ты меня слышишь? — резко спросила Накойя.
— Да, мать моего сердца.
Мара слышала; но если сам Имперский Стратег усматривает в бедствиях Акомы всего лишь способ позабавиться… стоило ли беспокоиться из-за какой-то Теани?
Мысли Мары были заняты другим. Каким образом могли бы отстоять честь Акомы Лано или ее отец, властитель Седзу, окажись они в таком же положении, как она? Какой совет дали бы ей те, кого погубило предательство Минванаби? Но никакие голоса ей не отвечали. Приходилось полагаться только на собственный разум. То и дело она соскальзывала на несколько минут в беспокойную дремоту. И хотя властительница Акомы сама прекрасно понимала, что спать нельзя, сейчас она больше всего напоминала худенького испуганного ребенка. И Накойя, которая вынянчила ее на своих руках и пестовала все эти годы, отступилась. Она перестала терзать госпожу разговорами, поднялась с подушек и занялась перекладыванием вещей в дорожных сундуках.
Мара уже спала глубоким сном, когда старая няня вернулась с охапкой прозрачных шарфов и шалей в руках. Все это она сложила около ночника, поставленного в изголовье спальной циновки, — то был последний оборонительный рубеж, который она успела подготовить, прежде чем изнеможение и ее свалило с ног. Чему быть, того не миновать. Две женщины, две девушки-служанки и один смертельно усталый воин не могли рассчитывать на успех, когда им противостояли все силы дома Минванаби.
Накойя надеялась только на то, что покушение состоится с минуты на минуту, пока еще у Папевайо не притупилась бдительность и он сумеет отразить удар.
Но ночь тянулась мучительно медленно, без всяких происшествий. Старая няня клевала носом и дремала, в то время как по другую сторону от перегородки боролся со сковывающей мглой утомления воин, стоявший на своем посту. Сказывалось непосильное напряжение минувших суток; любое шевеление в саду, любые случайные очертания наводили на мысль об опасностях и засадах. Но стоило Папевайо несколько раз моргнуть, как настороживший его призрак оказывался кустом или деревцем, а то и просто игрой лунного света, когда месяц то показывался из-за облаков, то вновь скрывался за ними. Иногда верный страж задремывал, но стряхивал сонную одурь и мгновенно выпрямлялся при малейшем намеке на шум. И все-таки нападение, когда оно наконец произошло, застало его врасплох.
***
Мара очнулась от забытья, не сразу осознав, где она находится и что происходит вокруг.
— Кейла?.. — пробормотала она, назвав имя девушки, которая обычно прислуживала ей дома.
И сразу вслед за этим она вскочила в испуге, услыхав страшный звук рвущейся бумаги и треск деревянных реек. Совсем недалеко от нее раздался глухой удар от падения чьих-то тел, а потом короткий вскрик боли.
Мара скатилась с подушек, по пути налетев на Накойю. Та проснулась с пронзительным воплем, и пока Мара пыталась добраться до спасительного потайного уголка, который приготовил для нее Папевайо, Накойя задержалась там, где была. Она схватила припасенные шарфы и дрожащими руками набросила их на слабо горящий ночник. Огонь расцвел как сказочный цветок, разгоняя тьму. Мара споткнулась и ушибла ногу о боковой столик, про который и думать забыла. Из темноты по другую сторону разорванной перегородки слышались наводящие ужас звуки борьбы.
Тогда закричала и Мара.
Стеная и умоляя Лашиму о покровительстве, Мара пыталась что-нибудь разглядеть сквозь огонь и дым, клубящийся вокруг лампы. Она увидела, что Накойя подняла загоревшуюся подушку и тычет этой подушкой в продырявленную перегородку, поджигая торчащие клочья бумаги.
Языки пламени взметнулись вверх и осветили двух воинов, сцепившихся на пороге в жестоком единоборстве. Папевайо сидел верхом на распростертом во весь рост незнакомце; руки каждого были сомкнуты на горле врага. Оба были примерно одинакового роста и телосложения, но мало нашлось бы равных Папевайо по ярости в битве. Сейчас бой шел не на жизнь, а на смерть, и каждый из сражающихся стремился задушить другого. Багровые лица обоих казались масками агонии. Вглядевшись более пристально, Мара ахнула: из плечевой прорези доспехов Папевайо торчала рукоятка кинжала.
Но даже раненый, он сохранял достаточно сил, чтобы продолжать борьбу. Пальцы, сжимавшие его горло, слабели и соскальзывали. Последним рывком Папевайо поднял вверх голову убийцы и стиснул ее обеими руками, так что можно было услышать треск ломающихся костей. По телу врага пробежала последняя судорога. Папевайо разжал пальцы, и труп врага с не правдоподобно вывернутой шеей упал на пол. Во внутреннем дворе задвигались смутные тени. Накойя не стала разбираться, кто там находится, но завопила во весь голос:
— Пожар! Проснитесь! Проснитесь! В доме пожар!
Мара поняла ее замысел и тоже стала звать на помощь. В такое засушливое лето любой цуранский дом мог сгореть дотла просто от небрежного обращения с одной-единственной лампой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
***
Сумерки за открытыми окнами скрадывали береговую линию, и при свете вечерней зари озеро мерцало, словно лист серебряной чеканки. Одна за другой зажигались звезды. Тем временем рабы с факелами и кувшинами с маслом совершали свой привычный обход, зажигая лампы. Вскоре должно было совсем стемнеть; с наступлением ночи опасность возрастала. Мара проследовала в пиршественную залу вместе с прочими гостями, стараясь выглядеть так же, как они, — веселой и оживленной. Если бы ей было позволено мечтать, она сейчас мечтала бы об одном — о роли воина, чтобы сражаться в доспехах и с мечом, пока смерть не отыщет ее или ее врагов… но идти через возбужденную толпу, видеть сияющие улыбки, слышать беспечный смех, и все это время нести в сердце, не показывая виду, неизбывный давящий страх — это значило бессильно дожидаться, пока достоинство не обратится в маску, под которой скрывается безумие.
Лучшие повара Империи готовили ужин для этого вечера, но Мара не чувствовала вкуса еды, которую брала с роскошных подносов, украшенных ободками из редкого металла. Она соглашалась отведать то одно, то другое, чтобы успокоить Накойю; но в голове назойливо билась одна мысль — что Папевайо сейчас борется с одолевающим его сном. Всю прошлую ночь напролет он бессменно стоял на страже у ее дверей, и хотя боги наделили его телесной силой, острым умом и волей, не приходилось надеяться, что он сможет так же бодрствовать и еще одну ночь. При первой же возможности Мара извинилась перед любезными хозяевами и попросила разрешения удалиться на покой.
Черные тени, отбрасываемые глубокими капюшонами, не позволяли понять выражение лиц Всемогущих, но их глаза следили за Марой, когда она встала из-за стола. Сидевший справа от них Альмеко широко улыбнулся, толкнув локтем под ребро властителя Минванаби. И многие глаза с презрением следили, как властительница Акомы помогала своей престарелой первой советнице подняться на ноги.
— Желаю тебе приятных сновидений, — пробормотал Десио, наследник Минванаби, когда маленькая группа направилась к выходу в коридор.
Мара была слишком утомлена, чтобы отвечать. Но мгновением позже ей пришлось пережить еще один удар по самолюбию: властитель Экамчи, не уступив ей дорогу, протиснулся в дверной проем перед ней. Папевайо заметил, как окаменели плечи госпожи. Одна лишь мысль, что этот надутый истукан может нанести ей новое оскорбление, привела воина в ярость. И, прежде чем Мара успела сказать хоть слово, прежде чем кто-либо из гостей обратил внимание на небольшую заминку в дверях, Папевайо схватил властителя Экамчи за плечи и вытолкнул в коридор, в сторону от дверного проема.
У властителя Экамчи даже дух занялся от неожиданности. Затем его пухлые щечки возмущенно заколыхались.
— Гнев богов!.. — негодующе зашипел он. — Ты, чурбан неотесанный! Думаешь, ты можешь меня тронуть, и тебе это сойдет с рук?!
Позади него загремели оружием его телохранители, но в узком коридоре они не могли обойти расплывшуюся фигуру взбешенного властителя и, следовательно, не могли добраться до Папевайо.
Командир авангарда Акомы отнесся к угрозам с подобающей невозмутимостью:
— Если ты еще хоть раз проявишь неуважение к моей госпоже, я тебя «трону» так, что тебе будет очень больно!
Пока Экамчи брызгал слюной, его телохранители пребывали в растерянности: немедленно покарать обидчика они не могли, поскольку от него их отделяла объемистая фигура хозяина; если же попытаться обогнуть это препятствие, то нападению со стороны Папевайо мог подвергнуться сам властитель, прежде чем они успеют помешать наглецу.
— Посторонись, — решительно сказала Мара господину Экамчи, который все еще загораживал ей путь. — Даже ты, Текачи из Экамчи, не посмеешь запятнать кровопролитием празднование дня рождения Имперского Стратега.
Толстый властитель побагровел еще больше.
— Для слуги, поднявшего руку на человека моего ранга, приговор известен заранее: смертная казнь, — злобно фыркнул он.
— Разумеется, — глубокомысленно подтвердила Мара.
Папевайо приподнял свой шлем, явив миру черную повязку позора.
Властитель Экамчи побледнел и придвинулся к стене, бормоча поспешные извинения. Он не мог требовать казни уже осужденного человека и не мог отдать своим стражникам приказ напасть на Папевайо: ведь этим он только угодил бы мерзавцу, даровав ему почетную смерть от клинка.
Попав впросак и за это еще больше возненавидев Мару, Экамчи с самым надменным видом направился к пиршественному столу.
— Давай поспешим, — шепнула Мара Накойе. — Коридоры для нас небезопасны.
— А по-твоему, наши покои чем-нибудь лучше капкана? — возразила старушка, но пошла побыстрей.
Как и предполагала Мара, в уединении и тишине Накойя быстро собралась с мыслями, и ее деятельный ум заработал.
Сменив праздничный наряд на более удобное домашнее одеяние и усевшись на подушки, первая советница принялась бесстрастно поучать свою госпожу, излагая ей методы выживания в неприятельском логове.
— Ты должна расставить снаружи лампы, напротив каждой из перегородок, — настойчиво внушала Накойя. — Тогда, если убийца попытается к тебе проникнуть, ты увидишь на перегородке его тень. Зато внутри надо разместить лампы между тобой и окнами: тот, кто рыщет снаружи, не должен видеть твой силуэт.
Мара кивнула, благоразумно предоставив Накойе выговориться.
Про все эти хитрости с лампами ей когда-то рассказывал Лано, и она сразу же после приезда в Минванаби подробно растолковала одной из своих служанок, каким образом нужно расположить светильники. Вскоре яркий свет уже заливал комнату, где сидели Мара с Накойей; Папевайо занял пост у входа.
Теперь, когда все возможные меры предосторожности были приняты, пора было обратиться к другим заботами некоторыми из своих тревог Мара поделилась с первой советницей:
— Накойя, что же будет с нашими пятьюдесятью воинами в казармах? Минванаби поручился за безопасность гостей, но ведь на свиту это ручательство не распространяется! Боюсь, с ними может случиться беда.
— Не думаю, — возразила старушка с уверенностью, которая могла бы показаться неожиданной после целого дня страха и назащищенности.
Мара готова была вспылить, но сдержалась:
— Да ведь подстроить их убийство — проще простого! Достаточно поднять ложную тревогу… объявить, например, что в казармах людей косит вспышка летней горячки… достаточно лишь подозрения на эту болезнь — и трупы будут сожжены. Никто не сможет доказать, как погибли наши солдаты…
Накойя коснулась запястья Мары:
— Ты напрасно мучаешь себя, Мараанни. Минванаби не станет утруждать себя такими пустяками, как расправа с твоими воинами. Госпожа моя, все/что ему требуется, — это прикончить тебя с Айяки. И тогда каждый, кто сейчас носит зеленые доспехи Акомы, станет серым воином, не имеющим хозяина и проклятым богами. По-моему, такой исход больше по вкусу Джингу.
Первая советница замолчала и взглянула на хозяйку, желая понять ее отклик на сказанное, но глаза у той были закрыты. Тогда она заговорила снова:
— Мара, послушай меня. Кругом притаились другие опасности, и каждая — словно релли, свернувшаяся в темноте. Ты должна остерегаться Теани. — Накойя выпрямилась, всем своим видом показывая, что намерена высказаться до конца.
— Я весь день наблюдала за ней, а она глаз с тебя не спускала, стоило тебе отвернуться.
Но Мара была слишком утомлена, чтобы все время держаться настороже. Опершись на локоть, она полулежала на подушках; обрывки мыслей сменяли друг друга беспорядочной чередой, и она не пыталась управлять ими. Своим мудрым многоопытным взглядом Накойя видела, что у ее госпожи уже не осталось сил. Нельзя было допустить, чтобы она заснула: если совершится нападение, она должна быть готова погасить лампу и метнуться в угол, который заранее указал ей Папевайо. Он хотел быть уверенным, что не заденет ее ненароком, когда начнет крушить все на своем пути.
— Ты меня слышишь? — резко спросила Накойя.
— Да, мать моего сердца.
Мара слышала; но если сам Имперский Стратег усматривает в бедствиях Акомы всего лишь способ позабавиться… стоило ли беспокоиться из-за какой-то Теани?
Мысли Мары были заняты другим. Каким образом могли бы отстоять честь Акомы Лано или ее отец, властитель Седзу, окажись они в таком же положении, как она? Какой совет дали бы ей те, кого погубило предательство Минванаби? Но никакие голоса ей не отвечали. Приходилось полагаться только на собственный разум. То и дело она соскальзывала на несколько минут в беспокойную дремоту. И хотя властительница Акомы сама прекрасно понимала, что спать нельзя, сейчас она больше всего напоминала худенького испуганного ребенка. И Накойя, которая вынянчила ее на своих руках и пестовала все эти годы, отступилась. Она перестала терзать госпожу разговорами, поднялась с подушек и занялась перекладыванием вещей в дорожных сундуках.
Мара уже спала глубоким сном, когда старая няня вернулась с охапкой прозрачных шарфов и шалей в руках. Все это она сложила около ночника, поставленного в изголовье спальной циновки, — то был последний оборонительный рубеж, который она успела подготовить, прежде чем изнеможение и ее свалило с ног. Чему быть, того не миновать. Две женщины, две девушки-служанки и один смертельно усталый воин не могли рассчитывать на успех, когда им противостояли все силы дома Минванаби.
Накойя надеялась только на то, что покушение состоится с минуты на минуту, пока еще у Папевайо не притупилась бдительность и он сумеет отразить удар.
Но ночь тянулась мучительно медленно, без всяких происшествий. Старая няня клевала носом и дремала, в то время как по другую сторону от перегородки боролся со сковывающей мглой утомления воин, стоявший на своем посту. Сказывалось непосильное напряжение минувших суток; любое шевеление в саду, любые случайные очертания наводили на мысль об опасностях и засадах. Но стоило Папевайо несколько раз моргнуть, как настороживший его призрак оказывался кустом или деревцем, а то и просто игрой лунного света, когда месяц то показывался из-за облаков, то вновь скрывался за ними. Иногда верный страж задремывал, но стряхивал сонную одурь и мгновенно выпрямлялся при малейшем намеке на шум. И все-таки нападение, когда оно наконец произошло, застало его врасплох.
***
Мара очнулась от забытья, не сразу осознав, где она находится и что происходит вокруг.
— Кейла?.. — пробормотала она, назвав имя девушки, которая обычно прислуживала ей дома.
И сразу вслед за этим она вскочила в испуге, услыхав страшный звук рвущейся бумаги и треск деревянных реек. Совсем недалеко от нее раздался глухой удар от падения чьих-то тел, а потом короткий вскрик боли.
Мара скатилась с подушек, по пути налетев на Накойю. Та проснулась с пронзительным воплем, и пока Мара пыталась добраться до спасительного потайного уголка, который приготовил для нее Папевайо, Накойя задержалась там, где была. Она схватила припасенные шарфы и дрожащими руками набросила их на слабо горящий ночник. Огонь расцвел как сказочный цветок, разгоняя тьму. Мара споткнулась и ушибла ногу о боковой столик, про который и думать забыла. Из темноты по другую сторону разорванной перегородки слышались наводящие ужас звуки борьбы.
Тогда закричала и Мара.
Стеная и умоляя Лашиму о покровительстве, Мара пыталась что-нибудь разглядеть сквозь огонь и дым, клубящийся вокруг лампы. Она увидела, что Накойя подняла загоревшуюся подушку и тычет этой подушкой в продырявленную перегородку, поджигая торчащие клочья бумаги.
Языки пламени взметнулись вверх и осветили двух воинов, сцепившихся на пороге в жестоком единоборстве. Папевайо сидел верхом на распростертом во весь рост незнакомце; руки каждого были сомкнуты на горле врага. Оба были примерно одинакового роста и телосложения, но мало нашлось бы равных Папевайо по ярости в битве. Сейчас бой шел не на жизнь, а на смерть, и каждый из сражающихся стремился задушить другого. Багровые лица обоих казались масками агонии. Вглядевшись более пристально, Мара ахнула: из плечевой прорези доспехов Папевайо торчала рукоятка кинжала.
Но даже раненый, он сохранял достаточно сил, чтобы продолжать борьбу. Пальцы, сжимавшие его горло, слабели и соскальзывали. Последним рывком Папевайо поднял вверх голову убийцы и стиснул ее обеими руками, так что можно было услышать треск ломающихся костей. По телу врага пробежала последняя судорога. Папевайо разжал пальцы, и труп врага с не правдоподобно вывернутой шеей упал на пол. Во внутреннем дворе задвигались смутные тени. Накойя не стала разбираться, кто там находится, но завопила во весь голос:
— Пожар! Проснитесь! Проснитесь! В доме пожар!
Мара поняла ее замысел и тоже стала звать на помощь. В такое засушливое лето любой цуранский дом мог сгореть дотла просто от небрежного обращения с одной-единственной лампой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83