По-видимому, Каруллу из Саврадийского четвертого легиона нравились модуляции собственного голоса. Интересно, подумал Криспин, каким способом и как скоро он прикончит этого доброго человека.
– Где… я? – Говорить было больно.
– На носилках. Едешь на восток.
Эта информация принесла значительное облегчение: значит, мир действительно находится в движении, и колеблющийся ландшафт, как и прыгающая рядом вверх-вниз фигура его собеседника не являются просто результатом еще одной встряски мозгов.
Нужно сказать что-то важное. Он напряг силы и вспомнил, что именно. Заставил себя снова открыть глаза и наконец сообразил, что Карулл едет рядом с ним на темно-сером коне.
– Мой слуга? – спросил Криспин, стараясь как можно меньше шевелить челюстью. – Варгос.
Карулл покачал головой, его рот на гладковыбритом лице сжался в тонкую линию.
– Раба, который ударит солдата – любого солдата, не то что офицера, – подвергают публичному четвертованию. Это всем известно. Он чуть не сбил меня с ног.
– Он не раб, ты, презренный кусок дерьма! Карулл довольно мягко сказал:
– Осторожно. Мои люди могут тебя услышать, и мне придется ответить. Я знаю, что он не раб. Мы заглянули в его бумаги. Он будет наказан кнутом и кастрирован, когда мы прибудем в лагерь, а не разорван лошадьми.
Тут Криспин почувствовал, как глухо и сильно забилось его сердце.
– Он свободный человек, гражданин Империи, мой слуга по найму. Только тронь его, и ты пропал. Я говорю серьезно. Где девушка? Что случилось с ней?
– А вот она – рабыня, с постоялого двора. И достаточно молода. Она нам пригодится в лагере. Она плюнула мне в лицо, знаешь ли.
Криспин заставил себя успокоиться; от злости его могло опять затошнить, злиться бесполезно.
– Ее продали мне на постоялом дворе. Она принадлежит мне. Ты должен это знать, раз читал эти бумаги, прыщавая ты шишка. Если ее тронут хоть пальцем, или обидят, или если моему человеку причинят какой-либо вред, то моей первой просьбой к императору будет отрезать тебе яйца, покрыть бронзой и сделать из них игральные кости. Будь уверен.
Казалось, Карулла это позабавило.
– Ты что, в самом деле идиот? Хотя «прыщавая шишка» – это ты хорошо выразился, должен признать. Как ты сможешь о чем-то попросить императора, если он получит донесение, что ты и твои спутники обнаружены сегодня нашим отрядом после того, как вас ограбили, изнасиловали всевозможными способами и зверски убили разбойники с большой дороги? Повторяю, с этим слугой и девушкой поступят, как обычно.
Криспин ответил, все еще стараясь сохранить спокойствие:
– Здесь есть идиот, но он сидит на лошади, а не лежит на носилках. Император получит точный доклад о нашей встрече от Неспящих вместе с нижайшей просьбой о том, чтобы я вернулся к ним и руководил реставрацией изображения Джада на куполе, как мы и договаривались, когда вы ворвались. Нас не ограбили и не убили. Нас схватили в святом месте тупоумные всадники под началом трибуна-растяпы, и человека, которого вызвал к себе в Сарантий лично Валерий Второй, ударили по лицу оружием. Трибун, что ты предпочтешь: выговор, смягченный моим признанием в том, что я тебя спровоцировал, или кастрацию и смерть?
Последовало долгое молчание, к его удовлетворению. Криспин поднял руку и осторожно прикоснулся к челюсти.
Потом посмотрел на всадника, щурясь от света. Какие-то точки и цветные искры хаотично прыгали перед глазами.
– Конечно, – прибавил он, – ты мог бы вернуться назад, убить священников – все они к этому времени уже знают, что произошло, – и заявить, что нас всех ограбили, изнасиловали и убили эти злые разбойники с большой дороги. Ты мог бы это проделать, ты, высушенное крысиное дерьмо.
– Перестань меня оскорблять, – сказал Карулл, но на этот раз вяло. Он еще некоторое время ехал молча. – Я забыл об этих проклятых священниках, – наконец признался он.
– Ты еще забыл, кем подписана моя подорожная, – ответил Криспин. – И кто приказал мне приехать в Город. Ты прочел бумаги. Давай, трибун, дай мне повод простить тебя. Возможно, тебе придется меня умолять.
Вместо этого Карулл из Четвертого саврадийского начал ругаться. Ругался он весьма изобретательно, по правде сказать, и довольно долго. Наконец он соскочил с коня, махнул рукой кому-то, кого Криспин не видел, и вручил поводья солдату, подбежавшему к нему. А сам зашагал рядом с носилками Криспина.
– Чтоб ты лопнул, родианин. Мы не можем допустить, чтобы гражданские, особенно иностранцы, оскорбляли армейских офицеров! Неужели ты не понимаешь? Империя задолжала им жалованье за шесть месяцев. Шесть месяцев, и зима на носу! Все идет на строительство «зданий»! – Он произнес это слово, будто еще одно непристойное ругательство. – Ты имеешь представление, какой у них боевой дух?
– Мой человек. И девушка, – ответил Криспин, не обращая на слова Карулла внимания. – Где они? Они пострадали?
– Они здесь, здесь. Ее пока не тронули, у нас не было времени на игры. Ты опоздал, я тебе говорю. Поэтому мы отправились тебя искать. Самое недостойное поручение, будь оно проклято, из всех, доставшихся нам.
– О, заткнись! Курьер опоздал, а не я. Я свернул дела и отправился в путь через пять дней после его приезда! Сезон навигации уже закончился. Ты думаешь, мне хотелось оказаться на этой дороге? Ты его найди и задавай ему вопросы. Титатик, или как там его. Идиот с красным носом. Убей его своим шлемом. Как Варгос?
Карулл оглянулся через плечо.
– Он на коне.
– Что? Верхом?
Трибун вздохнул.
– Привязан к спине коня. Его немного… помяли. Он ударил меня после того, как ты упал. Это недопустимо!
Криспин попытался сесть, но потерпел позорную неудачу. Закрыл глаза и снова открыл их, когда почувствовал, что может это сделать.
– Слушай меня внимательно. Если этот человек серьезно ранен, я все же добьюсь, чтобы тебя лишили Должности и пенсии, если не жизни. Клянусь. Прикажи положить его на носилки, и пусть о нем позаботятся. Где ближайший лекарь, который не убивает людей?
– В лагере. Твой слуга меня ударил, – повторил Карулл жалобным тоном. Но через мгновение повернулся и снова махнул рукой кому-то у себя за спиной. Когда еще один солдат подъехал к ним на коне, Карулл быстрым шепотом выдал ему залп указаний, слишком тихо, чтобы Криспин мог расслышать. Кавалерист что-то уныло пробормотал и поехал исполнять.
– Сделано, – сказал Карулл, поворачиваясь снова к Криспину. – Они говорят, что у него ничего не сломано. Некоторое время ему будет трудно ходить и мочиться, но потом все пройдет. Мы друзья?
– Засунь себе меч в задницу. Когда мы доберемся до вашего лагеря?
– Завтра вечером. С ним все в порядке, уверяю тебя. Я правду говорю.
– Нет, ты просто обгадил свой мундир, когда понял, что совершил самую крупную ошибку в жизни.
– Кровь Джада! Ты ругаешься больше меня! Мартиниан, мы оба виноваты. Я рассуждаю здраво.
– Только потому, что святые отцы видели, что произошло, ты, пердун копченый, шут гороховый.
Карулл неожиданно расхохотался.
– Это правда. Считай, что тебе крупно повезло. Отправляй пожертвования Неспящим до самой смерти. «Пердун копченый» – тоже хорошо, между прочим. Мне нравится. Я это буду использовать. Хочешь выпить?
Ситуация сложилась возмутительная, и состояние здоровья Варгоса продолжало его беспокоить, но ему начинало казаться, что Карулл из Четвертого саврадийского не такой уж неотесанный мужлан, и ему действительно хотелось выпить.
Криспин осторожно кивнул головой.
Ему принесли флягу, а позже, когда они ненадолго остановились на отдых, помощник трибуна достаточно осторожно обмыл его окровавленную щеку и подбородок. Варгоса он тоже увидел во время этой остановки. Его действительно помяли, и весьма сильно, но, очевидно, решили отложить более серьезное наказание до того времени, когда все в их лагере смогут понаблюдать за этим развлечением. Варгос уже очнулся. Его лицо распухло от ударов, на лбу красовалась рваная рана, но теперь он лежал на носилках. Привели Касию. Судя по виду, ее не тронули, но у нее снова появился взгляд испуганной лани, застигнутой ночью охотниками и замершей на месте от ужаса в лучах факелов. Он запомнил, какой увидел ее в первый раз. Вчера, примерно в это же время, в прихожей постоялого двора Моракса. Вчера? Это поразительно. У него опять заболит голова, если он будет думать об этом. Он был идиотом. Кретином.
Линон ушла к своему богу, в тишину Древней Чащи.
– Нам дали сопровождение до военного лагеря, – сообщил им обоим Криспин, все еще стараясь как можно меньше шевелить челюстями. – Я договорился с трибуном. Больше нам не причинят вреда. В ответ я разрешу ему продолжать функционировать как мужчине и как солдату. Мне очень жаль, что вам причинили боль и напугали. По-видимому, меня теперь будут сопровождать до самого Сарантия. Вызов оказался более срочным, чем можно было догадаться, исходя из самого послания и из его доставки. Варгос, они обещали, что завтра вечером придет лагерный лекарь и займется тобой, а потом я освобожу тебя от службы у меня. Трибун клянется, что тебе не причинят вреда, и я верю в его честность. Он большая свинья, но честная.
Варгос покачал головой. Что-то пробормотал. Криспин не смог понять. Губы Варгоса сильно распухли, слова не выговаривались.
– Он хочет пойти с тобой, – тихо сказала Касия. Солнце уже стояло низко у нее за спиной, почти прямо над дорогой. Становилось холодно, наступали сумерки. – Он говорит, что больше не сможет работать на этой дороге после сегодняшнего утра. Его убьют.
Криспин на мгновение задумался и понял, что это правда. Он вспомнил тот удар, который нанес Варгос в полумраке двора сегодня на рассвете. Варгос тоже вмешался в это жертвоприношение. Кажется, не только его собственная жизнь сейчас меняется. В последних медных лучах солнца, подсветивших облака, он пристально посмотрел на лежащего рядом на носилках мужчину.
– Это правда? Ты хочешь, чтобы я не отказывался от твоих услуг до самого Сарантия?
Варгос кивнул головой.
– Сарантий – это другой мир, ты знаешь, – заметил Криспин.
– Знаю, – ответил Варгос, на этот раз отчетливо. – Твой человек.
Тут Криспин ощутил нечто неожиданное, похожее на столб света, пронзивший все остальные события этого дня. Ему понадобилось несколько мгновений, чтобы понять, что это счастье. Криспин протянул руку, и человек на соседних носилках тоже протянул свою руку через пространство между ними и пожал ее.
– Теперь отдыхай, – сказал Криспин, стараясь не закрывать глаза. Голова у него сильно болела. – Все будет в порядке. – Он и сам не очень в это верил, но через мгновение Варгос действительно закрыл глаза и уснул. Криспин еще раз потрогал разбитый подбородок и подавил зевоту: ему было больно так широко открывать рот. Посмотрел на девушку.
– Поговорим вечером, – пробормотал он. – Твою жизнь тоже надо устроить.
Он снова заметил, как в ней вспыхнул страх. И неудивительно. Ее жизнь, то, что случилось с ней в этот год и сегодня утром… Он увидел, что к ним идет Карулл, большими шагами, и за ним по дороге бежит длинная тень. Он и правда неплохой человек. Всегда готов посмеяться. Криспин действительно его спровоцировал. В присутствии его солдат. Это правда. Не самый разумный поступок. Возможно, позже он ему в этом признается. А может, и нет. Может, лучше не признаваться.
Он уснул раньше, чем трибун подошел к носилкам.
– Не обижай его! – воскликнула Касия, когда офицер подошел, хотя Криспин ее не услышал. Она быстро встала между носилками и трибуном.
– Я не могу его обидеть, девочка, – ответил трибун Четвертого саврадийского, смущенно качая головой. – Он положил мои яйца на кузнечную наковальню и держит в руках молот.
– Хорошо! Не забывай об этом. – Она смотрела на него свирепо, как северянка, и совсем не была похожа на лань в тот момент.
Солдат громко расхохотался.
– Будь проклята та минута, когда я увидел вас троих в церкви, – сказал он. – Теперь девчонка-рабыня из инициев будет указывать мне, что делать? Что вы вообще делали на дороге в День Мертвых? Разве не знаете, что сегодня в Саврадии опасно?
Он увидел, как она побледнела, но ничего не ответила. Здесь что-то кроется, как подсказывал ему инстинкт. Еще он подсказывал Каруллу, что он вряд ли что-нибудь узнает. Он мог бы приказать высечь ее за неуважение, но знал, что не станет этого делать. Он действительно добросердечный человек. Этот родианин не знает, как ему повезло.
У Карулла также возникло ощущение – слабое ощущение, конечно, – что его собственное будущее тоже оказалось под угрозой после этой встречи в церкви. Он прочитал, только слишком поздно, подорожную родианина, увидел подпись под ней и узнал об особых условиях вызова императором некоего Мартиниана из Варены.
Ремесленник. Всего лишь ремесленник, но его лично пригласили в Город, чтобы он применил свое выдающееся умение и знания на строительстве нового императорского Святилища божественной мудрости Джада.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72