Императора била дрожь, пока он шагал по саду. Это всего лишь холод и сырость. Он не боится, нисколько. Он испугался только один раз в своей взрослой жизни, насколько мог вспомнить: во время мятежа два года назад, в тот момент, когда узнал, что Синие и Зеленые объединились и выступили плечом к плечу на ипподроме и на горящих улицах. Это было слишком неожиданное развитие событий, далеко выходящие за рамки предсказуемого и рационального. Он был – и остался – человеком, который полагается на упорядоченное поведение и строит на нем свое существование и свое мышление. Нечто настолько маловероятное, как объединение факций друг с другом, делало его уязвимым, лишало опоры, словно корабль, который шторм сорвал с якоря.
Он уже был готов последовать совету своих самых старых советников в тот день. Сесть на маленькое судно в бухточке у Императорского квартала и бежать из ловушки, в которую превратился его Город. Этот глупый, нелогичный мятеж из-за небольшого повышения налогов и предполагаемых пороков квестора имперского налогового управления грозил погубить планы и достижения Целой жизни. Он был испуган и разъярен. Это воспоминание было гораздо ярче того, давнего, о зимней дороге в Город.
Он подошел к меньшему из двух главных дворцов и поднялся по широким ступеням. Стражники распахнули перед ним двери. Он помедлил на пороге, глядя вверх, на серо-черные тучи на западе, над морем, потом вошел во дворец и пошел посмотреть, бодрствует ли еще женщина, чьи слова спасли их всех в тот день, два года назад, или уснула – как грозилась.
Говорят, что Гизелла – дочь Гильдриха, царица антов – молода и даже красива, хотя последнее едва ли имеет значение для его планов. Очень возможно, что она могла бы родить ему наследника, но менее вероятно, что она действительно может стать альтернативой вторжению в Батиару. Если бы она приехала на восток, чтобы стать супругой императора Сарантия, анты сочли бы ее поступок предательством. Был бы назван преемник, или сам бы появился.
«Все равно преемники среди антов быстро сменяют друг друга, – подумал он, – мечи и яд быстро отсеивают претендентов». Это правда, что Гизелла стала бы предлогом для вторжения армий сарантийцев, сделала бы его законным. Это не пустяк. Можно не без основания ожидать одобрения верховного патриарха от имени царицы, а оно имеет вес среди родиан – и многих антов, – что изменило бы баланс сил в войне. Юная царица, другими словами, не совсем ошибается насчет того, что она могла бы для него значить. Ни один человек, который может похвастаться логикой и способностью к анализу и предвидению, не станет этого отрицать.
Женитьба на ней – если ее удастся вытащить из Варены живой – открыла бы поистине ослепительные возможности. А она в самом деле достаточно молода, чтобы родить, и не один раз. Да и он сам не так стар, хотя иногда и чувствует себя старым.
Император Сарантия приходит в апартаменты жены по внутренним коридорам, как всегда. Там он сбрасывает плащ. Солдат берет его у императора. Он сам стучит в дверь. Он искренне не уверен, что Алиана не уснула. Она ценит свой сон больше, чем он, – как и большинство людей. Он надеется, что она его дождалась. Сегодняшняя ночь была интересной – неожиданно интересной, он совсем не устал, и ему не терпится поговорить.
Кризомалло открывает дверь и впускает его в самую центральную из комнат императрицы. Здесь четыре двери. Архитекторы превратили это крыло в лабиринт из женских спален. Он и сам не знает, куда ведут все эти коридоры и ответвления. Солдаты остаются за дверью. Здесь горят свечи, это намек. Он поворачивается к ее давней горничной, вопросительно поднимая брови, но Кризомалло не успевает заговорить, как дверь в спальню открывается, и появляется Алиана, императрица Аликсана, его жизнь. Он говорит:
– Ты все-таки не спишь. Это приятно. Она мягко шепчет в ответ:
– Похоже, ты продрог. Иди ближе к огню. Я обдумывала, какие предметы одежды взять с собой в ссылку, в которую ты меня собираешься отправить.
Кризомалло улыбается и быстро опускает голову в тщетной попытке скрыть улыбку. Не дожидаясь приказа, она поворачивается и уходит в другую часть лабиринта из комнат. Император ждет, пока закроется дверь.
– А почему, – спрашивает он, сурово и сдержанно, у женщины, которая остается с ним, – ты полагаешь, что тебе позволят взять что-то с собой, когда ты уйдешь?
– А! – произносит она с притворным облегчением и прижимает дрожащую ладонь к груди. – Это значит, что ты не собираешься меня убить.
Он качает головой.
– Едва ли это необходимо. Я могу позволить сделать это Стилиане, когда ты станешь беспомощной изгнанницей.
У нее вытягивается лицо, пока она обдумывает эту новую возможность.
– Еще одно ожерелье?
– Или цепи, – любезно подсказал он. – Отравленные кандалы для твоей камеры в ссылке.
– По крайней мере, срок унижения сократится. – Она вздыхает. – Холодная ночь?
– Очень холодная, – соглашается он. – Слишком ветрено для моих старых костей. Но к утру тучи рассеются. Мы увидим солнце.
– Тракезийцы всегда знают погоду. Они только не понимают женщин. Наверное, нельзя обладать всеми талантами. С каким это стариком ты беседовал? – Она улыбнулась. Он тоже. – Выпьешь чашу вина, мой повелитель?
Он кивает.
– Я совершенно уверен, что с ожерельем все в порядке, – прибавляет он.
– Знаю. Ты хотел, чтобы художник понял, что ее следует остерегаться.
Он в ответ улыбается.
– Ты меня слишком хорошо знаешь. Она качает головой, подходя к нему с чашей.
– Никто тебя хорошо не знает. Мне известна твоя склонность к кое-каким поступкам. После сегодняшней ночи он станет знаменитостью, и ты хотел пробудить в нем осторожность.
– Мне кажется, он осторожный человек.
– Этот город полон соблазнов.
Он внезапно усмехается. Иногда он все еще выглядит мальчишкой.
– Еще каким!
Она смеется и подает ему вино.
– Он рассказал нам слишком рано? – Она опускается на мягкие подушки сиденья. – Насчет Гизеллы? В этом его слабость?
Император подходит к ней и легко садится – в этом движении нет никаких признаков старости – на пол у ее ног среди подушек. В очаге рядом с ее креслом с низкой спинкой пылает старательно разведенный огонь. В комнате тепло, вино очень хорошее и разбавлено по его вкусу. Ветер и весь мир остались снаружи.
Валерий, который был Петром, когда она с ним познакомилась, и который продолжал им быть, когда они оставались наедине, качает головой.
– Он умный парень. И даже очень умный. Я этого не ожидал. Он ведь нам ничего не рассказал в действительности, если ты помнишь. Хранил молчание. Ты слишком точно ставила вопросы и говорила сама, высказывала предположения. Он сделал свои выводы и действовал, исходя из этого. Я бы назвал его наблюдательным, а не слабым. Кроме того, к этому моменту он уже должен был влюбиться в тебя. – Он улыбается ей снизу вверх и делает глоток вина.
– Хорошо сложенный мужчина, – бормочет она. – Хотя мне бы ни за что не хотелось увидеть ту рыжую бороду, с которой он, по слухам, приехал. – Она слегка вздрагивает. – Но, увы, мне нравятся мужчины гораздо моложе, чем он.
Петр смеется.
– Зачем же ты позвала его сюда?
– Мне захотелось дельфинов. Ты же слышал.
– Слышал. Ты их получишь, когда я закончу святилище. А другие причины?
Императрица приподнимает одно плечо, движением, которое ему всегда очень нравилось. Ее темные волосы переливаются, отражая свет.
– Ты сам сказал, что он стал знаменитостью после того, как дискредитировал Сироса и разгадал загадку возничего.
– И преподнес подарок Стилиане. Леонту это не слишком понравилось.
– Ему не это не понравилось, Петр. И ей совсем не понравилось, что пришлось соревноваться с ним в щедрости.
– У него будет охрана. По крайней мере, на первое время. Стилиана все же покровительствовала тому, другому художнику.
Она кивает головой.
– Я тебе говорила, и не раз, что этот брак – ошибка.
Император хмурится. Пьет вино. Женщина пристально наблюдает за ним, хотя выглядит совершенно спокойной.
– Он это заслужил, Алиана. В битвах против бассанидов и маджритов.
– Он заслужил подобающие почести. Стилиана Далейна не была для него подходящей наградой, дорогой. Далейны и так тебя ненавидят.
– Не могу себе представить, почему, – шепчет он, потом прибавляет: – Леонт был мечтой всех женщин Империи.
– Всех женщин, кроме двух, – тихо произнесла она. – Той, которая сейчас с тобой, и той, которую заставили выйти за него замуж.
– Тогда мне остается лишь предоставить ему изменить ее мнение.
– Или наблюдать, как она изменит его самого?
Он качает головой.
– Я полагаю, что Леонт тоже знает, как проводить подобные осады. И он застрахован от предательства. Тому порукой он сам и его образ Джада.
Она открывает рот, чтобы прибавить что-то еще, но молчит. Но он замечает и улыбается.
– Я знаю, – шепчет он. – Заплатить солдатам. Отложить строительство святилища.
– Среди всего прочего, – соглашается она. – Но что понимает женщина во всех этих великих делах?
– Вот именно, – с нажимом отвечает он. – Занимайся своей благотворительностью и предрассветными молитвами.
Они оба смеются. Императрица славится своей привычкой поздно вставать. Воцаряется молчание. Он приканчивает свое вино. Она плавно встает, берет его чашу, снова наполняет ее и возвращается к нему. Подает ему чашу и садится рядом. Он кладет руку на ее ступню в домашней туфельке, стоящую на подушке рядом с ним. Они некоторое время смотрят в огонь.
– Гизелла, царица антов, может родить тебе детей, – тихо произносит она.
Он продолжает смотреть на пламя. Потом кивает.
– И от нее будет гораздо меньше хлопот, следует признать.
– Должна ли я опять заняться отбором гардероба для ссылки? Можно взять с собой ожерелье?
Император продолжает смотреть на языки пламени. Дар Геладикоса, как утверждает ересь, которую он согласился искоренить ради гармонии веры в Джада. Гадалки утверждают, что умеют читать будущее в языках пламени, видеть знаки судьбы. Их также надо искоренить. Всех язычников. Он даже закрыл старые языческие Школы – немногие знали, как ему этого не хотелось. Тысячи лет учения. Даже дельфины Алианы являются прегрешением против веры. Есть люди, готовые сжечь или заклеймить художника за то, что он их создаст, если он это сделает.
Император не видит никаких мистических знаков в этом пламени поздно ночью, сидя у ног женщины, одной рукой касаясь ее ноги в усыпанной драгоценными камнями сандалии. Он говорит:
– Никогда не покидай меня.
– Куда же я пойду? – шепчет она через мгновение. Она пытается произнести эти слова легкомысленным тоном, но ей это не удается.
Он поднимает глаза.
– Никогда не покидай меня, – снова повторяет он, на этот раз его серые глаза смотрят прямо в ее глаза.
Он умеет оказывать на нее такое действие: дыхание замирает у нее в груди, горло сжимается. Ее охватывает страстное желание. После всех этих лет.
– Никогда в жизни, – отвечает она.
Глава 9
Касия очнулась от сна на рассвете. Она лежала в постели, полусонная, сбитая с толку, и только постепенно начала осознавать, что на улице звонят колокола. Дома колокола Джада не звонили, там боги обитали в черном лесу, или у рек, или на хлебных полях, и их умиротворяли кровью. Звон колоколов святилищ был частью городской жизни. Она в Сарантии. Полмиллиона людей, сказал Карулл. Он сказал, что она привыкнет к толпе, научится спать под звон колоколов, если захочет.
Ей снился водопад дома, летом. Она сидела на берегу пруда, ниже водопада, в тени лиственных деревьев, низко склонившихся над водой. С ней рядом находился мужчина, чего никогда не случалось в настоящей жизни там, дома.
Во сне ей не удалось разглядеть его лицо.
Колокола продолжали звонить, призывая сарантийцев на молитву. Джад, бог Солнца, поднимался в своей колеснице на небо. Все, кто искал защиты у бога при жизни и заступничества после смерти, должны были подниматься вместе с ним и идти, уже сейчас, в часовни и святилища.
Касия лежала очень тихо, вспоминая свой сон. Она чувствовала себя странно, тревожно; ведь что-то заставило ее проснуться. Потом она вспомнила: мужчины не вернулись вчера ночью, по крайней мере, до того как она уснула. И еще этот неприятный визит придворного мозаичника. Нервный человек, испуганный. Она не сумела предупредить о нем Криспина до того, как его увели ко двору. Карулл уверял ее, что это не имеет значения, что родианин сумеет постоять за себя в Императорском квартале, что у него там есть защитники.
Касия поняла: само понятие защитника означает, что там может оказаться человек, от которого нужно иметь защиту, но не произнесла этого вслух. Они с Каруллом и Варгосом поужинали вместе, а потом вернулись назад по очень шумным улицам, чтобы спокойно выпить по чаше вина. Касия знала, что трибун с большой радостью побродил бы по городу в последнюю ночь Дайкании с бутылкой эля в руке, что он остался в гостинице ради нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72