Если нет, суд приговорит тебя к отсечению руки или к чему-нибудь похуже, после того как я дам свидетельские показания в суде.
Криспин моргнул. А потом стал действовать очень быстро.
Ему пришлось действовать быстро. Человек на скамье напротив оскалился и выхватил из-под подошвы левой ноги тонкое, как бумага, лезвие. Он держал его умело, повернув тыльную сторону ладони вверх, и сделал выпад прямо в сторону Криспина, без предупреждения, без вызова.
Леонт стоял неподвижно у двери и наблюдал с бесстрастным интересом.
Криспин качнулся в сторону, стаскивая простыню с плеча, чтобы набросить ее на приближающийся клинок. Человек напротив яростно выругался. Он распорол простыню ножом снизу вверх, стараясь освободить нож, но Криспин вскочил со скамьи и одновременно обмотал большую простыню одним движением, словно могильный саван, вокруг рук и торса нападающего. Не раздумывая – не успевая подумать, – но чувствуя в груди огромную, удушливую ярость, он изо всех сил ударил противника локтем в висок. Услышал сдавленный стон. Нож упал на пол с тонким звоном. Криспин развернулся, чтобы сохранить равновесие, затем размахнулся, левой рукой описал дугу и обрушил кулак прямо на лицо противника. Почувствовал, как зубы у того рассыпались мелкими камушками, услышал хруст кости и застонал от боли в собственной руке.
Человек упал на колени и слабо закашлял. Прежде чем он успел подобрать оброненный нож, Криспин два раза ударил его ногой по ребрам, а потом, когда нападавший боком сполз на мокрый пол, нанес удар в голову. Человек лег и больше не двигался.
Криспин, тяжело дыша, рухнул, обнаженный, на каменную скамью. Пот лил с него ручьями, он стал скользким от пота. Закрыл глаза, потом снова открыл их. Сердце его бешено билось. Он посмотрел на Леонта, который все так же неподвижно стоял у двери.
– Так мило… с твоей стороны… что помог мне, – задыхаясь, произнес Криспин. Его левая рука уже начала опухать. Он гневно смотрел на собеседника сквозь клубящийся туман влажного жара.
Золотоволосый воин улыбнулся. Все его идеально сложенное тело блестело, покрытое тонкой пленкой пота.
– Мужчине важно уметь себя защитить. И приятно узнать, что ты это умеешь. Разве ты не чувствуешь себя лучше, справившись с ним самостоятельно?
Криспин постарался унять дыхание. Он сердито покачал головой. Пот заливал ему глаза. На каменном полу образовалась лужица крови, пропитывая белую простыню, в которой запутался лежащий человек.
– Ты должен так чувствовать, – серьезно сказал Леонт. – Немаловажно уметь защитить самого себя и тех, кого ты любишь.
– Пошел ты! Скажи это чумным язвам, – огрызнулся Криспин. Его тошнило, он изо всех сил старался взять себя в руки.
– Помилуй! Ты не можешь так со мной разговаривать, – мягко удивился стратиг. – Ты ведь знаешь, кто я такой. Кроме того, я пригласил тебя к себе домой… ты не должен так со мной разговаривать. – Он говорил так, будто Криспин нарушил правила поведения, нормы цивилизованного протокола. Это могло бы быть смешно, подумал Криспин, если бы его так сильно не тошнило в этой удушающей, влажной жаре, а темная кровь незнакомца не продолжала бы пропитывать белую простыню у его ног.
– Что ты собираешься со мной сделать? – прохрипел Криспин сквозь сжатые зубы. – Убьешь скрытым клинком? Пошлешь жену отравить меня?
Леонт благодушно рассмеялся.
– У меня нет причин убивать тебя. А репутация Стилианы гораздо хуже, чем ее характер. Увидишь, когда придешь к нам на ужин. А пока лучше тебе выйти из этой жары. И ты можешь гордиться: этот человек наверняка расскажет, кто его нанял. Мои люди доставят его к префекту. Он очень хорошо умеет допрашивать. Ты сам разгадал загадку прошлой ночи, художник. Ценой всего лишь ушибленной руки. Тебе следует испытывать удовлетворение.
«Пошел ты», – чуть было снова не ответил Криспин, но сдержался. «Загадка прошлой ночи». Кажется, всем уже известно о нападении. Он посмотрел на высокого командующего всеми армиями Сарантия. Насмешливый взор Леонта встретился с его взглядом сквозь клубы пара.
– Это и есть то, что приносит тебе удовлетворение? – с горечью спросил Криспин. – Забить человека до потери сознания, убить его? Так должен поступать мужчина, чтобы оправдать свое место в мире, сотворенном Джадом?
Леонт секунду молчал.
– Ты его не убил. Мир, сотворенный Джадом, – это опасное место, где смертным не хватает воздуха, художник. Скажи мне, как долго просуществовали славные Достижения Родиаса после того, как вы не смогли защитить их от антов?
Конечно, они превратились в руины. Криспин это знал. Он видел обгоревшие остатки мозаик, полюбоваться которыми некогда съезжались со всего мира и превозносили их до небес.
Леонт прибавил по-прежнему мягко: – Я был бы жалким существом, если бы ценил только кровопролитие и войну. Да, я выбрал этот мир, и я бы хотел оставить после себя гордое имя, но я считаю, что человек заслуживает почета, если служит своему Городу и императору, растит детей и убеждает свою жену выполнять те же обязанности.
Криспин подумал о Стилиане Далейне. «Я ложусь там, куда приводит меня желание». Он прогнал от себя эту мысль. И сказал:
– А прекрасные вещи? Те, что отличают нас от инициев с их жертвоприношениями или от каршитов, пьющих медвежью кровь и покрывающих шрамами лица? Или нас от них отличает только лучшее оружие и тактика? – По правде говоря, Криспин слишком ослабел и уже не испытывал подлинного гнева. Ему пришло в голову, что мозаичники – да и все художники – никогда не оставляют после себя имен, гордых или иных. Это удел людей, которые машут мечами или топорами, которые могут одним взмахом отделить голову от тела. Он хотел это сказать, но не сказал.
– Красота – это роскошь, родианин. Ей нужны стены и… да, лучшее оружие и тактика. То, что делаешь ты, зависит от того, что делаю я. – Леонт помолчал. – Или от того, что ты только что сделал с этим человеком, который мог бы убить тебя. Какие мозаики ты бы сотворил, если бы умер на полу парной? Какие произведения сохранились бы здесь, если бы Робаз, командующий армиями бассанидов, завоевал нас для Царя Царей? Или если бы нас покорили северяне, опьяневшие от медвежьей крови? Или какая-то другая сила, другая вера, какой-то враг, о котором мы даже еще не знаем? – Леонт снова вытер пот с глаз. – Тому, что мы строим, – даже святилищу императора, – постоянно грозит опасность, и его нужно охранять.
Криспин смотрел на него. Ему не хотелось все это слушать.
– А солдаты слишком долго ждут свое жалованье? Из-за святилища? Как же шлюхи Империи зарабатывают себе на жизнь? – с горечью спросил он.
Леонт нахмурился. И несколько мгновений смотрел на Криспина сквозь туман.
– Мне надо идти. Мои стражники разберутся с этим парнем. Мне очень жаль, – прибавил он, – что чума унесла твоих близких. Но в конце концов человек оставляет позади свои потери.
Он открыл дверь и вышел, прежде чем Криспин мог ответить хоть на одно из его замечаний.
Криспин покинул бани несколько позже. Банщики в холодной комнате морщились и щелкали языками над его распухшей рукой и настояли, чтобы он опустил ее в воду, пока не придет вызванный лекарь. Лекарь, бормоча нечто ободряющее, втягивал с присвистом воздух, ощупывая его руку, но убедился, что внутри ничего не сломано. Он рекомендовал сделать кровопускание из правого бедра, чтобы предотвратить скопление плохой крови вокруг ушиба, но Криспин отказался. Лекарь, качая головой по поводу невежества некоторых пациентов, оставил микстуру из трав, которую следовало подмешивать в вино, чтобы рука не болела. Криспин ему за нее заплатил.
Он решил микстуру не пить, но нашел место в винном зале бани и опустошил бутылку светлого вина. Он уже почти решил, что у него нет ни малейшей надежды разобраться в том, что только что произошло. Боль была тупой и постоянной, но терпимой. Человека, которого он так зверски избил, забрала, как и было обещано, личная охрана стратига. Двое солдат Карулла побледнели, как полотно, когда узнали, что случилось, но они ничего бы не могли поделать, разве только следовали бы за ним По пятам от бассейна к бассейну и в парную.
Собственно говоря, вынужден был признать Криспин, он чувствовал себя в целом неплохо. Нельзя отрицать, Что он испытывал облегчение, так как уцелел после еще одного нападения, и была вероятность, что преступник выдаст заказчика этих покушений. Было правдой даже то – хотя ему и не хотелось это признавать, – что Леонт не ошибся, Криспину принес определенное удовлетворение тот факт, что он сам справился с нападавшим.
Криспин рассеянно потер подбородок, потом повторил этот жест и сделал невеселый вывод. Он спросил у служащего дорогу и, прихватив с собой чашу вина, мужественно отправился в соседнюю комнату. Подождал на скамье, пока обслужат двух других мужчин, затем мрачно уселся на табуретку к брадобрею.
Надушенная простыня, повязанная вокруг шеи, сильно напоминала по ощущению веревку убийцы. И ему придется делать это каждый день. «Весьма вероятно, – подумал Криспин, – что какой-нибудь брадобрей в Городе случайно перережет мне глотку, рассказывая анекдот ожидающим клиентам. Тот, кто платит убийцам, просто зря тратит деньги; все сделают за него». Ему очень хотелось, чтобы этот человек не подчеркивал свое остроумие, размахивая бритвой. Криспин закрыл глаза.
Тем не менее он получил всего несколько небольших порезов и вовремя успел отказаться от предложенных духов. Криспин чувствовал удивительный прилив энергии, оживление, готовность приступить к работе над своим куполом в святилище. В мыслях это был уже его купол, как он с грустью осознал. Стилиана Далейна высказала по этому поводу предостережение, вспомнил он, но какой художник, если он хоть чего-нибудь стоит, обратит на него внимание?
Ему необходимо снова увидеть святилище. Он решил пойти в ту сторону прежде, чем вернется в гостиницу. «Интересно, – подумал он, – там ли Артибас; наверное, там. Этот человек практически живет в своем здании, как сказал император». Криспин подозревал, что он в конце концов станет таким же. Ему хотелось поговорить с архитектором насчет известкового основания для своих мозаик. Надо будет найти стекольные мастерские Сарантия, а потом заняться оценкой – и, возможно, заменить частично бригаду мастеров и подмастерьев, набранную Спросом. Надо будет изучить правила гильдий и придерживаться их. И ему надо начать делать наброски. Нет смысла носить в голове идеи, если их никто не видит. Нужно получить одобрение. Некоторые вещи он уже решил не вносить в рисунки. Не обязательно всем знать каждую его идею.
Работы предстоит очень много. Ведь он здесь именно поэтому, в конце концов. Он согнул руку. Она распухла, но с ней все будет в порядке. Он поблагодарил Джада за инстинкт, который заставил его пустить в ход левый кулак. Здоровая рука для мозаичника – это его жизнь.
Выходя из бани, он остановился у мраморной стойки в фойе. И чисто импульсивно спросил у служащего насчет адреса, который получил давным-давно. Оказалось, что это место недалеко. Он почему-то так и думал. Это был приличный район.
Криспин решил нанести визит. Выполнить свой долг. Покончить с этим, сказал он себе, пока работа не затянула его, как это бывало всегда. Потирая свой гладкий подбородок, он вышел из бань на свет вечернего солнца.
Двое мрачных солдат решительно шагали за ним, Каем Криспином Варенским, по направлению к дому и улице, указанным на оторванном кусочке пергамента, который ему дали в деревенском доме недалеко от Варены. В конце концов, свернув с красивой площади на широкую улицу с великолепными каменными домами по обеим сторонам, он поднялся по ступенькам крытого портика и решительно постучал в дверь здоровой рукой.
Он еще не решил, что скажет, что может сказать. Может возникнуть некоторая неловкость. Ожидая появления служанки, Криспин оглядывался по сторонам. На мраморной плинфе у двери стоял бюст великомученицы Эладии, покровительницы дев. Учитывая то, что он слышал раньше, Кай заподозрил, что она поставлена здесь в насмешку. На улице было тихо; он и двое солдат были единственными людьми, не считая юноши, который чистил кобылу, привязанную неподалеку. Дома выглядели ухоженными и вполне процветающими. На стенах фасада и на портиках установлены факелы, обещая освещение и безопасность после наступления темноты.
Можно было, стоя среди этих гладких фасадов, представить себе более спокойную жизнь в Сарантии, чем те полные насилия хитросплетения, с которыми он до сих пор сталкивался. Криспин поймал себя на том, что представляет себе фрески нежных полутонов внутри пропорционально размещенных комнат, слоновую кость, алебастр, хорошо выточенные деревянные табуреты, шкафы и скамьи, хорошее вино, свечи в серебряных подсвечниках, возможно, бережно хранимый манускрипт древних, который читают у огня зимой или в тиши внутреннего дворика среди летних цветов и жужжания пчел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72
Криспин моргнул. А потом стал действовать очень быстро.
Ему пришлось действовать быстро. Человек на скамье напротив оскалился и выхватил из-под подошвы левой ноги тонкое, как бумага, лезвие. Он держал его умело, повернув тыльную сторону ладони вверх, и сделал выпад прямо в сторону Криспина, без предупреждения, без вызова.
Леонт стоял неподвижно у двери и наблюдал с бесстрастным интересом.
Криспин качнулся в сторону, стаскивая простыню с плеча, чтобы набросить ее на приближающийся клинок. Человек напротив яростно выругался. Он распорол простыню ножом снизу вверх, стараясь освободить нож, но Криспин вскочил со скамьи и одновременно обмотал большую простыню одним движением, словно могильный саван, вокруг рук и торса нападающего. Не раздумывая – не успевая подумать, – но чувствуя в груди огромную, удушливую ярость, он изо всех сил ударил противника локтем в висок. Услышал сдавленный стон. Нож упал на пол с тонким звоном. Криспин развернулся, чтобы сохранить равновесие, затем размахнулся, левой рукой описал дугу и обрушил кулак прямо на лицо противника. Почувствовал, как зубы у того рассыпались мелкими камушками, услышал хруст кости и застонал от боли в собственной руке.
Человек упал на колени и слабо закашлял. Прежде чем он успел подобрать оброненный нож, Криспин два раза ударил его ногой по ребрам, а потом, когда нападавший боком сполз на мокрый пол, нанес удар в голову. Человек лег и больше не двигался.
Криспин, тяжело дыша, рухнул, обнаженный, на каменную скамью. Пот лил с него ручьями, он стал скользким от пота. Закрыл глаза, потом снова открыл их. Сердце его бешено билось. Он посмотрел на Леонта, который все так же неподвижно стоял у двери.
– Так мило… с твоей стороны… что помог мне, – задыхаясь, произнес Криспин. Его левая рука уже начала опухать. Он гневно смотрел на собеседника сквозь клубящийся туман влажного жара.
Золотоволосый воин улыбнулся. Все его идеально сложенное тело блестело, покрытое тонкой пленкой пота.
– Мужчине важно уметь себя защитить. И приятно узнать, что ты это умеешь. Разве ты не чувствуешь себя лучше, справившись с ним самостоятельно?
Криспин постарался унять дыхание. Он сердито покачал головой. Пот заливал ему глаза. На каменном полу образовалась лужица крови, пропитывая белую простыню, в которой запутался лежащий человек.
– Ты должен так чувствовать, – серьезно сказал Леонт. – Немаловажно уметь защитить самого себя и тех, кого ты любишь.
– Пошел ты! Скажи это чумным язвам, – огрызнулся Криспин. Его тошнило, он изо всех сил старался взять себя в руки.
– Помилуй! Ты не можешь так со мной разговаривать, – мягко удивился стратиг. – Ты ведь знаешь, кто я такой. Кроме того, я пригласил тебя к себе домой… ты не должен так со мной разговаривать. – Он говорил так, будто Криспин нарушил правила поведения, нормы цивилизованного протокола. Это могло бы быть смешно, подумал Криспин, если бы его так сильно не тошнило в этой удушающей, влажной жаре, а темная кровь незнакомца не продолжала бы пропитывать белую простыню у его ног.
– Что ты собираешься со мной сделать? – прохрипел Криспин сквозь сжатые зубы. – Убьешь скрытым клинком? Пошлешь жену отравить меня?
Леонт благодушно рассмеялся.
– У меня нет причин убивать тебя. А репутация Стилианы гораздо хуже, чем ее характер. Увидишь, когда придешь к нам на ужин. А пока лучше тебе выйти из этой жары. И ты можешь гордиться: этот человек наверняка расскажет, кто его нанял. Мои люди доставят его к префекту. Он очень хорошо умеет допрашивать. Ты сам разгадал загадку прошлой ночи, художник. Ценой всего лишь ушибленной руки. Тебе следует испытывать удовлетворение.
«Пошел ты», – чуть было снова не ответил Криспин, но сдержался. «Загадка прошлой ночи». Кажется, всем уже известно о нападении. Он посмотрел на высокого командующего всеми армиями Сарантия. Насмешливый взор Леонта встретился с его взглядом сквозь клубы пара.
– Это и есть то, что приносит тебе удовлетворение? – с горечью спросил Криспин. – Забить человека до потери сознания, убить его? Так должен поступать мужчина, чтобы оправдать свое место в мире, сотворенном Джадом?
Леонт секунду молчал.
– Ты его не убил. Мир, сотворенный Джадом, – это опасное место, где смертным не хватает воздуха, художник. Скажи мне, как долго просуществовали славные Достижения Родиаса после того, как вы не смогли защитить их от антов?
Конечно, они превратились в руины. Криспин это знал. Он видел обгоревшие остатки мозаик, полюбоваться которыми некогда съезжались со всего мира и превозносили их до небес.
Леонт прибавил по-прежнему мягко: – Я был бы жалким существом, если бы ценил только кровопролитие и войну. Да, я выбрал этот мир, и я бы хотел оставить после себя гордое имя, но я считаю, что человек заслуживает почета, если служит своему Городу и императору, растит детей и убеждает свою жену выполнять те же обязанности.
Криспин подумал о Стилиане Далейне. «Я ложусь там, куда приводит меня желание». Он прогнал от себя эту мысль. И сказал:
– А прекрасные вещи? Те, что отличают нас от инициев с их жертвоприношениями или от каршитов, пьющих медвежью кровь и покрывающих шрамами лица? Или нас от них отличает только лучшее оружие и тактика? – По правде говоря, Криспин слишком ослабел и уже не испытывал подлинного гнева. Ему пришло в голову, что мозаичники – да и все художники – никогда не оставляют после себя имен, гордых или иных. Это удел людей, которые машут мечами или топорами, которые могут одним взмахом отделить голову от тела. Он хотел это сказать, но не сказал.
– Красота – это роскошь, родианин. Ей нужны стены и… да, лучшее оружие и тактика. То, что делаешь ты, зависит от того, что делаю я. – Леонт помолчал. – Или от того, что ты только что сделал с этим человеком, который мог бы убить тебя. Какие мозаики ты бы сотворил, если бы умер на полу парной? Какие произведения сохранились бы здесь, если бы Робаз, командующий армиями бассанидов, завоевал нас для Царя Царей? Или если бы нас покорили северяне, опьяневшие от медвежьей крови? Или какая-то другая сила, другая вера, какой-то враг, о котором мы даже еще не знаем? – Леонт снова вытер пот с глаз. – Тому, что мы строим, – даже святилищу императора, – постоянно грозит опасность, и его нужно охранять.
Криспин смотрел на него. Ему не хотелось все это слушать.
– А солдаты слишком долго ждут свое жалованье? Из-за святилища? Как же шлюхи Империи зарабатывают себе на жизнь? – с горечью спросил он.
Леонт нахмурился. И несколько мгновений смотрел на Криспина сквозь туман.
– Мне надо идти. Мои стражники разберутся с этим парнем. Мне очень жаль, – прибавил он, – что чума унесла твоих близких. Но в конце концов человек оставляет позади свои потери.
Он открыл дверь и вышел, прежде чем Криспин мог ответить хоть на одно из его замечаний.
Криспин покинул бани несколько позже. Банщики в холодной комнате морщились и щелкали языками над его распухшей рукой и настояли, чтобы он опустил ее в воду, пока не придет вызванный лекарь. Лекарь, бормоча нечто ободряющее, втягивал с присвистом воздух, ощупывая его руку, но убедился, что внутри ничего не сломано. Он рекомендовал сделать кровопускание из правого бедра, чтобы предотвратить скопление плохой крови вокруг ушиба, но Криспин отказался. Лекарь, качая головой по поводу невежества некоторых пациентов, оставил микстуру из трав, которую следовало подмешивать в вино, чтобы рука не болела. Криспин ему за нее заплатил.
Он решил микстуру не пить, но нашел место в винном зале бани и опустошил бутылку светлого вина. Он уже почти решил, что у него нет ни малейшей надежды разобраться в том, что только что произошло. Боль была тупой и постоянной, но терпимой. Человека, которого он так зверски избил, забрала, как и было обещано, личная охрана стратига. Двое солдат Карулла побледнели, как полотно, когда узнали, что случилось, но они ничего бы не могли поделать, разве только следовали бы за ним По пятам от бассейна к бассейну и в парную.
Собственно говоря, вынужден был признать Криспин, он чувствовал себя в целом неплохо. Нельзя отрицать, Что он испытывал облегчение, так как уцелел после еще одного нападения, и была вероятность, что преступник выдаст заказчика этих покушений. Было правдой даже то – хотя ему и не хотелось это признавать, – что Леонт не ошибся, Криспину принес определенное удовлетворение тот факт, что он сам справился с нападавшим.
Криспин рассеянно потер подбородок, потом повторил этот жест и сделал невеселый вывод. Он спросил у служащего дорогу и, прихватив с собой чашу вина, мужественно отправился в соседнюю комнату. Подождал на скамье, пока обслужат двух других мужчин, затем мрачно уселся на табуретку к брадобрею.
Надушенная простыня, повязанная вокруг шеи, сильно напоминала по ощущению веревку убийцы. И ему придется делать это каждый день. «Весьма вероятно, – подумал Криспин, – что какой-нибудь брадобрей в Городе случайно перережет мне глотку, рассказывая анекдот ожидающим клиентам. Тот, кто платит убийцам, просто зря тратит деньги; все сделают за него». Ему очень хотелось, чтобы этот человек не подчеркивал свое остроумие, размахивая бритвой. Криспин закрыл глаза.
Тем не менее он получил всего несколько небольших порезов и вовремя успел отказаться от предложенных духов. Криспин чувствовал удивительный прилив энергии, оживление, готовность приступить к работе над своим куполом в святилище. В мыслях это был уже его купол, как он с грустью осознал. Стилиана Далейна высказала по этому поводу предостережение, вспомнил он, но какой художник, если он хоть чего-нибудь стоит, обратит на него внимание?
Ему необходимо снова увидеть святилище. Он решил пойти в ту сторону прежде, чем вернется в гостиницу. «Интересно, – подумал он, – там ли Артибас; наверное, там. Этот человек практически живет в своем здании, как сказал император». Криспин подозревал, что он в конце концов станет таким же. Ему хотелось поговорить с архитектором насчет известкового основания для своих мозаик. Надо будет найти стекольные мастерские Сарантия, а потом заняться оценкой – и, возможно, заменить частично бригаду мастеров и подмастерьев, набранную Спросом. Надо будет изучить правила гильдий и придерживаться их. И ему надо начать делать наброски. Нет смысла носить в голове идеи, если их никто не видит. Нужно получить одобрение. Некоторые вещи он уже решил не вносить в рисунки. Не обязательно всем знать каждую его идею.
Работы предстоит очень много. Ведь он здесь именно поэтому, в конце концов. Он согнул руку. Она распухла, но с ней все будет в порядке. Он поблагодарил Джада за инстинкт, который заставил его пустить в ход левый кулак. Здоровая рука для мозаичника – это его жизнь.
Выходя из бани, он остановился у мраморной стойки в фойе. И чисто импульсивно спросил у служащего насчет адреса, который получил давным-давно. Оказалось, что это место недалеко. Он почему-то так и думал. Это был приличный район.
Криспин решил нанести визит. Выполнить свой долг. Покончить с этим, сказал он себе, пока работа не затянула его, как это бывало всегда. Потирая свой гладкий подбородок, он вышел из бань на свет вечернего солнца.
Двое мрачных солдат решительно шагали за ним, Каем Криспином Варенским, по направлению к дому и улице, указанным на оторванном кусочке пергамента, который ему дали в деревенском доме недалеко от Варены. В конце концов, свернув с красивой площади на широкую улицу с великолепными каменными домами по обеим сторонам, он поднялся по ступенькам крытого портика и решительно постучал в дверь здоровой рукой.
Он еще не решил, что скажет, что может сказать. Может возникнуть некоторая неловкость. Ожидая появления служанки, Криспин оглядывался по сторонам. На мраморной плинфе у двери стоял бюст великомученицы Эладии, покровительницы дев. Учитывая то, что он слышал раньше, Кай заподозрил, что она поставлена здесь в насмешку. На улице было тихо; он и двое солдат были единственными людьми, не считая юноши, который чистил кобылу, привязанную неподалеку. Дома выглядели ухоженными и вполне процветающими. На стенах фасада и на портиках установлены факелы, обещая освещение и безопасность после наступления темноты.
Можно было, стоя среди этих гладких фасадов, представить себе более спокойную жизнь в Сарантии, чем те полные насилия хитросплетения, с которыми он до сих пор сталкивался. Криспин поймал себя на том, что представляет себе фрески нежных полутонов внутри пропорционально размещенных комнат, слоновую кость, алебастр, хорошо выточенные деревянные табуреты, шкафы и скамьи, хорошее вино, свечи в серебряных подсвечниках, возможно, бережно хранимый манускрипт древних, который читают у огня зимой или в тиши внутреннего дворика среди летних цветов и жужжания пчел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72