Эйоуюэль сын Аслудки, полный капитан. Первый капитан флота аэриблей Галвеев.
Мужчины не стали обмениваться поклонами, принятыми среди сухопутных людей, они просто кивнули друг другу — равный равному, капитан капитану. Признавая тем самым, что в собственном крохотном мирке каждый из них был королем, избавленным от неприятной необходимости соблюдать светские условности.
Затем Эйоуюэль снова обернулся к Дугхаллу:
— Теперь я знаю, кто ты такой. И мне чертовски хочется как-нибудь услышать, как вышло, что все эти адские годы оказались настолько милостивыми к тебе?
Похоже было, что Эйоуюэль совсем не против продолжить разговор на эту тему, однако, немного помолчав, он ответил на вопрос Дугхалл:
— Своими я могу назвать шестьдесят человек. Мы захватили восемнадцать пленников. Трое из них лейтенанты, один старший сержант и один Криспин Сабир. — С едва заметной улыбкой Эйоуюэль добавил: — И он отнюдь не обрадован своим положением.
— Еще бы, — заметал Дугхалл. — Радоваться тут нечему. — Он с удивлением покачал головой. — Вот уж не думал, что во всей Калимекке может набраться шесть десятков верных Галвеям людей.
— Насчет Калимекки не знаю, — ответил Эйоуюэль.
— Некоторые из них оставили службу Гофтскому Семейству, когда оно вступило в сговор с Сабирами. Некоторые вернулись с Территорий и обнаружили, что все переменилось. Мы собирали этот отряд, ожидая возможности присоединиться к Галвеям, в случае если таковые найдутся. Когда мы начали тренироваться, чтобы быть в любой момент наготове, один из лейтенантов намекнул, что нам предстоит совершить ночную вылазку в Дом Галвеев… и тогда с теми из воздушной команды, кто сохранял верность Сабирам, начали приключаться всякие несчастья на тренировках, или их тошнило во время еды или подстерегали какие-нибудь неприятности на отдыхе. Пришлось проявить изобретательность.
— Значит, у нас сейчас есть и собственное войско, и объект, за который можно запросить выкуп, — подытожила Кейт.
— А Криспин знает сколько человек сейчас в доме? — спросил Дугхалл. И покачав головой, он тут же сам ответил на собственный вопрос: — Наверняка не знает, иначе он не привел бы сюда столько народа.
— Ему не было известно, сколько людей и кто именно находится в Доме Галвеев, поэтому он счел необходимым приготовиться к наихудшему варианту.
— Тогда пусть пленников ведут суда, — кивнув, сказал Дух-галл. — В тюремных подвалах достаточно чисто, и если твои люди выставят стражу…
— Я все сделаю. Мы запланировали и это — как и все остальное. Я распоряжусь. — Эйоуюэль повернулся к своим людям и свистнул.
Отряд, окружавший пленников, тотчас преобразился в длинный прямоугольник, охватывавший колонну солдат Сабиров и замыкавший ее сзади и спереди.
Кейт бросила внимательный взгляд на приближавшийся строй.
— Здесь много женщин, — заметила она.
— В городе полно покойников, еды нет никакой, и деньги не стоят ничего. Содержать вооруженный отряд становится все трудней и трудней. Остаются лишь те, кому некуда уходить и кто никому не нужен. Такие уж сейчас времена.
— По-моему, лучше не пускать их внутрь дома, — негромко произнес Ян. — Что, если среди предполагаемых союзников найдутся предатели? И, попав в дом, они снова перейдут на другую сторону. Не окажется ли так, что мы сами открываем двери для врагов?
— Я ручаюсь жизнью за тех, кто присоединился ко мне, — сказал Эйоуюэль.
— Алви тоже говорила, что они на нашей стороне, — напомнила Яну Кейт.
И все же, глядя на шеренгу солдат, марширующую к дому, она ощущала слабый холодок в затылке, словно воочию видела коварное сплетение в переменчивых нитях судьбы. Криспин Сабир, подумала она, спокойно и своими ногами в тюрьму не пойдет… Уж он-то не сдастся так просто.
Алви остановилась возле кольца солдат.
— Отец, — сказала она негромко. — Я пришла.
Она спокойно смотрела на этого мужчину, красавца, ее отца.
Строгие черты и светлые глаза были знакомы ей по собственному лицу, Алви ни на миг не усомнилась в том, что перед ней находится ее отец. Глядя на него, она не заметила никаких внешних признаков жестокости и зла, наполнявших душу этого человека. Как легко можно полюбить его. Как легко довериться ему. Не зная его истинной сути, она не испытывала бы никаких тревог и сомнений.
Она коротко помянула недобрым словом народ Семи Обезьян, научивший ее ходить по дороге и слушать ее истории. Она была готова забыть обо всем, что ей стало известно об этом человеке, броситься в его объятия и сказать: Папа, я так долго ждала тебя. Во время своего долгого путешествия через море именно так Алви и представляла себе эту встречу. Ей и в голову не приходило, что она увидит отца закованным в колодки и — более того — почувствует облегчение от этого.
— Алви, — сказал негромко Криспин. — Моя прекрасная дочь. Я и не знал, что ты так выросла.
Алви заметила, что глаза его наполнились слезами, он сглотнул и отвернулся.
— Ты очень похожа на свою мать. Она… тоже была очень красива.
— Я надеялась, что мы встретимся… при более приятных обстоятельствах, — ответила Алви, стараясь сочетать в своих словах и искренность, и любезность.
Криспин снова повернулся к ней, и в глазах его появилась насмешка над самим собой.
— Похоже, в данном случае я несколько перемудрил. Взгляд его обежал кольцо солдат, опустился на руки, окованные металлическими наручниками, и Криспин вздохнул.
Солдаты внимательно следили за ним. Алви старалась держаться подальше от их кольца, ощущая в этих людях настороженность и растерянность, вызванную ее появлением. Они явно боялись, что она или каким-то образом пробудит ярость в пленном, или попытается освободить его при помощи какой-нибудь хитрой уловки… или что она внезапно извлечет из ниоткуда оружие и начнет стрелять во все стороны. Но девочка замерла на месте, держа руки так, чтобы все могли видеть ее ладони, и не смотрела ни на кого, кроме отца.
— Мне жаль, что я так опоздал, — сказал он. — Прости меня за то, что я не был в гавани и не встретил тебя там. Прости и за то, что ты попала в заложницы и тебе придется страдать из-за меня. Но именно поэтому я отослал тебя когда-то давно из Калимекки.
— Я знаю, — сказала она. — Я…
Алви знала слишком многое из того, о чем не могла даже намекнуть ему. Не могла она рассказать ему и о том, что она не заложница и пришла сюда по собственной воле, потому что хотела избежать встречи с ним. Потупившись, она произнесла:
— Со мной хорошо обращаются, они не хотят мне зла. И они обещали мне, что не причинят тебе вреда.
Криспин расхохотался — с искренним и неподдельным весельем:
— Как любезно с их стороны — дать тебе подобное обещание. Наверно, они так ценят тебя, что не хотят огорчить.
Но смех этот быстро прекратился, и на лице Криспина вновь появились боль и сожаление.
— Они убьют меня. Они должны это сделать, иначе я найду способ убить их.
— Кое-кто из них считает, что за тебя можно получить хороший выкуп.
— Они ошибаются. Никто в Доме Сабиров не будет платить за мою жизнь. Во всяком случае сейчас, когда все стало по-другому. Мой собственный брат, как я полагаю, от радости пустится в пляс в тот самый миг, когда ему станет известно о моей смерти.
Он лукаво улыбнулся, впервые открыто проявляя перед Алви свою сущность — не ее отца, а убийцы, палача… человека, наслаждающегося муками других людей и властью над ними.
— Тем не менее мне бы хотелось посмотреть на это. Переговоры могут оказаться прелюбопытными.
— Я не позволю им убить тебя.
— Алви, чипиите, не позволь им убить себя.
— Парат, а она действительно ваша дочь? — спросил вдруг один из пленников.
— Молчать, сержант, — приказал охранник.
Криспин посмотрел на сержанта. Мундир этого человека отличался от мундиров других солдат. Кроме него, еще четверо пленников были в черной форме, а не в черно-зеленой с золотом. Строгость этих мрачных одежд и нечто, затаившееся в глазах четверых мужчин и женщины, заставили Алви поежиться. Ей захотелось прикоснуться кончиками пальцев к земле… послушать, что скажет дорога. Она вдруг почувствовала острое желание узнать, почему эти солдаты казались другими, узнать, почему в глазах этих пятерых пленников не было страха.
— Это моя родная дочь, моя наследница, — ответил Криспин сержанту.
Один из охранников повернулся к Алви и голосом достаточно любезным обратился к ней:
— А теперь возвращайся в дом, дитя. Здесь не безопасное для тебя место.
Алви кивнула, хотя уходить она не хотела. Ей еще нужно было кое-что сказать отцу. Кейт обязательно позволит ей снова поговорить с ним, подумала она. Кейт пообещала, что они не убьют его, если только это не придется сделать в целях самозащиты. Но ведь он не сопротивляется, позволяет стражникам делать с ним все, что они считают нужным, и ничем не угрожает им.
— Я приду в другой раз, чтобы поговорить с тобой, — сказала она. — Обещаю.
Криспин покачал головой:
— Никогда не упускай возможности сказать «прощай», дочка. Я усвоил это, когда был моложе, чем ты сейчас. Кто может дать нам гарантию, что мы встретимся снова? Делай то, что они хотят от тебя… и беги, если сумеешь. Чтобы тебе ни говорили обо мне, сколько бы лжи ты ни услышала, помни, что я пришел за тобой сразу, как только смог. — Голос его сделался мягче. — И помни, что я люблю тебя.
Алви прикусила губу, ей хотелось плакать, и несколько слезинок уже покатилось по щекам, а глаза заморгали, прогоняя их. Отец попал в плен из-за нее. И цепи на него надели по ее вине. Он сказал, что любит ее, и она верила этому… конечно, он не знал ее, но оставил для нее место в своем сердце — не для той, какой она была на самом деле, а какой он ее представлял — и любил, как умел.
— Мне очень жаль, что так случилось, папа, — сказала она. — Тебе нужно молить богов, чтобы они послали нам время как следует познакомиться.
Она отвернулась и пошла к дому.
— Алви, скажи мне «прощай». Если ты не сделаешь этого, возможно, тебе еще придется пожалеть об этом.
Она повернулась и, ощущая комок в горле, сказала:
— Прощай, папа.
— Прощай, Алви.
Девочка повернулась и побрела к дому, пытаясь справиться с нахлынувшими слезами, проклиная свою слабость и возраст.
Тот человек, что вел мирные переговоры с Дугхаллом, Кейт и Яном, вышел на просторную, мощенную камнем площадку перед домом и свистнул. За спиной ее сразу же зазвучали команды и угрозы:
— Эй вы! Живо на ноги!
— Стой смирно, или проткну насквозь!
— Мы идем в дом, и тот из вас, кто шагнет в сторону, споткнется, кашлянет или сделает какое-нибудь подозрительное движение, умрет на месте.
Алви пошла быстрее: она не хотела оказаться на пути колонны пленников. Не хотела, чтобы из-за нее кто-то замедлил шаг или споткнулся. Не хотела стать причиной чьей-нибудь смерти, даже случайной. Сзади затопали ноги, послышались стоны раненых, которых поддерживали те, кто был цел, зазвенели цепи. Алви торопливо взбежала по ступенькам Дома Галвеев, думая лишь о том, чтобы побыстрее убраться с пути пленных.
Но когда солдаты ввели их внутрь дома, в колонне что-то случилось. Кто-то закричал, и до слуха Алви донеслись звон цепей и удары. Под ногами ее холодный белый камень трепетал от близкой боли, стонал от страха, вызванного запахом смерти.
Оглянувшись, Алви увидела, как пленники в черных мундирах сражаются в оковах и без оружия с солдатами охраны. Они использовали сковывавшие их руки цепи одновременно и как щит и как меч. Женщина в черном одеянии упала от удара клинка в грудь… пятно алой крови расцвело на белом камне, как красная роза на снегу. Однако в смертной хватке она держала солдата в черно-зеленом мундире, шея его была вывернута под каким-то невероятным углом, горло сжимала цепь, а застывшие глаза смотрели в те края, что находятся за пределами мира. Двое из черных воинов стояли спиной к спине, невероятно быстро размахивая цепями и отбиваясь ногами от всех, кто осмеливался приблизиться к ним. Цепи успешно отражали удары клинков, и Алви было подумала, что обоих ждет успех, но охранники, расправившись с остальными, яростно набросились на них, подавляя своей численностью.
Наконец, покрытые кровью, оба они упали, крича от боли… крики их превратились в бульканье и вскоре затихли совсем.
В Доме Галвеев внезапно похолодало. Холод, казалось, поглотил все звуки. Леденящее дуновение погасило факел, который кто-то зажег во время этой короткой битвы, и огромный зал погрузился во тьму. И тогда в темном и ставшем вдруг душным помещении вспыхнули огоньки — кровавые светлячки, сперва казавшиеся огоньками, зажегшимися в телах павших, а потом превратившиеся в языки пламени, запылавшего в их телах, и наконец преобразившиеся в ослепительные солнца, которые сжигали плоть, кости, волосы и все прочее, оставляя нетронутой лишь одежду — на тех местах, где воины расстались с жизнью.
— Ахх, — кто-то шепнул ей на ухо, и она едва не закричала, но источник звука проследовал мимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57
Мужчины не стали обмениваться поклонами, принятыми среди сухопутных людей, они просто кивнули друг другу — равный равному, капитан капитану. Признавая тем самым, что в собственном крохотном мирке каждый из них был королем, избавленным от неприятной необходимости соблюдать светские условности.
Затем Эйоуюэль снова обернулся к Дугхаллу:
— Теперь я знаю, кто ты такой. И мне чертовски хочется как-нибудь услышать, как вышло, что все эти адские годы оказались настолько милостивыми к тебе?
Похоже было, что Эйоуюэль совсем не против продолжить разговор на эту тему, однако, немного помолчав, он ответил на вопрос Дугхалл:
— Своими я могу назвать шестьдесят человек. Мы захватили восемнадцать пленников. Трое из них лейтенанты, один старший сержант и один Криспин Сабир. — С едва заметной улыбкой Эйоуюэль добавил: — И он отнюдь не обрадован своим положением.
— Еще бы, — заметал Дугхалл. — Радоваться тут нечему. — Он с удивлением покачал головой. — Вот уж не думал, что во всей Калимекке может набраться шесть десятков верных Галвеям людей.
— Насчет Калимекки не знаю, — ответил Эйоуюэль.
— Некоторые из них оставили службу Гофтскому Семейству, когда оно вступило в сговор с Сабирами. Некоторые вернулись с Территорий и обнаружили, что все переменилось. Мы собирали этот отряд, ожидая возможности присоединиться к Галвеям, в случае если таковые найдутся. Когда мы начали тренироваться, чтобы быть в любой момент наготове, один из лейтенантов намекнул, что нам предстоит совершить ночную вылазку в Дом Галвеев… и тогда с теми из воздушной команды, кто сохранял верность Сабирам, начали приключаться всякие несчастья на тренировках, или их тошнило во время еды или подстерегали какие-нибудь неприятности на отдыхе. Пришлось проявить изобретательность.
— Значит, у нас сейчас есть и собственное войско, и объект, за который можно запросить выкуп, — подытожила Кейт.
— А Криспин знает сколько человек сейчас в доме? — спросил Дугхалл. И покачав головой, он тут же сам ответил на собственный вопрос: — Наверняка не знает, иначе он не привел бы сюда столько народа.
— Ему не было известно, сколько людей и кто именно находится в Доме Галвеев, поэтому он счел необходимым приготовиться к наихудшему варианту.
— Тогда пусть пленников ведут суда, — кивнув, сказал Дух-галл. — В тюремных подвалах достаточно чисто, и если твои люди выставят стражу…
— Я все сделаю. Мы запланировали и это — как и все остальное. Я распоряжусь. — Эйоуюэль повернулся к своим людям и свистнул.
Отряд, окружавший пленников, тотчас преобразился в длинный прямоугольник, охватывавший колонну солдат Сабиров и замыкавший ее сзади и спереди.
Кейт бросила внимательный взгляд на приближавшийся строй.
— Здесь много женщин, — заметила она.
— В городе полно покойников, еды нет никакой, и деньги не стоят ничего. Содержать вооруженный отряд становится все трудней и трудней. Остаются лишь те, кому некуда уходить и кто никому не нужен. Такие уж сейчас времена.
— По-моему, лучше не пускать их внутрь дома, — негромко произнес Ян. — Что, если среди предполагаемых союзников найдутся предатели? И, попав в дом, они снова перейдут на другую сторону. Не окажется ли так, что мы сами открываем двери для врагов?
— Я ручаюсь жизнью за тех, кто присоединился ко мне, — сказал Эйоуюэль.
— Алви тоже говорила, что они на нашей стороне, — напомнила Яну Кейт.
И все же, глядя на шеренгу солдат, марширующую к дому, она ощущала слабый холодок в затылке, словно воочию видела коварное сплетение в переменчивых нитях судьбы. Криспин Сабир, подумала она, спокойно и своими ногами в тюрьму не пойдет… Уж он-то не сдастся так просто.
Алви остановилась возле кольца солдат.
— Отец, — сказала она негромко. — Я пришла.
Она спокойно смотрела на этого мужчину, красавца, ее отца.
Строгие черты и светлые глаза были знакомы ей по собственному лицу, Алви ни на миг не усомнилась в том, что перед ней находится ее отец. Глядя на него, она не заметила никаких внешних признаков жестокости и зла, наполнявших душу этого человека. Как легко можно полюбить его. Как легко довериться ему. Не зная его истинной сути, она не испытывала бы никаких тревог и сомнений.
Она коротко помянула недобрым словом народ Семи Обезьян, научивший ее ходить по дороге и слушать ее истории. Она была готова забыть обо всем, что ей стало известно об этом человеке, броситься в его объятия и сказать: Папа, я так долго ждала тебя. Во время своего долгого путешествия через море именно так Алви и представляла себе эту встречу. Ей и в голову не приходило, что она увидит отца закованным в колодки и — более того — почувствует облегчение от этого.
— Алви, — сказал негромко Криспин. — Моя прекрасная дочь. Я и не знал, что ты так выросла.
Алви заметила, что глаза его наполнились слезами, он сглотнул и отвернулся.
— Ты очень похожа на свою мать. Она… тоже была очень красива.
— Я надеялась, что мы встретимся… при более приятных обстоятельствах, — ответила Алви, стараясь сочетать в своих словах и искренность, и любезность.
Криспин снова повернулся к ней, и в глазах его появилась насмешка над самим собой.
— Похоже, в данном случае я несколько перемудрил. Взгляд его обежал кольцо солдат, опустился на руки, окованные металлическими наручниками, и Криспин вздохнул.
Солдаты внимательно следили за ним. Алви старалась держаться подальше от их кольца, ощущая в этих людях настороженность и растерянность, вызванную ее появлением. Они явно боялись, что она или каким-то образом пробудит ярость в пленном, или попытается освободить его при помощи какой-нибудь хитрой уловки… или что она внезапно извлечет из ниоткуда оружие и начнет стрелять во все стороны. Но девочка замерла на месте, держа руки так, чтобы все могли видеть ее ладони, и не смотрела ни на кого, кроме отца.
— Мне жаль, что я так опоздал, — сказал он. — Прости меня за то, что я не был в гавани и не встретил тебя там. Прости и за то, что ты попала в заложницы и тебе придется страдать из-за меня. Но именно поэтому я отослал тебя когда-то давно из Калимекки.
— Я знаю, — сказала она. — Я…
Алви знала слишком многое из того, о чем не могла даже намекнуть ему. Не могла она рассказать ему и о том, что она не заложница и пришла сюда по собственной воле, потому что хотела избежать встречи с ним. Потупившись, она произнесла:
— Со мной хорошо обращаются, они не хотят мне зла. И они обещали мне, что не причинят тебе вреда.
Криспин расхохотался — с искренним и неподдельным весельем:
— Как любезно с их стороны — дать тебе подобное обещание. Наверно, они так ценят тебя, что не хотят огорчить.
Но смех этот быстро прекратился, и на лице Криспина вновь появились боль и сожаление.
— Они убьют меня. Они должны это сделать, иначе я найду способ убить их.
— Кое-кто из них считает, что за тебя можно получить хороший выкуп.
— Они ошибаются. Никто в Доме Сабиров не будет платить за мою жизнь. Во всяком случае сейчас, когда все стало по-другому. Мой собственный брат, как я полагаю, от радости пустится в пляс в тот самый миг, когда ему станет известно о моей смерти.
Он лукаво улыбнулся, впервые открыто проявляя перед Алви свою сущность — не ее отца, а убийцы, палача… человека, наслаждающегося муками других людей и властью над ними.
— Тем не менее мне бы хотелось посмотреть на это. Переговоры могут оказаться прелюбопытными.
— Я не позволю им убить тебя.
— Алви, чипиите, не позволь им убить себя.
— Парат, а она действительно ваша дочь? — спросил вдруг один из пленников.
— Молчать, сержант, — приказал охранник.
Криспин посмотрел на сержанта. Мундир этого человека отличался от мундиров других солдат. Кроме него, еще четверо пленников были в черной форме, а не в черно-зеленой с золотом. Строгость этих мрачных одежд и нечто, затаившееся в глазах четверых мужчин и женщины, заставили Алви поежиться. Ей захотелось прикоснуться кончиками пальцев к земле… послушать, что скажет дорога. Она вдруг почувствовала острое желание узнать, почему эти солдаты казались другими, узнать, почему в глазах этих пятерых пленников не было страха.
— Это моя родная дочь, моя наследница, — ответил Криспин сержанту.
Один из охранников повернулся к Алви и голосом достаточно любезным обратился к ней:
— А теперь возвращайся в дом, дитя. Здесь не безопасное для тебя место.
Алви кивнула, хотя уходить она не хотела. Ей еще нужно было кое-что сказать отцу. Кейт обязательно позволит ей снова поговорить с ним, подумала она. Кейт пообещала, что они не убьют его, если только это не придется сделать в целях самозащиты. Но ведь он не сопротивляется, позволяет стражникам делать с ним все, что они считают нужным, и ничем не угрожает им.
— Я приду в другой раз, чтобы поговорить с тобой, — сказала она. — Обещаю.
Криспин покачал головой:
— Никогда не упускай возможности сказать «прощай», дочка. Я усвоил это, когда был моложе, чем ты сейчас. Кто может дать нам гарантию, что мы встретимся снова? Делай то, что они хотят от тебя… и беги, если сумеешь. Чтобы тебе ни говорили обо мне, сколько бы лжи ты ни услышала, помни, что я пришел за тобой сразу, как только смог. — Голос его сделался мягче. — И помни, что я люблю тебя.
Алви прикусила губу, ей хотелось плакать, и несколько слезинок уже покатилось по щекам, а глаза заморгали, прогоняя их. Отец попал в плен из-за нее. И цепи на него надели по ее вине. Он сказал, что любит ее, и она верила этому… конечно, он не знал ее, но оставил для нее место в своем сердце — не для той, какой она была на самом деле, а какой он ее представлял — и любил, как умел.
— Мне очень жаль, что так случилось, папа, — сказала она. — Тебе нужно молить богов, чтобы они послали нам время как следует познакомиться.
Она отвернулась и пошла к дому.
— Алви, скажи мне «прощай». Если ты не сделаешь этого, возможно, тебе еще придется пожалеть об этом.
Она повернулась и, ощущая комок в горле, сказала:
— Прощай, папа.
— Прощай, Алви.
Девочка повернулась и побрела к дому, пытаясь справиться с нахлынувшими слезами, проклиная свою слабость и возраст.
Тот человек, что вел мирные переговоры с Дугхаллом, Кейт и Яном, вышел на просторную, мощенную камнем площадку перед домом и свистнул. За спиной ее сразу же зазвучали команды и угрозы:
— Эй вы! Живо на ноги!
— Стой смирно, или проткну насквозь!
— Мы идем в дом, и тот из вас, кто шагнет в сторону, споткнется, кашлянет или сделает какое-нибудь подозрительное движение, умрет на месте.
Алви пошла быстрее: она не хотела оказаться на пути колонны пленников. Не хотела, чтобы из-за нее кто-то замедлил шаг или споткнулся. Не хотела стать причиной чьей-нибудь смерти, даже случайной. Сзади затопали ноги, послышались стоны раненых, которых поддерживали те, кто был цел, зазвенели цепи. Алви торопливо взбежала по ступенькам Дома Галвеев, думая лишь о том, чтобы побыстрее убраться с пути пленных.
Но когда солдаты ввели их внутрь дома, в колонне что-то случилось. Кто-то закричал, и до слуха Алви донеслись звон цепей и удары. Под ногами ее холодный белый камень трепетал от близкой боли, стонал от страха, вызванного запахом смерти.
Оглянувшись, Алви увидела, как пленники в черных мундирах сражаются в оковах и без оружия с солдатами охраны. Они использовали сковывавшие их руки цепи одновременно и как щит и как меч. Женщина в черном одеянии упала от удара клинка в грудь… пятно алой крови расцвело на белом камне, как красная роза на снегу. Однако в смертной хватке она держала солдата в черно-зеленом мундире, шея его была вывернута под каким-то невероятным углом, горло сжимала цепь, а застывшие глаза смотрели в те края, что находятся за пределами мира. Двое из черных воинов стояли спиной к спине, невероятно быстро размахивая цепями и отбиваясь ногами от всех, кто осмеливался приблизиться к ним. Цепи успешно отражали удары клинков, и Алви было подумала, что обоих ждет успех, но охранники, расправившись с остальными, яростно набросились на них, подавляя своей численностью.
Наконец, покрытые кровью, оба они упали, крича от боли… крики их превратились в бульканье и вскоре затихли совсем.
В Доме Галвеев внезапно похолодало. Холод, казалось, поглотил все звуки. Леденящее дуновение погасило факел, который кто-то зажег во время этой короткой битвы, и огромный зал погрузился во тьму. И тогда в темном и ставшем вдруг душным помещении вспыхнули огоньки — кровавые светлячки, сперва казавшиеся огоньками, зажегшимися в телах павших, а потом превратившиеся в языки пламени, запылавшего в их телах, и наконец преобразившиеся в ослепительные солнца, которые сжигали плоть, кости, волосы и все прочее, оставляя нетронутой лишь одежду — на тех местах, где воины расстались с жизнью.
— Ахх, — кто-то шепнул ей на ухо, и она едва не закричала, но источник звука проследовал мимо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57