Тонкие параллельные морщинки следовали линии бровей, узкие сутулые плечи и голова, безволосая, как изделие из фарфора.
— Вы уже работали корабельным врачом? — Вежливо поинтересовалась Бриттон.
— Если бы всё зависело только от меня, нога моя не ступала бы на берег, — сказал Брамбель, его голос был сух и звучал с ирландским акцентом.
Бриттон кивнула, вынимая свою салфетку, разворачивая и укладывая на колени. Её движения, пальцы, манера вести разговор — всё несло в себе экономичность движений, подсознательную тягу к эффективности. Она казалась настолько спокойной и уравновешенной, что на МакФарлэйна это производило впечатление некой защитной реакции. Когда он поднял свою собственную салфетку, то обнаружил карточку, размещённую в центре стола на серебрянном подносе, на которой было отпечатано меню. То гласило: мясной бульон «Ольга», ягнёнок «Виндалу», поджаренный по-лионски цыплёнок, тирамизу. Он протяжно свистнул.
— Вам не нравится меню, доктор МакФарлэйн? — Спросила Бриттон.
— Как раз наоборот. Я ожидал сэндвичи с яйцами и салатом — и фисташковое мороженое.
— Хорошее питание — это традиция на борту судна, — отметила Бриттон. — Наш главный повар, господин Сингх, один из лучших поваров в море. Его отец готовил британским адмиралам ещё в те дни, когда Индия была под властью Англии.
— Ничто не напомнит о том, что вы смертны, лучше, чем хорошее «Виндалу», — сказал Брамбель.
— Начнём с начала, — сказала Амира, потирая руки и осматриваясь. — Где стюард? Я умираю по коктейлю.
— Мы разделим вот эту бутылку, — сказал Глинн, указывая на открытую бутылку «Шато Маржо», которая стояла рядом с цветами.
— Клёвое вино. Но перед обедом ничто не сравнится с сухим мартини «Бомбей». Даже если обед в полночь, — рассмеялась Амира.
Глинн заговорил снова:
— Прошу прощения, Рашель, но на борту этого судна пить спиртсодержащие ликёры запрещено.
Амира посмотрела на Глинна.
— Спиртсодержащие ликёры? — Повторила она с коротким смешком. — Это для меня новость, Эли. Ты присоединился к Лиге Воздержания Женщин-Христиан?
Глинн спокойно продолжил.
— Капитан разрешает стакан вина до или вместе с ужином. На борту нет ничего крепче.
Казалось, на голову Рашель свалилась лампочка. Шутливое выражение сменил внезапный румянец. Её взгляд метнулся к капитану, затем обратно.
— Ох, — произнесла она.
Проследив за взглядом Рашель, МакФарлэйн заметил, что лицо Бриттон под загаром слегка побледнело.
Глинн продолжал смотреть на Рашель, и её пунцовые щёки разгорались всё ярче.
— Думаю, ты согласишься, что качество этого бордо компенсирует ограничение.
Амира сидела молча, на её лице отчётливо проступало смущение.
Бриттон взяла бутылку и наполнила стаканы всем за столом, за исключением себя. Какая бы тайна здесь не скрывалась, подумал МакФарлэйн, момент уже прошёл. Когда стюард поставил перед ним тарелку с бульоном, он мысленно поставил себе зарубку на память — как-нибудь спросить об этом Рашель.
Шум болтовни с соседнего стола стал громче, заполняя короткую и неловкую паузу. Там Мануэль Гарза своей бычьей лапой намазывал маслом ломоть хлеба и ржал над какой-то шуткой.
— На что это похоже — управлять таким большим кораблём? — Спросил МакФарлэйн. И это был не просто вопрос, который ставят, чтобы прервать молчание: что-то в Бриттон его заинтриговало. Он хотел посмотреть, что лежит под этой милой, совершенной наружностью.
Бриттон зачерпнула полную ложку бульона.
— В определённом смысле, эти новые танкеры практически управляют сами собой. Я заставляю команду следить за тем, чтобы всё было в порядке и устранять неполадки, если они случаются. Такие суда не любят мелких вод, не любят поворачивать и не любят сюрпризов. — Она опустила ложку. — Моя работа заключается в том, чтобы те и не происходили.
— Вам, случаем, не по душе, командовать, ну… старой ржавой посудиной?
Ответ Бриттон был тщательно взвешен.
— Некоторые вещи в море привычны. Корабль не останется в таком виде навсегда. На обратном пути я собираюсь заставить каждую пару рук наводить порядок.
Она повернулась к Глинну.
— Кстати говоря, я бы хотела попросить вас кое о чём. Эта наша экспедиция достаточно… необычна. В команде ходят толки.
Глинн кивнул.
— Конечно. Завтра, если вы соберёте всех вместе, я с ними поговорю.
Бриттон одобрительно кивнула. Стюард вернулся, неслышно меняя тарелки на новые. От стола поднимался благоухающий аромат кэрри и фиников. МакФарлэйн с головой зарылся в «Виндалу» и лишь спустя пару мгновений понял, что, похоже, это самое острое блюдо, которое когда-либо ел.
— Ох, ох, классно-то как, — пробормотал Брамбель.
— Сколько раз вы огибали Горн? — Спросил МакФарлэйн, делая большой глоток воды. Он чувствовал, как на лбу выступает пот.
— Пять раз, — сказала Бриттон. — Но эти рейсы всегда совершались в разгар лета южного полушария. Тогда намного меньше шансов столкнуться с непогодой.
Что-то в её тоне заставило МакФарлэйна почувствовать себя неуютно.
— Но судну таких размеров и настолько мощному нечего бояться шторма, не так ли?
Бриттон сдержанно улыбнулась.
— Район мыса Горн не похож ни на что на свете. Пятнадцатибалльный шторм — обычное дело. Несомненно, вы слышали о знаменитых «вилли-во»?
МакФарлэйн кивнул.
— Так вот, там есть ещё один ветер, намного страшнее, хотя и менее известный. Местные называют его panteonero , «кладбищенский ветер». Он может дуть со скоростью свыше ста узлов несколько дней подряд без передышки. Ему дали такое название из-за того, что он сдувает моряков прямо в могилу.
— Но даже самый сильный ветер не может повлиять на «Рольвааг»? — Спросил МакФарлэйн.
— Пока у нас есть маневренность, конечно, всё в порядке. Но кладбищенские ветра сталкивают беспечные или беспомощные суда к югу, в Ревущие Шестидесятые. Так мы называем промежуток между Южной Америкой и Антарктидой. Для моряка это худшее место в мире. Там образуются гигантские волны, и это единственная область, где и волны, и ветер могут вместе огибать землю круг за кругом, не сталкиваясь с землёй. Волны просто становятся всё больше и больше, достигая двухсот футов в высоту.
— Боже, — сказал МакФарлэйн. — Вы когда-нибудь туда заплывали?
Бриттон покачала головой.
— Нет, — ответила она. — Никогда не заплывала, и никогда не заплыву.
Она мгновение помолчала. Затем сложила салфетку и посмотрела на него поверх стола.
— Вы когда-нибудь слышали о капитане Ханикатте?
МакФарлэйн на секунду задумался.
— Английский моряк?
Бриттон кивнула.
— На четырёх кораблях он вышел из Лондона в тысяча шестьсот седьмом году, направляясь в Тихий океан. За тридцать лет до того Дрейк обогнул Горн, потеряв при этом пять из шести кораблей. Ханикатт был намерен доказать, что такой рейс можно проделать, не потеряв ни единого судна. Они попали в непогоду, когда приблизились к проливу Ле-Мэр. Команда умоляла Ханикатта повернуть обратно. Он настоял на том, чтобы плыть дальше. Когда они огибали мыс Горн, налетел жуткий шторм. Гигантская волна — жители Чили называют её tigres — потопила два корабля меньше чем за минуту. Оба оставшихся судна потеряли мачты. В течение нескольких дней корпуса кораблей дрейфовали к югу, за Ледовый Барьер, несомые яростным шквалом.
— Ледовый Барьер?
— Это то место, где воды южных морей сталкиваются с переохлаждёнными водами, которые окружают Антарктиду. Океанографы называют это явление Антарктической конвергенцией. Именно там начинаются льды. В любом случае, ночью корабли Ханикатта столкнулись с поверхностью ледового острова.
— Как Титаник, — спокойно сказала Амира. То были первые слова, которые она произнесла за последние несколько минут.
Капитан посмотрела на неё.
— Не айсберг. Ледяной остров. Плавучая ледяная гора, которая погубила Титаник — детский кубик в сравнении с тем, что можно встретить к югу от Барьера. Тот остров, на котором потерпели крушение корабли Ханикатта, вероятно, имел размеры двадцать на сорок миль.
— Вы сказали, сорок миль? — Переспросил МакФарлэйн.
— Встречались и намного большие, крупнее некоторых штатов. Их видно из космоса. Гигантские плиты отламываются от ледовых шельфов Антарктиды.
— Боже.
— Из той сотни с чем-то бедолаг, что ещё были живы, около тридцати сумели вскарабкаться на ледовый остров. Они подобрали какие-то обломки, из тех, что всплыли наверх, и развели небольшой костёр. Ещё через два дня половина из них умерли от истощения. Им приходилось постоянно передвигать костёр, потому что тот плавил лёд. Людям чудились галлюцинации. Некоторые утверждали, что огромная фигура, завёрнутая в саван, с шелковистыми седыми волосами и красными зубами, уносила людей из их команды.
— Силы небесные, — промолвил Брамбель, всецело занятый едой. — Прямо как у По в «Повести о приключениях Артура Гордона Пима».
Бриттон сделала паузу, чтобы бросить на него взгляд.
— Именно так, — сказала она. — Фактически, По подчерпнул свою идею именно в этой истории. Говорили, что тварь пожирала их уши, пальцы на ногах и руках, и ещё колени — оставляя прочие останки разных частей тела валяться на льду.
Рассказ продолжался, и МакФарлэйн вдруг понял, что разговоры за соседними столиками смолкли.
— Прошли ещё две недели, моряки умирали один за другим. Голод привёл к тому, что их осталось десять. Тем, кто ещё остался в живых, не осталось ничего другого, кроме как обратиться к единственному средству выжить.
Амира поморщилась и со звоном отложила свою вилку.
— Мне кажется, я знаю, что было дальше.
— Именно. Им пришлось есть то, что моряки предпочитают называть эвфемизмом, «длинную свинью». Своих мёртвых соратников.
— Как мило, — сказал Брамбель. — Насколько я знаю, это вкуснее, чем свинина — если приготовить правильно. Передайте мне, пожалуйста, ещё ягнёнка.
— Спустя ещё неделю или около того, один из выживших увидел, что к ним приближаются останки корабля, которые покачиваются на сильных волнах. Это была корма одного из их собственных судов, что был разломлен пополам во время шторма. Моряки принялись спорить. Ханикатт и некоторые другие хотели попытать счастья на этом обломке. Но тот набрал воды и глубоко в ней сидел, поэтому большинство не нашло в себе мужества отправиться на нём в море. В конце концов лишь Ханикатт, его интендант и один из обычных моряков отважились и бросились в море. Интендант умер от переохлаждения прежде, чем смог вскарабкаться на борт. Но Ханикатт и матрос сумели это сделать. В тот вечер они в последний раз увидели тот огромный ледовый остров, среди волн он повернул к югу и медленно удалялся к Антарктиде — и в забвение. Когда спустился туман, им показалось, что они увидели существо, завёрнутое в саван, которое рвало на части тех, кто был ещё жив.
— Три дня спустя их обломок сел на рифы у острова Диего Рамиреза, к юго-западу от мыса Горн. Ханикатт утонул, и лишь матрос добрался до берега. Он питался моллюсками, мхом, гуано бакланов и водорослями. Он безустанно поддерживал костёр на тот маловероятный случай, что рядом пройдёт какое-нибудь судно. Шестью месяцами позже на испанском корабле увидели сигнал и взяли его на борт.
— Должно быть, он был рад увидеть тот корабль, — заметил МакФарлэйн.
— И да, и нет, — ответила Бриттон. — В то время Англия и Испания воевали. Следующие десять лет он провёл в тюрьме города Кадис. Но потом его выпустили, он вернулся на родину в Шотландию, женился на девушке, которая была на двадцать лет его моложе, и остаток жизни жил фермером, далеко-далеко от моря.
Бриттон помолчала, поглаживая толстую скатерть кончиками пальцев.
— Этот простой матрос, — тихо сказала она, — был Вильям МакКайл Бриттон. Мой предок.
Она сделала глоток воды из стакана, слегка коснулась рта салфеткой и кивнула стюарду, чтобы тот нёс следующее блюдо.
«Рольвааг», 27-е июня, 15:45
МакФарлэйн прислонился к поручням на главной палубе, наслаждаясь навевающим дремоту, почти неощутимым ходом судна. «Рольвааг» шёл порожняком — его резервуары с балластом были частично заполнены морской водой, чтобы компенсировать отсутствие груза — и потому сидел высоко в воде. С левой от Сэма стороны вздымалась судовая надстройка, белая плита, чья монолитность нарушалась лишь узкими окнами и крыльями капитанского мостика на расстоянии. В сотне миль к западу, за горизонтом, лежал Миртл-Бич и пролегала низкая береговая линия Южной Каролины.
Вокруг него сгрудились пятьдесят необычных людей, представляющих команду «Рольваага», небольшая группа — если учесть размеры судна. Но что удивило МакФарлэйна больше всего, так это многообразие наций: африканцы, португальцы, французы, англичане, американцы, китайцы, индонезийцы жмурились в послеполуденном солнечном свете и бормотали друг с другом на полудюжине языков. МакФарлэйну показалось, что им не слишком-то понравится лапша, если им попытаются её навешать. Он надеялся, что Глинн тоже отметил этот факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65
— Вы уже работали корабельным врачом? — Вежливо поинтересовалась Бриттон.
— Если бы всё зависело только от меня, нога моя не ступала бы на берег, — сказал Брамбель, его голос был сух и звучал с ирландским акцентом.
Бриттон кивнула, вынимая свою салфетку, разворачивая и укладывая на колени. Её движения, пальцы, манера вести разговор — всё несло в себе экономичность движений, подсознательную тягу к эффективности. Она казалась настолько спокойной и уравновешенной, что на МакФарлэйна это производило впечатление некой защитной реакции. Когда он поднял свою собственную салфетку, то обнаружил карточку, размещённую в центре стола на серебрянном подносе, на которой было отпечатано меню. То гласило: мясной бульон «Ольга», ягнёнок «Виндалу», поджаренный по-лионски цыплёнок, тирамизу. Он протяжно свистнул.
— Вам не нравится меню, доктор МакФарлэйн? — Спросила Бриттон.
— Как раз наоборот. Я ожидал сэндвичи с яйцами и салатом — и фисташковое мороженое.
— Хорошее питание — это традиция на борту судна, — отметила Бриттон. — Наш главный повар, господин Сингх, один из лучших поваров в море. Его отец готовил британским адмиралам ещё в те дни, когда Индия была под властью Англии.
— Ничто не напомнит о том, что вы смертны, лучше, чем хорошее «Виндалу», — сказал Брамбель.
— Начнём с начала, — сказала Амира, потирая руки и осматриваясь. — Где стюард? Я умираю по коктейлю.
— Мы разделим вот эту бутылку, — сказал Глинн, указывая на открытую бутылку «Шато Маржо», которая стояла рядом с цветами.
— Клёвое вино. Но перед обедом ничто не сравнится с сухим мартини «Бомбей». Даже если обед в полночь, — рассмеялась Амира.
Глинн заговорил снова:
— Прошу прощения, Рашель, но на борту этого судна пить спиртсодержащие ликёры запрещено.
Амира посмотрела на Глинна.
— Спиртсодержащие ликёры? — Повторила она с коротким смешком. — Это для меня новость, Эли. Ты присоединился к Лиге Воздержания Женщин-Христиан?
Глинн спокойно продолжил.
— Капитан разрешает стакан вина до или вместе с ужином. На борту нет ничего крепче.
Казалось, на голову Рашель свалилась лампочка. Шутливое выражение сменил внезапный румянец. Её взгляд метнулся к капитану, затем обратно.
— Ох, — произнесла она.
Проследив за взглядом Рашель, МакФарлэйн заметил, что лицо Бриттон под загаром слегка побледнело.
Глинн продолжал смотреть на Рашель, и её пунцовые щёки разгорались всё ярче.
— Думаю, ты согласишься, что качество этого бордо компенсирует ограничение.
Амира сидела молча, на её лице отчётливо проступало смущение.
Бриттон взяла бутылку и наполнила стаканы всем за столом, за исключением себя. Какая бы тайна здесь не скрывалась, подумал МакФарлэйн, момент уже прошёл. Когда стюард поставил перед ним тарелку с бульоном, он мысленно поставил себе зарубку на память — как-нибудь спросить об этом Рашель.
Шум болтовни с соседнего стола стал громче, заполняя короткую и неловкую паузу. Там Мануэль Гарза своей бычьей лапой намазывал маслом ломоть хлеба и ржал над какой-то шуткой.
— На что это похоже — управлять таким большим кораблём? — Спросил МакФарлэйн. И это был не просто вопрос, который ставят, чтобы прервать молчание: что-то в Бриттон его заинтриговало. Он хотел посмотреть, что лежит под этой милой, совершенной наружностью.
Бриттон зачерпнула полную ложку бульона.
— В определённом смысле, эти новые танкеры практически управляют сами собой. Я заставляю команду следить за тем, чтобы всё было в порядке и устранять неполадки, если они случаются. Такие суда не любят мелких вод, не любят поворачивать и не любят сюрпризов. — Она опустила ложку. — Моя работа заключается в том, чтобы те и не происходили.
— Вам, случаем, не по душе, командовать, ну… старой ржавой посудиной?
Ответ Бриттон был тщательно взвешен.
— Некоторые вещи в море привычны. Корабль не останется в таком виде навсегда. На обратном пути я собираюсь заставить каждую пару рук наводить порядок.
Она повернулась к Глинну.
— Кстати говоря, я бы хотела попросить вас кое о чём. Эта наша экспедиция достаточно… необычна. В команде ходят толки.
Глинн кивнул.
— Конечно. Завтра, если вы соберёте всех вместе, я с ними поговорю.
Бриттон одобрительно кивнула. Стюард вернулся, неслышно меняя тарелки на новые. От стола поднимался благоухающий аромат кэрри и фиников. МакФарлэйн с головой зарылся в «Виндалу» и лишь спустя пару мгновений понял, что, похоже, это самое острое блюдо, которое когда-либо ел.
— Ох, ох, классно-то как, — пробормотал Брамбель.
— Сколько раз вы огибали Горн? — Спросил МакФарлэйн, делая большой глоток воды. Он чувствовал, как на лбу выступает пот.
— Пять раз, — сказала Бриттон. — Но эти рейсы всегда совершались в разгар лета южного полушария. Тогда намного меньше шансов столкнуться с непогодой.
Что-то в её тоне заставило МакФарлэйна почувствовать себя неуютно.
— Но судну таких размеров и настолько мощному нечего бояться шторма, не так ли?
Бриттон сдержанно улыбнулась.
— Район мыса Горн не похож ни на что на свете. Пятнадцатибалльный шторм — обычное дело. Несомненно, вы слышали о знаменитых «вилли-во»?
МакФарлэйн кивнул.
— Так вот, там есть ещё один ветер, намного страшнее, хотя и менее известный. Местные называют его panteonero , «кладбищенский ветер». Он может дуть со скоростью свыше ста узлов несколько дней подряд без передышки. Ему дали такое название из-за того, что он сдувает моряков прямо в могилу.
— Но даже самый сильный ветер не может повлиять на «Рольвааг»? — Спросил МакФарлэйн.
— Пока у нас есть маневренность, конечно, всё в порядке. Но кладбищенские ветра сталкивают беспечные или беспомощные суда к югу, в Ревущие Шестидесятые. Так мы называем промежуток между Южной Америкой и Антарктидой. Для моряка это худшее место в мире. Там образуются гигантские волны, и это единственная область, где и волны, и ветер могут вместе огибать землю круг за кругом, не сталкиваясь с землёй. Волны просто становятся всё больше и больше, достигая двухсот футов в высоту.
— Боже, — сказал МакФарлэйн. — Вы когда-нибудь туда заплывали?
Бриттон покачала головой.
— Нет, — ответила она. — Никогда не заплывала, и никогда не заплыву.
Она мгновение помолчала. Затем сложила салфетку и посмотрела на него поверх стола.
— Вы когда-нибудь слышали о капитане Ханикатте?
МакФарлэйн на секунду задумался.
— Английский моряк?
Бриттон кивнула.
— На четырёх кораблях он вышел из Лондона в тысяча шестьсот седьмом году, направляясь в Тихий океан. За тридцать лет до того Дрейк обогнул Горн, потеряв при этом пять из шести кораблей. Ханикатт был намерен доказать, что такой рейс можно проделать, не потеряв ни единого судна. Они попали в непогоду, когда приблизились к проливу Ле-Мэр. Команда умоляла Ханикатта повернуть обратно. Он настоял на том, чтобы плыть дальше. Когда они огибали мыс Горн, налетел жуткий шторм. Гигантская волна — жители Чили называют её tigres — потопила два корабля меньше чем за минуту. Оба оставшихся судна потеряли мачты. В течение нескольких дней корпуса кораблей дрейфовали к югу, за Ледовый Барьер, несомые яростным шквалом.
— Ледовый Барьер?
— Это то место, где воды южных морей сталкиваются с переохлаждёнными водами, которые окружают Антарктиду. Океанографы называют это явление Антарктической конвергенцией. Именно там начинаются льды. В любом случае, ночью корабли Ханикатта столкнулись с поверхностью ледового острова.
— Как Титаник, — спокойно сказала Амира. То были первые слова, которые она произнесла за последние несколько минут.
Капитан посмотрела на неё.
— Не айсберг. Ледяной остров. Плавучая ледяная гора, которая погубила Титаник — детский кубик в сравнении с тем, что можно встретить к югу от Барьера. Тот остров, на котором потерпели крушение корабли Ханикатта, вероятно, имел размеры двадцать на сорок миль.
— Вы сказали, сорок миль? — Переспросил МакФарлэйн.
— Встречались и намного большие, крупнее некоторых штатов. Их видно из космоса. Гигантские плиты отламываются от ледовых шельфов Антарктиды.
— Боже.
— Из той сотни с чем-то бедолаг, что ещё были живы, около тридцати сумели вскарабкаться на ледовый остров. Они подобрали какие-то обломки, из тех, что всплыли наверх, и развели небольшой костёр. Ещё через два дня половина из них умерли от истощения. Им приходилось постоянно передвигать костёр, потому что тот плавил лёд. Людям чудились галлюцинации. Некоторые утверждали, что огромная фигура, завёрнутая в саван, с шелковистыми седыми волосами и красными зубами, уносила людей из их команды.
— Силы небесные, — промолвил Брамбель, всецело занятый едой. — Прямо как у По в «Повести о приключениях Артура Гордона Пима».
Бриттон сделала паузу, чтобы бросить на него взгляд.
— Именно так, — сказала она. — Фактически, По подчерпнул свою идею именно в этой истории. Говорили, что тварь пожирала их уши, пальцы на ногах и руках, и ещё колени — оставляя прочие останки разных частей тела валяться на льду.
Рассказ продолжался, и МакФарлэйн вдруг понял, что разговоры за соседними столиками смолкли.
— Прошли ещё две недели, моряки умирали один за другим. Голод привёл к тому, что их осталось десять. Тем, кто ещё остался в живых, не осталось ничего другого, кроме как обратиться к единственному средству выжить.
Амира поморщилась и со звоном отложила свою вилку.
— Мне кажется, я знаю, что было дальше.
— Именно. Им пришлось есть то, что моряки предпочитают называть эвфемизмом, «длинную свинью». Своих мёртвых соратников.
— Как мило, — сказал Брамбель. — Насколько я знаю, это вкуснее, чем свинина — если приготовить правильно. Передайте мне, пожалуйста, ещё ягнёнка.
— Спустя ещё неделю или около того, один из выживших увидел, что к ним приближаются останки корабля, которые покачиваются на сильных волнах. Это была корма одного из их собственных судов, что был разломлен пополам во время шторма. Моряки принялись спорить. Ханикатт и некоторые другие хотели попытать счастья на этом обломке. Но тот набрал воды и глубоко в ней сидел, поэтому большинство не нашло в себе мужества отправиться на нём в море. В конце концов лишь Ханикатт, его интендант и один из обычных моряков отважились и бросились в море. Интендант умер от переохлаждения прежде, чем смог вскарабкаться на борт. Но Ханикатт и матрос сумели это сделать. В тот вечер они в последний раз увидели тот огромный ледовый остров, среди волн он повернул к югу и медленно удалялся к Антарктиде — и в забвение. Когда спустился туман, им показалось, что они увидели существо, завёрнутое в саван, которое рвало на части тех, кто был ещё жив.
— Три дня спустя их обломок сел на рифы у острова Диего Рамиреза, к юго-западу от мыса Горн. Ханикатт утонул, и лишь матрос добрался до берега. Он питался моллюсками, мхом, гуано бакланов и водорослями. Он безустанно поддерживал костёр на тот маловероятный случай, что рядом пройдёт какое-нибудь судно. Шестью месяцами позже на испанском корабле увидели сигнал и взяли его на борт.
— Должно быть, он был рад увидеть тот корабль, — заметил МакФарлэйн.
— И да, и нет, — ответила Бриттон. — В то время Англия и Испания воевали. Следующие десять лет он провёл в тюрьме города Кадис. Но потом его выпустили, он вернулся на родину в Шотландию, женился на девушке, которая была на двадцать лет его моложе, и остаток жизни жил фермером, далеко-далеко от моря.
Бриттон помолчала, поглаживая толстую скатерть кончиками пальцев.
— Этот простой матрос, — тихо сказала она, — был Вильям МакКайл Бриттон. Мой предок.
Она сделала глоток воды из стакана, слегка коснулась рта салфеткой и кивнула стюарду, чтобы тот нёс следующее блюдо.
«Рольвааг», 27-е июня, 15:45
МакФарлэйн прислонился к поручням на главной палубе, наслаждаясь навевающим дремоту, почти неощутимым ходом судна. «Рольвааг» шёл порожняком — его резервуары с балластом были частично заполнены морской водой, чтобы компенсировать отсутствие груза — и потому сидел высоко в воде. С левой от Сэма стороны вздымалась судовая надстройка, белая плита, чья монолитность нарушалась лишь узкими окнами и крыльями капитанского мостика на расстоянии. В сотне миль к западу, за горизонтом, лежал Миртл-Бич и пролегала низкая береговая линия Южной Каролины.
Вокруг него сгрудились пятьдесят необычных людей, представляющих команду «Рольваага», небольшая группа — если учесть размеры судна. Но что удивило МакФарлэйна больше всего, так это многообразие наций: африканцы, португальцы, французы, англичане, американцы, китайцы, индонезийцы жмурились в послеполуденном солнечном свете и бормотали друг с другом на полудюжине языков. МакФарлэйну показалось, что им не слишком-то понравится лапша, если им попытаются её навешать. Он надеялся, что Глинн тоже отметил этот факт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65