— Я понимал, что это сон, но не мог проснуться, пока он не отпустил меня.
— Расскажи.
Но Осри молчал: мимо них прошел Жаим, высокий серапист. Тот не обратил внимания ни на Роже, ни на двоих дулу.
— Обычный вздор, какой бывает во сне, — буркнул Осри, оглядываясь на рифтера.
В голове у Роже зазвучал принятый голос.
(Роже! Я потерял Эренарха!)
Даже лишенный эмоций сигнал босуэлла не мог скрыть близкого к панике состояния Ванна. Забыв про остальных, Роже вихрем развернулась и бросилась к северному трансепту.
* * *
Резкое движение женщины-морпеха, которую он сначала не заметил, застало Осри врасплох. Он посмотрел, как она бежит, потом покосился на Жаима — тот тоже смотрел ей вслед. Интересно, подумал он вдруг, часто ли этот человек видит перед глазами тело Рет в машинном отделении «Солнечного Огня»?
Жаим кого-то ищет, понял Осри. Лицо рифтера было печально, глаза покраснели.
В первый раз увидев в нем не одного из врагов-рифтеров, но человека, Осри ощутил потребность сказать что-то, но его опередил отец.
— Вы кого-то ищете?
Жаим остановился и повернулся к ним.
— Верховного Фаниста, — ответил он. — Я хотел вернуться на «Телварну», а они, — он качнул головой в сторону северного трансепта, — не отпускают без ее разрешения.
— В последний раз мы видели ее, когда она поднималась на балкон к органу, — сказал Омилов. Жаим кивнул и пошел дальше.
— Мне кажется, — сказал Осри, когда он скрылся из виду, — основное, что отличает рифтеров от нашей культуры, — это их упорное нежелание жить по нашим законам, их упрямая уверенность в том, что, скажем так, верность и преданность службе ничего не значат.
Омилов устало потер пальцами веки.
— Тебе бы стоило уже понять, — произнес он наконец, — что, говоря о них всех, ты совершаешь опасную ошибку. Впрочем, одну истину я могу сказать: я считаю, что некоторые из них способны проявить верность не в меньшей степени, нежели любой другой, в случае, если речь идет о чем-то, заслуживающем такой верности.
«Им нужен предводитель, — эхом отозвались в памяти слова из его сна. Осри нащупал в кармане монету и ленту. — Им есть что отдать».
Он шагнул от стены, ища взглядом Жаима. Высокий рифтер стоял прямо перед алтарем, запрокинув голову. Казалось, он поглощен беседой с языком пламени свечи, что горела в свисавшем с потолка золотом плафоне.
— Дай-ка мне руку, мой мальчик, — устало произнес Омилов. — Надеюсь, наши провожатые позволят нам вернуться на корабль. Боюсь, мне очень нужен отдых.
* * *
Жаим увидел этот огонь, едва ступив в это святое место, но держался от него подальше.
Некоторое время он держался у стены, наблюдая. Он видел, как вошла маленькая женщина, в которой безошибочно узнавался главный здесь. Он видел, как эйя реагировали на нее так, как не реагировали ни на одного другого человека, он видел, как Ивард вышел ненадолго из своего транса, когда женщина дотронулась до него в своем ритуальном благословении. Он видел, как Вийя ответила на ее приветствие вызовом и вышла; он видел, как женщина отослала Брендона в другую часть здания, словно малого ребенка.
Он видел, как скользнула в сторону Марим — вне всякого сомнения, в поисках чего-нибудь, не прибитого гвоздями, чтобы это можно было сунуть в карман. Он видел, как Локри, ненависть, которого к панархистам за копание в его прошлом только выросла, нашел выход и исчез.
Он видел, как ноги сами несут Монтроза к органу, и очень скоро услышал его знакомую игру. И еще он видел Осри, шатавшегося по залу словно загнанный зверь, пока его отец хранил на лице дипломатическую мину: ни тот, ни другой не доверяли этому месту ни на грош.
Жаим мог понять их: он тоже не доверял ему. Это как то, темное отражение Пути — ритуалы прекрасны, но насквозь фальшивы.
Он видел, как одна из конвоиров заняла позицию невдалеке от него. Повинуясь импульсу, он пошел к ней; лучики красного света били в глаза. Он повернул голову и посмотрел наверх: ему всегда нравились витражи. Красные лучи били из фрагментов мозаичных изображений. Некоторое время он смотрел на них, потом в памяти его всплыли слова:
Красные врата, чей аспект — настоящее.
Откуда это? Воспоминание исчезло почти сразу же. Он тряхнул головой и подошел к женщине-морпеху.
— Мне хотелось бы вернуться на корабль, — сказал он. Она покачала головой.
— Нам приказано держать вас вместе, по крайней мере до новых распоряжений.
— Но Вийя вернулась.
— За нее просила Верховный Фанист, — последовал ответ.
Что ж, в таком случае вполне естественным шагом было бы найти Верховного Фаниста, чтобы она замолвила слово и за него. Впрочем, ему не слишком хотелось встречаться с этой женщиной. У него не было желания спорить об истине или отсутствии таковой с шаманом; что бы ему ни говорили, он знал правду: Рет мертва. Их душам не соединиться, несмотря на годы ритуалов, несмотря на всю их любовь друг к другу...
Он зажмурился, отгоняя образы. Если кому из них двоих и суждено пересечь по мосту ущелье Тайн, то только Рет. Он не знал никого другого столь спокойного, столь преданного Огню.
Он посмотрел вдоль нефа и уперся взглядом в мерцающую свечу. Вот тебе и настоящее: огонь есть и здесь, а Там — ничего. А здесь он сжигает тебя.
Он увидел, что Омилов с Осри разглядывают картины, и решил, что это не худший способ убить время. Отвернувшись от огня, он пошел к западной стене, останавливаясь, чтобы посмотреть на витрины, знакомясь со священным искусством этой незнакомой ему ветви Пути. Изображения Святой Троицы или людей, предаваемых мучительной смерти, казались ему странными. Поначалу он решил, что такой могла бы быть должарианская религия, но за исключением одного изображения распятого на кресте человека остальные вызывали у него совсем другие чувства.
Разумеется, тройная символика перекрывалась более привычным равновесием четырех частей. Даже само здание собора имело в плане прямоугольную форму.
Он поднял взгляд на свет, струившийся из окон в западной стене, и снова в памяти всплыли слова:
Врата Феникса, чей аспект — необратимость.
Что ж, это вполне подходит, с улыбкой подумал он, сворачивая вдоль северной стены. Феникс: та птица, которая сгорала в огне и возрождалась вновь. Еще одна красивая сказка. Жаим тряхнул головой. Необратимость: ее нет, и ее уже не вернуть.
«Разве что я пошлю Хрима за ней следом — клянусь в этом».
Путь Уланшу тоже обещал необратимость. Огонь гнева, горящий ради мести. Вот это не сказки.
Он задержался и посмотрел в сторону алтаря. Закатный свет из окон оставлял восточную часть интерьера в тени, и огонь свечи был не больше точки. Гнев горит ярче, чем дух.
Разминая руки, он пошел дальше.
Ещё несколько картин — и он снова увидел Омиловых. Старику, похоже, было дурно, а глаза Осри не горели обычной ненавистью. Может, это Откровение поразило их своими стрелами?
«Все к лучшему — успокойтесь немного», — хотелось ему сказать им, но, разумеется, он промолчал. За исключением Брендона, никто из чистюль не пытался разглядеть в рифтере человека. Его мнение им безразлично, так что не стоит тратить сил и времени, чтобы пытаться донести его до них.
Он спросил их только, где он может найти Верховного Фаниста, и они ответили ему достаточно вежливо, и он пошел дальше. Манеры чистюль... дулу. Слоновая ко...
«Врата Слоновой Кости, чей аспект — независимость».
Теперь он вспомнил: Мандала. Сокровища чистюль хранились в аванзале Слоновой Кости, и Ивард видел все это. Жаим вспомнил, как мальчик говорил все это в бреду по дороге на Дис.
Независимость. Это ему понравилось.
Вдыхая аромат благовоний, он пошел к алтарю. Огромное круглое окно — роза — в восточной стене сияло многоцветьем красок. Вечный круг, напомнивший ему последнюю из панархистской четверки:
«Врата Алеф-Нуль, чей аспект — превосходство».
Красота, лишенная смысла, подумал он, остановившись прямо перед алтарем. Впрочем, красота — она и есть красота. Он может наслаждаться ею, не пытаясь найти смысл. «Превосходство» просто означает, что человек может отрешиться от прозы повседневности, чтобы созерцать изящество формы, цвет или их сплав. Но стоит отвернуться от этого, и радость исчезает. А когда умирает тело, исчезает дух.
Исчезает.
Свеча горела ровным пламенем. Глядя на огонь, Жаим ощутил прикосновение Откровения и усилием воли отогнал его. Радуясь одержанной победе, он услышал шарканье подошв по каменному полу, обернулся и увидел Верховного Фаниста.
— Это религия чистюль... то есть религия дулу, — неожиданно для самого себя сказал он в ответ на ее выжидающий взгляд.
Она улыбнулась.
— Когда она зарождалась, она была религией бедноты и изгоев.
Жаим пожал плечами. Слушать историю ему не хотелось.
— На другом конце этого континента у нас есть анклав серапистов, — сказала она.
Жаим снова пожал плечами и бросил на нее еще взгляд, прежде чем вернуться к созерцанию огня.
Ее брови слегка приподнялись.
— Траурные пряди?
Вопрос был достаточно прозрачен, чтобы ответить на него возможным образом.
— Ритуалы помогают хранить близкого человека в памяти, и потом, они красивы.
— Ты ценишь красоту, — сказала она полуутвердительно.
Он кивнул, не сводя взгляда с ровного язычка пламени.
Как тих воздух на такой высоте! Язычок почти не колебался.
— Но теперь ты избрал Путь Воина.
От удивления он повернулся к ней.
— А если и так?
Она улыбнулась. Лицо ее оказалось неожиданно веселым.
— Потерпи меня, Искатель Огня, — сказала она. — Мне кажется, ты тот самый человек, на существование которого я только надеялась...
Он скрестил руки на груди.
Она дотронулась пальцем до его запястья.
— Это не игра. Но я намерена вмешаться, и мне кажется, одиночество — твоя броня. Тогда с твоего разрешения? — Она отвесила ему короткий, старомодный, но почтительный поклон; глаза ее, впрочем, оставались веселыми.
— Продолжайте.
— Ты отвергаешь Духовный Путь, ибо не можешь достичь кого-то. Это позволяет мне предположить, что ты избрал Путь Воина, ибо нашел достойного вождя. Так?
— Почему?
Она облегченно вздохнула, потом повернулась и сделала несколько шагов, глядя в сторону северного трансепта. Заинтригованный, он шагнул за ней. Лучи света из высоких окон в западной стене высветили в трансепте знакомый силуэт: Аркад.
— Там, куда он последует отсюда, — сказала Верховный Фанист, — он будет один среди множества опасностей. Ему придется прокладывать курс меж этих рифов, но я хочу найти кого-то, кто охранял бы его спину, пока он спит.
В голову Жаиму сразу же пришло множество возражений, все из которых связаны были с положением его и Аркада. Но он не произнес вслух ничего, ибо видел по ее лицу, что она тоже видит их, но видит также и многое другое. Миновала минута, на протяжении которой оба молчали, потом она кивнула в знак уговора.
* * *
Соларх Ванн помотал головой, стараясь унять боль в затекших мышцах шеи, и сделал медленный выдох. Довольно долго Эренарх стоял перед алтарем, потом направился в боковой придел — «северный трансепт», как назвала его Нумен, разглядывая стоявшие в нишах статуи так, словно собирался купить.
Некоторое время Ванн шел за ним, следя за окружением. Он знал все входы и выходы, а потому отстал, давая Эренарху больше пространства. Так прошло несколько минут. Маясь от безделья, с головой, до сих пор гудевшей от стимуляторов, он повернулся посмотреть вдоль центрального нефа. Никого не было видно, если не считать Роже, наблюдавшую за двумя другими дулу, и высокого рифтера с траурными прядями.
Он пожал плечами. Он отвечает за Аркада; капитан ясно объяснил ему, что если с Дезриена вернется только один человек, то это должен быть Брендон лит-Аркад. Об остальных позаботится Роже.
Он повернулся обратно, и его охватил страх: трансепт был пуст.
Эффект освещения. Он бросился вперед, но не увидел никаких признаков последнего наследника трона Аркадов. Он хлопнул по босуэллу.
(Роже! Я потерял Эренарха!)
Он услышал ее приближающиеся шаги, а потом — неожиданно — Брендон лит-Аркад снова был здесь, у противоположной стены. По лицу его струился пот, глаза расширились от шока.
(Отставить. Это все здешнее освещение.)
Он скорее почувствовал, чем услышал по босуэллу ее недовольство, но сам не сводил взгляда с Эренарха. Он подходил к нему, не выпуская из рук оружия. Какое там освещение; он не доверял ничему, связанному с Дезриеном, еще больше, чем когда-либо. Черта с два теперь кто-нибудь заставит его отойти от Эренарха хоть на шаг — до самого взлета.
Он услышал за спиной шаги и резко обернулся.
Прямо на них шла Нумен, а следом за ней высокий серапист. Жаим. Ванн посторонился, пропуская женщину к Эренарху, — тот все еще не двигался с места, прислонясь спиной к стене и быстро моргая. Ванн последовал за ней; ни Эренарх, ни Верховный Фанист не обращали на него внимания. Жаим мрачно покосился на него и снова перевел взгляд на Эренарха.
— Ваше Высочество, — обратилась она к нему, кланяясь так, что рука ее коснулась длинной рясы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73
— Расскажи.
Но Осри молчал: мимо них прошел Жаим, высокий серапист. Тот не обратил внимания ни на Роже, ни на двоих дулу.
— Обычный вздор, какой бывает во сне, — буркнул Осри, оглядываясь на рифтера.
В голове у Роже зазвучал принятый голос.
(Роже! Я потерял Эренарха!)
Даже лишенный эмоций сигнал босуэлла не мог скрыть близкого к панике состояния Ванна. Забыв про остальных, Роже вихрем развернулась и бросилась к северному трансепту.
* * *
Резкое движение женщины-морпеха, которую он сначала не заметил, застало Осри врасплох. Он посмотрел, как она бежит, потом покосился на Жаима — тот тоже смотрел ей вслед. Интересно, подумал он вдруг, часто ли этот человек видит перед глазами тело Рет в машинном отделении «Солнечного Огня»?
Жаим кого-то ищет, понял Осри. Лицо рифтера было печально, глаза покраснели.
В первый раз увидев в нем не одного из врагов-рифтеров, но человека, Осри ощутил потребность сказать что-то, но его опередил отец.
— Вы кого-то ищете?
Жаим остановился и повернулся к ним.
— Верховного Фаниста, — ответил он. — Я хотел вернуться на «Телварну», а они, — он качнул головой в сторону северного трансепта, — не отпускают без ее разрешения.
— В последний раз мы видели ее, когда она поднималась на балкон к органу, — сказал Омилов. Жаим кивнул и пошел дальше.
— Мне кажется, — сказал Осри, когда он скрылся из виду, — основное, что отличает рифтеров от нашей культуры, — это их упорное нежелание жить по нашим законам, их упрямая уверенность в том, что, скажем так, верность и преданность службе ничего не значат.
Омилов устало потер пальцами веки.
— Тебе бы стоило уже понять, — произнес он наконец, — что, говоря о них всех, ты совершаешь опасную ошибку. Впрочем, одну истину я могу сказать: я считаю, что некоторые из них способны проявить верность не в меньшей степени, нежели любой другой, в случае, если речь идет о чем-то, заслуживающем такой верности.
«Им нужен предводитель, — эхом отозвались в памяти слова из его сна. Осри нащупал в кармане монету и ленту. — Им есть что отдать».
Он шагнул от стены, ища взглядом Жаима. Высокий рифтер стоял прямо перед алтарем, запрокинув голову. Казалось, он поглощен беседой с языком пламени свечи, что горела в свисавшем с потолка золотом плафоне.
— Дай-ка мне руку, мой мальчик, — устало произнес Омилов. — Надеюсь, наши провожатые позволят нам вернуться на корабль. Боюсь, мне очень нужен отдых.
* * *
Жаим увидел этот огонь, едва ступив в это святое место, но держался от него подальше.
Некоторое время он держался у стены, наблюдая. Он видел, как вошла маленькая женщина, в которой безошибочно узнавался главный здесь. Он видел, как эйя реагировали на нее так, как не реагировали ни на одного другого человека, он видел, как Ивард вышел ненадолго из своего транса, когда женщина дотронулась до него в своем ритуальном благословении. Он видел, как Вийя ответила на ее приветствие вызовом и вышла; он видел, как женщина отослала Брендона в другую часть здания, словно малого ребенка.
Он видел, как скользнула в сторону Марим — вне всякого сомнения, в поисках чего-нибудь, не прибитого гвоздями, чтобы это можно было сунуть в карман. Он видел, как Локри, ненависть, которого к панархистам за копание в его прошлом только выросла, нашел выход и исчез.
Он видел, как ноги сами несут Монтроза к органу, и очень скоро услышал его знакомую игру. И еще он видел Осри, шатавшегося по залу словно загнанный зверь, пока его отец хранил на лице дипломатическую мину: ни тот, ни другой не доверяли этому месту ни на грош.
Жаим мог понять их: он тоже не доверял ему. Это как то, темное отражение Пути — ритуалы прекрасны, но насквозь фальшивы.
Он видел, как одна из конвоиров заняла позицию невдалеке от него. Повинуясь импульсу, он пошел к ней; лучики красного света били в глаза. Он повернул голову и посмотрел наверх: ему всегда нравились витражи. Красные лучи били из фрагментов мозаичных изображений. Некоторое время он смотрел на них, потом в памяти его всплыли слова:
Красные врата, чей аспект — настоящее.
Откуда это? Воспоминание исчезло почти сразу же. Он тряхнул головой и подошел к женщине-морпеху.
— Мне хотелось бы вернуться на корабль, — сказал он. Она покачала головой.
— Нам приказано держать вас вместе, по крайней мере до новых распоряжений.
— Но Вийя вернулась.
— За нее просила Верховный Фанист, — последовал ответ.
Что ж, в таком случае вполне естественным шагом было бы найти Верховного Фаниста, чтобы она замолвила слово и за него. Впрочем, ему не слишком хотелось встречаться с этой женщиной. У него не было желания спорить об истине или отсутствии таковой с шаманом; что бы ему ни говорили, он знал правду: Рет мертва. Их душам не соединиться, несмотря на годы ритуалов, несмотря на всю их любовь друг к другу...
Он зажмурился, отгоняя образы. Если кому из них двоих и суждено пересечь по мосту ущелье Тайн, то только Рет. Он не знал никого другого столь спокойного, столь преданного Огню.
Он посмотрел вдоль нефа и уперся взглядом в мерцающую свечу. Вот тебе и настоящее: огонь есть и здесь, а Там — ничего. А здесь он сжигает тебя.
Он увидел, что Омилов с Осри разглядывают картины, и решил, что это не худший способ убить время. Отвернувшись от огня, он пошел к западной стене, останавливаясь, чтобы посмотреть на витрины, знакомясь со священным искусством этой незнакомой ему ветви Пути. Изображения Святой Троицы или людей, предаваемых мучительной смерти, казались ему странными. Поначалу он решил, что такой могла бы быть должарианская религия, но за исключением одного изображения распятого на кресте человека остальные вызывали у него совсем другие чувства.
Разумеется, тройная символика перекрывалась более привычным равновесием четырех частей. Даже само здание собора имело в плане прямоугольную форму.
Он поднял взгляд на свет, струившийся из окон в западной стене, и снова в памяти всплыли слова:
Врата Феникса, чей аспект — необратимость.
Что ж, это вполне подходит, с улыбкой подумал он, сворачивая вдоль северной стены. Феникс: та птица, которая сгорала в огне и возрождалась вновь. Еще одна красивая сказка. Жаим тряхнул головой. Необратимость: ее нет, и ее уже не вернуть.
«Разве что я пошлю Хрима за ней следом — клянусь в этом».
Путь Уланшу тоже обещал необратимость. Огонь гнева, горящий ради мести. Вот это не сказки.
Он задержался и посмотрел в сторону алтаря. Закатный свет из окон оставлял восточную часть интерьера в тени, и огонь свечи был не больше точки. Гнев горит ярче, чем дух.
Разминая руки, он пошел дальше.
Ещё несколько картин — и он снова увидел Омиловых. Старику, похоже, было дурно, а глаза Осри не горели обычной ненавистью. Может, это Откровение поразило их своими стрелами?
«Все к лучшему — успокойтесь немного», — хотелось ему сказать им, но, разумеется, он промолчал. За исключением Брендона, никто из чистюль не пытался разглядеть в рифтере человека. Его мнение им безразлично, так что не стоит тратить сил и времени, чтобы пытаться донести его до них.
Он спросил их только, где он может найти Верховного Фаниста, и они ответили ему достаточно вежливо, и он пошел дальше. Манеры чистюль... дулу. Слоновая ко...
«Врата Слоновой Кости, чей аспект — независимость».
Теперь он вспомнил: Мандала. Сокровища чистюль хранились в аванзале Слоновой Кости, и Ивард видел все это. Жаим вспомнил, как мальчик говорил все это в бреду по дороге на Дис.
Независимость. Это ему понравилось.
Вдыхая аромат благовоний, он пошел к алтарю. Огромное круглое окно — роза — в восточной стене сияло многоцветьем красок. Вечный круг, напомнивший ему последнюю из панархистской четверки:
«Врата Алеф-Нуль, чей аспект — превосходство».
Красота, лишенная смысла, подумал он, остановившись прямо перед алтарем. Впрочем, красота — она и есть красота. Он может наслаждаться ею, не пытаясь найти смысл. «Превосходство» просто означает, что человек может отрешиться от прозы повседневности, чтобы созерцать изящество формы, цвет или их сплав. Но стоит отвернуться от этого, и радость исчезает. А когда умирает тело, исчезает дух.
Исчезает.
Свеча горела ровным пламенем. Глядя на огонь, Жаим ощутил прикосновение Откровения и усилием воли отогнал его. Радуясь одержанной победе, он услышал шарканье подошв по каменному полу, обернулся и увидел Верховного Фаниста.
— Это религия чистюль... то есть религия дулу, — неожиданно для самого себя сказал он в ответ на ее выжидающий взгляд.
Она улыбнулась.
— Когда она зарождалась, она была религией бедноты и изгоев.
Жаим пожал плечами. Слушать историю ему не хотелось.
— На другом конце этого континента у нас есть анклав серапистов, — сказала она.
Жаим снова пожал плечами и бросил на нее еще взгляд, прежде чем вернуться к созерцанию огня.
Ее брови слегка приподнялись.
— Траурные пряди?
Вопрос был достаточно прозрачен, чтобы ответить на него возможным образом.
— Ритуалы помогают хранить близкого человека в памяти, и потом, они красивы.
— Ты ценишь красоту, — сказала она полуутвердительно.
Он кивнул, не сводя взгляда с ровного язычка пламени.
Как тих воздух на такой высоте! Язычок почти не колебался.
— Но теперь ты избрал Путь Воина.
От удивления он повернулся к ней.
— А если и так?
Она улыбнулась. Лицо ее оказалось неожиданно веселым.
— Потерпи меня, Искатель Огня, — сказала она. — Мне кажется, ты тот самый человек, на существование которого я только надеялась...
Он скрестил руки на груди.
Она дотронулась пальцем до его запястья.
— Это не игра. Но я намерена вмешаться, и мне кажется, одиночество — твоя броня. Тогда с твоего разрешения? — Она отвесила ему короткий, старомодный, но почтительный поклон; глаза ее, впрочем, оставались веселыми.
— Продолжайте.
— Ты отвергаешь Духовный Путь, ибо не можешь достичь кого-то. Это позволяет мне предположить, что ты избрал Путь Воина, ибо нашел достойного вождя. Так?
— Почему?
Она облегченно вздохнула, потом повернулась и сделала несколько шагов, глядя в сторону северного трансепта. Заинтригованный, он шагнул за ней. Лучи света из высоких окон в западной стене высветили в трансепте знакомый силуэт: Аркад.
— Там, куда он последует отсюда, — сказала Верховный Фанист, — он будет один среди множества опасностей. Ему придется прокладывать курс меж этих рифов, но я хочу найти кого-то, кто охранял бы его спину, пока он спит.
В голову Жаиму сразу же пришло множество возражений, все из которых связаны были с положением его и Аркада. Но он не произнес вслух ничего, ибо видел по ее лицу, что она тоже видит их, но видит также и многое другое. Миновала минута, на протяжении которой оба молчали, потом она кивнула в знак уговора.
* * *
Соларх Ванн помотал головой, стараясь унять боль в затекших мышцах шеи, и сделал медленный выдох. Довольно долго Эренарх стоял перед алтарем, потом направился в боковой придел — «северный трансепт», как назвала его Нумен, разглядывая стоявшие в нишах статуи так, словно собирался купить.
Некоторое время Ванн шел за ним, следя за окружением. Он знал все входы и выходы, а потому отстал, давая Эренарху больше пространства. Так прошло несколько минут. Маясь от безделья, с головой, до сих пор гудевшей от стимуляторов, он повернулся посмотреть вдоль центрального нефа. Никого не было видно, если не считать Роже, наблюдавшую за двумя другими дулу, и высокого рифтера с траурными прядями.
Он пожал плечами. Он отвечает за Аркада; капитан ясно объяснил ему, что если с Дезриена вернется только один человек, то это должен быть Брендон лит-Аркад. Об остальных позаботится Роже.
Он повернулся обратно, и его охватил страх: трансепт был пуст.
Эффект освещения. Он бросился вперед, но не увидел никаких признаков последнего наследника трона Аркадов. Он хлопнул по босуэллу.
(Роже! Я потерял Эренарха!)
Он услышал ее приближающиеся шаги, а потом — неожиданно — Брендон лит-Аркад снова был здесь, у противоположной стены. По лицу его струился пот, глаза расширились от шока.
(Отставить. Это все здешнее освещение.)
Он скорее почувствовал, чем услышал по босуэллу ее недовольство, но сам не сводил взгляда с Эренарха. Он подходил к нему, не выпуская из рук оружия. Какое там освещение; он не доверял ничему, связанному с Дезриеном, еще больше, чем когда-либо. Черта с два теперь кто-нибудь заставит его отойти от Эренарха хоть на шаг — до самого взлета.
Он услышал за спиной шаги и резко обернулся.
Прямо на них шла Нумен, а следом за ней высокий серапист. Жаим. Ванн посторонился, пропуская женщину к Эренарху, — тот все еще не двигался с места, прислонясь спиной к стене и быстро моргая. Ванн последовал за ней; ни Эренарх, ни Верховный Фанист не обращали на него внимания. Жаим мрачно покосился на него и снова перевел взгляд на Эренарха.
— Ваше Высочество, — обратилась она к нему, кланяясь так, что рука ее коснулась длинной рясы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73