Это и еще то, что он не доверяет тебе и предпочтет иметь тебя перед глазами.
— Хорошо, — ответил он так, будто я пригласил его на увеселительную прогулку. Он действительно был очень хладнокровным человеком. — Я поговорю с ней и сделаю так, как ты хочешь. — Он задумался на секунду:
— Ты говоришь, что я подставляю голову. Возможно. Но делаю это по собственной воле. И все же мне кажется, мое согласие заняться этим делом позволяет мне надеяться на большую откровенность с твоей стороны.
— А я не откровенен? — я не был раздражен, просто почувствовал смертельную усталость.
— Только в том, чего ты не сказал. Ты хочешь, чтобы я присматривал за генеральской дочкой. Судя по тому, за чем ты охотишься, Толбот, безопасность Мери тебе до лампочки. Если бы тебя это заботило, ты бы спрятал ее, когда она позавчера была в твоих руках. Но ты этого не сделал — привез ее обратно. Говоришь, что ей грозит большая опасность, но именно ты, Толбот, привез ее туда, где она этой опасности подвергается. Ладно, ты хочешь, чтобы я присматривал за ней, но тебе еще что-то от меня надо.
Я кивнул:
— Да. Я лезу в эту кашу со связанными руками. Не преувеличиваю: лезу в эту кашу, как пленник. Мне нужен человек, которому я могу доверять. Тебе я доверяю.
— Ты можешь доверять Яблонски, — тихо произнес он.
— Яблонски мертв. Он молча уставился на меня, затем потянулся за бутылкой и плеснул нам обоим виски. Его губы превратились в тонкую белую полоску на смугловатом лице.
— Видишь это? — показал я на свои промокшие и грязные ботинки. — Это земля с могилы Яблонски. Я закопал его перед тем, как прийти сюда, не более пятнадцати минут назад. Они прострелили ему голову из малокалиберного автоматического пистолета. Прямо в переносицу. Он улыбался, Кеннеди. Человек не улыбается, видя", как к нему приближается смерть. Он не видел ее приближения. Они убили его во сне.
Я кратко рассказал ему о том, что произошло после моего ухода, начиная с моей поездки на Х-13 и кончая моим возвращением сюда.
— Ройал? — спросил он, когда я замолчал.
— Ройал.
— Ты никогда не сможешь доказать этого.
— А мне и не придется, — ответил я почти автоматически. — Ройал не предстанет перед судом, Яблонски был моим другом.
Он понял меня:
— Я бы охотно согласился, чтобы тебе не пришлось рассчитываться за меня, Толбот.
Я выпил. Теперь виски на меня не действовало. Я чувствовал себя усталым, опустошенным и чуть живым стариком.
— Что ты собираешься делать теперь? — поинтересовался Кеннеди.
— Что? Собираюсь попросить у тебя на время сухие ботинки, носки и нижнее белье. Затем вернусь в дом, проберусь в свою комнату, просушу одежду, прикую себя наручниками к кровати и выброшу ключи. Утром они придут за мной.
— Ты с ума сошел, — прошептал Кеннеди. — Почему они убили Яблонски?
— Не знаю, — устало ответил я.
— Ты должен знать, — настойчиво сказал Кеннеди. — С чего бы им убивать Яблонски, если они не знали, кто он на самом деле и чем занимается? Они убили его потому, что почувствовали обман. А если они узнали, что он их обманывает, то они могли узнать это и про тебя. Они будут ждать тебя в твоей комнате, Толбот. Они уверены, что ты вернешься, потому что им неизвестно, что ты нашел тело Яблонски. Ты подучишь пулю в голову, как только переступишь порог. Ты что, не понимаешь этого? Да пойми же ты это, ради бога, наконец!
— Я понял это очень давно. Может быть, они знают обо мне все, а может, — не все. Я сам многого не знаю, Кеннеди. Но, возможно, они не убьют меня, по крайней мере сейчас. — Я поднялся. — Я возвращаюсь.
На мгновение мне показалось, что он попытается силой остановить меня, но, видимо, на моем лице было написано нечто такое, что заставило его изменить решение.
Он взял меня за руку:
— Сколько тебе за это платят. Толбот?
— Гроши.
— Награда?
— Никакой.
— Так что же может заставить человека пойти на такое безумие? — его приятное лицо исказили тревога и недоумение — он не мог понять меня.
Я и сам не мог понять себя:
— Не знаю... Нет, знаю. И скажу тебе в один прекрасный день.
— Ты не доживешь до этого дня, — мрачно произнес он.
Я взял сухие ботинки и одежду, пожелал ему спокойной ночи и ушел.
Глава 7
Я открыл дверь из коридора дубликатом ключа, который дал мне Яблонски, бесшумно вошел в комнату. Никто не размазал мои мозги по стене.
В комнате никого не было.
Тяжелые шторы были задернуты, но я не стал включать свет. А вдруг они не знают, что я покидал комнату этой ночью? Но если кто-нибудь заметит, что в комнате прикованного к кровати человека зажегся свет, то сразу явятся с проверкой. Только Яблонски мог бы зажечь свет, а он — мертв.
Я осмотрел каждый квадратный фут пола и стен, подсвечивая себе фонариком. Ничего не пропало, ничего не изменилось. Если кто-то и побывал в комнате, то не оставил никаких следов. Но, с другой стороны, я и не ожидал, что они, побывав в комнате, оставят следы.
В стену, рядом с дверью в комнату Яблонски, был встроен большой электрический камин. Я включил его на полную мощность, разделся, вытерся насухо и повесил брюки и пальто на спинку стула сушиться. Натянул на себя белье и носки, которые позаимствовал у Кеннеди, засунул свои промокшие носки и белье в промокшие ботинки и, открыв окно, забросил их подальше в кусты — туда же, куда, воспользовавшись пожарной лестницей, уже запрятал раньше штормовку и дождевик. Прислушался, но не услышал звука падения ботинок и был уверен, что никто ничего не услышал бы — вой ветра и шум ливня заглушали любой звук.
Я достал из кармана уже парившего пиджака ключи и подошел к двери в комнату Яблонски. Может быть, они ждали меня там, но меня это не очень волновало.
Комната оказалась пуста. Я подошел к двери в коридор и потрогал дверную ручку. Заперто.
Было очевидно, что на кровати, как я и ожидал, спали: простыни и одеяло свисали на пол. Следов борьбы не было. Не было заметно даже следов насилия. Я нашел их, только перевернув подушку.
Подушка была испачкана в крови, но не так, как бывает, если смерть не мгновенная. Пуля, должно быть, прошла сквозь череп навылет, чего нельзя ожидать от пистолета 22-го калибра, но, с другой стороны, Ройал использовал не простые патроны. Я нашел пулю внутри подушки.
Медно-никелевая. Какая неосторожность. Непохоже на Ройала. Я буду лелеять этот кусочек металла, хранить и беречь его, как алмаз «Куллинан». Я нашел в ящике кусочек липкой ленты, снял носок и прилепил пулю под вторым и третьим пальцами — там она не будет мешать при ходьбе. Там она — в надежном месте. Там ее не найдут даже при самом тщательном обыске.
Встав на четвереньки, я осветил ковер и увидел две параллельные полоски, оставленные ногами Яблонски, когда его волокли. Затем еще раз осмотрел кровать, взял подушечку, лежавшую на кресле, и осмотрел ее. Я ничего не увидел, но когда понюхал ее, то все понял — едкий запах сгоревшего пороха надолго впитывается в ткань.
Подойдя к маленькому столику в углу, я налил в стакан виски на три пальца и сел, чтобы обдумать ситуацию.
Я все еще не видел во всем этом смысла. Ничего не стыковалось.
Во-первых, как могли Ройал и тот, кто был с ним, — никто в одиночку не смог бы вытащить тело Яблонски из комнаты, — попасть внутрь? Яблонски чувствовал себя в этом доме в такой же безопасности, как заблудившаяся овечка в стае оголодавших волков, и я знал, что он запер бы дверь.
Конечно, мог быть еще один ключ, но все дело в том, что Яблонски всегда оставлял ключ в замке, причем так, чтобы его нельзя было вытолкнуть из замочной скважины или повернуть снаружи, не наделав столько шума, чтобы раз десять не разбудить Яблонски.
Яблонски застрелили во сне. Он, я знал, спал в пижаме, но когда я нашел его в огороде, он был полностью одет. Зачем было одевать его? Я не видел в этом никакого смысла, особенно если речь идет о том, чтобы одеть мертвого человека весом в 240 фунтов. И почему не воспользовались глушителем? А это было очевидно: глушитель поглощает часть энергии, и даже такие специальные пули не пройдут сквозь череп навылет, да еще к тому же убийца использовал подушечку, чтобы приглушить звук выстрела. Это как раз понятно: комнаты расположены в удаленном крыле дома, и при реве надвигающегося шторма можно с помощью подушечки сделать так, что выстрел никто не услышит. Но я-то в соседней комнате должен был бы услышать выстрел, если не оглох или не помер, а Ройал знал — по крайней мере так я считал, — что я сплю в соседней комнате. Или Ройал знал, что меня там нет?
Может, он пришел проверить, увидел, что меня нет, и, зная, что отпустить меня мог только Яблонски, тут же убил его? Я сопоставил факты, но они не вязались с улыбкой на лице мертвого Яблонски.
Я сходил в свою комнату, перевесил одежду на спинке стула у камина и вернулся в комнату Яблонски. Снова взяв свой стакан, посмотрел на бутылку — виски в ней было на две трети. Отпитая треть совершенно не подействовала бы на настороженного Яблонски. Однажды я видел, как он за вечер выпил целую бутылку рома — виски он не любил — и только чаще, чем обычно, улыбался.
Но больше Яблонски никогда не улыбнется.
Сидя почти в полной темноте, я поднял стакан в прощальном тосте.
Набрал виски в рот и задержал его, чтобы насладиться букетом отличного старого скотча, и тут же вскочил, быстро пересек комнату, выплюнул виски в раковину и очень тщательно прополоскал рот.
Вот оно. Виски дал Вайленд. После того, как Яблонски сводил меня к генералу прошлым вечером, Вайленд дал Яблонски запечатанную бутылку и стаканы. Когда мы вернулись в наши комнаты, Яблонски налил пару стаканчиков, и я уже хотел было выпить свой, да подумал, что пить перед работой в кислородном аппарате на большой глубине не стоит. Яблонски тогда выпил оба стаканчика, а может, и еще парочку после моего ухода.
У Ройала и его друзей не было необходимости взламывать дверь в комнату Яблонски, поскольку у них был ключ, но даже если бы им пришлось взламывать дверь, Яблонски все равно ничего не услышал бы. Наркотика в бутылке хватило бы, чтобы свалить слона. У Яблонски, должно быть, еще хватило сил добраться до кровати. Я знал, что это глупо, но все же горько казнил себя за то, что не попробовал виски. Хотя это была смесь двух сортов — «Микки Финна» и скотча, я бы сразу почувствовал добавку. Но Яблонски почти не пил виски и, наверное, посчитал, что скотч таким и должен быть.
Ройал, конечно, нашел два стакана с остатками виски и решил, что я тоже лежу без сознания, но в их планы не входило убивать меня.
Теперь я нашел ответы на все вопросы, кроме одного, самого важного почему они убили Яблонски? У меня не было на этот счет никаких соображений. И Потом, не заглянули ли они в мою комнату? Я считал, что не заглянули, но не поставил бы на это и пары старых шнурков.
Не было никакого толка сидеть и размышлять об этом, но я просидел еще пару часов. К тому времени одежда моя почти высохла. Брюки измялись так, что были похожи на кожу ног слона, но нельзя ожидать безукоризненной одежды от человека, приговоренного спать в костюме. Я оделся, открыл окно и уже собрался забросить подальше дубликаты ключей от комнат и ключи от наручников, когда услыхал легкий стук в дверь комнаты Яблонски.
Вздрогнув от неожиданности, я замер. Полагаю, я должен был лихорадочно просчитывать в уме варианты действий, но после всего, что произошло этой ночью, и после двухчасовых бесплодных размышлений мой мозг был вообще не в состоянии работать. Я просто застыл. Застыл неподвижнее жены Лота. За эти долгие десять секунд мне в голову не пришло ни одной умной мысли, кроме стремления бежать. Но бежать было некуда.
Это был Ройал, тихий хладнокровный убийца с маленьким пистолетом. Он ждал за дверью с пистолетом наготове. Он знал, что я выходил. Он это проверил. Он знал, что я вернусь, потому что я в сговоре с Яблонски. И он знал, что я пошел на все это не ради того, чтобы, попав в этот дом, смыться при первом удобном случае. И он догадывался, что я уже вернулся. А может быть, видел, как я вернулся, но тогда почему он так долго выжидал?
Впрочем, мне было ясно — почему. Вернувшись, я должен был найти Яблонски в комнате и, не застав его, — посчитать, что тот отправился по своему делу. А поскольку я запер дверь и оставил ключ в замке, Яблонски не сможет воспользоваться своим ключом и поэтому постучит. Прождав партнера несколько часов, я буду настолько встревожен его отсутствием, что при стуке брошусь открывать дверь, и тут Ройал всадит мне медно-никелевую пулю между глаз. Ведь если они точно знали, что мы с Яблонски работаем на пару, то они также должны были знать, что я никогда не сделаю того, чего они от меня хотят, поэтому я им больше не нужен, а отсюда и пуля между глаз, как Яблонски.
И тут я вспомнил о Яблонски. Вспомнил, как он лежит, втиснутый в ящик, — и страх мой улетучился. Я видел, что у меня мало шансов, но больше не боялся. Я прокрался в комнату Яблонски, взял бутылку за горлышко, тихо вернулся в свою комнату и вставил ключ в замок двери в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
— Хорошо, — ответил он так, будто я пригласил его на увеселительную прогулку. Он действительно был очень хладнокровным человеком. — Я поговорю с ней и сделаю так, как ты хочешь. — Он задумался на секунду:
— Ты говоришь, что я подставляю голову. Возможно. Но делаю это по собственной воле. И все же мне кажется, мое согласие заняться этим делом позволяет мне надеяться на большую откровенность с твоей стороны.
— А я не откровенен? — я не был раздражен, просто почувствовал смертельную усталость.
— Только в том, чего ты не сказал. Ты хочешь, чтобы я присматривал за генеральской дочкой. Судя по тому, за чем ты охотишься, Толбот, безопасность Мери тебе до лампочки. Если бы тебя это заботило, ты бы спрятал ее, когда она позавчера была в твоих руках. Но ты этого не сделал — привез ее обратно. Говоришь, что ей грозит большая опасность, но именно ты, Толбот, привез ее туда, где она этой опасности подвергается. Ладно, ты хочешь, чтобы я присматривал за ней, но тебе еще что-то от меня надо.
Я кивнул:
— Да. Я лезу в эту кашу со связанными руками. Не преувеличиваю: лезу в эту кашу, как пленник. Мне нужен человек, которому я могу доверять. Тебе я доверяю.
— Ты можешь доверять Яблонски, — тихо произнес он.
— Яблонски мертв. Он молча уставился на меня, затем потянулся за бутылкой и плеснул нам обоим виски. Его губы превратились в тонкую белую полоску на смугловатом лице.
— Видишь это? — показал я на свои промокшие и грязные ботинки. — Это земля с могилы Яблонски. Я закопал его перед тем, как прийти сюда, не более пятнадцати минут назад. Они прострелили ему голову из малокалиберного автоматического пистолета. Прямо в переносицу. Он улыбался, Кеннеди. Человек не улыбается, видя", как к нему приближается смерть. Он не видел ее приближения. Они убили его во сне.
Я кратко рассказал ему о том, что произошло после моего ухода, начиная с моей поездки на Х-13 и кончая моим возвращением сюда.
— Ройал? — спросил он, когда я замолчал.
— Ройал.
— Ты никогда не сможешь доказать этого.
— А мне и не придется, — ответил я почти автоматически. — Ройал не предстанет перед судом, Яблонски был моим другом.
Он понял меня:
— Я бы охотно согласился, чтобы тебе не пришлось рассчитываться за меня, Толбот.
Я выпил. Теперь виски на меня не действовало. Я чувствовал себя усталым, опустошенным и чуть живым стариком.
— Что ты собираешься делать теперь? — поинтересовался Кеннеди.
— Что? Собираюсь попросить у тебя на время сухие ботинки, носки и нижнее белье. Затем вернусь в дом, проберусь в свою комнату, просушу одежду, прикую себя наручниками к кровати и выброшу ключи. Утром они придут за мной.
— Ты с ума сошел, — прошептал Кеннеди. — Почему они убили Яблонски?
— Не знаю, — устало ответил я.
— Ты должен знать, — настойчиво сказал Кеннеди. — С чего бы им убивать Яблонски, если они не знали, кто он на самом деле и чем занимается? Они убили его потому, что почувствовали обман. А если они узнали, что он их обманывает, то они могли узнать это и про тебя. Они будут ждать тебя в твоей комнате, Толбот. Они уверены, что ты вернешься, потому что им неизвестно, что ты нашел тело Яблонски. Ты подучишь пулю в голову, как только переступишь порог. Ты что, не понимаешь этого? Да пойми же ты это, ради бога, наконец!
— Я понял это очень давно. Может быть, они знают обо мне все, а может, — не все. Я сам многого не знаю, Кеннеди. Но, возможно, они не убьют меня, по крайней мере сейчас. — Я поднялся. — Я возвращаюсь.
На мгновение мне показалось, что он попытается силой остановить меня, но, видимо, на моем лице было написано нечто такое, что заставило его изменить решение.
Он взял меня за руку:
— Сколько тебе за это платят. Толбот?
— Гроши.
— Награда?
— Никакой.
— Так что же может заставить человека пойти на такое безумие? — его приятное лицо исказили тревога и недоумение — он не мог понять меня.
Я и сам не мог понять себя:
— Не знаю... Нет, знаю. И скажу тебе в один прекрасный день.
— Ты не доживешь до этого дня, — мрачно произнес он.
Я взял сухие ботинки и одежду, пожелал ему спокойной ночи и ушел.
Глава 7
Я открыл дверь из коридора дубликатом ключа, который дал мне Яблонски, бесшумно вошел в комнату. Никто не размазал мои мозги по стене.
В комнате никого не было.
Тяжелые шторы были задернуты, но я не стал включать свет. А вдруг они не знают, что я покидал комнату этой ночью? Но если кто-нибудь заметит, что в комнате прикованного к кровати человека зажегся свет, то сразу явятся с проверкой. Только Яблонски мог бы зажечь свет, а он — мертв.
Я осмотрел каждый квадратный фут пола и стен, подсвечивая себе фонариком. Ничего не пропало, ничего не изменилось. Если кто-то и побывал в комнате, то не оставил никаких следов. Но, с другой стороны, я и не ожидал, что они, побывав в комнате, оставят следы.
В стену, рядом с дверью в комнату Яблонски, был встроен большой электрический камин. Я включил его на полную мощность, разделся, вытерся насухо и повесил брюки и пальто на спинку стула сушиться. Натянул на себя белье и носки, которые позаимствовал у Кеннеди, засунул свои промокшие носки и белье в промокшие ботинки и, открыв окно, забросил их подальше в кусты — туда же, куда, воспользовавшись пожарной лестницей, уже запрятал раньше штормовку и дождевик. Прислушался, но не услышал звука падения ботинок и был уверен, что никто ничего не услышал бы — вой ветра и шум ливня заглушали любой звук.
Я достал из кармана уже парившего пиджака ключи и подошел к двери в комнату Яблонски. Может быть, они ждали меня там, но меня это не очень волновало.
Комната оказалась пуста. Я подошел к двери в коридор и потрогал дверную ручку. Заперто.
Было очевидно, что на кровати, как я и ожидал, спали: простыни и одеяло свисали на пол. Следов борьбы не было. Не было заметно даже следов насилия. Я нашел их, только перевернув подушку.
Подушка была испачкана в крови, но не так, как бывает, если смерть не мгновенная. Пуля, должно быть, прошла сквозь череп навылет, чего нельзя ожидать от пистолета 22-го калибра, но, с другой стороны, Ройал использовал не простые патроны. Я нашел пулю внутри подушки.
Медно-никелевая. Какая неосторожность. Непохоже на Ройала. Я буду лелеять этот кусочек металла, хранить и беречь его, как алмаз «Куллинан». Я нашел в ящике кусочек липкой ленты, снял носок и прилепил пулю под вторым и третьим пальцами — там она не будет мешать при ходьбе. Там она — в надежном месте. Там ее не найдут даже при самом тщательном обыске.
Встав на четвереньки, я осветил ковер и увидел две параллельные полоски, оставленные ногами Яблонски, когда его волокли. Затем еще раз осмотрел кровать, взял подушечку, лежавшую на кресле, и осмотрел ее. Я ничего не увидел, но когда понюхал ее, то все понял — едкий запах сгоревшего пороха надолго впитывается в ткань.
Подойдя к маленькому столику в углу, я налил в стакан виски на три пальца и сел, чтобы обдумать ситуацию.
Я все еще не видел во всем этом смысла. Ничего не стыковалось.
Во-первых, как могли Ройал и тот, кто был с ним, — никто в одиночку не смог бы вытащить тело Яблонски из комнаты, — попасть внутрь? Яблонски чувствовал себя в этом доме в такой же безопасности, как заблудившаяся овечка в стае оголодавших волков, и я знал, что он запер бы дверь.
Конечно, мог быть еще один ключ, но все дело в том, что Яблонски всегда оставлял ключ в замке, причем так, чтобы его нельзя было вытолкнуть из замочной скважины или повернуть снаружи, не наделав столько шума, чтобы раз десять не разбудить Яблонски.
Яблонски застрелили во сне. Он, я знал, спал в пижаме, но когда я нашел его в огороде, он был полностью одет. Зачем было одевать его? Я не видел в этом никакого смысла, особенно если речь идет о том, чтобы одеть мертвого человека весом в 240 фунтов. И почему не воспользовались глушителем? А это было очевидно: глушитель поглощает часть энергии, и даже такие специальные пули не пройдут сквозь череп навылет, да еще к тому же убийца использовал подушечку, чтобы приглушить звук выстрела. Это как раз понятно: комнаты расположены в удаленном крыле дома, и при реве надвигающегося шторма можно с помощью подушечки сделать так, что выстрел никто не услышит. Но я-то в соседней комнате должен был бы услышать выстрел, если не оглох или не помер, а Ройал знал — по крайней мере так я считал, — что я сплю в соседней комнате. Или Ройал знал, что меня там нет?
Может, он пришел проверить, увидел, что меня нет, и, зная, что отпустить меня мог только Яблонски, тут же убил его? Я сопоставил факты, но они не вязались с улыбкой на лице мертвого Яблонски.
Я сходил в свою комнату, перевесил одежду на спинке стула у камина и вернулся в комнату Яблонски. Снова взяв свой стакан, посмотрел на бутылку — виски в ней было на две трети. Отпитая треть совершенно не подействовала бы на настороженного Яблонски. Однажды я видел, как он за вечер выпил целую бутылку рома — виски он не любил — и только чаще, чем обычно, улыбался.
Но больше Яблонски никогда не улыбнется.
Сидя почти в полной темноте, я поднял стакан в прощальном тосте.
Набрал виски в рот и задержал его, чтобы насладиться букетом отличного старого скотча, и тут же вскочил, быстро пересек комнату, выплюнул виски в раковину и очень тщательно прополоскал рот.
Вот оно. Виски дал Вайленд. После того, как Яблонски сводил меня к генералу прошлым вечером, Вайленд дал Яблонски запечатанную бутылку и стаканы. Когда мы вернулись в наши комнаты, Яблонски налил пару стаканчиков, и я уже хотел было выпить свой, да подумал, что пить перед работой в кислородном аппарате на большой глубине не стоит. Яблонски тогда выпил оба стаканчика, а может, и еще парочку после моего ухода.
У Ройала и его друзей не было необходимости взламывать дверь в комнату Яблонски, поскольку у них был ключ, но даже если бы им пришлось взламывать дверь, Яблонски все равно ничего не услышал бы. Наркотика в бутылке хватило бы, чтобы свалить слона. У Яблонски, должно быть, еще хватило сил добраться до кровати. Я знал, что это глупо, но все же горько казнил себя за то, что не попробовал виски. Хотя это была смесь двух сортов — «Микки Финна» и скотча, я бы сразу почувствовал добавку. Но Яблонски почти не пил виски и, наверное, посчитал, что скотч таким и должен быть.
Ройал, конечно, нашел два стакана с остатками виски и решил, что я тоже лежу без сознания, но в их планы не входило убивать меня.
Теперь я нашел ответы на все вопросы, кроме одного, самого важного почему они убили Яблонски? У меня не было на этот счет никаких соображений. И Потом, не заглянули ли они в мою комнату? Я считал, что не заглянули, но не поставил бы на это и пары старых шнурков.
Не было никакого толка сидеть и размышлять об этом, но я просидел еще пару часов. К тому времени одежда моя почти высохла. Брюки измялись так, что были похожи на кожу ног слона, но нельзя ожидать безукоризненной одежды от человека, приговоренного спать в костюме. Я оделся, открыл окно и уже собрался забросить подальше дубликаты ключей от комнат и ключи от наручников, когда услыхал легкий стук в дверь комнаты Яблонски.
Вздрогнув от неожиданности, я замер. Полагаю, я должен был лихорадочно просчитывать в уме варианты действий, но после всего, что произошло этой ночью, и после двухчасовых бесплодных размышлений мой мозг был вообще не в состоянии работать. Я просто застыл. Застыл неподвижнее жены Лота. За эти долгие десять секунд мне в голову не пришло ни одной умной мысли, кроме стремления бежать. Но бежать было некуда.
Это был Ройал, тихий хладнокровный убийца с маленьким пистолетом. Он ждал за дверью с пистолетом наготове. Он знал, что я выходил. Он это проверил. Он знал, что я вернусь, потому что я в сговоре с Яблонски. И он знал, что я пошел на все это не ради того, чтобы, попав в этот дом, смыться при первом удобном случае. И он догадывался, что я уже вернулся. А может быть, видел, как я вернулся, но тогда почему он так долго выжидал?
Впрочем, мне было ясно — почему. Вернувшись, я должен был найти Яблонски в комнате и, не застав его, — посчитать, что тот отправился по своему делу. А поскольку я запер дверь и оставил ключ в замке, Яблонски не сможет воспользоваться своим ключом и поэтому постучит. Прождав партнера несколько часов, я буду настолько встревожен его отсутствием, что при стуке брошусь открывать дверь, и тут Ройал всадит мне медно-никелевую пулю между глаз. Ведь если они точно знали, что мы с Яблонски работаем на пару, то они также должны были знать, что я никогда не сделаю того, чего они от меня хотят, поэтому я им больше не нужен, а отсюда и пуля между глаз, как Яблонски.
И тут я вспомнил о Яблонски. Вспомнил, как он лежит, втиснутый в ящик, — и страх мой улетучился. Я видел, что у меня мало шансов, но больше не боялся. Я прокрался в комнату Яблонски, взял бутылку за горлышко, тихо вернулся в свою комнату и вставил ключ в замок двери в коридор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34