Через несколько секунд они слезли с мотоциклов, поставили их на подножки и двинулись к машинам.
Один из них держал револьвер наготове.
Они начали свой обход с ближайшей к выезду машины и, бегло осмотрев ее, долго молча пронизывали взглядами пассажиров. Они ничего не объясняли и не извинялись — выглядели так, как могут выглядеть полицейские, узнавшие о том, что кто-то стрелял в полицейского и тот умирает или уже умер.
Внезапно они пропустили две или три машины и пошли прямо к нам, по крайней мере мне так показалось. Но они обошли нашу машину и направились к «форду», который стоял слева впереди. Когда они проходили мимо, я почувствовал, что девушка напряглась и набрала воздуха в грудь.
— Не делайте этого! — Я обхватил ее рукой и сильно прижал к себе. Она вскрикнула от боли. Один из полицейских оглянулся, увидел прижавшуюся ко мне девушку и отвернулся, прокомментировав то, что, как ему показалось, он видел, отнюдь не шепотом. В обычной ситуации это побудило бы меня к действию, но сейчас я пропустил его замечание мимо ушей.
Отпустив девушку, я увидел, что она покраснела почти до ключиц.
Прижатая к моей груди, она не могла дышать, но, думаю, покраснела она из-за замечания полицейского. Дикими глазами смотрела она на меня, впервые перестав бояться и решив драться.
— Я собираюсь выдать вас, — сказала она мягко, но решительно. Сдайтесь.
Полицейский уже проверил «форд». Его хозяин носил зеленую куртку такого же как у меня оттенка и глубоко надвинутую на глаза шляпу. Я разглядел его, когда он въехал на стоянку, — у него были темные волосы и усы. Полицейские дальше не пошли. Они стояли ярдах в пяти от нас, но рев драглайнов заглушал наши голоса.
— Не будьте дурой, — тихо сказал я. — У меня револьвер.
— Ага, и в нем всего один патрон. Она не ошибалась. Две пули остались в здании суда, одна — в колесе «студебекера» судьи, и две я выпустил по гнавшейся за нами полицейской машине.
— Хорошо считаете, да? — пробормотал я. — У вас будет много времени, чтобы попрактиковаться в счете в больнице после того, как хирурги спасут вам жизнь. Если смогут.
Она посмотрела на меня, открыла было рот, но ничего не сказала.
— Одна маленькая пулька, но какую огромную рану она может сделать. Вы же слышали, как я объяснял этому дураку Доннелли, что может сделать пуля с мягкой головкой. Я выстрелю вам в тазовую кость. Вы понимаете, что это означает? — В моем голосе звучала сильная угроза. — Пуля разнесет эту кость вдребезги, ее невозможно будет собрать. Это означает, что вы никогда не сможете ходить, мисс Рутвен. Вы никогда не сможете бегать, танцевать, плавать или кататься на лошади. Всю оставшуюся жизнь вам придется волочить ваше прекрасное тело на паре костылей или в инвалидном кресле. И все время вы будете чувствовать боль, всю оставшуюся жизнь. Вам все еще хочется позвать полицейских?
Она ничего не ответила. Ее лицо и даже губы побледнели.
— Вы верите мне? — мягко спросил я.
— Верю.
— И что?
— Ничего, я собираюсь позвать полицейских, — ответила она просто. Может, вы и сделаете меня калекой, но они точно достанут вас. И тогда вы больше никогда не сможете убивать. Я должна это сделать.
— Ваши благородные побуждения делают вам честь, мисс Рутвен.
Насмешка, звучавшая в моем голосе, никак не отражала моих мыслей. Она намеревалась сделать то, чего я делать не стал бы.
— Давайте, зовите их Посмотрите, как они будут умирать.
Она непонимающе уставилась на меня.
— О чем вы? У вас всего один патрон.
— И он больше не предназначается вам. Как только вы вякнете, леди, тот полицейский с револьвером в руке получит пулю. Точно в грудь. Я хорошо стреляю из этих кольтов. Вы видели, как я выстрелом выбил пистолет из руки шерифа. Но я не собираюсь рисковать, поэтому только в грудь. Затем я наставлю револьвер на другого полицейского. С ним не будет проблем. Его револьвер все еще в кобуре, а кобура застегнута. Но он знает, что я убийца, и не знает, что у меня больше нет патронов. Отберу у него револьвер, шлепну его и уеду. — Я улыбнулся. — Не думаю, что кто-нибудь попытается остановить меня.
— Но я скажу, что у вас нет патронов. Я скажу...
— Вам достанется первой, леди. Один удар локтем в солнечное сплетение, и минут пять вы будете не в состоянии что-либо сказать.
Она помолчала, затем тихо спросила:
— Вы ведь не сделаете этого? Ведь правда же?
— Есть только один способ узнать ответ на этот вопрос.
— Я ненавижу вас, — сказала она безжизненным голосом. Ее ясные серые глаза потемнели от безысходности и поражения. — Никогда не думала, что возненавижу кого-нибудь так сильно. Это пугает меня.
— Продолжайте бояться и останетесь живы.
Я следил за тем, как полицейские закончили обход стоянки, медленно подошли к мотоциклам и уехали. Вечерело. Драглайны неутомимо прокладывали дорогу в море. Машины приезжали и уезжали, но больше уезжали, и вскоре на стоянке осталось лишь две машины — наша и «форд», принадлежавший человеку в зеленом пальто. Небо стало сине-фиолетовым, и хлынул дождь. Он хлынул с неистовством субтропических дождей. И пока мне удалось установить на место откидной верх кузова, я промок так, будто искупался в море. Я поднял боковые стекла и посмотрел в зеркало. Все мое лицо покрылось темными полосами — тушь с волос смыло почти полностью. Как можно тщательней я обтерся носовым платком и посмотрел на часы. Из-за затянувших все небо туч вечер наступил раньше. Машины уже ехали по шоссе с включенными фарами, хотя ночь еще не наступила. Я завел двигатель.
— Вы же собирались ждать, пока не стемнеет, — с удивлением сказала девушка. Может, она надеялась, что снова приедут полицейские, и поумнее.
— Собирался, — согласился я. — Но к этому времени мистер Брукс должен уже танцевать и петь на шоссе в нескольких милях отсюда. Его язык будет очень выразительным.
— Мистер Брукс? — По ее тону я понял, что она действительно посчитала меня сумасшедшим.
— Из Питсбурга, штат Калифорния, — ответил я и постучал пальцем по табличке на рулевой колонке. — Издалека же надо приехать, чтобы твою машину угнали. — Дождь выбивал по брезентовой крыше машины пулеметную дробь. — Вы же не думаете, что он все еще жарит мясо на пляже?
Я выехал на шоссе и свернул направо. Когда она снова заговорила, я уже точно знал, что она считает меня спятившим.
— В Марбл-Спрингз? — Она замолчала. — Вы что, намерены вернуться туда?
Это был и вопрос и утверждение.
— Ага, в мотель «Ла Контесса». Туда, где полиция схватила меня. Я оставил там кое-какие вещи и хочу забрать их.
На этот раз она ничего не сказала. Возможно, подумала, что «спятил» совершенно неподходящее слово. Я стащил косынку с головы. В сгущавшейся темноте белое пятно на моей голове было более подозрительным, чем рыжие волосы.
— Там они будут искать меня в самую последнюю очередь. И я собираюсь провести там эту ночь, возможно, несколько ночей — до тех пор, пока не найду лодку, на которой смогу уплыть отсюда. И вы будете со мной. — Ее невольное восклицание я проигнорировал. — Тогда, из аптеки, я звонил в мотель и поинтересовался, свободен ли четырнадцатый номер; они ответили, что свободен, и я попросил забронировать его, поскольку мои друзья, которые останавливались в мотеле, сказали, что из этого номера открывается отличный вид на окрестности. Из этого номера действительно открывается самый красивый вид. К тому же это самый уединенный номер, в самом торце здания со стороны моря, а рядом — кладовка, куда положили мои вещи, когда полицейские заграбастали меня. Плюс там есть маленький гараж, в который я могу поставить машину, и никто не станет задавать мне вопросы.
Мы проехали милю, две, три, а она все молчала. Она надела свою зеленую блузку, но блузка эта представляла собой всего лишь кружевную полоску ткани, а девушка промокла так же, как и я, и теперь вся дрожала от холода. Из-за дождя посвежело. Мы уже подъезжали к Марбл-Спрингз, когда она заговорила.
— Вы не сможете остановиться в мотеле. Как вам это удастся? Вам придется зарегистрироваться, или взять ключ, или пойти в ресторан, вы же не можете просто...
— Могу. Я попросил их приготовить для нас номер, оставить ключи в воротах гаража и двери номера. Я сказал, что мы зарегистрируемся позже. И еще я сообщил им, что мы проделали за сегодня долгий путь, очень устали и хотели бы, чтобы нам накрыли стол в номере и не мешали. Я сказал администратору, что у нас медовый месяц. Мне кажется, она поняла, почему мы просим не мешать нам.
К мотелю мы подъехали раньше, чем она нашла ответ. Я въехал в красивые покрашенные в сиреневый цвет ворота, подъехал к центральному корпусу и остановил машину прямо под ярким фонарем, который создавал столь резкие тени, что мои рыжие волосы невозможно было разглядеть. У входа стоял негр, одетый в сиреневую с голубым униформу с золотыми пуговицами, которую мог создать только дальтоник, никогда не снимающий дымчатых очков.
— Как добраться до четырнадцатого номера?
— Мистер Брукс? — Я кивнул. — Все ключи в дверях, езжайте прямо, пожалуйста.
— Спасибо. — Я поглядел на него. Седой, согнутый временем, худой. Его выцветшие старые глаза были затуманенными зеркалами, в которых отражались тысячи горечей и несбывшихся надежд. — Как вас зовут?
— Чарльз, сэр.
— Я хочу виски, Чарльз. — Я протянул ему деньги. — Скотч, пожалуйста, не бурбон, и бренди. Вы можете это сделать?
— Конечно, сэр.
— Спасибо. Я включил скорость и покатил вдоль корпуса к четырнадцатому номеру — в конце узкого полуострова между заливом слева и неправильной формы бассейном справа. Гараж был открыт. Я въехал, выключил фары, прикрыл ворота и зажег свет.
В дальнем конце гаража находилась дверь в уютную и прекрасно оборудованную кухню. Дверь из кухни вела в спальню, которая служила одновременно и гостиной. Сиреневый ковер, сиреневые драпировки, сиреневые покрывала на кровати, сиреневые покрывала на креслах — все мучительно сиреневое. Кто-то просто обожал сиреневый цвет. В этой комнате было две двери: левая вела в ванную, а в дальнем конце комнаты — в коридор.
Я сразу выскочил в этот коридор, таща девушку за собой. Кладовка, футах в шести от нашей двери, была не заперта. Мой чемодан лежал там, где его оставили. Я притащил его в комнату, открыл и собирался уже вывалить его содержимое на кровать, когда в дверь постучали.
— Это, должно быть, Чарльз, — прошептал я. — Откройте дверь, отойдите назад, возьмите бутылки и скажите, что сдачу он может оставить себе. Не пытайтесь шепнуть ему что-нибудь, подать знаки или выскочить в коридор. Я буду следить за вами из ванной и, если что — выстрелю в спину.
Она и не пыталась что-либо предпринять — слишком замерзла и вымоталась за этот день. Старик передал ей бутылки, взял сдачу, удивленно поблагодарил и мягко закрыл за собой дверь.
— Вы замерзли, дрожите — я не хочу, чтобы мой страховой полис заработал пневмонию. — Я достал пару стаканов. — Немного бренди, мисс Рутвен, затем горячая ванна. В моем чемодане вы, может быть, найдете что-нибудь сухое.
— Вы очень любезны, но я только выпью.
— А ванну принимать не будете?
— Нет. — Она немного помолчала, и по появившемуся в ее глазах блеску я понял, что ошибся, посчитав ее слишком уставшей. — Хотя, пожалуй, приму.
Я подождал, пока она выпьет бренди, поставил чемодан на пол в ванной и пропустил ее.
— Только, пожалуйста, не всю ночь. Я голоден.
Она закрыла дверь на замок. Послышался шум наполнявшей ванну воды.
Затем плеск. Все это должно было убаюкать мои подозрения. Потом я услышал, как она вытирается, а минутой позже до меня донесся шум спускаемой из ванны воды. Я тихонько отошел от двери, прошел через две кухонные двери и вошел в гараж как раз тогда, когда она открыла окно ванной. Я схватил ее за руку, как только она опустилась на пол, свободной рукой зажал ей рот, чтобы она не закричала, и повел обратно в номер.
Закрыв кухонную дверь, я посмотрел на девушку. Она надела одну из моих белых рубашек, заправив ее в широкую юбку в сборку. В глазах ее стояли слезы, на лице ясно читалась досада от неудачи, но все равно лицо ее дышало красотой. Хотя мы провели вместе много часов, я рассмотрел ее только сейчас.
У нее были чудесные густые волосы, заплетенные в косы, но она никогда не победила бы в конкурсе красоты на звание «Мисс Америка». Она даже не смогла бы участвовать в конкурсе «Мисс Марбл-Спрингз». В ее лице просматривались славянские черты. Слишком скуластое лицо со слишком большим ртом, слишком широко расставленными глазами и курносым носом. У нее было подвижное и умное лицо, и досада на нем, думаю, легко сменилась бы приветливостью, исчезни усталость и страх. В те дни, когда я мечтал об уюте в собственном доме с камином, она могла бы прекрасно вписаться в мои мечты.
Я стоял, испытывая легкую жалость к ней и к себе, и внезапно почувствовал холодный сквознячок. Тянуло из двери ванной, которая еще десять секунд назад была закрыта на ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Один из них держал револьвер наготове.
Они начали свой обход с ближайшей к выезду машины и, бегло осмотрев ее, долго молча пронизывали взглядами пассажиров. Они ничего не объясняли и не извинялись — выглядели так, как могут выглядеть полицейские, узнавшие о том, что кто-то стрелял в полицейского и тот умирает или уже умер.
Внезапно они пропустили две или три машины и пошли прямо к нам, по крайней мере мне так показалось. Но они обошли нашу машину и направились к «форду», который стоял слева впереди. Когда они проходили мимо, я почувствовал, что девушка напряглась и набрала воздуха в грудь.
— Не делайте этого! — Я обхватил ее рукой и сильно прижал к себе. Она вскрикнула от боли. Один из полицейских оглянулся, увидел прижавшуюся ко мне девушку и отвернулся, прокомментировав то, что, как ему показалось, он видел, отнюдь не шепотом. В обычной ситуации это побудило бы меня к действию, но сейчас я пропустил его замечание мимо ушей.
Отпустив девушку, я увидел, что она покраснела почти до ключиц.
Прижатая к моей груди, она не могла дышать, но, думаю, покраснела она из-за замечания полицейского. Дикими глазами смотрела она на меня, впервые перестав бояться и решив драться.
— Я собираюсь выдать вас, — сказала она мягко, но решительно. Сдайтесь.
Полицейский уже проверил «форд». Его хозяин носил зеленую куртку такого же как у меня оттенка и глубоко надвинутую на глаза шляпу. Я разглядел его, когда он въехал на стоянку, — у него были темные волосы и усы. Полицейские дальше не пошли. Они стояли ярдах в пяти от нас, но рев драглайнов заглушал наши голоса.
— Не будьте дурой, — тихо сказал я. — У меня револьвер.
— Ага, и в нем всего один патрон. Она не ошибалась. Две пули остались в здании суда, одна — в колесе «студебекера» судьи, и две я выпустил по гнавшейся за нами полицейской машине.
— Хорошо считаете, да? — пробормотал я. — У вас будет много времени, чтобы попрактиковаться в счете в больнице после того, как хирурги спасут вам жизнь. Если смогут.
Она посмотрела на меня, открыла было рот, но ничего не сказала.
— Одна маленькая пулька, но какую огромную рану она может сделать. Вы же слышали, как я объяснял этому дураку Доннелли, что может сделать пуля с мягкой головкой. Я выстрелю вам в тазовую кость. Вы понимаете, что это означает? — В моем голосе звучала сильная угроза. — Пуля разнесет эту кость вдребезги, ее невозможно будет собрать. Это означает, что вы никогда не сможете ходить, мисс Рутвен. Вы никогда не сможете бегать, танцевать, плавать или кататься на лошади. Всю оставшуюся жизнь вам придется волочить ваше прекрасное тело на паре костылей или в инвалидном кресле. И все время вы будете чувствовать боль, всю оставшуюся жизнь. Вам все еще хочется позвать полицейских?
Она ничего не ответила. Ее лицо и даже губы побледнели.
— Вы верите мне? — мягко спросил я.
— Верю.
— И что?
— Ничего, я собираюсь позвать полицейских, — ответила она просто. Может, вы и сделаете меня калекой, но они точно достанут вас. И тогда вы больше никогда не сможете убивать. Я должна это сделать.
— Ваши благородные побуждения делают вам честь, мисс Рутвен.
Насмешка, звучавшая в моем голосе, никак не отражала моих мыслей. Она намеревалась сделать то, чего я делать не стал бы.
— Давайте, зовите их Посмотрите, как они будут умирать.
Она непонимающе уставилась на меня.
— О чем вы? У вас всего один патрон.
— И он больше не предназначается вам. Как только вы вякнете, леди, тот полицейский с револьвером в руке получит пулю. Точно в грудь. Я хорошо стреляю из этих кольтов. Вы видели, как я выстрелом выбил пистолет из руки шерифа. Но я не собираюсь рисковать, поэтому только в грудь. Затем я наставлю револьвер на другого полицейского. С ним не будет проблем. Его револьвер все еще в кобуре, а кобура застегнута. Но он знает, что я убийца, и не знает, что у меня больше нет патронов. Отберу у него револьвер, шлепну его и уеду. — Я улыбнулся. — Не думаю, что кто-нибудь попытается остановить меня.
— Но я скажу, что у вас нет патронов. Я скажу...
— Вам достанется первой, леди. Один удар локтем в солнечное сплетение, и минут пять вы будете не в состоянии что-либо сказать.
Она помолчала, затем тихо спросила:
— Вы ведь не сделаете этого? Ведь правда же?
— Есть только один способ узнать ответ на этот вопрос.
— Я ненавижу вас, — сказала она безжизненным голосом. Ее ясные серые глаза потемнели от безысходности и поражения. — Никогда не думала, что возненавижу кого-нибудь так сильно. Это пугает меня.
— Продолжайте бояться и останетесь живы.
Я следил за тем, как полицейские закончили обход стоянки, медленно подошли к мотоциклам и уехали. Вечерело. Драглайны неутомимо прокладывали дорогу в море. Машины приезжали и уезжали, но больше уезжали, и вскоре на стоянке осталось лишь две машины — наша и «форд», принадлежавший человеку в зеленом пальто. Небо стало сине-фиолетовым, и хлынул дождь. Он хлынул с неистовством субтропических дождей. И пока мне удалось установить на место откидной верх кузова, я промок так, будто искупался в море. Я поднял боковые стекла и посмотрел в зеркало. Все мое лицо покрылось темными полосами — тушь с волос смыло почти полностью. Как можно тщательней я обтерся носовым платком и посмотрел на часы. Из-за затянувших все небо туч вечер наступил раньше. Машины уже ехали по шоссе с включенными фарами, хотя ночь еще не наступила. Я завел двигатель.
— Вы же собирались ждать, пока не стемнеет, — с удивлением сказала девушка. Может, она надеялась, что снова приедут полицейские, и поумнее.
— Собирался, — согласился я. — Но к этому времени мистер Брукс должен уже танцевать и петь на шоссе в нескольких милях отсюда. Его язык будет очень выразительным.
— Мистер Брукс? — По ее тону я понял, что она действительно посчитала меня сумасшедшим.
— Из Питсбурга, штат Калифорния, — ответил я и постучал пальцем по табличке на рулевой колонке. — Издалека же надо приехать, чтобы твою машину угнали. — Дождь выбивал по брезентовой крыше машины пулеметную дробь. — Вы же не думаете, что он все еще жарит мясо на пляже?
Я выехал на шоссе и свернул направо. Когда она снова заговорила, я уже точно знал, что она считает меня спятившим.
— В Марбл-Спрингз? — Она замолчала. — Вы что, намерены вернуться туда?
Это был и вопрос и утверждение.
— Ага, в мотель «Ла Контесса». Туда, где полиция схватила меня. Я оставил там кое-какие вещи и хочу забрать их.
На этот раз она ничего не сказала. Возможно, подумала, что «спятил» совершенно неподходящее слово. Я стащил косынку с головы. В сгущавшейся темноте белое пятно на моей голове было более подозрительным, чем рыжие волосы.
— Там они будут искать меня в самую последнюю очередь. И я собираюсь провести там эту ночь, возможно, несколько ночей — до тех пор, пока не найду лодку, на которой смогу уплыть отсюда. И вы будете со мной. — Ее невольное восклицание я проигнорировал. — Тогда, из аптеки, я звонил в мотель и поинтересовался, свободен ли четырнадцатый номер; они ответили, что свободен, и я попросил забронировать его, поскольку мои друзья, которые останавливались в мотеле, сказали, что из этого номера открывается отличный вид на окрестности. Из этого номера действительно открывается самый красивый вид. К тому же это самый уединенный номер, в самом торце здания со стороны моря, а рядом — кладовка, куда положили мои вещи, когда полицейские заграбастали меня. Плюс там есть маленький гараж, в который я могу поставить машину, и никто не станет задавать мне вопросы.
Мы проехали милю, две, три, а она все молчала. Она надела свою зеленую блузку, но блузка эта представляла собой всего лишь кружевную полоску ткани, а девушка промокла так же, как и я, и теперь вся дрожала от холода. Из-за дождя посвежело. Мы уже подъезжали к Марбл-Спрингз, когда она заговорила.
— Вы не сможете остановиться в мотеле. Как вам это удастся? Вам придется зарегистрироваться, или взять ключ, или пойти в ресторан, вы же не можете просто...
— Могу. Я попросил их приготовить для нас номер, оставить ключи в воротах гаража и двери номера. Я сказал, что мы зарегистрируемся позже. И еще я сообщил им, что мы проделали за сегодня долгий путь, очень устали и хотели бы, чтобы нам накрыли стол в номере и не мешали. Я сказал администратору, что у нас медовый месяц. Мне кажется, она поняла, почему мы просим не мешать нам.
К мотелю мы подъехали раньше, чем она нашла ответ. Я въехал в красивые покрашенные в сиреневый цвет ворота, подъехал к центральному корпусу и остановил машину прямо под ярким фонарем, который создавал столь резкие тени, что мои рыжие волосы невозможно было разглядеть. У входа стоял негр, одетый в сиреневую с голубым униформу с золотыми пуговицами, которую мог создать только дальтоник, никогда не снимающий дымчатых очков.
— Как добраться до четырнадцатого номера?
— Мистер Брукс? — Я кивнул. — Все ключи в дверях, езжайте прямо, пожалуйста.
— Спасибо. — Я поглядел на него. Седой, согнутый временем, худой. Его выцветшие старые глаза были затуманенными зеркалами, в которых отражались тысячи горечей и несбывшихся надежд. — Как вас зовут?
— Чарльз, сэр.
— Я хочу виски, Чарльз. — Я протянул ему деньги. — Скотч, пожалуйста, не бурбон, и бренди. Вы можете это сделать?
— Конечно, сэр.
— Спасибо. Я включил скорость и покатил вдоль корпуса к четырнадцатому номеру — в конце узкого полуострова между заливом слева и неправильной формы бассейном справа. Гараж был открыт. Я въехал, выключил фары, прикрыл ворота и зажег свет.
В дальнем конце гаража находилась дверь в уютную и прекрасно оборудованную кухню. Дверь из кухни вела в спальню, которая служила одновременно и гостиной. Сиреневый ковер, сиреневые драпировки, сиреневые покрывала на кровати, сиреневые покрывала на креслах — все мучительно сиреневое. Кто-то просто обожал сиреневый цвет. В этой комнате было две двери: левая вела в ванную, а в дальнем конце комнаты — в коридор.
Я сразу выскочил в этот коридор, таща девушку за собой. Кладовка, футах в шести от нашей двери, была не заперта. Мой чемодан лежал там, где его оставили. Я притащил его в комнату, открыл и собирался уже вывалить его содержимое на кровать, когда в дверь постучали.
— Это, должно быть, Чарльз, — прошептал я. — Откройте дверь, отойдите назад, возьмите бутылки и скажите, что сдачу он может оставить себе. Не пытайтесь шепнуть ему что-нибудь, подать знаки или выскочить в коридор. Я буду следить за вами из ванной и, если что — выстрелю в спину.
Она и не пыталась что-либо предпринять — слишком замерзла и вымоталась за этот день. Старик передал ей бутылки, взял сдачу, удивленно поблагодарил и мягко закрыл за собой дверь.
— Вы замерзли, дрожите — я не хочу, чтобы мой страховой полис заработал пневмонию. — Я достал пару стаканов. — Немного бренди, мисс Рутвен, затем горячая ванна. В моем чемодане вы, может быть, найдете что-нибудь сухое.
— Вы очень любезны, но я только выпью.
— А ванну принимать не будете?
— Нет. — Она немного помолчала, и по появившемуся в ее глазах блеску я понял, что ошибся, посчитав ее слишком уставшей. — Хотя, пожалуй, приму.
Я подождал, пока она выпьет бренди, поставил чемодан на пол в ванной и пропустил ее.
— Только, пожалуйста, не всю ночь. Я голоден.
Она закрыла дверь на замок. Послышался шум наполнявшей ванну воды.
Затем плеск. Все это должно было убаюкать мои подозрения. Потом я услышал, как она вытирается, а минутой позже до меня донесся шум спускаемой из ванны воды. Я тихонько отошел от двери, прошел через две кухонные двери и вошел в гараж как раз тогда, когда она открыла окно ванной. Я схватил ее за руку, как только она опустилась на пол, свободной рукой зажал ей рот, чтобы она не закричала, и повел обратно в номер.
Закрыв кухонную дверь, я посмотрел на девушку. Она надела одну из моих белых рубашек, заправив ее в широкую юбку в сборку. В глазах ее стояли слезы, на лице ясно читалась досада от неудачи, но все равно лицо ее дышало красотой. Хотя мы провели вместе много часов, я рассмотрел ее только сейчас.
У нее были чудесные густые волосы, заплетенные в косы, но она никогда не победила бы в конкурсе красоты на звание «Мисс Америка». Она даже не смогла бы участвовать в конкурсе «Мисс Марбл-Спрингз». В ее лице просматривались славянские черты. Слишком скуластое лицо со слишком большим ртом, слишком широко расставленными глазами и курносым носом. У нее было подвижное и умное лицо, и досада на нем, думаю, легко сменилась бы приветливостью, исчезни усталость и страх. В те дни, когда я мечтал об уюте в собственном доме с камином, она могла бы прекрасно вписаться в мои мечты.
Я стоял, испытывая легкую жалость к ней и к себе, и внезапно почувствовал холодный сквознячок. Тянуло из двери ванной, которая еще десять секунд назад была закрыта на ключ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34