В любой день он мог бы пойти преподавать в театральном училище систему Станиславского. — Бог свидетель — мне не хочется защищать вас, Ройал, но на моей платформе! Я сейчас же распоряжусь о розыске, и преступник...
— Напрасно беспокоитесь, генерал, — прервал я его сухо. — Преступник спокойненько положил деньги в карман, а бумажник уже лежит на дне морском.
Кроме того, любой, кто отнял деньги у Ройала, заслуживает медали.
— Ты слишком много болтаешь, приятель, — холодно сказал Вайленд. Он внимательно посмотрел на меня, что мне весьма не понравилось, и более мягко продолжил:
— Это могли сделать для отвода глаз. Ройалу, возможно, врезали и по какой-то другой причине. Причине, о которой ты можешь что-то знать, Толбот.
Мурашки побежали по моему телу. Вайленд никогда не был дураком, а я этого не учел. Если у них возникнут подозрения и они обыщут меня, то либо найдут пистолет Ларри, либо обнаружат рану — а они обязательно найдут и то и другое, — и это будет моя прощальная гастроль. Мне стало совсем не по себе.
— Возможно, это надувательство, — сказал Ройал, встал, пошатываясь, пересек комнату, подошел к моему столу и стал рассматривать лежавшие передо мной листы бумаги.
Это был конец. Я сразу вспомнил его слишком внимательный взгляд на бумаги, когда он выходил из комнаты. Тогда я исписал около половины листа и с тех пор не добавил ни единой буквы или цифры. Это станет тем доказательством, о котором Ройал мог только мечтать. Я продолжал смотреть на Ройала, не осмеливаясь взглянуть на бумаги и задаваясь вопросом сколько пуль он всадит в меня, пока я успею хотя бы дотянуться до торчавшей за поясом пушки Ларри. И вдруг услышал разочарованный голос Ройала:
— Мы не там ищем. Толбот чист: все это время он работал, мистер Вайленд, и, я бы сказал, практически без передышки.
Я взглянул на лежавшие передо мной бумаги: вместо испещренной цифрами и буквами полстраницы лежало два с половиной исписанных листа, причем той же ручкой. Лишь при достаточно внимательном рассмотрении можно было бы заметить, что писал другой человек. Однако по отношению к Ройалу листы лежали вверх ногами. Написанные цифры и буквы были такой же бессмыслицей, что и моя собственная писанина, но этого было более чем достаточно — это был пропуск в жизнь, выданный мне Кеннеди, его предусмотрительность превзошла мою собственную. Эх, встретить бы мне его несколькими месяцами раньше!
— Ладно! Видимо, у кого-то мало денег. — Вайленд был явно удовлетворен и, очевидно, выбросил из головы происшествие с Ройалом. — Как дела, Толбот? — обратился он ко мне. — Время поджимает.
— Не беспокойтесь, — успокоил я его, — все сделано, успех гарантирую.
Пять минут работы внутри батискафа, и все будет в порядке.
— Великолепно, — Вайленд выглядел довольным. Он повернулся к головорезу, который несколько минут назад ворвался в комнату:
— Дочь генерала и его шофер — найдешь их в каюте генерала — должны немедленно прийти сюда. Готов, Толбот?
— Готов.
Я встал, слегка шатаясь, но по сравнению с Ройалом я выглядел достаточно здоровым, и никто моих пошатываний не заметил.
— У меня был тяжелый день, Вайленд. Мне необходимо чем-нибудь подкрепиться перед спуском.
— Я бы удивился, если Сибэтти и его дружок не пополнили запасы спиртного в баре. — Вайленд уже видел конец пути и был в хорошем настроении. — Пошли.
Мы вышли в коридор и направились к двери, которая вела к кессону.
Вайленд постучал условным стуком, — я с удовлетворением отметил, что он не изменился, — и мы вошли внутрь.
Вайленд оказался прав — Сибэтти и его дружок действительно имели богатый выбор спиртных напитков, и, когда я влил в себя большую дозу скотча, два маленьких человечка, пиливших поперечной пилой мое плечо, перестали работать сдельно и сели на оклад, и мне больше не хотелось биться головой о стену. Было логично ожидать, что хорошее самочувствие можно поддержать, если налить себе еще стаканчик «анестезирующего», и я почти уже так и поступил, когда дверь открылась, и головорез, которого Вайленд послал на другой конец платформы, втолкнул в комнату Мери и Кеннеди. На мое сердце выпала этой ночью большая нагрузка, к такой тяжелой сверхурочной работе оно не привыкло, но хватило всего одного взгляда на Мери, чтобы оно снова начало усиленно биться. Однако моя голова работала четко, так что я глядел на ее лицо, а в голове крутились различные приятные мысли о том, что я сделал бы с Вайлендом и Ройалом. Под ее глазами лежали глубокие темно-синие тени, она была бледна, напряженна и больна. Я мог побиться о любой заклад, что последние полчаса со мной напугали и потрясли ее больше, чем любые события раньше. Все случившееся достаточно испугало и потрясло даже меня. Но ни Вайленд, ни Ройал, похоже, не увидели в этом ничего необычного — люди, вынужденные иметь с ними дело и не испытавшие испуга и потрясения, были, скорее, исключением, чем правилом.
Кеннеди не казался напуганным и потрясенным, он напоминал лишь вышколенного шофера. Но Ройал, как и я, не был дураком. Он повернулся к Сибэтти и его напарнику и сказал:
— Обыщите-ка эту птицу и посмотрите, нет ли у него чего-нибудь такого, чего ему иметь не следует.
Вайленд удивленно глянул на него.
— Он, может, действительно столь же безвреден, каким кажется, но я сомневаюсь в этом, — пояснил Ройал. — Сегодня днем, улетая с платформы, он мог прихватить оружие, а если это так, то может неожиданно напасть на Сибэтти и других. — Ройал кивнул в сторону люка в выпуклой стене. — У меня нет желания карабкаться сто футов вверх по железной лестнице на прицеле у Кеннеди.
Они обыскали Кеннеди, но ничего не нашли. Ройал был достаточно проницателен и практически ничего не упустил. Но он, однако, не был достаточно умен и проницателен, чтобы обыскать меня.
— Нам не хотелось бы торопить тебя, Толбот, — с сарказмом сказал Вайленд.
— Я сейчас, — ответил я и, проглотив последнюю порцию «обезболивающего», хмуро, по-совиному посмотрел на записи, которые держал в руке, засунул их в карман и повернулся к люку в колонне, стараясь не смотреть на Мери, генерала или Кеннеди.
Вайленд дотронулся до моего раненого плеча, и если бы не принятое мною «обезболивающее», я бы пробил головой потолок. Как бы то ни было, я подпрыгнул на несколько дюймов, и два человечка в моем плече принялись за работу с еще большим рвением, чем раньше.
— Нервничаешь, да? — усмехнулся Вайленд. Он показал на деталь, лежавшую на столе, — простейший соленоидный переключатель, который я принес из батискафа. — По-моему, ты кое-что забыл.
— Нет, он нам больше не понадобится.
— Хорошо, будь по-твоему. Иди первым. Следи за ними хорошенько, Сибэтти.
— Все будет нормально, босс, — заверил охранник.
Конечно, Сибэтти будет присматривать за ними. Он опустит свой пистолет на голову первого же, кто слишком глубоко вздохнет. Генерал и Кеннеди не станут ничего предпринимать, пока Вайленд и Ройал будут вместе со мной в батискафе. Они останутся здесь под дулом пистолета до тех пор, пока мы не вернемся. Я был уверен, что Вайленд предпочел бы прихватить генерала вместе с нами, чтобы иметь дополнительную гарантию безопасности.
Но батискаф был рассчитан только на троих, а Вайленд никогда не рискнул бы идти без своего телохранителя. Спуск в 180 ступенек был слишком длинным, чтобы приглядывать в том числе еще и за старым генералом.
Спуск оказался слишком долгим и для меня. Не пройдя и половины пути, я почувствовал себя так, словно мое плечо, руку и шею погрузили в расплавленный свинец, и волны страшной боли отдавались у меня в голове, а там огонь превращался в темноту, спускался в желудок и вызывал тошноту.
Несколько раз боль, темнота перед глазами и тошнота почти полностью охватывали меня, и я был вынужден судорожно цепляться здоровой рукой за лестницу и ждать, пока не вернется сознание. С каждой ступенькой периоды помрачения становились все длиннее, а просветления — все короче. Последние тридцать — сорок ступенек я спускался, как автомат, — на инстинктах, мышечной памяти и силе воли. Одно было хорошо: «вежливые», как обычно, они послали меня первым, так что мне не пришлось подавлять желание сбросить им на головы что-нибудь тяжелое. А второе преимущество — они не могли видеть моих страданий.
Я спустился на дно опоры, и к тому времени, когда последний из них приятель Сибэтти, который должен был задраить за нами люк, — спустился по лестнице, я уже мог стоять не шатаясь. Мое лицо покрылось испариной и, думаю, было белее листа бумаги, но освещение в этом цилиндрическом склепе было очень слабым, и опасность, что Ройал или Вайленд заметят это, была ничтожной. Я подозревал, что Ройал также чувствовал себя недостаточно хорошо после спуска. Любой человек, получивший удар, лишивший его чувств на добрых полчаса, не обретет отличную форму через пятнадцать минут после того, как придет в сознание. Что же касается Вайленда, то у меня было подозрение, что он слегка боится и основное беспокойство в этот момент у него вызывало предстоящее подводное путешествие.
Люк в дне опоры был открыт, и через затопляемую камеру батискафа мы спустились в металлический шар. Я принял все меры предосторожности, чтобы обезопасить свое больное плечо, когда пролезал по изгибавшемуся почти под прямым углом проходу, ведущему в обсервационную камеру. Это путешествие оказалось сущим адом. Я включил верхний свет и отошел к распределительным электрическим коробкам, предоставив Вайленду возможность тщательно задраить люк затопляемой камеры. Через полминуты он вполз в обсервационную камеру, захлопнув за собой тяжелую круглую дверь.
Вайленд и Ройал были поражены обилием и переплетением проводов, идущих из распределительных коробок. Их также должна была поразить скорость, с которой я, едва сверяясь с записями, снова поставил все на свои места. К счастью, коробки располагались как раз на уровне пояса, а выше моя левая рука подниматься не могла и сгибалась только в локте.
Закрепив последний провод и закрыв крышки распределительных коробок, я начал проверять цепи. Вайленд наблюдал за мной с безразличным видом.
Ройал также смотрел на меня. Его лицо, обычно ничего не выражавшее, ничем не отличалось от лица сфинкса из Гизы. Меня не трогало нетерпение Вайленда — я тоже сидел в этом батискафе и у меня не было желания испытывать судьбу. Включив реостаты управления электродвигателями, я повернулся к Вайленду и показал на пару светящихся циферблатов:
— Двигатели. Здесь их не услышишь, но работают они нормально. Готовы к путешествию?
— Да, — он облизнул губы, — готовы.
Я кивнул, открыл клапан, чтобы затопить входную камеру, и указал на микрофон, который лежал на небольшой полочке на уровне головы между Ройалом и мной, после чего повернул настенный выключатель в положение «Включено»:
— Не желаете дать команду выпустить воздух из удерживающего кольца?
Он кивнул, дал необходимые указания и положил микрофон на полочку. Я повернул выключатель и стал ждать.
Батискаф, плавно покачиваясь, опускался под углом три-четыре градуса.
— Мы оторвались от опоры, — сказал я Вайленду. Включив прожектор, я направил луч света вниз. Через иллюминатор в полу было видно, что песчаное дно находится примерно в одной морской сажени под нами. — Быстро давайте направление. Я не хочу зарыться здесь.
— Прямо вперед.
Я дал электродвигателям средний ход и установил рули глубины на всплытие. Это мало что дало — дифферент на корму был не более двух градусов. В отличие от рулей направления рули глубины на батискафе выполняли второстепенные функции и лишь очень незначительно влияли на направление движения. Они использовались только при погружении и всплытии.
Я медленно дал полный ход.
— Идем строго на зюйд-вест, — сказал Вайленд, сверяясь с клочком бумаги, который достал из кармана. — Курс двести двадцать два.
— Истинный?
— Что ты имеешь в виду под «истинным»? — сердито спросил он. Теперь, когда он находился в батискафе, который являлся для него постоянным источником опасности, мой вопрос Вайленду совсем не понравился. Возможно, клаустрофобия, подумал я.
— Это истинное направление или по этому компасу? — переспросил я спокойно.
— По этому компасу.
— Поправка на девиацию сделана? Он снова посмотрел на листок.
— Да. И Брайсон сказал, что если мы пойдем этим курсом, металл опор не будет влиять на нас.
Я ничего не ответил. Брайсон, умерший от кессонной болезни, — где он сейчас? Наверное, менее чем в сотне футов от нас. В этом я был уверен.
Чтобы пробурить скважину в две с половиной мили глубиной, необходимо по меньшей мере шесть тысяч мешков цемента, а двух ведер его вполне достаточно, чтобы быть полностью уверенным в том, что Брайсон останется на дне до тех пор, пока его скелет невозможно будет идентифицировать.
— Пятьсот двадцать метров от опоры до самолета, — сообщил Вайленд.
Это было первое упоминание о самолете.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34