– Господи, я ведь по-настоящему устал, – бормочет Паз.
– А ты поспи, – предлагает она, втирая в кожу крем для загара. – Хочешь, я на тебя наручники надену?
– Тебя ведь любопытство одолевает, верно?
– Еще как.
– Причина в том, что я лунатик.
Он рассказывает ей о своих ночных кошмарах и блужданиях.
– Интересно. Анонимный секс с яйцеголовой женщиной, комната без выхода. Замкнутый ад.
– Ну, яйцеголовыми принято называть интеллектуалов, а умные женщины, по-моему, прекрасны. Если в сексе и надо чего остерегаться, то анонимности.
Глаза их встречаются, наступает молчание, которое затягивается. Лорна первой отводит глаза.
– Ты пробовал принимать таблетки?
– Нет. Таблетки не помогут. Тут дело в том, что я на какое-то время был выбит из реального мира. И часть того, другого, видать ко мне прилепилась.
– Ты имеешь в виду то дело вуду?
Ее взгляд непроизвольно перемещается к амулету.
– Дело вуду, оно самое.
– Но ведь ты не веришь во все это… я имею в виду, по-настоящему?
Его глаза открываются, и она видит взгляд, исполненный губительной бесстрастности.
– Я уже сам не знаю, во что я верю, но, во всяком случае, не готов назвать все это собачьей чушью, как сделал бы раньше. И у меня есть для тебя новость: наша крошка Эммилу, которую ты определила в дурдом, тоже там побывала. Я таких узнаю сразу.
Он снова смыкает веки. Маленькое облачко закрывает солнце, и легкий прохладный ветерок пролетает над пляжем, как душа, покидающая смертное тело. У Лорны по коже пробегают мурашки.
К тому времени, когда она заканчивает натираться кремом, Паз уже крепко спит, о чем свидетельствует глубокое, равномерное дыхание. Она в определенном смысле даже рада такому повороту событий, потому что ей необходимо подумать. Лорна не особо любит стремительные поездки в парках развлечений, но ей довелось покататься на нескольких подобных аттракционах, и именно то, что она испытывала на горках, когда стремительно мчащиеся санки заносило на крутом вираже, ощущается ею сейчас. Страх, желание оказаться в другом месте и одновременно восторженное предвкушение и нетерпеливое ожидание. Она старается дышать размеренно.
Лорна ложится обратно и поворачивается к нему лицом. Его кожа в четырех дюймах от ее губ, и у нее неведомо откуда возникает нестерпимое желание облизать его лицо. Ей кажется, что эта кожа должна иметь вкус карамели, тем более что сейчас она и вправду ощущает карамельный запах. Синестезия? Нет уж, спасибо! В изумлении она садится, мысленно приказывая себе немедленно прекратить. Это ведь нелепо, она почти не знает этого малого, который девиц наверняка как перчатки меняет, а ей после чертова Хови только этого и не хватало…
И тут, словно ее подтолкнули, она вскакивает на ноги, идет к кромке воды и устремляет взгляд к горизонту. Впереди, в поле ее зрения, медленно движется большой белый пассажирский катер. На задней палубе стоит мужчина с очень бледной кожей и ярко-рыжими волосами, прикрытыми бейсбольной кепочкой: он сдвигает ее, вытирает лицо банданой, а потом вовсе снимает бейсболку, поднося к лицу черную длинную трубку. Телеобъектив, догадывается Лорна, заметив блеск линз. Человек с катера водит своей трубой в различных направлениях, словно что-то выискивая. Он занимается этим долго, хотя на берегу нет ничего примечательного – сосенки, мангровые деревья да несколько девушек. Потом рыжий поворачивается к тому, кто управляет лодкой, тот с ревом запускает двигатель – и катер срывается с места. От мысли, что этот мужчина заснял ее, Паза и их лодку, Лорна отмахивается: с чего бы кому-либо вздумалось это делать?
На протяжении всего утра прусский генерал фон Штайнметц волна за волной посылал молодых солдат штурмовать крутой обрыв Метца под беспощадный огонь французских винтовок. Ходячие раненые начали прибывать в Буа-Флери вскоре после того, как Мари Анж разместила перепуганных крестьян в собственной спальне. Увидев этих бедняг, она мигом сообразила, что раненых будет гораздо больше, и тут же со свойственными ей энергией и решимостью начала подготовку к превращению особняка в госпиталь. Домашней челяди и усадебным работникам поступил приказ скатать ковры, передвинуть мебель, расставить лампы и канделябры и разложить постели, на которые пустили всю солому и все полотно в замке. Горничным поручили превратить скатерти и салфетки в повязки. С ее ведома и согласия германские полевые хирурги развернули в бальном зале перевязочное отделение. Подготовив замок к приему раненых, она предоставила распоряжаться там своему управляющему Роберту Малану, а сама, собрав все имевшиеся под рукой подводы и телеги, бесстрашно направилась прямо к месту сражения, где велела возницам укладывать беспомощных раненых на телеги и везти в Буа-Флери. При этом отважная девушка сама отыскивала пострадавших в густых кустах, откуда по ее приказу перепуганные слуги выносили несчастных, тогда как совсем рядом рвались снаряды, а между ветвей свистели пули. Ближе к вечеру она надела поварской передник и обмотала голову большой белой салфеткой, но в остальном оставалась в той же одежде, которую надела в то утро. Ее домашние туфельки к тому времени развалились, и прусский офицер настоял на том, чтобы она надела форменные сапоги, снятые с французского юноши-барабанщика. Все, вспоминавшие впоследствии тот ужасный день, описывали Мари Анж как находившуюся повсюду одновременно: она подбадривала больных, собирала раненых, побуждала людей трудиться не покладая рук. Именно тогда она в первый раз продемонстрировала замечательные организаторские способности, которым предстояло сослужить ей добрую службу и в последующие дни. Один прусский офицер заметил: «Будь эта девушка нашим генералом вместо старого упрямца Штайнметца, половина тех бедолаг осталась бы в живых».
Ближе к концу сражения пруссаки выкатили на передовые позиции тяжелые орудия, и после того, как их огонь разнес французские линии в клочья, в Буа-Флери хлынул новый поток раненых, но уже не немцев, а французов. Конечно, за ними ухаживали точно так же, и для многих умирающих из враждующей нации последним земным видением стали исполненное сострадания лицо юной девушки и белый головной убор, застывшие над заляпанным кровью телом с синим французским мундиром. Так в рядах обеих армий родилась легенда об ангеле Гравелотта.
Из книги «Преданные до смерти: История ордена сестер милосердия Крови Христовой».
Сестра Бенедикта Кули (ОКХ), «Розариум-пресс», Бостон, 1947 г.
Глава тринадцатая
Жетон Пазу вернули спустя неделю после стрельбы, хоть и не в рекордное для столь очевидного служебного расследования время, но довольно быстро. Детектив усмотрел в этом руку майора Олифанта и задался вопросом, не появился ли у него в конце концов высокопоставленный покровитель. Лейтенант Посада, у которого он забрал жетон и табельное оружие, в то утро, как, впрочем, и почти всегда, пребывал в дурном расположении духа. С гримасой продавца мелочной лавки, отпускающего жевательную резинку, он пихнул Пазу через стол возвращаемые предметы, а заодно буркнул, что его ожидает майор. Паз никогда не делал Посаде ничего плохого и не понимал, с чего начальник убойного отдела так его невзлюбил. Возможно, все дело было в расовых предрассудках или в естественной враждебности тупых людей по отношению к умным, но не исключено, что тут имелись и более глубокие, можно сказать политические, причины. Впрочем, недоброжелательность лейтенанта отнюдь не мешала Пазу спать по ночам.
Когда Паз вышел из кабинета в помещение отдела, Тито Моралес приветствовал его улыбкой и сложенными буквой «V» пальцами. Остальные детективы товарища проигнорировали.
Олифант налил ему ритуальную чашку кофе и предложил устроиться в удобном кресле. Паз про себя отметил, что на сей раз его чашку украшает логотип Академии ФБР в Куантико, но имело ли это какой-то тайный смысл, так и не понял. После краткого обмена любезностями Олифант спросил:
– Ну как, срослось?
Пазу такого рода стенографический подход нравился: его прежний напарник обычно поступал точно так же, перескакивал через детали, видимо предполагая, что два одинаково сообразительных копа наверняка мыслят сходным образом и поймут друг друга без лишних разглагольствований. Когда Клетис внезапно вопрошал: «Где был ключ?» – Паз почти всегда знал, о каком ключе идет речь и где этот предмет должен был находиться.
– Само собой, сэр, как же иначе. Додо Кортес никак не мог затеять ограбление дома в Южном Майами, да еще и припереться на дело с пушкой в штанах. Он вообще не взломщик и не грабитель, а рэкетир. Работал на Игнасио Хоффмана, который, кстати, был работодателем и нынешнего нанимателя нашей подозреваемой, Джека Уилсона.
– Хоффман?
Паз прикинул, что, когда Игнасио предстал перед судом, Олифант еще работал в Бюро, и кратко пояснил, о ком идет речь. Вымогатель, шантажист, наркоторговец.
– Интересно, – сказал Олифант. – Честно говоря, об этом аспекте я даже не подумал.
– Ну, он тут не главный. Что по-настоящему интересно, так это связь между нашим первоначальным убийством и человеком, забравшимся в дом психолога, работающего с Эммилу Дидерофф. Я вот все думаю, в чем тут выгода? На кой было убивать араба? На кой вламываться в дом? И уж во втором-то случае ответ напрашивается сам: ради информации. Кого-то очень интересуют тайны нашей подозреваемой, и для того, чтобы разузнать их, они не остановятся ни перед чем.
– Ты хочешь сказать, что они прессовали араба, чтобы выжать из него какие-то сведения, перестарались и убили его?
– Не исключено, хотя, возможно, они устранили его как конкурента в поисках той же информации. Я просмотрел свои записи, поговорил с моим напарником и думаю, что мы неправильно интерпретировали добытые нами сведения. Убитый собирался нанять в городе крутых ребят, и мы решили, что он беспокоился за свою безопасность. А что, если он собирался нанять их, чтобы заняться поисками Эммилу? Нефтяной дилер, с которым он встречался, Заброн, действительно рассказал нам, что суданец собирался кого-то искать, но я оставил это без внимания, потому что думал только об опасности, угрожавшей Мувалиду, а не о том, что он сам мог представлять угрозу для кого-то другого. Я это к чему: жертвой-то оказался араб. Так что не исключено, что Мувалида убил тот же, кто послал Додо Кортеса найти то, о чем Эммилу могла рассказать своему терапевту.
– Хм, а я-то думал, что как раз Дидерофф и завалила Мувалида.
– Это официальная версия.
– Но ты ее уже не разделяешь.
– Майор, я уже сам не знаю, во что тут верить, во что нет. Все зависит от того, кем на самом деле является Эммилу. Люди думают, она что-то знает, но известно ли ей что-нибудь? Является она игроком, ведущим свою игру? Или она жертва?
– А что она пишет в своем признании?
– По делу пока ничего. Сплошь детские воспоминания вперемешку с религиозными размышлениями. Мы ждем, когда она доберется до недавнего времени: может, что и проклюнется.
Олифант повертелся на своем кресле, задумчиво глотнул из чашки и наконец сказал:
– Нет, не сходится.
– Знаю, – признался Паз. – Слабое место в том, что если эти ребята считают, будто Эммилу обладает информацией, так почему они с самого начала не занялись ею, не сцапали и не взяли в оборот? К чему такие сложности? Подставлять женщину, чтобы ее заподозрили в убийстве Мувалида, а потом охотиться за ее признанием. Правда, есть вероятность того, что она или не догадывается, что именно должна знать, или из нее этого не выжать. Пыткам, во всяком случае, ее уже подвергали: возможно, это был их первый способ добраться до нужного секрета.
– Так ее пытали?
– Да, доктора говорят, что у нее недавние вывихи обоих плеч и шрамы: ее били по спине и ступням. Да, еще ожоги. Возможно, эти парни не сумели вытянуть из нее искомое, а теперь надеются, что она, почувствовав себя в безопасности наедине с психотерапевтом, который не интересуется этими тайнами, выболтает то, что они хотят знать.
– Правдоподобно, – согласился Олифант. – Но не более чем. Итак… каков следующий шаг?
Паз, конечно, подготовился к такому вопросу и ответил бойко, хотя с большей уверенностью, чем ощущал на самом деле. С самых ранних этапов этого дела он подметил назревающий хаос, странную заинтересованность высоких сфер, почуял, что здесь воняет дерьмом, причем дерьмом африканским. Но когда говоришь с начальством, надо, как это делают дети, упорно придерживаться одной версии. Каковую он сейчас и изложил:
– Основной факт: Эммилу Дидерофф, если она действовала вообще, не действовала в одиночку…
– Это ты вывел из пропажи сотового телефона?
– Верно. Куда он делся, мобильник-то? Следующий факт: мой напарник разговаривал с подельниками Додо. Примерно за неделю до гибели наш дружок получил телефонный звонок, который его крайне взбудоражил. Очевидно, что у Додо не было постоянного босса, поскольку банду Хоффмана разгромили, но тут он заговорил о стабильной работе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70