Я пошел за ним, но тут угол здания озарился вспышкой света, раздался глухой хлопок, вовсе не похожий на ружейный выстрел, и я увидел, как он пошатнулся и падает назад. Еще одна вспышка с хлопком – и вот он уже повалился плашмя на могильную плиту и сползает вниз, прижав неподвижный подбородок к груди.
Я уже собрался было улизнуть, когда заметил, что на меня наставлено дуло настоящей пушки. Мощный автоматический «кольт» уставился на меня глазом чернее ночи и лишь самую малость дрожал. Но мне удалось переглядеть его и заглянуть за сжатые тисками напряженные руки, которые держали его.
– Я должен был бы догадаться, – процедил я с отвращением сквозь зубы. Почему-то во рту у меня странным образом пересохло. – Сначала бьем, потом думаем, и так каждый раз, маленькая мисс из номера тысяча семьсот двадцать шесть.
– Вы! – выпалила она, и голос ее источал яд. – Это все ваших рук дело, не так ли? Вам это кажется смешным, вероятно?
Она засмеялась коротко и зло, и смех ее был каким-то надтреснутым. Лица ее в полумраке было не различить, но один глаз поблескивал, будто у нее был нервный тик; пистолет же почти не шевелился в ее руках.
– Боже, вы и дети ночи – вы наверняка подумали, что ваш час пробил!
– Кто-кто? Бог ты мой! Но я не с ними…
Она и слушать ничего не хотела.
– Посмотрим, черт возьми, как ты посмеёшься над этим!
Она нажала на спусковой крючок. С такого расстояния она бы вряд ли промахнулась. Меня спасли только ее неторопливость и последовательность. Моя учительница Молл могла развернуть пистолетную пулю в полете. Такое мне было не по зубам, но дуло застыло на месте, а глядя вдоль него вперед, как это делала она, невозможно было заметить, что я обнажил меч. Но, даже несмотря на это, риск был чересчур велик, щелчок с выстрелом раздались одновременно, а пуля и пламя опалили мне щеку. Но другого шанса уже не будет. Я пустился наутек со всех ног, скрылся за надгробным камнем, а когда она вторым выстрелом высекла из него искры, я, виляя, побежал между деревьями. Мои веселые вояки, забыв о дисциплине, теперь уже неслись далеко впереди меня по улице вниз, выпуская кишки тем противникам, которые бежали недостаточно быстро, – ну и Бог им в помощь. Очередная пуля отрикошетила от стены, что-то уж слишком близко. Пожалуй, теперь им придется справляться самим, а я здесь не намерен больше торчать, да еще с маленькой мисс Паранойей из номера 1726, следующей за мной по пятам. Я припустил вверх через близлежащий перекресток и в очередной раз скрылся в ночи.
Я понятия не имел, где нахожусь, но все бежал, пригибался, вилял, вдруг давал кругаля, огибая углы. В свое время мне доводилось встречаться с людьми, наводившими на меня ужас, и даже не совсем людьми; но эта женщина определенно вывела меня из состояния равновесия. Это было в определенной степени связано с пушкой. И с ее внезапным появлением. Как это она так, словно из-под земли, возникла? Или все это время за мной следила? Но тогда она поняла бы, что я не с детьми ночи, или как она там их назвала. Так неужели она меня настолько ненавидела, что готова была извратить все факты. Это вполне возможно.
Довольно часто я останавливался в тени и слушал, не раздастся ли звук ее шагов; но все было тихо. В самом конце темной аллеи, протянувшейся вдоль новехонького супермаркета из бетонных плит, я увидел знакомый мигающий красный огонек. Я покрепче ухватился за рукоятку меча и пошел посмотреть.
Я уже приближался к концу аллеи, когда темный силуэт метнулся вглубь. Увидев меня, он остановился как вкопанный, а затем опустился на колени, то ли вздыхая, то ли всхлипывая. Подойдя ближе, я увидел перед собой темнокожего человека, судя по виду родом из Вест-Индии. На нем было старомодное, но недешевое пальто из верблюжьей шерсти, один рукав которого был непоправимо порван. Я хотел подойти и помочь ему встать, но тут вдруг, откуда ни возьмись, появилась кучка других фигур, и я услышал омерзительный звук бьющих и попадающих в цель ботинок.
– Эй, вы! – автоматически закричал я. – Ну-ка прекратите!
Все лица округлились от удивления и уставились на меня, бледные лица, туповатые лица, но вполне человеческие. Хотя это и нисколько не добавляло им в моих глазах привлекательности. Один или двое выглядели очень серьезно. У них были кустистые баки, напомаженные кудри, увенчанные челками и чубами, а куртки у них были длинные, с длинными же рукавами, которые делали их похожими на обезьян. На прочих были свитера или кожаные куртки, джинсы в обтяжку и остроносые полуботинки. Они оценивающе посмотрели на меня, тихонько посмеиваясь.
– Что, сделаешь нас?
– Да-а, любитель черномазых! – сострил другой.
– Он как раз старый, тебе в отцы хреновы годится!
Я только присвистнул, прикидывая, откуда могла взяться такая странная одежда.
– Может, он и есть евонный папаша!
– Не-а, евонный дружок! Он черных любит, понимаешь?
Они захрюкали от смеха.
– Ты чё, хочешь его? – произнес один. – Ну иди возьми!
Он вытянул руку, в которой блеснул коротенький серебряный язычок. Остальные тоже выбросили кисти рук вперед, и показались лезвия; разбитая бутылка поблескивала зеленоватым огоньком. Складные ножи и бритвы служили завершающим штрихом в картине – этакие мальчики-зайчики из пятидесятых, слегка постарше меня тогдашнего. Но мне как-то не казалось, что я попал на показ ретромоды. Тогда были демонстрации расистов, так? Причем нешуточные.
– Что-то его тормозит! – возопил, захлебываясь от смеха, юнец главарь.
Не глядя, он толкнул стонущего человека, и тот упал на землю. Это решило исход дела. Я вышел вперед, извлекая меч на свет божий. Юнцы разинули рты от удивления, а я одним ударом назад вышиб у заводилы нож и расплющил его. Может, по пути кому-нибудь и несколько косточек сломал. Затем, развернув меч плашмя, я съездил ему по голове. Шлепок при этом вышел похожим на выстрел, мальчишка завопил и упал, корчась от боли. Я приставил острие к подбородку еще одного юнца и припер его, завывающего от страха, к стене.
– Живо! – гаркнул я. – Ножи, бритвы – все, что есть, – немедленно выкинуть! Выкинуть, я сказал, а не ронять! – Я взмахнул мечом, и на землю полетел отрубленный локон. Со всех сторон раздался звон металла. Я сгреб за шиворот свою жертву, которой явно поплохело, крутанул его разок вокруг своей оси и дал ему пинка под зад. – Вот так! Ну, теперь спасайся кто может! Вперед, крошки, или плохо вашим задницам придется!
Я разогнал их, как стадо овец, направо и налево раздавая шлепки мечом, а затем некоторое время гнал их по улице, коля кого ни попадя острием. Даже удивительно, какую скорость они умудрялись развивать в своих смешных ботинках, хотя было ясно, что некоторым придется следующие несколько дней ужинать не сидя за столом, а стоя у каминной полки. Оставив их в покое, я вернулся назад и застал старика, когда тот пытался подняться с земли. Он тут же принялся бормотать слова благодарности. Оглушенный заводила лежал тут же и стонал. Я перевернул его ногой, обшарил его дурацкого вида куртку и извлек из кармана бумажник, в котором лежало около тридцати фунтов – в то время это, наверное, были немалые деньги. Я передал их старику:
– Должно хватить на починку пальто! Хотите, провожу вас домой?
– Нет, спасибо. Отсюда недалеко. Вы мне спасли жизнь, дружище.
– Может, и так. Ничего, скоро полегче будет.
Он вздохнул:
– Эх, дружище, очень сомневаюсь.
– Поверьте мне. Я знаю.
Я снова улыбнулся ему и пошел дальше по аллее. Уж лучше бы я попытался вернуться, откуда пришел, если дорога еще не испарилась – на Спирали такое вполне могло случиться. Я старался не думать о том, куда меня занесет в следующий раз. Я оглянулся по сторонам в поисках какой-никакой опорной точки, вехи, которая могла помочь сориентироваться. И заметил только одну: столб огня и дыма над горящей гостиницей. Мне не улыбалось снова оказаться там, но в этом случае я по крайней мере окажусь в собственном времени. Дойдя до следующего поворота, я понял почти наверняка, откуда пришел: спустился вниз по узкой улочке, по обеим сторонам которой высились старинные здания; уж конечно, в конце улицы горит красный свет. Может, Энни Оукли все еще здесь, и уж этот шанс я не должен упустить.
Я зашагал вниз, стараясь не выходить из тени домов, хоть это и означало вечно влетать в какие-то совершенно отвратительные лужи, которые при этом еще и булькали, как будто грозились слопать мои ботинки, и издавали омерзительные запахи. Раздался шум голосов, звон бьющегося стекла, и я весь напрягся, схватившись за рукоятку меча. Мимо меня пролетела деревянная палка с горящим смоляным наконечником. Она закончила свой полет в зияющей дыре или выбитом окне – старом окне со свинцовыми рамами, в стене из тяжеловесного кирпича.
Я огляделся по сторонам сквозь дымовую завесу. Половина домов здесь выглядела так же: сочетание кирпича с деревом, и только несколько зданий были облицованы камнем и построены в привычном взгляду городском стиле. Я схватил факел и бросил его в лужу; раздалось шипение погасшего огня. Тут же тяжелая рука швырнула меня об стену.
– Пущай горит! – гаркнул великан, нависший надо мной. – Это дом безбожника и взяточника – здесь живет пивовар, который травит рабочих своей заразой. Зажги его во имя Хартии!
– Во имя Хартии! – эхом отозвался гвалт пронзительных голосов, и до меня вдруг дошло, что вокруг меня сбилась толпа побольше, чем та кучка юнцов. Смутные очертания мужских и женских фигур, казалось, танцевали в мерцающем свете, отбрасываемом широким полукругом факелов.
– Отдайте нам нашу Хартию!
С этими словами они принялись кидать факелы в дом, крича и беснуясь, глядя на разгорающееся пламя. Я глазам своим поверить не мог, не мог поверить в этот безграничный идиотизм. Я не выдержал и закричал:
– Эй, вы, идиоты хреновы! Эти старые крыши загораются легче, чем сухостой! Вы спалите к черту всю улицу… – Затем, подождав, когда мои слова потонут в шуме их криков, присмотревшись к их одежде – потрепанные остроконечные шляпы, длинные платья, кожаные передники, – я продолжил:
– Да и весь город спалите! Свои дома и вообще все! Неужели даже самая лучшая Хартия достойна этого? Где ваши дети? Где они будут жить этой зимой?
Это возымело некоторое действие: большая часть нападающих, в основном женщины, остановились и с сомнением посмотрели вокруг. Со звуком, похожим на последний вздох умирающего, изодранные занавески занялись. Я схватил их, чтобы сорвать. Великан попытался ударить меня. Не выпуская занавески из рук, я лягнул его и угодил как раз между ног, а затем как следует врезал ему рукояткой меча по уху, отчего он повалился в навоз лицом вниз.
– А теперь возвращайтесь! – заорал я. – И уведите за собой остальных. Ради вас и ваших семей!
Вдалеке раздался гул голосов, продолжительный звенящий рокот, и кто-то завопил:
– Драгуны! Эти ублюдки драгуны! Бей их!
Я не стал смотреть, потушили они огонь или нет: я снова скрылся в тени и торопливо зашагал прочь. Из-за этого маленького отклонения от маршрута я потерял слишком много времени и серьезно сбился с пути, – волнения чартистов относятся, если мне не изменяет память, к середине девятнадцатого века. Но пламя гостиничного пожара все еще было видно, отбрасывая длинные тени на высокие стены, окружавшие меня, и внезапно до меня дошло, что происходит. Этот пожар действительно отбрасывал длинные тени, тени со Спирали, дотягиваясь сквозь время до других пожаров, других теней, других забастовок, других вспышек безумной ненависти и разрушения, когда-то бушевавших на этом месте. И, судя по тому что я помнил из истории родного города, здесь их происходило ужасное множество; это место идеально подходило для разгула толпы. А я заплутал среди них в поисках этой самой последней забастовки.
Впереди, за углом, я заметил свет и услышал голоса. Это было многообещающе. Но стоило мне обогнуть угол, как меня чуть не сбили с ног.
Толпа состояла вроде бы из людей, но несло от нее в дымном воздухе как от свинарника. Такую же вонь издавала грязь под ногами, где твердой почвы было попросту не нащупать. Это болото чуть не засосало мою обувку, когда я, прихрамывая, выбрался наконец на свою улицу, но, по счастью, на мне были крепкие кроссовки, и я молился, чтобы шнурки не развязались. Люди, сновавшие рядом, ходили преимущественно босиком. Они были низкорослые и коренастые, в темных балахонах грубого покроя, практически одинаковых у мужчин и женщин и различавшихся разве что длиной. Но две женщины были одеты только в заляпанные сорочки. Их тащили за веревки мужчины, одетые в кожу и броню, а все, кто мог подобраться поближе, били и пинали их. Почему-то они обе были с ног до головы забрызганы чем-то наподобие дегтя или смолы. Я задумался было почему, пока не разглядел, что ждет их, и от этого зрелища кровь застыла у меня в жилах. Передо мной высился хлипкий эшафот, наскоро сколоченный возле каменной стены, чтобы конструкция ненароком не рухнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52