Она дико вскрикнула: уж чего-чего, а такого она не ожидала. Я волоком дотащил ее до двери.
– Открывай! – приказал я.
Все еще всхлипывая от шока, она повозилась с замком, но справилась. Я выкинул ее на лестничную площадку. Она снова дико вскрикнула и схватилась за перила, ожидая, очевидно, что я сброшу ее в пролет. Я оторвал ее от балюстрады и подтолкнул к лестнице. Она снова схватилась за перила, думая, что уж на этот раз я обязательно столкну ее. Она была совершенно вне себя от ужаса, и это только распаляло меня. Не знаю, откуда у меня силы взялись, но я шел сзади и пинал ее все шестнадцать маршей вниз по сумрачной лестнице. При этом она цеплялась за все руками, дралась, визжала, а ее ноги то и дело застревали между прутьями перил. Время от времени мои многоуважаемые соседи выглядывали из дверей.
– Мормоны, – объяснял я, и все понимающе кивали головами.
Наконец я добрался до площадки первого этажа, из последних сил повалил ее на спину и вздохнул с облегчением.
Она быстрее пришла в себя и отдышалась – ей ведь не пришлось таскать тяжести по лестнице. Она покосилась на меня снизу вверх, так, как люди смотрят на подозрительного вида дерево, гадая, в какую сторону оно упадет.
– Тебе проще было пристрелить меня наверху. Или просто по-тихому свернуть мне шею.
– Женщина, ради бога…
Это было все, что я смог из себя выдавить. Она попыталась встать, но я вытащил из-за пояса пистолет и знаком показал ей, чтобы она оставалась внизу. Она не сводила с меня глаз.
– Я тебя не понимаю.
– Тебе такое не по уму, – огрызнулся я. – Ты начала с «дважды два» и получила «двадцать два». Или тысячу семьсот двадцать шесть.
Она с силой ударила ладонью по гладким мраморным плитам:
– Что ты, черт побери, замышляешь? Я хочу знать!
– Посвисти, вдруг поможет, – посоветовал я ей. – Что-то назревает, это ясно как божий день, но я совершенно уверен, что с твоим узеньким кругозором тебе этого не понять. Так что лучше не суй свой нос в это дело. И свой умишко с одной извилиной.
Она возмутилась:
– То же самое я могу сказать и тебе! Это нападение на автобане – знаешь, что это было? А сумеешь защититься от еще одного?
Я застонал. Пределом моих мечтаний сейчас была постель, это чудное видение шестнадцатью этажами выше.
– Да, да, да…
Мне необходимо было что-то сделать, как-то выпутаться из того, во что вляпался, – спросить у кого-нибудь совета, обдумать все. Но прежде всего нужно было выспаться. Я протянул руку, снова схватил ее за ворот и поставил на ноги. Протащил ее по мраморному полу прямо к стеклянным дверям, быстро и потому бесшумно. Портье не было видно, и это тоже было мне на руку. Я толкнул двери, и они ответили вздохом, когда мы ступили на коврик. Я выкинул ее в ночь. Окинул взглядом дорогу – никого не было видно, только сирена время от времени прорезала тишину. Небо постепенно светлело, уличные фонари тускнели. Скоро рассветет; до следующего вечера я не смогу ничего предпринять. В любом случае мне необходимо выспаться.
Я поднял пистолет, увидел, как она вздрогнула, услышал тихий быстрый вздох. Я поставил пистолет на предохранитель, разрядил обойму, вытряхнул патроны и бережно положил их на тротуар. Ногой отбросил их ярдов на двадцать. Затем открутил глушитель и положил его в карман.
– Протри обойму, прежде чем опять заряжать, – произнес я и протянул ей пистолет. – Ночь обещает быть жаркой. Тебе он может пригодиться, чтобы добраться до дому.
Я резко развернулся и ввалился назад в двери, изо всех сил стараясь не выдать своей поспешности. Я все время ожидал, что она схватит обойму. Но, взглянув в зеркало, увидел, что она так и стоит на месте без движения и смотрит мне вслед. В приглушенном свете фонарей, когда с лица ее исчезла застывшая маска злобы, она выглядела даже лучше, чем могла бы, – очень даже ничего себе, честное слово. Но я все так же на полной скорости рванул к лестнице, стараясь не думать о шестнадцати маршах, отделявших меня от душа и постели. На данный момент они были для меня самой большой неприятностью.
А вечером появились новости. День прошел мимо меня. Я проспал как убитый часов одиннадцать; когда проснулся, готова у меня была словно футбольный мяч, а язык можно было намылить и побрить. Но горячая ванна и завтрак возродили мой интерес к жизни и к событиям прошлой ночи. Забастовка затухла с приходом утра, но город все еще пребывал в глубоком шоке. Полицейские взяли несколько главарей и безобразников более низкого пошиба, и я нисколько не удивился, что организованные шайки попросту испарились. Их все еще «активно разыскивали», и за ними «по пятам шли сотрудники уголовного розыска»; но я-то знал, как далеко им еще придется идти, идти за пределы обычного человеческого опыта. Да я как раз и сам туда собирался.
Конечно, если удастся раздобыть машину. Как следует отдохнув, приняв душ и побрившись, я провел весьма любопытный час, пытаясь найти хоть одну; но именно сейчас спрос на них превышал предложение. То, что осталось от моей машины, куда-то оттащили, но чемоданы были найдены более или менее невредимыми, хотя изрядно поцарапанными и искореженными. Наконец, когда я привлек все связи, имеющиеся у меня благодаря «Си-Трану», я нашел-таки одну безумно дорогую и роскошно отделанную машину из тех, что мне особенно не по душе. Но в том месте, куда я направлялся, мне пришлось бы преодолевать весьма немалые расстояния. Впрочем, я уже начал сомневаться, стоит ли мне туда соваться. В прошлом мне не всегда легко удавалось найти дорогу к таверне; но мой старый «морган», казалось, сам знал дорогу и без труда пробирался по мощенным булыжником улицам старого порта, вниз по темным переулкам, которые неизменно выводили меня к свету и теплу «Иллирийской таверны», где я действительно чувствовал себя как дома.
Теперь же, трясясь под равномерное урчание мотора в чреве холеного самодовольного чудовища и прислушиваясь к стуку и позвякиванию меча на заднем сиденье, я задумался: уж не наваждение ли все это. Моя новая машина казалась совершенно чуждой этому месту. Тени старых складов проносились мимо и соскальзывали с отполированной до блеска металлической обшивки монстра, а романтические названия старых улиц – Дунайская улица, переулок Ориноко, Большая площадь, Гудзонская набережная – вряд ли могли пробить лед его тонированных стекол. Все, что он мог мне предложить, – современные здания, даже более шикарные, чем дом, в котором я жил, кварталы, на каждом шагу пестревшие дискотеками, маленькими бутиками и ресторанами с фестончатыми занавесками и медными, вечно работающими вентиляторами. Я кружил по городу, трижды менял маршрут и тем не менее постоянно возвращался на одно и то же место. У меня возникло ощущение, что на моем пути воздвигнуты барьеры, тем более крепкие, что невидимые глазу.
Я совершенно выдохся и вознамерился сделать то, чего не делал уже многие годы: затормозил у одной из пивнушек – той, которая помрачнее да постарше, – и спросил парочку ископаемых, которые как раз выбирались на улицу, не знают ли они, где находится «Иллирийская таверна» и некий штурман по имени Джип, если он, конечно, сейчас в порту. Они с неподдельным изумлением уставились на меня и пробормотали что-то вроде того, что о таком слыхом не слыхивали, и заковыляли прочь, опираясь на свои палки, то и дело оглядываясь и ворча. Я вздохнул, лениво прошествовал внутрь, заказал кружку пива и повторил свой вопрос. Я помнил, как в ответ на него атмосфера весьма часто теплела. Но на этот раз бармен лишь скорчил кислую физиономию и пожал плечами, а в дальнем конце зала внезапно возникла какая-то тень. Огромный мужчина в идиотской черной куртке и джинсах, седой и лысеющий, с багровым лицом моряка, которое контрастировало с пожелтевшим от времени белым свитером из джерси, вразвалочку подошел к стойке и облокотился на нее как-то уж слишком близко ко мне.
– А что у тебя за дело до этих ребят, а, дружище?
Я взглянул на него в упор. Мне не нравилось, когда надо мной нависают.
– А кого это беспокоит?
Он замолчал на мгновение.
– Эта таратайка на улице твоя, дружище?
– Верно.
– Тогда вали отсюда, а то мало ли что с тобой стрясется. Здесь местечко-то не из приятных, гиблое местечко.
– Я сюда по делу приехал. И уеду, когда все сделаю.
Он поднес стакан ко рту и прямо в таком положении принялся говорить:
– Так, дружище, и до беды недалеко.
– Я как раз об этом и подумал.
Его лицо приняло выражение удивленной издевки, и он оглядел пивнушку в надежде на то, что кто-нибудь засмеется. Но так и не дождался. Затем он поставил недопитый стакан на стойку и резко выпрямился; я последовал его примеру. За всем этим что-то было, и я понял, что если у кого и спрашивать про Джипа, так это у него. Хотя придется, наверное, попотеть, прежде чем он что-нибудь скажет.
Бармен засуетился:
– Я здесь не потерплю никаких разборок. Допивайте и выметайтесь оба, или я сейчас же вызову копов.
Ни я, ни он допивать не стали. Медленно, не спуская друг с друга глаз, мы пошли к выходу. Я открыл дверь; он посторонился, и я прошел вперед. Я еще не успел спуститься с крыльца, как мне на плечо опустилась тяжелая рука, и я отлетел к покрытой черной сажей стене. Великан гадко ухмыльнулся, глядя на меня. Я только сейчас заметил, какие огромные у него зубы, поломанные и неровные, да еще и желтые.
– Я могу с тобой разобраться хоть внутри, хоть снаружи, – проскрежетал он, – хоть так, хоть этак. Но тут оно и лучше.
До этого я не испытывал страха, но невероятная сила этой руки кое-что изменила в моем отношении к нему. И эти зубы. Я тревожно огляделся по сторонам: улица опустела, небо постепенно темнело. В свете закрытой тучами луны тени необъемных викторианских зданий лились вниз, на узкую дорогу, подобно потокам чернил, черным и тяжелым. Но один из домов отбрасывал кружевную, подобную гигантской паутине, тень, и при виде ее сердце мое забилось сильнее. И тут надо мной снова навис этот мужчина. Седые лохмы падали ему на лицо, и лицо от этого странно раздувалось, становилось длиннее и уже. Губы его приоткрылись и почернели, мне в нос ударило зловонное дыхание, а на лицо брызнула слюна. На руках, которые потянулись ко мне, не было пальцев, это были монолитные кулаки; но тут в жестком белом мехе стали видны черные когти. В залив, образовавшийся между облаков, вплыла луна. Глаза, сузившиеся и потемневшие, загорелись жестокой яростью. Этот самый крупный из живущих на земле хищников, по крайней мере тех, что известны мне, мог бы смело встретиться и с тиранозавром. На меня с высоты футов в одиннадцать смотрел матерый самец белого медведя.
Но я уже увидел тенистое кружево и мачты огромных парусников. И стоило луне выглянуть из-за туч, как без каких-либо видимых изменений облачный залив превратился на считанные секунды в окно, которое выводит к безбрежным морям и блистательной стальной синеве заоблачных архипелагов. Неуемная радость наполнила меня, ведь передо мной лежала бесконечная дорога, по которой я так часто плавал. Я расхохотался и протянул руку Я ожидал услышать звон разбивающегося стекла, но вместо этого раздался слабый рокот электризующего дуновения ветра. Прогресс в моих способностях был налицо Воздух закрутился вокруг, и в моей руке оказался меч. Я молниеносно кинулся вперед, оттеснил чудовище к покореженным мусорным бакам возле дверей и схватил его за грязный мех, который когда-то был свитером. Затем провел острием меча по его челюсти: малейшее нажатие проткнуло бы его башку насквозь.
– Меч с серебряной инкрустацией, если тебе это интересно. Так что стоит мне лишь раз кольнуть, и ты уже никогда не сожрешь ни одного тюленя, дружище. Говори, где таверна?
Что-то внезапно изменилось, и вот мои пальцы опять тонут в жестком джерси.
– Дак ты тот, у кого копье? – с ужасом произнес великан, снова превратившийся в человека.
– Ты слишком любопытен для того, кто вот-вот лишится головы, – произнес я и встряхнул его за ворот свитера. – Что с того, если это так? Хочешь пятеркой разжиться на том, что выследил меня, или как?
– За твою чертову башку сулят ой какие вознаграждения! – прорычал он, пытаясь вывернуться. – Нет, я тебя к моим дружкам не возьму!
– Вознаграждения? – переспросил я. – Хочешь сказать, даже не одно? А о каких дружках ты говоришь? О Джипе? Он в порту?
Глаза его широко раскрылись, и пот градом лил по лицу.
– Слушай, ладно, ты спер это копье, но мы-то что тебе сделали?
– Я не хочу причинить вреда Джипу, идиот ты хренов! – прорычал я. – Я его друг! Мне нужна его помощь! И почему-то мне не добраться до таверны!
– А ты чего ожидал после забастовки? Стражи поставили барьер! Не знаешь разве, кто сюда может попасть, когда дети ночи на свободе!
– Знаю, Пэддингтон , знаю, – пробормотал я и посторонился, давая ему подняться. – Кое-что я видел. Стражи , да? Но мы уже за границами, иначе ты не смог бы поменять облик, а я – призвать меч. Значит, ты можешь меня проводить в таверну, так ведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Открывай! – приказал я.
Все еще всхлипывая от шока, она повозилась с замком, но справилась. Я выкинул ее на лестничную площадку. Она снова дико вскрикнула и схватилась за перила, ожидая, очевидно, что я сброшу ее в пролет. Я оторвал ее от балюстрады и подтолкнул к лестнице. Она снова схватилась за перила, думая, что уж на этот раз я обязательно столкну ее. Она была совершенно вне себя от ужаса, и это только распаляло меня. Не знаю, откуда у меня силы взялись, но я шел сзади и пинал ее все шестнадцать маршей вниз по сумрачной лестнице. При этом она цеплялась за все руками, дралась, визжала, а ее ноги то и дело застревали между прутьями перил. Время от времени мои многоуважаемые соседи выглядывали из дверей.
– Мормоны, – объяснял я, и все понимающе кивали головами.
Наконец я добрался до площадки первого этажа, из последних сил повалил ее на спину и вздохнул с облегчением.
Она быстрее пришла в себя и отдышалась – ей ведь не пришлось таскать тяжести по лестнице. Она покосилась на меня снизу вверх, так, как люди смотрят на подозрительного вида дерево, гадая, в какую сторону оно упадет.
– Тебе проще было пристрелить меня наверху. Или просто по-тихому свернуть мне шею.
– Женщина, ради бога…
Это было все, что я смог из себя выдавить. Она попыталась встать, но я вытащил из-за пояса пистолет и знаком показал ей, чтобы она оставалась внизу. Она не сводила с меня глаз.
– Я тебя не понимаю.
– Тебе такое не по уму, – огрызнулся я. – Ты начала с «дважды два» и получила «двадцать два». Или тысячу семьсот двадцать шесть.
Она с силой ударила ладонью по гладким мраморным плитам:
– Что ты, черт побери, замышляешь? Я хочу знать!
– Посвисти, вдруг поможет, – посоветовал я ей. – Что-то назревает, это ясно как божий день, но я совершенно уверен, что с твоим узеньким кругозором тебе этого не понять. Так что лучше не суй свой нос в это дело. И свой умишко с одной извилиной.
Она возмутилась:
– То же самое я могу сказать и тебе! Это нападение на автобане – знаешь, что это было? А сумеешь защититься от еще одного?
Я застонал. Пределом моих мечтаний сейчас была постель, это чудное видение шестнадцатью этажами выше.
– Да, да, да…
Мне необходимо было что-то сделать, как-то выпутаться из того, во что вляпался, – спросить у кого-нибудь совета, обдумать все. Но прежде всего нужно было выспаться. Я протянул руку, снова схватил ее за ворот и поставил на ноги. Протащил ее по мраморному полу прямо к стеклянным дверям, быстро и потому бесшумно. Портье не было видно, и это тоже было мне на руку. Я толкнул двери, и они ответили вздохом, когда мы ступили на коврик. Я выкинул ее в ночь. Окинул взглядом дорогу – никого не было видно, только сирена время от времени прорезала тишину. Небо постепенно светлело, уличные фонари тускнели. Скоро рассветет; до следующего вечера я не смогу ничего предпринять. В любом случае мне необходимо выспаться.
Я поднял пистолет, увидел, как она вздрогнула, услышал тихий быстрый вздох. Я поставил пистолет на предохранитель, разрядил обойму, вытряхнул патроны и бережно положил их на тротуар. Ногой отбросил их ярдов на двадцать. Затем открутил глушитель и положил его в карман.
– Протри обойму, прежде чем опять заряжать, – произнес я и протянул ей пистолет. – Ночь обещает быть жаркой. Тебе он может пригодиться, чтобы добраться до дому.
Я резко развернулся и ввалился назад в двери, изо всех сил стараясь не выдать своей поспешности. Я все время ожидал, что она схватит обойму. Но, взглянув в зеркало, увидел, что она так и стоит на месте без движения и смотрит мне вслед. В приглушенном свете фонарей, когда с лица ее исчезла застывшая маска злобы, она выглядела даже лучше, чем могла бы, – очень даже ничего себе, честное слово. Но я все так же на полной скорости рванул к лестнице, стараясь не думать о шестнадцати маршах, отделявших меня от душа и постели. На данный момент они были для меня самой большой неприятностью.
А вечером появились новости. День прошел мимо меня. Я проспал как убитый часов одиннадцать; когда проснулся, готова у меня была словно футбольный мяч, а язык можно было намылить и побрить. Но горячая ванна и завтрак возродили мой интерес к жизни и к событиям прошлой ночи. Забастовка затухла с приходом утра, но город все еще пребывал в глубоком шоке. Полицейские взяли несколько главарей и безобразников более низкого пошиба, и я нисколько не удивился, что организованные шайки попросту испарились. Их все еще «активно разыскивали», и за ними «по пятам шли сотрудники уголовного розыска»; но я-то знал, как далеко им еще придется идти, идти за пределы обычного человеческого опыта. Да я как раз и сам туда собирался.
Конечно, если удастся раздобыть машину. Как следует отдохнув, приняв душ и побрившись, я провел весьма любопытный час, пытаясь найти хоть одну; но именно сейчас спрос на них превышал предложение. То, что осталось от моей машины, куда-то оттащили, но чемоданы были найдены более или менее невредимыми, хотя изрядно поцарапанными и искореженными. Наконец, когда я привлек все связи, имеющиеся у меня благодаря «Си-Трану», я нашел-таки одну безумно дорогую и роскошно отделанную машину из тех, что мне особенно не по душе. Но в том месте, куда я направлялся, мне пришлось бы преодолевать весьма немалые расстояния. Впрочем, я уже начал сомневаться, стоит ли мне туда соваться. В прошлом мне не всегда легко удавалось найти дорогу к таверне; но мой старый «морган», казалось, сам знал дорогу и без труда пробирался по мощенным булыжником улицам старого порта, вниз по темным переулкам, которые неизменно выводили меня к свету и теплу «Иллирийской таверны», где я действительно чувствовал себя как дома.
Теперь же, трясясь под равномерное урчание мотора в чреве холеного самодовольного чудовища и прислушиваясь к стуку и позвякиванию меча на заднем сиденье, я задумался: уж не наваждение ли все это. Моя новая машина казалась совершенно чуждой этому месту. Тени старых складов проносились мимо и соскальзывали с отполированной до блеска металлической обшивки монстра, а романтические названия старых улиц – Дунайская улица, переулок Ориноко, Большая площадь, Гудзонская набережная – вряд ли могли пробить лед его тонированных стекол. Все, что он мог мне предложить, – современные здания, даже более шикарные, чем дом, в котором я жил, кварталы, на каждом шагу пестревшие дискотеками, маленькими бутиками и ресторанами с фестончатыми занавесками и медными, вечно работающими вентиляторами. Я кружил по городу, трижды менял маршрут и тем не менее постоянно возвращался на одно и то же место. У меня возникло ощущение, что на моем пути воздвигнуты барьеры, тем более крепкие, что невидимые глазу.
Я совершенно выдохся и вознамерился сделать то, чего не делал уже многие годы: затормозил у одной из пивнушек – той, которая помрачнее да постарше, – и спросил парочку ископаемых, которые как раз выбирались на улицу, не знают ли они, где находится «Иллирийская таверна» и некий штурман по имени Джип, если он, конечно, сейчас в порту. Они с неподдельным изумлением уставились на меня и пробормотали что-то вроде того, что о таком слыхом не слыхивали, и заковыляли прочь, опираясь на свои палки, то и дело оглядываясь и ворча. Я вздохнул, лениво прошествовал внутрь, заказал кружку пива и повторил свой вопрос. Я помнил, как в ответ на него атмосфера весьма часто теплела. Но на этот раз бармен лишь скорчил кислую физиономию и пожал плечами, а в дальнем конце зала внезапно возникла какая-то тень. Огромный мужчина в идиотской черной куртке и джинсах, седой и лысеющий, с багровым лицом моряка, которое контрастировало с пожелтевшим от времени белым свитером из джерси, вразвалочку подошел к стойке и облокотился на нее как-то уж слишком близко ко мне.
– А что у тебя за дело до этих ребят, а, дружище?
Я взглянул на него в упор. Мне не нравилось, когда надо мной нависают.
– А кого это беспокоит?
Он замолчал на мгновение.
– Эта таратайка на улице твоя, дружище?
– Верно.
– Тогда вали отсюда, а то мало ли что с тобой стрясется. Здесь местечко-то не из приятных, гиблое местечко.
– Я сюда по делу приехал. И уеду, когда все сделаю.
Он поднес стакан ко рту и прямо в таком положении принялся говорить:
– Так, дружище, и до беды недалеко.
– Я как раз об этом и подумал.
Его лицо приняло выражение удивленной издевки, и он оглядел пивнушку в надежде на то, что кто-нибудь засмеется. Но так и не дождался. Затем он поставил недопитый стакан на стойку и резко выпрямился; я последовал его примеру. За всем этим что-то было, и я понял, что если у кого и спрашивать про Джипа, так это у него. Хотя придется, наверное, попотеть, прежде чем он что-нибудь скажет.
Бармен засуетился:
– Я здесь не потерплю никаких разборок. Допивайте и выметайтесь оба, или я сейчас же вызову копов.
Ни я, ни он допивать не стали. Медленно, не спуская друг с друга глаз, мы пошли к выходу. Я открыл дверь; он посторонился, и я прошел вперед. Я еще не успел спуститься с крыльца, как мне на плечо опустилась тяжелая рука, и я отлетел к покрытой черной сажей стене. Великан гадко ухмыльнулся, глядя на меня. Я только сейчас заметил, какие огромные у него зубы, поломанные и неровные, да еще и желтые.
– Я могу с тобой разобраться хоть внутри, хоть снаружи, – проскрежетал он, – хоть так, хоть этак. Но тут оно и лучше.
До этого я не испытывал страха, но невероятная сила этой руки кое-что изменила в моем отношении к нему. И эти зубы. Я тревожно огляделся по сторонам: улица опустела, небо постепенно темнело. В свете закрытой тучами луны тени необъемных викторианских зданий лились вниз, на узкую дорогу, подобно потокам чернил, черным и тяжелым. Но один из домов отбрасывал кружевную, подобную гигантской паутине, тень, и при виде ее сердце мое забилось сильнее. И тут надо мной снова навис этот мужчина. Седые лохмы падали ему на лицо, и лицо от этого странно раздувалось, становилось длиннее и уже. Губы его приоткрылись и почернели, мне в нос ударило зловонное дыхание, а на лицо брызнула слюна. На руках, которые потянулись ко мне, не было пальцев, это были монолитные кулаки; но тут в жестком белом мехе стали видны черные когти. В залив, образовавшийся между облаков, вплыла луна. Глаза, сузившиеся и потемневшие, загорелись жестокой яростью. Этот самый крупный из живущих на земле хищников, по крайней мере тех, что известны мне, мог бы смело встретиться и с тиранозавром. На меня с высоты футов в одиннадцать смотрел матерый самец белого медведя.
Но я уже увидел тенистое кружево и мачты огромных парусников. И стоило луне выглянуть из-за туч, как без каких-либо видимых изменений облачный залив превратился на считанные секунды в окно, которое выводит к безбрежным морям и блистательной стальной синеве заоблачных архипелагов. Неуемная радость наполнила меня, ведь передо мной лежала бесконечная дорога, по которой я так часто плавал. Я расхохотался и протянул руку Я ожидал услышать звон разбивающегося стекла, но вместо этого раздался слабый рокот электризующего дуновения ветра. Прогресс в моих способностях был налицо Воздух закрутился вокруг, и в моей руке оказался меч. Я молниеносно кинулся вперед, оттеснил чудовище к покореженным мусорным бакам возле дверей и схватил его за грязный мех, который когда-то был свитером. Затем провел острием меча по его челюсти: малейшее нажатие проткнуло бы его башку насквозь.
– Меч с серебряной инкрустацией, если тебе это интересно. Так что стоит мне лишь раз кольнуть, и ты уже никогда не сожрешь ни одного тюленя, дружище. Говори, где таверна?
Что-то внезапно изменилось, и вот мои пальцы опять тонут в жестком джерси.
– Дак ты тот, у кого копье? – с ужасом произнес великан, снова превратившийся в человека.
– Ты слишком любопытен для того, кто вот-вот лишится головы, – произнес я и встряхнул его за ворот свитера. – Что с того, если это так? Хочешь пятеркой разжиться на том, что выследил меня, или как?
– За твою чертову башку сулят ой какие вознаграждения! – прорычал он, пытаясь вывернуться. – Нет, я тебя к моим дружкам не возьму!
– Вознаграждения? – переспросил я. – Хочешь сказать, даже не одно? А о каких дружках ты говоришь? О Джипе? Он в порту?
Глаза его широко раскрылись, и пот градом лил по лицу.
– Слушай, ладно, ты спер это копье, но мы-то что тебе сделали?
– Я не хочу причинить вреда Джипу, идиот ты хренов! – прорычал я. – Я его друг! Мне нужна его помощь! И почему-то мне не добраться до таверны!
– А ты чего ожидал после забастовки? Стражи поставили барьер! Не знаешь разве, кто сюда может попасть, когда дети ночи на свободе!
– Знаю, Пэддингтон , знаю, – пробормотал я и посторонился, давая ему подняться. – Кое-что я видел. Стражи , да? Но мы уже за границами, иначе ты не смог бы поменять облик, а я – призвать меч. Значит, ты можешь меня проводить в таверну, так ведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52